Текст книги "Байки старого психиатра"

– А че, в натуре меня на больничку?! – обрадованно переспросил он.

– В натуре, век воли не видать!

– И что вы меня прям без ментов повезете?

– Ну если будешь себя вести по-человечески, то и без полиции обойдемся.

– Зашибись! Отлично! А уж я-то думал, что меня сейчас закроют наглухо! Доктор, вот просто от души вам! Вы – настоящий человек!

То, что он употребляет – ужаснейшая всесокрушающая отрава, относящаяся к стимуляторам. И совершенно неудивительно, что у него острый психоз развился, точнее сказать, параноидный синдром.

Свезли мы болезного в наркологию. Вот только прогноз весьма неутешителен, поскольку такая зависимость поддается лечению крайне трудно. Ну а кроме того, этот господин вообще не был настроен на лечение. Свою госпитализацию он воспринимал всего лишь как чудесное избавление от уголовной ответственности.

И еще вызов Надюша пульнула: психоз у женщины сорока пяти лет. Хм, что-то зачастили наши профильные вызовы. Хотя правильно: в смене у Александра Владимировича с ума почти не сходили, значит, специально меня дожидались.

Двухэтажный коттедж основательный, крепенький, как гриб-боровик. Встретил нас супруг больной.

– Здравствуйте! Опять у нее все по новой началось. Она года два назад уже лечилась, тогда тоже на скорой увозили. Мы-то думали, что такого больше не будет. А со вчерашнего дня начала колобродить. Молитвы читает, какую-то бредятину несет. Поначалу думали, что пройдет, да какое там… И с чего у нее все это? А ладно, идите, сами полюбуйтесь…

Больная лежала на полу посреди комнаты, вытянув руки по швам. Волосы растрепаны, глаза открыты и взгляд безумен. На лице – застывшая гримаса ужаса.

– Антихрист воцарился! Воцарился! Дьявол ликует! Силы адовы гимны поют! Избави мя, Господи, от обольщения богомерзкого и злохитрого антихриста…

– Наталья Валентиновна! Нат…

– …и укрой меня от сетей его в сокровенной пустыне твоего спасения…

– Наталья Валентиновна!

– Нет, нет, уйдите, не трогайте меня! Вы не представляете, как это страшно! Я все вижу, они все передо мной! Ангельские трубы уже возвестили!

– Наталья Валентиновна, а вы сейчас где находитесь?

– Везде. Избави мя, Господи, от обольщения богомерзкого и злохитрого антихриста…

Как ни странно, но Наталья Валентиновна не сопротивлялась. Хоть и очень медленно, с периодическими остановками, но в машину пошла.

Похоже, что пребывала она в состоянии онейроида – этакого сновидения наяву с грандиозными сказочно-фантастическими сценами. Но, по правде сказать, меня несколько смутил активный речевой контакт с ней. Ведь, как правило, больные настолько глубоко погружаются в свои грезы, что достучаться до них бывает проблематично. Обычно о перенесенном онейроиде они сообщают задним числом, уже после его завершения. А вот застать онейроид в самом расцвете, ну просто редкостное везение. За всю мою многолетнюю практику, этот случай – всего лишь третий.

Ну что, пора бы уже и пообедать. Все, разрешили. Хотел мороженое купить, но теперь никуда заезжать нельзя, запретили категорически все неслужебные передвижения. Бригаду из третьей смены, в полном составе, рублем наказали. Да и ладно, как говорится, не очень-то и хотелось.

После обеда мы все, дружно, горизонтальное положение приняли. И так хорошо приняли, что более полутора часов проспали. Эх, остается только вспомнить былые благословенные времена, когда наша бригада только и делала, что спала. Тогда, помнится, старенькая санитарочка Людмила Афанасьевна все удивлялась: «Ну надо же, как психиатры сильно спят! Ведь никто так не спит, как они!».

Но, все хорошее когда-нибудь проходит. Поедем на боль в груди у мужчины сорока двух лет. Нда, напрягают меня такие вызовы. Но, к сожалению, ничего с этим поделать нельзя. Ведь в моем багаже врачебных специальностей кроме психиатрии, есть еще и скорая медицинская помощь. И все же раньше непрофильными вызовами нас так сильно не нагружали, не равняли с линейной бригадой.

Больной, несмотря на внешность классического «братка», оказался вполне воспитанным и совершенно ненаглым.

– Здравствуйте! Извините ради Бога, что я вас вызвал! Просто что-то сердце ноет и ноет. Думал, потерплю и пройдет, а вот что-то никак не отпускает. Уж больше двух часов, наверное.

– А при глубоком вдохе больней не становится?

– Нет, от дыхания никак не зависит.

– Раньше было такое?

– Нет, раньше вообще ничего не болело. Ну кроме зубов, конечно. У меня в поликлинике и карточки-то нет.

Опаньки, а на кардиограмме-то инфаркт, такие подъемы ни с чем не спутаешь!

– Да ладно, какой инфаркт?! – изумился больной.

– Хороший, качественный, не контрафактный.

– Так ведь я читал, что при инфаркте боль ужасная, что ее терпеть невозможно. А у меня болит-то несильно, я же на стену не лезу!

– Ну сейчас интенсивность боли вообще не показатель. Бывают и вообще безболевые формы.

– И что теперь? Мне нельзя в больницу, иначе я без работы останусь!

– А вот о вашем отказе даже и речи быть не может! Если проходимость сосудов не восстановить, то часть сердечной мышцы погибнет. И тогда вы превратитесь в инвалида, от малейшей физической нагрузки будете задыхаться. Ну и зачем вам это надо? Ведь вы же не древний старик. Хотя старички тоже хотят жить полноценной жизнью.

– Да что ж мне так не везет-то, а? Ведь только на работу устроился, правда, неофициально. Они же меня ждать не будут. Ну все, короче, лишился я работы…

– Ничего, если будет здоровье, то и работа найдется.

Сделали и дали все, что по стандарту положено. Вот только больной наотрез отказался от носилок: «Ага, только этого мне не хватало! Не буду я перед людьми позориться!». Ну и резвенько к машине спустился. Хотя мне, видимо, не дано понять, что же такого постыдного в переноске больного на носилках?

Следующим вызовом был психоз у шестидесятилетнего мужчины.

У подъезда «хрущевки» нас встретила пожилая женщина.

– Здравствуйте, это я вас вызвала. Я – его сестра. У него опять белая горячка! Сегодня позвонил мне, мол, приезжай, у меня тут убийство случилось! Ой, как он надоел, если б вы знали! Ведь всю жизнь пьет, жену в могилу свел. Детей у него нет, а из всей родни только я осталась. Но я сама-то вся больная, за мной самой надо ухаживать. У него ведь свой дом был. Такой домина шикарный, шестикомнатный. Потом продал его и квартирку убогую купил. А теперь чувствую, что скоро и это-то квартиры лишится. Как прознают, что алкоголик один живет, так и… Ой, ладно, будь, что будет. Надоело мне горевать.

– А вы сказали «опять», то есть это у него уже не первый раз?

– Ну конечно! В ноябре все то же самое было. Почти месяц лечился, но кодироваться так и не стал.

– А когда он выпивал последний раз, не знаете?

– Я так поняла, что позавчера. Вчера он мне звонил, жаловался, что рвет его. Говорил, что ни есть, ни пить не может. Ну а сегодня вон чего получилось…

Отвратно провонявшая однокомнатная квартира являла собой классический образец алкоголического быта. Немытое окно без занавесок, почерневшие обои, голая лампочка вместо люстры, выдранная «с мясом» розетка. Довершало сей пейзаж валявшееся посреди комнаты грязнючее ватное одеяло, а на нем – ржавый разводной ключ. Ну прям как вишенка на торте!

Худощавый небритый мужчина со всклокоченными седыми волосами, торжественно объявил:

– Вот, смотрите! Мне сегодня трех мертвяков подкинули! – и показал на одеяло. – Один вот лежит, а двое в подполе.

– Надо же, как интересно! Но здесь мы видим только одеяло. Ну а потом, какой может быть подпол на четвертом этаже?

– Чегооо?! Да хватит придуряться-то! Вы надо мной насмехаетесь, что ли?! Как не стыдно! Нинка, ты чего их вызвала-то, а, <самка собаки>? Я тебя просил полицию вызвать, а не скорую! Я бы и сам вызвал, но вот не умею, не получается у меня. В общем так, все, больше, чтоб ноги твоей здесь не было! Если придешь, я тебя с лестницы спущу! Все, давай, пошла к <такой-то> матери!

– Ой, да что ты без меня делать-то будешь, чудо? Ведь погибнешь же, дурак ты этакий! Окочуришься в грязи и блевотине!

– Так, Дмитрий Палыч, ну-ка остынь! Ты чего так разошелся-то? Давай, присядь, поговори с нами! Скажи, какие сегодня число и месяц?

– Второе.

– А месяц какой?

– Ну январь, конечно, что вы глупости-то спрашиваете? Что уж я, Новый Год, что ли, не помню?

– Хорошо, а где ты сейчас находишься?

– Дык тута, у Лехи Смирнова, малость погудели и хватит. Сейчас домой поеду. У меня же свой дом большой, шестикомнатный!

– Нет, Дмитрий Палыч, давай-ка мы сначала в больницу поедем. Вот уж подлечат тебя, поправят, тогда и домой отправишься.

– Да вы чего, с ума, что ли, сходите?! На кой <зачем> мне ваша больница-то?! Я сейчас полицию вызову!

– Вызывай кого хочешь, но в больницу все равно поедем.

– Да какая больница?! Покойники-то здесь так и останутся, что ли? Они же разлагаться начнут, вы представляете, какая вонь будет?

– Погоди, Дмитрий Палыч, ты же сам сказал, что это квартира не твоя, а Лехи Смирнова. Вот пусть он сам с ними и разбирается.

– Нет, вы издеваетесь, что ли?! Уж совсем с дуба рухнули! Леха Смирнов давно на том свете, его машиной сбило в шестнадцатом году! К чему вы его приплели-то?

– Так, все, Дмитрий Палыч, бог с ним, с Лехой, давай уже одевайся и поедем! Да что ж мы тебя уговариваем, как маленького?

– Нет, вызывайте сначала полицию!

В итоге прекратили мы пустые препирательства. Мои Гера с Толиком решительно взяли Палыча под руки и повели. Ну а звуковым сопровождением был его пронзительный крик: «Помогииите! Люди, помогите! Меня бандиты увозят!».

Ну что ж, допился Дмитрий Палыч не только до алкогольного делирия. Он еще и алкогольный корсаковский синдром заполучил. Все у него в наличии: грубые нарушения памяти, ложные воспоминания, снижение интеллекта. Да и неврологические проблемы наверняка имеются, ноги-то вон как плохо ходят. И здесь нужно с сожалением констатировать, что к нормальной жизни Палыч уже никогда не вернется.

Вот и следующий вызовок: дежурство на пожаре в частном доме. Ладно, подежурить дело нехитрое, лишь бы только без жертв и пострадавших обошлось. Включили светомузыку и полетели.

Низенький деревянный домишко полыхал вовсю. Изо всех трех окон вырывалось бешеное пламя вперемешку с густым черным дымом. А вот и крыша разгорелась. Раздухарился огонь, буйную силу набрал и ничто ему нипочем. Пожарные, прибывшие чуть раньше нас, уже приступили к тушению. Вот только пожар даже и не думал сдаваться. Неподалеку стояли три пожилых женщины со слезами и страхом на лицах.

– Ой, господи, там Татьяна Васильевна осталась! Ей восемьдесят шесть лет, вся больная, еле ходила. Она вдвоем с сыном жила. Он сейчас в больнице лежит, а мы и телефон-то его не знаем.

Наконец-то, сдался пожар. Пар повалил, будто белый капитулянтский флаг взметнулся. И не случилось чуда. Огонь забрал жизнь Татьяны Васильевны.

Так, велено на Центр следовать. Как ни странно, нам не просто дали доехать, но и вообще больше не вызывали до конца смены, целых два часа. И копилка моей памяти пополнилась двумя редкими случаями.

А на следующий день, дома, посеял я рукколу и портулак. И еда, в данном случае, второстепенна. Просто нестерпимо хочется весну приблизить. Пусть хотя бы и в отдельно взятой квартире.

Все фамилии, имена, отчества изменены.

Развлечения руководителей

Еще вчера вечером все текло и таяло, а сегодня подморозило. И ведь несильно – минус два всего, а скользень ужаснейшая. Того и гляди расшибешься вдрызг. Да и не скажешь после этого, что врачи под ногами не валяются. Пока мелкими шажочками доковылял до остановки, мой автобус благополучно отчалил, задорно показав мне свой зад. В общем, опоздал я на конференцию. Да и наплевать, не больно-то и хотелось.

Так, это что ж такое случилось-то? Главный фельдшер Андрей Ильич идет мрачнее тучи, на лице депрессия написана. Нет, он конечно и раньше никогда от радости не колбасился, но таким смурным я его впервые увидел.

– Приветствую, Андрей Ильич! Какой-то ты сегодня поникший, что случилось-то?

– А с чего мне веселиться-то, Юрий Иваныч? С каждым днем все хуже и хуже становится, работать стало вообще невозможно. Оказывается, обязан я каждый месяц проводить учебу со средним медперсоналом по этике и деонтологии. Но это еще не самый сильный маразм. Теперь я должен в десятидневный срок представить либо протоколы общих собраний, либо журналы. Начиная с двадцатого года. За двадцать шесть месяцев. И это еще полбеды, напечатать-то все можно. А вот теперь главное: каждая учеба должна быть подтверждена подписями работников! Нет, понятно, что я не буду эти подписи собирать, а просто нарисую. Но ведь все равно на это время нужно. Ну а потом, меня от других обязанностей никто не освобождал.

– И кто же автор сего безобразия?

– Ну кто еще? Главный внештатный специалист Депздрава по сестринскому делу.

– А к Игорю Геннадьевичу не подходил?

– Подходил, конечно, а что толку-то? Он глаза вытаращил и заорал: «Это что за разговоры?! Ты что, с ума, что ли сошел?! Давай, делай все, что положено!».

– Ну и ну, вот это чудеса!

– Да какие чудеса, это не руководители, а <грязное оскорбление>! Иваныч, вот веришь-нет, я бы уволился на фиг! Сорок три года я отдал скорой, но сейчас ушел бы без сожаления! Вот только не могу. Я сынулю кормлю, дите великовозрастное. С женой развелся, алименты не платит. С работы в очередной раз выгнали. Но вот кредиты ему дают за милую душу. Купил смартфон и ноутбук дорогущий. А платить-то кто будет? Папка, конечно!

– Эх, Андрей Ильич, ты уж давай держись, не раскисай!

– Держусь, конечно, куда я денусь… – и махнув безнадежно рукой, ссутулившись ушел.

Нда… Раньше не приходилось мне слышать от него нецензурные ругательства. По всему видно, что допекли человека, до предела довели.

– А что это вы, Юрий Иваныч, конференцию-то сегодня прогуляли? – с шутливой строгостью спросила фельдшер по приему вызовов Лена Клюева, очень приятная обаятельная девушка.

– Ну а что с меня взять, с хронического разгильдяя и прогульщика?

– Да вы же такую новость пропустили: теперь вся диспетчерская и старшие врачи у главного под колпаком! У нас камер понавешали, и он за нами в телемонитор будет надзирать.

– Ну что ж, теперь у Игоря Геннадьевича развлекуха будет.

– Для него-то понятно, что развлекуха, а для нас – тюремный режим. Пользоваться своими телефонами нам запретили. Их вообще нельзя держать на рабочем месте. Но у меня ребенок маленький с бабушкой остается, а случись чего, она до меня дозвониться не сможет! И это еще не все. Работать мы должны только в форменных рубашках. Но надевать жилетки, пусть и тоже форменные, мы не имеем права. Вот уж это-то зачем? Что за идиотские правила?

– Такое чувство, что наше медицинское руководство сразила эпидемия самодурства. Будто соревнуются они, кто наиболее бредовые требования выдвинет.

– Да и пусть самодурствуют. А мы все теперь переходим на одну ставку. Больше никаких подработок. Вот пусть как хотят, так и выкручиваются. А ведь я-то раньше, как дура, больничные не брала. У меня гинекологические проблемы очень серьезные, но к врачу почти не ходила. Мучилась, а все равно работала. Но вот теперь все, хватит, больше никакой самоотверженности не будет.

– Да, полностью согласен. Ну что ж, Леночка, желаю вам терпения! Надеюсь, что эта эпидемия пройдет и здравый рассудок восторжествует!

– Нет, Юрий Иваныч, это неизлечимо.

Так, да это что ж такое-то? Вызов дали в восемь ноль шесть! Вообще непонятно, как такое могло получиться. Ведь общеизвестная болячка на спад пошла, уже не стало столь бешеного количества обращений. И все равно, взяли и всучили с утра пораньше непрофильный вызов. В общем ладно, поедем к мужчине тридцати семи лет, которому плохо и причина этого неизвестна. Что-то в последнее время зачастили такие поводы. А потому, едем и не знаем на что нарвемся.

На лице больного были ярко видны беспокойство и страдание. Движения угловатые и какие-то дерганные.

– Я когда вас вызывал, не сказал настоящую причину, побоялся, что не приедете. Все дело в том, что я на <название> подсел. С алкоголем завязал, но теперь меня эта зараза не отпускает.

Да, отвратная штука. Ведь этот препарат вызывает зависимость, не уступающую по силе наркотической. Но, как ни странно, он не отнесен ни к наркотикам, ни к психотропам, ни даже к сильнодействующим. Тем не менее, он продается строго по рецептам. По своему лечебному действию, таблетки совершенно безобидны. Это всего лишь ноотроп с успокаивающим эффектом. А вот после длительного приема в больших дозах более шести недель, развивается сильнейший синдром отмены, так называемая «ломка». И, как правило, больные не могут самостоятельно справиться с таким состоянием.

– Что вас сейчас беспокоит?

– Страшно мне, пипец как! Меня аж трясет от страха! Такое чувство, что сейчас что-то ужасное должно случиться. Выть и орать хочется! Да, а еще у меня руки стали плохо работать, в пальцах чувствительность пропала. Я даже рубашку не могу застегнуть. Аппетита вообще нет, за два дня только три копченых мойвины съел.

– А давно ли вы его принимаете?

– Месяцев семь примерно.

– Да, неслабо. Вам бы надо в наркологический стационар.

– Не могу я к наркологу. Денег у меня нет, а если бесплатно обратиться, то сразу на учет поставят.

– Жалко, конечно. Мы сейчас вас покапаем, конечно, но от единственной капельницы большого толка не будет.

– Да это понятно, но может хоть чуть-чуть полегче будет.

Ну что ж, покапали мы его. Вот только это одноразовое лечение, как слону дробина. Не сломит оно зависимость. А это значит, что под влиянием непрекращающейся абстиненции, плюнет на все и опять побежит в аптеку. Но даже если он выдержит все муки и избавится от токсической кабалы, то ее последствия останутся с ним навсегда. Здесь я подразумеваю токсическую полинейропатию, устранить которую полностью, вряд ли получится. Так что, скорее всего, руки у него как следует не заработают.

Вот и еще вызовок: перевозка из наркологического отделения в отделение острых психозов мужчину тридцати двух лет. Ладно, перевезем, это дело нехитрое.

Врач отделения рассказал:

– Он – алкоголик, анонимно лечился. Все было нормально, а сегодня, ни с того ни с сего, взял и всю палату разгромил. Их там трое лежало, удивительно, как другие-то под раздачу не попали! Медсестра с санитаркой чуть заиками не стали! И, главное-то, это все не больше двух минут длилось. А потом сразу лег и отключился. Мы ему <название бензодиазепинового препарата> сделали.

– А сейчас-то он где?

– Там же, в палате спит.

– Так у него, наверное, «сумерки» были.

– Хм, а ведь точно! Ну ладно, главное, увозите его отсюда с глаз долой, из сердца вон!

Палата представляла собой жалкое зрелище. Штора сорвана, постели разбросаны, тумбочка опрокинута, посуда на полу. Виновник торжества, на голом матрасе, спал сном младенца. Еле добудились.

– А? А че такое-то? А вы кто? – испуганно встрепенулся он.

– Мы – охотники за привидениями и рыцари волшебных вязок. Посмотри, что ты наделал-то, болезный!

Удивленно осмотревшись, он, с видом оскорбленной невинности, воскликнул:

– Да вы чего гоните-то?! Я ваще спал, чего вы тут на меня вешаете?! Если что, здесь кроме меня еще двое лежат, вот с них и спрашивайте!

– Уже спросили. А медсестра с санитаркой чуть сами с ума не сошли.

– Да вы сами подумайте, зачем мне это надо-то? Я че, дурак, что ли, чтоб здесь все громить?

– Нет, Сергей, ты не дурак. Просто твоя болезнь так проявилась. Ты лучше скажи, у тебя раньше судорожные припадки были?

– Были два раза. Тогда башку себе разбил.

– А куда-то обращался за помощью?

– Не, никуда. У меня же это все не просто так, а с похмелухи было. Теперь-то уж я всегда стараюсь похмелиться побыстрее, чтоб не тряхануло.

– Ладно, давай мы сейчас тебя уколем, а потом в больницу.

– Не, вы чего?! В какую больнцу? Не, не, не, я на такое не подписываюсь!

– Сергей, тебе нужно серьезно лечиться. Очень серьезно, иначе такие приступы будут повторяться. Хорошо, что сегодня ты никакой страшной беды не натворил. Но в следующий раз, все может и смертоубийством закончиться. Так что давай, Сергей, решайся.

– Ладно, все, поехали.

Ну и свезли мы его в психиатрическую больницу. Нет, не в наркологическое отделение острых психозов, а именно в психиатрический стационар.

У Сергея были так называемые «сумерки», то есть сумеречное расстройство сознания. В его случае, наиболее вероятной причиной послужила не леченная эпилепсия. В таком состоянии больные могут совершать поистине чудовищные деяния. После чего, все начисто забывают. Окружающим очень сильно повезло, что «сумерки» у Сергея длились совсем недолго, да и успокоился он сам, без применения фиксации. Но, как бы то ни было, а просто замечательно, что он не сотворил ничего по-настоящему страшного.

И еще вызов дали. Поедем в отдел полиции на психоз у мужчины сорока семи лет.

Клетка, обитая оргстеклом, сотрясалась от ударов и гремел громкий крик:

– Э, вы чего творите-то, а? Вы, <оскорбление сотрудников полиции>, на кого работаете?! Из-за вас сейчас люди погибнут!

Полицейский, морщась от воплей, пояснил:

– Он сам к нам пришел. Заявил, что группа вооруженных диверсантов проникла в город. Говорит, что сам видел, как они на парашютах десантировались.

Когда открыли клетку, пред нами предстал небритый мужчина с обрюзгшим лицом.

– А вы кто? скорая, что ли? Ну и на <зачем> вы мне нужны? Я че, больной, что ли?

– Погоди, погоди, Григорий Николаич! Давай поговорим спокойно, ты присядь, присядь!

– Да чего разговаривать-то?! Тут не разговаривать надо, а действовать! Они же сейчас весь город взорвут!

– Так, погоди, давай по порядку, с самого начала. Кто такие «Они»?

– Да вы издеваетесь, что ли?! Я же уже сто раз рассказывал! Диверсионная группа сегодня десантировалась с самолета! У них оружие и взрывчатка! Вы представляете, что они сейчас натворят?!

– А ты сам видел, как они десантировались?

– Ну конечно сам, чего вы ерунду-то спрашиваете?! Я на балкон вышел и увидел, как они на парашютах спускаются.

– Ну хорошо, а как ты узнал, чем они вооружены? Рассмотрел, что ли?

– Доктор, ну я же не наивный мальчик! Я восемь лет прослужил, капитан-связист.

– А почему уволился-то?

– Да ну как сказать… Официально – за пьянку. Ну а на самом деле, за то, что я правду-матку резал!

– Ну а теперь, внимание, вопрос на миллион: давно ли ты последний раз выпивал?

– Нет, вы издеваетесь, что ли?! Вы что, хотите все на пьянку списать?! Ну так ничего у вас не выйдет! Второй день вообще не пью! Да чего тут, говорить-то, вот, возьмите кровь!

– Успокойся, мы крови не жаждем. А до этого сколько времени пил?

– Да что вы до меня <докопались> со своей пьянкой?! В конце концов <нехорошая> полиция будет работать или нет, а?! Эх я и дурак, что сюда сунулся! Надо было сразу в ФСБ идти!

– Так, Григорий Николаич, не надо никуда идти. Нужно ехать. В больницу.

– Чегооо?! Это значит, вы меня упечь решили?! Вы меня запугать хотите своими мордоворотами?! Да я вас всех пересажаю на фиг! Выпустите меня отсюда, вы, козлы <пользованные>!

В общем, так и пришлось полицейским наручники надевать и везти его с почетным эскортом. А уж как его на вязки укладывали – это была отдельная песня.

Велено в сторону Центра двигаться. Ну что ж, двигаемся, конечно, конечно, вот только вряд ли доехать дадут. Но нет, благополучно прибыли. Ну и хорошо, значит и пообедаем.

У входа в медицинский корпус, в гордом одиночестве, дымил фельдшер Потапов. И лицо его было сурово-мрачным.

– Эх, Юрий Иваныч, налетел я на неприятности. Две ампулы с наркотиками разбил.

– А уж как тебя угораздило-то?

– Я на вызове израсходовал <названия двух наркотических анальгетиков>. Потом сюда заехал пополниться. Мне Вера дала две ампулы, а они у меня из руки и выскользнули. Ну а пол-то кафельный, сами понимаете. Вот такое <распутство> получилось. Сейчас буду объяснительную писать.

– Ладно, Анатолий Михалыч, не переживай, уж не посадят же тебя. Ты ведь их не потерял и не украл.

– Да понятно, что не посадят, но стимулирующих-то по любому лишат.

Поели, приняли по две дозы никотина, капля которого убивает лошадь, а хомячка вообще на куски разрывает. Но вот полежать не получилось, вызов дали: психоз у женщины пятидесяти одного года.

Встретил нас супруг больной, который нервно рассказал:

– Слушайте, она вообще вразнос пошла! Она давно на учете стоит. В прошлом году, в июне выписалась, больше двух месяцев лежала. А сейчас опять какую-то дурь несет, предсказаниями занимается, вон, голышом ходит!

И тут на сцену вышла сама больная. Из одежды лишь трусы и бюстгалтер, карикатурно-яркий макияж, взлохмаченные волосы. Все это делало ее поистине неотразимой.

– Здрааавствуйте! Ух какие богатыри, я прям хочу вас! – и посмотрела на моих парней со жгучим вожделением. А вот меня ее страсть почему-то обошла стороной. И это было по-настоящему обидно.

– Света, ну ты бы хоть перед людьми-то не позорилась! На, надень халат! – супруг попытался воззвать к разуму, но это было бесполезно. Разум не откликался.

– Вовчик, да ты чего, ревнуешь, что ли, дурачок? Но ведь я же невиновата, что ты, как мужик, вообще никаковский. Вот и приходится мне женское счастье на стороне искать.

– Свееета, ну как нестыдно!

– Стыдно у кого видно! А у тебя все усохло давно! Проходите, пожалуйста, не слушайте его!

Больная уселась на диван, картинно положив ногу на ногу.

– Мальчики, садитесь рядышком, мне будет очень приятно! – томно предложила она.

– Они стесняются. Вы лучше скажите, какими предсказаниями вы занимаетесь?

– Ну нет, рассказывать все подробности я не буду. А вот в ФСБ я уже кое-что написала. И обо мне скоро весь мир узнает.

– Чего-чего?! Света, ты серьезно написала?! – бедный муж аж в лице переменился.

– Да, написала, и что?

– Света, да ты дура, что ли, а? Ты понимаешь, что теперь мне все это расхлебывать?

– Светлана Алексеевна, а что именно вы написали?

– Нет, даже под пытками не скажу!

– Ну хорошо, ладно. Но вы хоть скажите, как вы получаете эти предсказания?

– Все очень просто: мысленно задаю вопрос и мне тут же присылают ответ.

– А куда присылают-то?

– Ну куда, в голову, конечно!

– То есть вам вкладывают мысли?

– Ну вот, наконец-то догадались!

– А кто?

– Да что ж вы какой приставучий?

У Светланы Алексеевны – синдром Кандинского-Клерамбо или как он еще называется «синдром психического автоматизма». Это галлюцинаторно-бредовое расстройство, при котором больные убеждены в том, что некто управляет их мыслями, поведением и эмоциями. Ну а на госпитализацию она согласилась сразу, безо всяких уговоров.

И еще запулили вызов: боль в груди у мужчины тридцати девяти лет.

Больной, этакий жизнерадостный крепыш, рассказал:

– Извините меня, чет я запаниковал. Просто ни с того ни с сего вдруг кааак заколет вот здесь! Я даже дышать не мог! А потом отпустило.

Как и ожидалось, кардиограмма – прям залюбоваться можно. Всего лишь обычная кратковременная межреберная невралгия. И конечно же, никакого лечения здесь не требовалось. В общем, успокоили мы его и отчалили. Ну конечно не просто так взяли и отчалили, а с вызовом. Поедем на низкое давление у женщины семидесяти трех лет. Нда… Опять одно и то же, уже и возмущаться надоело.

Открыла нам сама больная. С короткими седыми волосами, в ночной рубашке, взор мутноватый, лицо бледное. Идет слегка пошатываясь, за стенку держится.

– Ой, что со мной творится? Никогда так плохо не было, – растерянно сказала она заплетающимся языком.

– Пойдемте, пойдемте в кроватку. Там поговорим.

Улеглась, смотрит бессмысленно непонятно куда.

– Ну так что, Лидия Викторовна, что случилось-то?

– У меня с утра давление сильно поднялось – сто девяносто на сто. Выпила <препарат из группы сартанов>, подождала, а все равно не снижается. Потом таблетки <ингибитор АПФ>, <бета-блокатор>. Снизилось только до ста восьмидесяти и больше ни в какую. Я испугалась, давай дочери звонить. И вот она мне и сказала, мол, возьми под язык таблеточку нитр***ицерина. Он, говорит, очень хорошо снижает. Ну я нашла его, давно он валялся в коробке. И так мне стало плохо: голову закружило, в глазах потемнело, затошнило. До кровати кое-как доползла, бухнулась. Лежу, а комната вся вертится. Потом меня немножко поотпустило, давление измерила, а у меня сто на семьдесят! Батюшки, никогда такого не бывало! Ну я и давай сразу вам звонить.

– Лидия Викторовна, а вот такая речь не совсем внятная у вас всегда?

– Нет, раньше не было такого, а сейчас чувствую, что язык как-то плохо слушается.

– А еще что-то беспокоит?

– Да вот как-то меня в бок заносит. Хочу прямо идти, а меня в сторону уводит.

– А теперь улыбнитесь и покажите мне зубы.

– Ой, да у меня зубы-то уж сильно плохи.

– Нет, мне ваши зубы не нужны, я другое смотрю.

Ну вот, улыбка асимметричная, носогубная складка, с одной стороны, сглажена. На кардиограмме – АВ блокада I степени, единичные желудочковые экстрасистолы, нарушение проводимости по левой ножке, гипертрофия левого желудочка. Глюкоза и сатурация нормальные.

Конечно же, я мог бы проверить и ряд других симптомов. Но ни к чему это все. Ведь диагноз был как на ладони: ишемический тип острого нарушения мозгового кровообращения. Говоря более понятно – инсульт. Один из коллег, являющийся читателем моего канала, как-то попенял, мол, нарушаете вы порядок клинического обследования. Ну так вот, никаких нарушений я не допускаю. На догоспитальном этапе, проверка абсолютно всего симптомокомплекса совершенно не нужна. Если этим увлечься, то тогда мы понапрасну потеряем драгоценное время. Другому коллеге не понравилось, что я не расписываю конкретную помощь по стандартам и клиническим рекомендациям. А вот этого я не буду делать никогда. По двум причинам: во-первых, я не вправе называть конкретные лекарственные препараты. Да, иногда я их все-таки упоминаю, но не злоупотребляю этим. Во-вторых, у меня нет желания превращать свой канал в сборник стандартов и клинических рекомендаций.

– Лидия Викторовна, а вот дочкиных советов больше никогда не слушайте! Это опасно для жизни!

Нет, это ж надо такое удумать, чтобы нитр***ицерином специально давление снижать! Ведь он его не снижает, а резко роняет. И в такой ситуации, кровь оттекает от головного мозга, оставляя его на голодном пайке. Ну а совсем уж обделенный участок мозга, обидевшись, отмирает.

Сделали мы все, что по стандарту положено, в том числе, покапали замечательным метаболическим препаратом. И больной ощутимо захорошело: уменьшилось головокружение, улучшилась координация движений и речь стала более внятной.

Ну и свезли ее в сосудистый центр. А там, как и ожидалось, компьютерная томография подтвердила ишемический инсульт.

Все, освободился. Велено на Центр ехать. Что-то уж больно рановато, ни то, ни се. Но это и к лучшему, уж простите за подробности, мой мочевой пузырь стал скандалить и грязно ругаться. Ведь надо было в приемном сходить, так нет же, за каким-то лешим заторопился.