Текст книги "Байки старого психиатра"

Да, надолго мы зависли в административном корпусе. Дай бог поесть успеть, а уж про «поспать», я даже и не мечтал. Но нет, пообедал, а потом все же прилег. И что? А ничего, никто нас не тревожил. Лишь около четырех дали вызов. Поедем на психоз к мужчине тридцати семи лет.

Возле подъезда «хрущевки», к нам подошла дама сердца болезного. Госпожа с плохо осветленными грязными волосами, выглядела весьма непрезентабельно. Но, судя по всему, собственный имидж ее полностью устраивал.

– О, ни фига себе, сколько вас! – удивленно воскликнула она. – А вы че, сейчас на него смирительную рубашку наденете, что ли?

– Да, – говорю, – а заодно и смирительные трусы напялим. Что случилось-то, рассказывай!

– Гыыы, ну а чего, «глюки» у него, какая-то ерунда мерещится. Скачет, как дурак, по всей квартире, ловит кого-то. Я предлагала ему, похмелись, говорю, и сразу отпустит! А он не может, сразу блевать начинает! <Замучилась> я уже его блевотину убирать!

Больной с худощавым, небритым лицом и безумным взглядом, встретил нас безо всякого удивления.

– Что случилось, уважаемый?

– Да ко мне сейчас трое спецназовцев с потолка спрыгнули! Вон, там в углу люк был, и они из него прямо так шустро попрыгали!

– Ну а где же сейчас этот люк? На потолке-то нет ничего.

– Да черт его знает, дело не в этом. Главное, они где-то здесь замаскировались! Ну вы же знаете, как они могут! А потом вылезут и нам бошки поотрезают!

– Так, Вова, паспорт у тебя есть?

– А вот, все документы! Вот, смотрите, тут и паспорт, и военник и моя трудовая.

Но вместо документов, он протянул мне грязную, смятую, засаленную газету

– Все, Владимир, собирайся и поедем в больничку.

– Дык мне надо домой собираться, меня машина ждет!

Сожительница, до этого стоявшая молча, не выдержала:

– А где же ты сейчас находишься, придурок?! Ты че буровишь-то?!

– В Старосельском, у Гусевых. Меня Сашка отвезти обещал.

– Ой, <распутная женщина>, как все плохо-то! – сокрушенно сказала сожительница.

Вот он, классический алкогольный делирий! В наличии не только обманы восприятия, но и нарушение ориентации в окружающей обстановке. И свезли мы болезного в наркологию.

Только освободился, сразу вызов кинули: болит шея у мужчины шестидесяти одного года. Ну правильно, япона мама, общепрофильные бригады, видать, повымирали, и осталась только одна психиатрическая.

Встретила нас супруга больного.

– Ой, слушайте, с ним вообще чего-то непонятное творится. Он прямо какой-то сам не свой!

Больной, чуть полноватый, с почти седыми волосами и бледным лицом, лежал на неразобранной кровати.

– Даже и не знаю, что со мной такое. Шея так разболелась, что спасу нет. Уж чего только не пил, все бесполезно, ничего не помогает. А теперь еще и одышка привязалась, как будто я бегал.

И закралось в меня нехорошее предчувствие. Обреченно жду, когда вылезет лента ЭКГ. Ну точно, <распутная женщина>, что и следовало ожидать. Сразу бросились в глаза подъемы сегментов ST. Да, эту мерзость ни с чем не спутаешь. Инфаркт. Замаскировался, падлюка, под дорсопатию. Обезболили мы его наркотиком, всю остальную помощь оказали, как положено. Несмотря на протесты больного, снесли его на носилках. Пока ехали, весь издергался я. И только после того, как сдали его в приемнике, позволил себе расслабиться.

Теперь следующий вызов с отвратительным поводом: в троллейбусе – мужчина пятидесяти лет без сознания. Да в конце концов, они надо мной издеваются, что ли?!

– Центральная – шестой!

– Слушаю!

– Надежда, ты мне сейчас дала «без сознания». Ну это что такое-то? Неужели больше некому?

– Юрий Иваныч, ну не ругайтесь, пожалуйста! Это же совсем рядышком с вами. Вы – ближайшая бригада, мне больше некого туда направить!

– Ладно, Надежда, не могу я на тебя злиться!

– Спасибо, Юрий Иваныч!

Мужчина, опрятно одетый, сидел, прислонившись к окну. И по лицу было сразу видно, что он, к сожалению, мертв. Одним словом, это уже не мужчина, а лишь бездыханное тело. И тем не менее, уложили мы его на пол и записали ЭКГ. Как и ожидалось, на ленте – ровная линия. Проводить реанимацию бесполезно, ведь в наличии признаки биологической смерти. В частности, симптом «кошачьего глаза» или по-другому симптом Белоглазова. Проверяется он достаточно просто: слегка сдавливаем зрачок. В результате, он принимает узкую форму и становится похожим на кошачий. Такой симптом возникает уже через пятнадцать минут после наступления биологической смерти.

Документов при нем никаких не было. Нарисовал я смерть по неизвестной причине. Киношный врач, думаю, прямо сходу докопался бы до истины. Но, поскольку я работаю не на киностудии, а всего лишь на скорой, то и чудесными способностями не обладаю. Но, так просто мы не могли уехать. Ведь надо было полицию дождаться. Долго они не ехали, не меньше тридцати минут мы прохлаждались в ожидании. Но вот, наконец-то, они прибыли, а мы, соответственно, убыли.

Вот и еще вызовок. Плохо женщине пятидесяти восьми лет. В примечании написано, что в глазах двоится и голова кружится. Да, симптомы нехорошие. Радует только то, что скорую она сама вызвала, значит уж не совсем все плохо. Ладно, приедем – разберемся.

Больная удивленно рассказала:

– Я даже и не знаю, что со мной творится! Какое-то интересное состояние. Все как будто плавает, колыхается. В глазах двоится. В зеркало смотрю, а у меня четыре глаза: два на своем месте, а еще два – на лбу! Никогда такого небывало! Может я с ума сошла?

– Нет, с умом у вас все в порядке. Давайте-ка я вас посмотрю.

Ну что, очаговая неврологическая симптоматика налицо. Угол рта слегка опущен. Носогубная складка с одной стороны немного сглажена. Высунутый язык отклоняется в сторону.

– Наталья Федоровна, нужно ехать в больницу. Обязательно. У вас – острое нарушение мозгового кровообращения.

Да, я умышленно не стал произносить слово «инсульт», дабы лишний раз не пугать больную.

– Ой, да ведь у меня же огород! Там же все засохнет! Это получается, что все мои труды насмарку? Нет-нет, никуда я не поеду, вы смеетесь, что ли?

«Ну нет, так и придется запугивать», – подумал я.

– Нет, Наталья Федоровна, смех здесь неуместен. Давайте называть вещи своими именами. У вас – инсульт. Если вы сейчас откажетесь от госпитализации, то можете на всю оставшуюся жизнь распрощаться с огородом.

– Инсууульт?! Да вы что меня так пугаете-то? Ведь у меня же руки-ноги не отнялись!

– Параличи и парезы при инсультах не всегда бывают. Наталья Федоровна, давайте не будем терять драгоценное время и поедем в больницу.

– Ладно, поедем. В общем, придется распрощаться мне с огородом…

На компьютерной томографии, ишемический инсульт подтвердился.

И, как оказалось, этот вызов был последним в моей смене. А профильных вызовов было всего лишь два.

На следующий день, поехали мы на дачу и там я, как и всегда, поливальщиком работал. Но в лес я, конечно же, сходил. А там сушь страшная. Ручеек, который я всегда только с палкой переходил, пересох полностью. Нашел только пару подосиновиков. Ну а все подберезовики, вид имели совершенно непотребный. Этакие грибы-бомжары.

А со второго июля, меня ждал отпуск. А заодно и дача, на которую я временно переселюсь.

Все фамилии, имена, отчества изменены.

Чувство шизофрении

Вот и закончился мой отпуск. Точнее сказать, пролетел со свистом, будто и не месяц, а каких-то несчастных три дня. Но ничего, из солнечного ноября приветливо машет рукой еще одна благодать, продолжительностью аж тридцать пять календарных дней. Да, вот такие шикарные отпуска в психиатрии. Конечно же, время от времени, обязательно нужно побездельничать, стряхнув с себя должностные обязанности. Но все-таки без работы как-то некомфортно. Поэтому, воспринял я первую смену не как каторгу, а как возвращение в родную среду обитания. В общем, нездоровые у меня наклонности.

Узнал я печальную новость. Уволился мой коллега из предыдущей смены Александр Игоревич, проработавший на скорой двадцать семь лет и двое фельдшеров. Их, на протяжении трех смен, гоняли на все подряд, почти без заездов. А перед этим, главный, в очередной раз, строжайше предупредил, что психбригады должны брать все, что дают. В смысле, вызовы. Потому что у всех нас есть сертификаты и по скорой медицинской помощи. Да, формально он прав. И тем не менее, несмотря на нашу «сертифицированность», раньше на нас вал непрофильных вызовов не обрушивали. В итоге, врачей-психиатров осталось полтора специалиста. Из них целым является новый доктор Михаил Романович, а ваш покорный слуга, работающий на полставки, – половинчатым. В остальных сменах на психбригады поставили врачей, не имеющих соответствующих сертификатов.

Конференции сегодня не будет. Коллеги сказали, что и в предыдущие дни не было. Обычно, такие затишья возникают, если администрация что-то нехорошее замышляет. Ладно, чего тут гадать, поживем-увидим.

Сезон отпусков в разгаре, а потому, бригад сегодня чуть поменьше: двадцать девять. Ну и ничего страшного нет. Бывало и по семнадцать бригад в смене. И ничего, работали, никто не погиб от лишнего напряга.

Зная о новой волне любовной страсти главного к психиатрии, морально подготовился к предстоящей свистопляске. Но, к моему величайшему удивлению, первый вызов дали, как и раньше, в начале десятого. И был он самым, что ни на есть, профильным: перевозка больной двадцати восьми лет из психоневрологического диспансера в психиатрический стационар. Ну что ж, это замечательно, ведь голову мучить не придется, нужно просто перевезти из пункта А в пункт Б.

Врач Римма Григорьевна вручила направление и лаконично пояснила:

– Больная первичная, обратилась сама, на госпитализацию согласна. Растеряна, дезориентирована. Было что-то онейроидное[21]21
  Процесс – в данном случае подразумевается шизофрения. Это заболевание в психиатрии рассматривается, как процесс, имеющий свое начало, различные варианты течения и окончания.
  «Что-то онейроидное» – имеется в виду состояние, похожее на онейроид – этакий сон наяву с фантастическими картинами. – Прим. авт.


[Закрыть]. Здесь, по всей видимости, процесс дебютировал. Поставила ей галлюцинаторно-бредовый синдром. Ждет с мамой в коридоре.

Больная, молодая женщина с растерянным лицом и ее мама, скромно сидели на банкетке.

– Здравствуйте, что случилось?

– Ой, доктор, я даже не представляю, что с ней такое творится, – сказала мама. – Ее с работы уволили, и она прямо сразу переменилась. Не ест, не пьет, не спит, все к чему-то прислушивается, чего-то шепчет. Мы ее на дачу увезли, думали отвлечется, отдохнет. А там ей только хуже стало. Вечером вдруг чего-то испугалась, сказала, что конец света случился. Всю ночь не спала, ходила-бродила, как привидение. Я вообще не понимаю, с чего это у нее? Ведь она же не дурочка, не алкашка, не наркоманка, университет закончила, финансовым директором работала…

– Извините, – прервал я ее, чувствуя, что диалог превращается в монолог, – дайте-ка мы со Светланой, хотя бы малость, пообщаемся. Что вас беспокоит?

– Знаете, все то ли во сне, то ли в кино. Голос какой-то непонятный… – ответила она, в недоумении разведя руками.

– А откуда он слышится?

– Я и сама понять не могу. Вроде откуда-то из меня. Но он такой тихий, что ничего не разберешь. Я чувствую, что мне хотят что-то важное сказать, прошу говорить погромче, но ничего не получается…

– Понятно. Светлан, а что вы говорили про конец света?

– У меня такое чувство было, что остались только деревня и лес, а весь остальной мир погиб. Это как сон, только наяву. Да я и сейчас-то, как во сне…

– А теперь-то вы понимаете, что мир не рухнул?

– Нет, я вообще ничего не понимаю… Поскорей бы в больницу приехать, может там отосплюсь и все пройдет…

– Светлана, а вы понимаете, что этот «голос» был проявлением болезни?

– Понимаю, конечно.

– Настроение плохое?

– Да куда уж хуже. Вообще ничто не радует…

– Ну а с работы вас за что уволили?

– Сказали, что не справляюсь. Да я и действительно не справлялась. Просто тупо сидела и ничего не могла делать.

Моя беседа с больной не была обязательной. Вполне можно было записать паспортные данные, а жалобы и статус просто списать с направления. Но, клиническая любознательность, будь она неладна, заставила проделать лишнюю работу. Хотя, конечно же, ни до чего я не дознался. Да и разве дознаешься путем мимолетной беседы?

И тем не менее, возникло у меня чувство шизофрении. Да, есть такое чувство, приходящее не с вручением диплома, но исключительно с опытом. Светлана продемонстрировала расщепленность (схизис) психических процессов. В ней сочетались два прямо противоположных суждения о «голосе»: она считала, что ей хотели сообщить что-то важное и одновременно признала его проявлением болезни. Светлана несколько монотонна, ее эмоции скудны. Диалог вела, не глядя на собеседника. А еще от нее исходила ни с чем несравнимая шизофреническая милота. Этакие трогательные несобранность, рассогласованность и беззащитность. Нет, такое встречается и у психически здоровых людей. Вот только здоровый человек полностью осознает эти свойства и страдает от них, тогда как шизофреник их попросту не замечает.

Мне могут возразить, мол, откуда взяться эмоциям, если она пребывала в депрессии? Так вот, пусть даже в крайне подавленном настроении, люди выражают в своей речи и на лице, чувства печали и скорби. Но лицо у Светланы было похоже на маску, а речь – напрочь лишена какой бы то ни было эмоциональной окраски. Ладно, тут бесполезно рассуждалками заниматься. Пройдет время и диагноз созреет. Разумеется, не у меня, а у коллег в стационаре.

Вот и еще вызовок подкинули. Поедем на боль в груди у женщины шестидесяти одного года. Ну вот, пожалуйста, полезла непрофильщина. А возмущаться нельзя, иначе разговор будет коротким: «Не нравится – уходите!». Но во мне пока нет такой готовности. Подсел я на скорую, как на мощный наркотик, с которого уже никогда не слезть.

Больная сама нам открыла. Бледная, с выраженной одышкой, она еле шла, держась за стену.

– Ой, как больно… – шептала она. – И муж-то на работе… Боялась, что сознание потеряю и буду тут валяться…

– Так, все-все, пойдемте в кроватку!

Жалобы классические: на сильнейшую загрудинную боль, одышку, слабость и головокружение. На кардиограмме тоже классика: подъемы сегмента ST в виде кошачьей спинки. Но сильнее всего меня напрягли влажные хрипы, проще говоря, откровенное бульканье. А это говорило о том, что вовсю развивался отек легких. Давление низковато: сто десять на семьдесят при привычном сто тридцать на восемьдесят. Ну надо же, какое <распутство> получилось! Отек легких на низком давлении!

Фельдшер Виталий быстро катетеризировал вену и наладил капельницу с вазопрессором. Давление поднялось до ста двадцати. Сделали наркотик и мочегонное. Давление опять сто десять. Ладно, лишь бы не падало. Побрызгали нитроспреем, дали положенные по стандарту таблетки. И вновь контроль давления: сто десять на семьдесят. Больная почти не булькает. Отлично! Ну а теперь, безотлагательно надо в машину ее, причем строго в полусидячем положении. Хм, с безотлагательностью это я погорячился. Мои парни еле нашли помощников. Среди соседей то никого дома нет, а то есть, но не могут, здоровье не позволяет. Уж на улицу выбежали и только там нашли троих отзывчивых мужчин.

Ну а дальше, все было хорошо, обошлось без приключений и без ужастиков. Все, расслабился, дух перевел и принял дозу никотина. Уж настроился было на очередной вызов, но вместо него получил команду двигаться в сторону Центра. Ну что ж, двигаемся, но с абсолютным неверием в то, что дадут доехать. Ан нет, доехали! Это что за чудеса-то такие, особенно в свете последних решений нашего реформатора?

У крыльца задумчиво отравлял атмосферу табачным дымом старший врач смены Александр Викентич.

– Постой, Иваныч, подыми, отдохни. Я <фигею> с молодых специалистов! Вот только сейчас карточки проверял. Есть такие два фельдшера: Гудков и Калинин. Оба прошлогодние выпускники, оба в апреле пришли с ФАПов[22]22
  Прим. авт.


[Закрыть]. Самостоятельно работают вторую смену. Ты знаешь, как Гудков пишет слово «ключица»? Никогда не догадаешься! «Ключится»! Да <такая-то> мать, так даже по пьянке не напишешь! Калинин выставил острый холецистит и анальгин сделал! Ты представляешь, анальгин при боли в животе, падла, сделал!

– Это как так-то? Ведь это всем со студенческой скамьи вдалбливают, что при остром животе никакого обезболивания!

– Ничего он не объяснил. Только спросил: «А че такого-то?». Но это еще не все. Смотрю, в карточке написан френикус-симптом. Но я ведь …опой чую, что он его от балды вписал! Ну и спрашиваю, мол, объясни, что это такое? Он помялся немного и говорит, что это болезненность при поколачивании по реберной дуге справа. Нет, говорю, неправильно. То, что ты сказал – это симптом Ортнера-Грекова. А френикус-симптом – это болезненность при надавливании между ножками грудино-ключично-сосцевидной мышцы в надключичной области, в проекции диафрагмального нерва на шее. Покажи, говорю, где эта мышца находится? И ты представляешь, он начал у себя на животе что-то искать! Ему даже <по фигу> на слова «в надключичной области»! Ну вот скажи, Иваныч, куда катится наше образование, а?

– Ну ладно, хоть у себя, а не у тебя начал искать. Викентич, образование уже скатилось ниже плинтуса. А теперь стремится к минус бесконечности.

– Ты это, Иваныч, не переживай, никто тебя не будет дергать куда попало. Пошел бы он на фиг этот шеф!

– Спасибо, Викентич!

Ну и ладненько, зашел в диспетчерскую, карточки свои сдал на закрытие, а потом мы с моими фельдшерами в «телевизионке» уселись. Только Гера взял пульт, как вызов прилетел. Поедем в отдел полиции к молодому человеку двадцати трех лет, у которого психоз случился. Не, ну мы уж, конечно, обнаглели: средь бела дня перед телевизором расселись, да еще и скривились недовольно, когда вызов пришел!

В дежурной части, немолодой майор рассказал:

– Этот деятель во дворах людей гонял.

– А это как?

– Ну как, всех, кого видел, разгонял, грозился застрелить.

– А было из чего?

– Нет, ничего у него не было. Удивительно, как ему морду-то не начистили! Но люди, наверное, поняли, что он неадекватный. Ну вот, пэпээсники его сюда привезли, он тут какую-то околесицу стал нести, требовал выдать ему оружие. Короче, идите, разбирайтесь с ним.

В зарешеченной клетке колбасился прилично одетый, аккуратно подстриженный молодой человек.

– Дайте мне автомат, пистолет и броник! Товарищ майор, мне еще долго ждать, а? Кто меня сменит? – кричал он, одновременно стуча по клетке.

– Так, Никита, отвлекись немного, давай сначала побеседуем.

– О! А вы кто? – он посмотрел на нас с таким удивлением, будто космических пришельцев увидел.

– Мы – скорая помошь.

– А вы специально ко мне, что ли, приехали? Но я вроде ничем не болею. А вообще нет, у меня триппер мозга! – и после этих слов, Никита заливисто расхохотался.

– Замечательно, мы как раз на этом специализируемся. Скажи, Никита, за что тебя сюда привезли?

– Ни за что, – возмущенно ответил он. – Меня привезли, чтобы оружие выдать, броник и каску. Меня в караул поставили, чтоб границу охранять.

– А кто поставил?

– Не, вы прикалываетесь, что ли? Вы че, не знаете, что за выдачу военной тайны, ждет расстрел?

– Ну хорошо, я не буду спрашивать «кто?». Вопрос поставлю по-другому: как тебе передали этот приказ? Кто-то лично приказал?

– Да я просто это понял и все. Я же в армии, в учебке, лучшим был! Мне хотели сразу офицерское звание присвоить, но мне перед пацанами неудобно стало, и я отказался. А теперь вот нашли и сразу задание дали!

– Ну а голос того, кто приказывал, ты не слышал?

– Да не слышал я ничего, какой, на фиг, голос?! Просто мысли можно передавать на расстояние. Понятно, что вы этого не знаете, а нас в армии много чему учили. Даже убивать силой мысли!

– Никита, ты сказал, что охранял границу. Ну а какая может быть граница в нашем городе?

– Док, вы очень многого не знаете! Мне было приказано, и я выполнял! А приказы не обсуждаются!

– Никита, а за последние дни твое настроение как-то изменилось?

– Ну да, лучше стало. Теперь я знаю, что все будет отлично!

– А сон как?

– Да мне он особо-то и не нужен, часа три достаточно.

– Никита, а ты работаешь?

– Да, работаю. Точнее, работал. Официантом. Сегодня была моя смена, а я не вышел. Не, все, на фиг этот ресторан, у меня теперь новая жизнь!

– Никита, теперь я признаюсь, что мы – непростая скорая. У нас задание от командования увезти тебя в больницу. В общем, это приказ. А приказы, ты сам сказал, не обсуждаются!

– А надолго?

– Будет видно по обстоятельствам.

– Но меня хоть сменят?

– Уже сменили, не переживай!

А вот в случае с Никитой, не возникло у меня чувства шизофрении. Не было в нем ни расщепленности, ни монотонности. Наоборот, эмоции переполняли его, настроение было повышенным. Такое состояние в психиатрии называется маниакальным. Нет, больные не превращаются в маньяков. Под манией мы подразумеваем болезненно повышенное настроение, неадекватное реальным жизненным обстоятельствам.

И вместе с тем, шизофреническая симптоматика все-таки присутствовала. А именно, «вкладывание» чужих мыслей, плюс ярко выраженный бред величия и особого предназначения. Все это говорило о том, что у Никиты развился маниакальный эпизод шизоаффективного расстройства. Но поскольку на догоспитальном этапе мы не вправе диагностировать заболевания шизофренического спектра, нарисовал я аффективно-бредовый синдром. Ну и в больницу мы его увезли.

Кстати сказать, прогноз при шизоаффективном расстройстве более благоприятный, нежели при шизофрении. Ведь у больных не развиваются дефицитарная симптоматика и дефект личности. В общем надеюсь, что у Никиты все сложится хорошо.

Да уж, без работы нас точно не оставят. Теперь поедем на травму головы у мужчины сорока трех лет. Он ожидал нас на улице возле известного сетевого продуктового магазина.

Болезный весь в кровищи, ожидал нас на скамеечке. Рядом стояла группа поддержки в лице двух джентльменов и одной леди. Надо ли говорить, что вся уважаемая компания была основательно поддата? Судя по внешности этих господ, их отношения с алкоголем давно перешли от дружеских к интимно-близким и неразрывным.

– Здравствуйте, господа, чего случилось-то?

– А че, Женька подошел к пацанам мелочишки попросить, а те его прямо с ходу на фиг послали! Ну он им сказал за базаром следить, а они его отбуцкали! Беспредельщики голимые, <распутная женщина>!

– Все понятно, пойдем в машину.

Ну, что мы имеем? Ушибленная рана правой височной области без признаков продолжающегося кровотечения. Вокруг правого глаза – замечательная, качественная параорбитальная гематома, проще говоря, фингал. Никаких жалоб не предъявлял, неврологический статус без особенностей. Ну и хорошо, значит поедем в травмпункт. Вот только придется в полицию сообщение передавать. Понятно, что тех пацанов вряд ли будут искать, но сообщение передать я обязан во что бы то ни стало.

Ну вот как хорошо, обед разрешили. Стоим на светофоре. Рядом с нами пристроилась черная вазовская «десятка», изрыгающая до невозможности громкую музыку. Водитель, коротко стриженный молодой человек в солнцезащитных очках, невозмутимо жевал жвачку. Не понимаю я таких людей. Что они хотят этим показать? Что жизнь удалась? Ну тогда, для того, чтобы полностью соответствовать имиджу успешного человека, нужно и машину купить посолиднее. Не получается? Да не вопрос! Но тогда веди себя поскромнее, не понтуйся и не выставляй себя клоуном! Все, поехали, наконец-то.

У входа в медицинский корпус, злоупотреблял никотином врач бригады интенсивной терапии Игорь Виноградов.

– Здорова, Игорь! Как дела, чего не весел?

– Да ну на фиг это веселье. Дурак я, Иваныч. Дурак, что в БИТы напросился.

– Ну а зачем напрашивался?

– Да просто надоело на общаке. Достали все эти головные боли, высокие давления, пьянь-рвань всякая. Профессиональная гордость взыграла. Думаю, врач я или кто? Ну а когда в БИТы перешел, стали по-настоящему серьезные вызовы давать. А самое главное, теперь на себя уже никого не вызовешь, сам справляйся, ведь ты же БИТ! А пьянь никуда не делась. Вызывают на «без сознания», а там банальная алкота.

– Так ты же заранее должен был это знать, ведь не первый же день на скорой.

– Знать-то знал, но думал, что легко справлюсь. В общем, не рассчитал я своих сил…

– Ну что ж, тогда просись снова на «общак».

– Да, придется. Вот только неудобняк теперь.

– Ничего, зато будешь спокойно себя чувствовать.

Здесь надо заметить, что в «скоропомощном» минздравовском приказе триста восемьдесят восемь эн, бригады интенсивной терапии теперь не предусмотрены. На нашей скорой, официально они являются общепрофильными. Ну а по факту, им дают вызовы действительно сложные.

Раз уж Викентич меня обнадежил, пошел и принял горизонтальное положение. И не обманул он, следующий вызов дали только в четвертом часу. Поедем к мужчине сорока лет, который без сознания лежал под окнами многоэтажки. Процентов девяносто девять, что там пьянус поганус, но и от другого тоже нельзя зарекаться.

Господин с голым торсом, лежал на неухоженном газоне, усыпанном разнообразным мусором.

– Уважаемый! Уважаемый, просыпаемся! Все-все, просыпаемся!

Морщась от ароматной нашатырки, он открыл глаза и удивленно заозирался, будто впервые увидел окружающий мир.

– А че такое-то, а? Че случилось-то? – спросил он и сел на задницу.

– Ну как что? Это тебя нужно спросить. Лежишь тут, людей пугаешь, они уж небось подумали, что ты помер.

– Да мы с мужиками в гаражах пивка попили. Я и не помню, как ушел оттуда.

– А где живешь-то?

– На Белинского.

– Так это и есть Белинского.

– Во, блин! А я и не узнал сразу-то! Я в сто семнадцатом живу, тут недалеко. Мужики, отпустите меня, а?

– Да конечно отпустим! Только ты нам свои данные скажи.

Ну и хорошо, что никуда везти не пришлось. Побольше бы таких вызовов, хоть и непрофильных, но зато простых до примитивности.

Вот и еще вызовок: психоз у молодого человека двадцати пяти лет. Знакомый больной. На учете уж года три. За последний год мы дважды у него были. «Голоса» его одолевают. Не успеет из больницы выписаться, как все по новой начинается. А так, он паренек спокойный, покладистый. У него мама врач, контролирует его состояние.

Перепуганная мама больного встретила нас на улице:

– Здравствуйте, не ходите туда, он агрессивный! Я его никогда таким не видела! Он, как только услышал, что я скорую вызываю, ударил меня и телефон выбил! Не знаю, что с ним случилось!

– Да, удивительно, он же всегда такой спокойный был, покладистый. А что его беспокоит-то?

– Да как всегда, «голоса» одолели. Ведь он же и лекарства принимает, и в диспансер я его вожу регулярно. В прошлом месяце ему схему лечения поменяли, уж я-то думала, что все наладится. Хотя, вряд ли стоит на что-то хорошее рассчитывать. Ведь непрерывное течение просто так не напишут.

Группа быстрого реагирования прибыла быстро. Двое высоких, крепких парней, подошли к двери первыми. Как ни странно, больной сам открыл дверь, не проявляя никаких признаков агрессии. Да, паренек крепкий, высокий, если расшалится, то никому мало не покажется.

– Здравствуй, Кирилл! Что случилось? Почему ты маму ударил?

– Я в больницу не хочу.

– А почему?

– Ну не хочу и все!

– Но ты же должен понять, что в больнице тебе лучше помогут.

– Да, я знаю, после больницы мне всегда лучше.

– Ну вот видишь, значит все-таки поехать надо.

В ответ Кирилл по-звериному оскалил зубы и глухо зарычал. Все мы мгновенно напряглись, но он вдруг спокойно и покладисто согласился:

– Да, конечно, поехали.

В этом случае, шизофренический дух был ярко выраженным. Схизис бросался в глаза. Кирилл вял, но одновременно напряжен. Необходимость поехать в больницу, вызвала в нем злость и неприятие, которые прекрасно ужились с покорным согласием.

А дальше, увезли мы его в больницу. Спокойно и без приключений.

Ну а потом была команда следовать в сторону Центра. Хм, рановато, конечно, до конца смены еще больше часа. Но нет, больше так и не вызвали.

На следующий день поехали мы на дачу. Как раз дождички хорошие прошли. Ну, думаю, небось грибы сплоченными рядами пошли в наступление и уже весь лес оккупировали. Но, стратегом я оказался никудышным. Грибы единичные попадаются, но не бойцы, а чуть живые инвалиды. На жареху набрал, конечно, но о том, чтобы впрок заготовить об этом даже и речи не шло. Только вернулся я из леса, как Федор пришел. Само собой разумеется, поддатый. Такое состояние является для него это естественным и жизненно необходимым. И отучать его от алкоголя так же неуместно, как рыбу от воды. Поделился я с ним своей грибной неудачей, а он и говорит:

– Знаю я, Иваныч, в чем причина. Ведь ты же за все время ни разу Лешему не налил. Вот он и осерчал на тебя. Мол, ходит в лес, как к себе домой, а хозяина угостить жадничает.

– Федя, а ты на что намекаешь? – спросила его моя Ирина.

– Ира, я – человек прямой и говорю безо всяких намеков. Мы с Иванычем должны прямо сейчас пойти в лес и задобрить Лешего!

– Феденька, солнышко, а хочешь, я тебе прямо сейчас остатки зубов вышибу? – проникновенно спросила Ирина.

– Эх, Ира, какая же ты все-таки злая! За мои-то добрые дела и зубы выбить? Ну ладно, а если без Лешего мы пивка попьем холодненького?

– Ну если только здесь и в умеренных дозах, – смягчилась она.

– Ира, все будет, как в аптеке. Quаntum sаtis[23]23
  Quаntum sаtis (лат.) – сколько потребуется. – Прим. авт.


[Закрыть] и не более, – ответил я.

Посидели мы хорошо и без излишеств. Тем более, что упиваться в такую жару – дело самоубийственное. Да и вообще, алкоголь еще никого не сделал счастливее. А хотя, кто знает… Экспериментируйте.

Все фамилии, имена, отчества изменены.