Текст книги "Байки старого психиатра"

Спокойная смена

Ну и народищу сегодня в автобусе, не протолкнуться! А все почему? А потому что бабулечки все дружно на кладбище поехали. Ведь сегодня же Родительская суббота. Нет, я не противник религии и народных традиций. Вот только непонятно мне, за каким лешим нужно ехать на кладбище ни свет, ни заря? Может покойники принимают визиты только в ранние утренние часы? Но эти вопросы так и остались незаданными…

Не любим мы, скоропомощники, когда смены выпадают на нерабочие дни. Ведь некоторые, видимо от избытка свободного времени, вызывают скорую, мягко говоря, без достаточных оснований. Типа, просто проконсультироваться, поскольку вдруг попа как-то необычно зачесалась. В будние дни им бы и в голову не пришло такое. А вот в выходной, завсегда пожалуйста! Как говорится, с нашим большим удовольствием!

Конференции сегодня не будет: у начальства выходной.

Машинку нашу многострадальную, в ДТП побитую, наконец-то починили. Вот уж теперь-то больше не чувствуем мы себя квартирантами.

Подошел ко мне фельдшер Костров и спросил:

– Ну как, Юрий Иваныч, в лес ходили?

Здесь нужно заметить, что нас с Виктором Василичем объединяет один общий недуг: грибанутость головного мозга с тяжелой грибозависимостью.

– Ходил, – говорю, – нашел весенних опят немного, да один подберезовик. В лесу сушь страшная. Если дождей не будет, то какие тут грибы…

– Да, печальненько…

– Сходи, может тебе повезет.

– Да какой тут… Жена этот ремонт чертов затеяла. Ни конца, ни края нет.

– Ну что же делать, крепись, Виктор Василич. И на нашей улице белые грибы вырастут!

Всех разогнали, и только мы остались. Нет, это не потому, что нас пощадить решили. Причина была в другом: еще не приехала психиатрическая бригада, которую мы меняем. Ну что ж, посидим, телевизор посмотрим.

Кстати сказать, появилось у нас очень хорошее нововведение. скорая заключила договор с охранным предприятием. И теперь, при нажатии на тревожную кнопку в планшете, приезжает группа быстрого реагирования. Причем приезжают они намного быстрее, чем полиция. Мне их вызывать еще не приходилось и дай Бог, чтоб не пришлось. Хотя, это мое желание, к сожалению, неисполнимо.

Ну вот и приехали, наконец-то. Мой коллега Александр Игоревич, по старой доброй традиции сделав краткое матерное вступление, рассказал:

– Вызвали нас сегодня в семь пятьдесят три! За семь минут до конца смены! Да ладно бы повод был серьезный, так ведь пьяное тело дали! Ну что ж делать, повезли его в вытрезвитель. А по дороге у него, козла, «сумерки»[20]20
  «Сумерки» – сумеречное расстройство сознания, при котором больной полностью дезориентирован и может совершать крайне опасные поступки. Возникает оно внезапно, предсказать его совершенно невозможно. Бывает это расстройство при эпилепсии, некоторых органических заболеваниях головного мозга, реже – при черепномозговых травмах. Кроме того, «сумерки» могут возникнуть при отравлении антифризом. – Прим. авт.


[Закрыть] случились. На Николая и Татьяну драться кинулся. Ладно, все-таки фиксировали мы его. И задался я вопросом куда везти? Решил я его в Старосельское свезти: ведь психическое расстройство налицо.

– Ну это уж ты погорячился, Александр Игоревич! Что ж ты, как маленький?

– Так потом я это и сам понял: у него же все прошло. В себя пришел и удивился, почему это он связанный лежит? Не поверил, что нас всех чуть не покалечил. Да вы чего, говорит, обалдели, что ли? Ведь я не только не дерусь, но даже матом не ругаюсь! В общем, как и следовало ожидать, не приняли его. В вытрезвитель везти оснований нет, он уж почти протрезвел. Вот так и прокатались понапрасну, зря время потратили.

– Ладно, зато впредь наука будет!

– Да <имел> я такую науку!

Вот и первый вызовок подоспел: психоз у мужчины сорока восьми лет.

Встретила нас пожилая женщина – мама больного. На лице ее была ярко видна измученность тяжкой жизнью.

– Допился он. Дошел до ручки. Чего-то все кажется ему, орет на кого-то, заставлял меня в полицию идти, заявление писать, что нам якобы кто-то угрожает. Ой, сгубило его это пьянство чертово. И семьи, и своего дела лишился. Раньше-то мы шиковали, деньги не считали. А теперь, что за жизнь? Существуем вдвоем на мою пенсию. Ведь он же работать не хочет, но на винище ему вынь да положь! Чувствую я, что скоро мы голодать будем…

Больной сидел на кровати и ожесточенно ковырял в ухе куском проволоки, приговаривая: «<самка собаки, распутная женщина>, да где ты там, падла?».

– Здравствуй, Григорий! А ну-ка прекращай! Ты что, оглохнуть хочешь?

– Да и фиг с ним, зато этих <гомосексуалистов> не буду слышать! – ответил он, но экзекуцию уха все-таки прекратил.

– Ну рассказывай, зачем ты ухо ковырял и кого не хочешь слушать?

– У меня там какой-то прибор стоит и по нему мне угрожают. Говорят, что меня вообще нужно стереть с лица земли, а заодно грозятся и мать убить. Я ее просил в полицию сходить, но она и сама не пошла и меня не пустила. Видать вообще уже из ума выжила.

– А голоса откуда слышатся? Из головы?

– Да, из головы.

– Ну а как этот прибор попал тебе в ухо, и кто его туда вставил?

– Откуда я знаю.

– И чьи же это голоса?

– Да не знаю я! Там их, походу, банда целая.

– Гриш, а когда ты выпивал последний раз?

– Дня четыре назад.

– А до этого долго ли пил-то?

– Ой, да что вы все твердите «пил, пил, пил»?! Я не пью, а выпиваю! Что вы из меня алкаша-то делаете?!

– Гриша, да ты сам из себя алкаша сделал! Ты же пропил все, что только можно! – возмутилась мама. – Ты знаешь, что у нас долг растет за коммуналку? Ты понимаешь, что мы квартиры можем лишиться? Да тебе вообще на все плевать, из человека в скотину превратился!

– Да ладно, чего ты опять начинаешь-то? Поскандалить захотелось, что ли? Найду я работу, не переживай. Ааа, <самка собаки>, опять началось! Да пошел ты на фиг, урод <пользованный>! Давай по-мужски встретимся, побазарим! Че ты гасишься, как гнида? Если ты мужик, то скажи мне это все в лицо!

– Так, Григорий, ну-ка хватит! Не-не-не, никакой проволоки, оставь свое ухо в покое! Давай собирайся и в больницу поедем!

И увезли мы его в наркологию, прибор из уха извлекать. Поскольку больной был полностью ориентирован в окружающем мире и собственной личности, диагностировали мы не алкогольный делирий, а алкогольный галлюциноз. Нехорошая эта штука, прилипчивая, тягучая. Некоторые больные страдают от «голосов» многие годы, а то и всю жизнь. Но, как бы то ни было, а Григорий сам выбрал свой путь.

Следующим вызовом был психоз у девушки двадцати двух лет.

Встретила нас мама больной, находившаяся в паническом состоянии.

– Ой, господи, что с ней такое случилось? У нее же настоящее безумие! Ни с того ни с сего вдруг начала кричать, что какие-то наркоманы за ней следят. Сейчас-то она поуспокоилась, а поначалу я думала и не удержу ее. Может сделаете ей успокоительное?

Больная сидела на полу, обхватив колени руками. Волосы растрепаны, глаза заплаканы, на лице отчаяние и безысходность.

– Здравствуй, Елена, что с тобой случилось?

– Спасите меня, пожалуйста! Помогите! – с надеждой посмотрела она на нас. – Меня или убьют или подставят и посадят! Я не знаю, что мне делать!

– От кого тебя спасти? Кто угрожает?

– Наркоманы. Вон, видите тот дом, справа? Они оттуда за мной следят. Их шестеро отморозков, им терять нечего.

– Лен, я ничего не понял. Во-первых, почему именно наркоманы, а не наемные убийцы, не спецслужбы и не инопланетяне? Во-вторых, тот дом очень далеко, как из него можно увидеть твою квартиру?

– Да тут надо долго рассказывать…

– А ты постарайся покороче. Но рассказать надо обязательно.

– В общем, встречалась я с молодым человеком. Поначалу он мне нормальным показался, веселый такой, компанейский. Но потом у него дома, я шприц увидела. Ну и спросила его: «Сереж, ты наркоман, что ли?». А он улыбнулся так гаденько и сказал: «Да, наркоман и че? Давай вмажемся вместе?». И вообще, говорит, ты – очередная девочка для развлечений. Я перепугалась, убежала от него. Но он видать мстительным оказался. У них же целая банда, они меня и из-под земли достанут!

– А когда это было?

– Шестого мая. Я тот день на всю жизнь запомню.

– Так я и не понял, почему же ты решила, что за тобой следят именно наркоманы и именно из того дома? Тебе кто-то об этом сказал?

– Сказали, но я не знаю кто, видимо тот, кто хочет мне помочь. Я, если честно, повеситься хотела, но потом страшно стало…

– Господи, Лена, ты меня пугаешь! – воскликнула мама. – Почему ты мне-то ничего не говорила? Я кто тебе, враг, что ли? Вот уж не думала, что ты такая скрытная!

– Мама, да что толку-то? Ну что ты могла сделать?

– Лена, а как сказали, ты голос слышала?

– Да, слышала, как будто из шеи.

– Лена, а вы работаете?

– Работала бухгалтером, но из-за всего этого настроение упало ниже плинтуса, начала косячить, путаться. Уволилась в конце мая.

– Лена, какой кошмар! А мне соврала, сказала, что сократили! – в очередной раз, мама сделала для себя неприятное открытие.

– Ну что, Елена, нужно ехать в больницу.

– В больницу?! В психушку, что ли?! – вскинулась мама. – Не надо ее никуда возить, сделайте ее успокоительный укол и все!

– Если б все было так просто, то тогда бы все психиатрические больницы позакрывали за ненадобностью. А если ее оставить дома, то ничем хорошим это не закончится. Поэтому, Леночка, давай собирайся и поедем.

– А меня теперь на учет поставят?

– Лена, сейчас тебе нужно о другом думать, о своем здоровье. В любом случае, твоя болезнь – не приговор. При хорошей ремиссии, люди полноценно живут и работают.

Увезли мы ее в психиатрическую больницу. Поставил я галлюцинаторно-бредовый синдром, этакий дежурный, сугубо предварительный диагноз. Хотя, по сути-то, это и не диагноз вовсе, а просто констатация, что у больной имели место бред и галлюцинации. А вот какое именно заболевание их вызвало, предстояло решить комиссии в стационаре. Уважаемые коллеги поймут, что речь идет об эндогенном заболевании шизофренического спектра.

Велено следовать в сторону Центра. Только вряд ли доследуем. Ну точно, вызов дали: ранение ноги с кровотечением у мужчины тридцати трех лет. Да, далековато ехать, в деревню Аршиново. И каждый раз не перестаю удивляться: как же нерационально используются бригады! Нашим диспетчерам глубоко по фигу, «спец» ты или общепрофильный, близко или далеко ты находишься. Главное – вызов спихнуть, чтоб не висел.

На выезде из города транспортный поток плотный, еле ползущий. То и дело останавливаемся. И тут увидели мы сюрреалистическую картину: незнамо как затесавшийся в этот поток велосипедист, потихоньку едет в крайнем правом ряду, периодически останавливаясь вместе с автомобилями. Нда… Чудны дела твои, господи…

Вот и прибыли, наконец-то. Неухоженный дом с грязными окнами, кривой забор. Тут же к нам выскочила весьма потрепанная госпожа с ярким «фонарем» под глазом и хрипло проорала:

– Че вы так долго-то? Пока вас дождешься, подохнуть можно! Идите, быстрей, порезали его! Сейчас кровью истечет!

Пострадавший лежал на грязном засаленном диване и стонал, прижимая к левому бедру окровавленную тряпку.

– Эх, мужики, да что ж вы так долго-то, блин?

– Так, что случилось?

– Да ногу случайно порезал, вон сколько кровищи натекло.

– Да <фигли> ты <звездишь>! Тебя Весло порезал! – заорала госпожа.

– Слышь, ты, <хлебало> свое завали, <самка собаки>, а то я сам тебя завалю! – угрожающе крикнул ей пострадавший, привстав на диване.

– Так, а ну, утихли оба! – рявкнул я.

Колото-резаная рана на передневнутренней поверхности бедра, заметно кровила. Но радовало одно: бедренная артерия не была задета, иначе бы однозначно не дожил он до нашего приезда. Тем не менее, даже и не столь сильное кровотечение останавливать все равно надо. Простой давящей повязкой тут не поможешь, а значит, остается только тампонировать. Да, это болезненно, ну а куда деваться?

Давление сто десять на семьдесят, пульс сто шесть. Не особо хорошо, конечно… Покапали его, обезболили. Давление поднялось до ста двадцати на восемьдесят, пульс убавился. Ну и свезли его в стационар, к счастью, без приключений. Просил он меня не сообщать ничего в полицию. Вот только я не внял его просьбе и, от греха подальше, сообщил.

Наконец-то обед разрешили, а то уж укатали по полной программе. У входа в медицинский корпус, дымил фельдшер Егор Бочаров, задумчиво глядя куда – то вдаль.

– Здоров, Егор, что-то ты сегодня не в форме, а в халате.

– Так я же уже не выездной. Теперь я мелкий начальничек – старший фельдшер, вместо Наташи Комаровой.

– Ну! А Наталья куда делась?

– А она теперь на блатной работе: лаборант в Бюро судмедэкспертизы.

– Да, это действительно неплохо. Так ведь сегодня же суббота, чего тебе не отдыхается-то?

– Да ну, Юрий Иваныч, у меня тут столько дел, что времени вообще не хватает. Никак до конца не въеду…

– Въедешь, Егор, ты мужик толковый!

– Эх, Юрий Иваныч… Ведь я-то поначалу думал, что здесь намного легче, чем на линии. Сидишь в кабинете, никто у тебя не умирает, ни за кого не отвечаешь. Обед по распорядку, чайку-кофейку можно в любое время попить. А оказалось, что ни фига не легче. В общем, дал я себе срок до первого июля. Если с делами все устаканится, то значит старшим останусь. Если не получится, то на линию вернусь. Как говорится, хорошо там, где нас нет…

– Ничего, Егор, мы и туда доберемся!

Следующий вызов дали в начале четвертого. Поедем на психоз у женщины пятидесяти пяти лет.

Встретила нас молодая женщина – дочь больной, которая рассказала:

– Опять у нее «завихрения» начались, всякую ерунду городит. Она на учете стоит уже лет пять, три раза в больнице лежала. Из-за нее я и семью-то свою фактически бросила. Ведь разве оставишь ее одну в таком состоянии? Ой, как я с ней измучилась, просто сил уже нет!

– Да что ты жалуешься? – вышла из комнаты сама больная с какой-то тряпкой в руке. – Чем я тебя измучила? Ах ты бессовестная, негодяйка ты!

– Так, Валерия Борисовна, все-все, хватит, пойдемте в комнату, присядем и погорим спокойно.

Двухкомнатная квартира неопрятная, захламленная, какое-то тряпье повсюду валяется, полы сто лет немыты. Воздух нехороший, спертый.

– Вот теперь, Валерия Борисовна, расскажите, что случилось, что вас беспокоит.

– Нет, это вы у нее спросите, у Юлечки ненаглядной! Ну что, давай, расскажи, как ты <жрицей любви> работаешь! Тебя же весь город знает! Вы Вадика хотите на органы продать, уже контракт подписали на десять миллионов! Чего ты тут глаза-то таращишь? Я неправду, что ли, сказала?

– Господи, да это что такое-то? – расплакалась дочь больной. – За что мне такие слова?

– Валерия Борисовна, а ну-ка хватит!

– Нет, а чего хватит-то? Чего я не так сказала? Я их посажу к чертовой матери! И ее и муженька! А вы знаете, что они детей воруют на органы?

– Так, Валерия Борисовна, все, на этом закончили. Собирайтесь в больницу!

– Вот уж нет, никаких больниц! Дура я, что те разы по своему согласию с вами ездила! Без разрешения прокурора вы не имеете права меня забрать! У вас есть бумага от прокурора? Что, нет? Ну тогда уходите все отсюда!

– Валерия Борисовна, давайте без скандалов!

– Все, я сказала! Пошли вон отсюда!

Долго ли, коротко ли, но надели мы на нее вязки, силой посадили в машину и увезли в психиатрическую больницу. Ну а в приемном, Валерия Борисовна обвинила моих парней в изнасиловании. Мол, надругались над ней аж дважды: первый раз дома, а второй – в машине. А вот мне повезло: не объявила она меня насильником. В общем, как и положено главному злодею, вышел я сухим из воды.

А теперь поедем к мужчине шестидесяти восьми лет, которому просто плохо. Нет, понятно, что скорую не вызывают к людям, которым хорошо. Меня и моих коллег раздражает неизвестность и неопределенность такого повода к вызову. Так, дайка я у Надежды спрошу, может прояснит хоть что-нибудь.

– Центральная!

– Слушаю!

– Это шестая. Надежд, что там плохо у Шапкина?

– Сильная слабость и головокружение.

– Понял, спасибо.

Ну и зачем психиатрической бригаде всучивать такие вызовы? Лишь бы чем занять, что ли? Ладно, спорить все равно бесполезно, сейчас на месте разберемся.

Дверь открыл сам больной. Выглядел он намного старше своих шестидесяти восьми. Худощавый, небритый, походка шаркающая, идет, за стену держится.

– Что случилось, Станислав Петрович?

– Сам не понимаю, с чего такое состояние. Второй день уже как сам не свой, еле ноги передвигаю. Слабость страшная. Сплю и сплю, уже день с ночью путаю. Была б моя воля, вообще бы с кровати не поднимался. Перед тем, как вас вызвать, хотел встать, а ноги не слушаются. Ну, думаю, парализовало! Но нет, расходился. Фффух, вот сейчас поговорил и такое чувство, будто кирпичи таскал…

Так, ну и что мы имеем? Давление сто двадцать на семьдесят при привычном сто сорок на девяносто, пульс восемьдесят четыре. Сатурация девяносто пять процентов. На ЭКГ никакого криминала нет. Неврологический статус без особенностей. В общем, ничего примечательного, зацепиться не за что. Остается только поспрошать, что он принимает.

– Станислав Петрович, а что вы принимаете, какие лекарства?

– А вот, смотрите, все здесь, в этой коробочке.

Ну что ж, посмотрим. Так, так, так, не то, не то, не то… Опаньки, а вот это уже интересно! Блистер препарата бензодиазепинового ряда, обладающего снотворным, успокаивающим и противосудорожным действием. Из десяти таблеток, в наличии только две.

– Станислав Петрович, а <Название> это вы принимали?

– Ну а кто же еще? Я ведь один живу, жена уж два года, как умерла. Мне их соседка дала. Это было лекарство против страха. Может помните, фильм такой был? Короче говоря, страх меня одолел, аж спасу нет. Я же полностью одинокий. Сына не считаю. Сидит он и еще семь лет просидит. Отец ему только ради посылок нужен. Вы не представляете, насколько это страшно, чувствовать свое полнейшее одиночество. Умру и будет тело валяться незнамо сколько, никто не похоронит по-человечески. С соседкой бедой своей поделился, вот она и дала мне эти таблетки. Как примешь, так отупение какое-то наступает, но зато страх уходит.

– Станислав Петрович, а вы не думали насчет интерната?

– И не просто думал, а уже твердо решил.

– И это правильно! Надеюсь, что это «лекарство против страха» вы больше принимать не будете.

– Нет, нет, ни в коем случае! А хоть какое сегодня число-то?

– Одиннадцатое июня, суббота.

– Июня?! Вот это номер! А я-то думал, что еще май не кончился!

Вот хоть убей, но не понимаю я таких «добрых» людей, которые готовы налево-направо раздавать сильнодействующие препараты. Хочешь принимать сам, нравится тебе? Да не вопрос! Вот только других-то зачем травить?

Покапали мы Станислава Петровича и в стационар свезли, где его благополучно приняли.

А лучшим лекарством против страха, является устранение его причины. Хотя, далеко не всегда это возможно…

И этот вызов был последним. Удивительно, но мои опасения по поводу завала, не оправдались. Хорошей, спокойной выдалась эта субботняя смена. А для полного счастья, одна из бригад отвезла меня попутно домой. В общем, остался я с чувством исполненного долга и полного удовлетворения.

Все фамилии, имена, отчества изменены.

Лишь два профильных вызова

Да, подкачало нас нынешнее лето. Видать небесная канцелярия за что-то наказать решила дачников-огородников. Жара стоит ужасная. Ну а какие могут быть садово-огородные дела в такое пекло? Ведь этак можно запросто инсульт или инфаркт словить. Ну или в качестве альтернативы – тепловой удар. А кроме того, дождей нет и не предвидится. Нет, поливать-то мы поливаем, конечно, вот только дождевую воду никакая другая не заменит.

А вчера я на похоронах был. Ходил прощаться с Владимиром Петровичем – моим однокурсником. До ухода на пенсию, заведовал он медико-криминалистическим отделением областного бюро судебно-медицинской экспертизы. Специалистом был экстра-класса. Но потом вынужденно на пенсию ушел. Ведь у него один глаз почти ослеп, а на другом зрение ухудшилось. И если бы он дальше продолжил в микроскоп смотреть, то вообще бы зрения лишился.

Устроился Владимир Петрович на высокоинтеллектуальную работу сторожем. Пару смен отработал, как вдруг инсульт его сразил. Нет, руки-ноги не отказали и в лежачего инвалида он не превратился. Просто речь нарушилась, да с памятью были проблемы.

Время от времени, звонил Владимир Петрович на свою бывшую работу. Ведь был он снедаем тоской и чувством собственной бесперспективности. Надеялся, что общение с бывшими коллегами хоть на какое-то время принесет облегчение. Вот только все не так получилось. Его преемник Евгений Геннадьевич, повел себя до безобразия бестактно. «Петрович! Ты в запое, что ли? Каждый раз пьяный сюда названиваешь! Нет уж, ты сначала протрезвись и тогда поговорим!» – сказал он. И сие хамло не пожелало услышать, что речь нарушилась не от алкоголя, а от инсульта. Хотя, как врач, он должен был это понять безо всяких объяснений.

И накрыла Владимира Петровича тягчайшая депрессия. Стал он недвусмысленно озвучивать свои намерения добровольного ухода из жизни. А у него еще с давних лет, когда он даже и не помышлял ни о каких болезнях, была одна любимейшая тема. Утверждал он, что лучше всего расставаться с жизнью путем самоповешения. Ну и в конечном итоге, избрал он именно этот способ. Супруга следила за ним, да вот, не уследила. Ужасно все это. Нет, не надо никаких «легких» способов. Вообще не надо. Ведь если за границей земной жизни, есть жизнь вечная, то такой поступок непременно будет наказан.

Дворник Саша трудолюбиво мел территорию скорой, вздымая клубы пыли. Видимо просто полить из шланга, Великое Провидение не позволило. Нет, не стал я ничего говорить. Ведь господин Александр – человек с тонкой душевной организацией и чрезвычайной ранимостью.

Конференцию объявили. Ну и как всегда, ничего нового не услышали. Нет, был еще краткий доклад главного фельдшера Андрея Ильича про обезьянью оспу. Но ничего интересного он нам не сказал. Зато теперь, руководство поставит себе жирную галку о проведении учебы.

Фельдшер Анатолий на больничном. Травмировался он, перелом большеберцовой кости заполучил. На мотоцикле ехал и в ДТП попал. Черт их дери, эти мотоциклы! Вместо него – медбрат Виталий Рогозин, ранее работавший на фельдшерском «общаке». Некоторые почему-то удивляются, мол, разве могут работать на скорой медбратья-медсестры? Могут, разумеется. Но только не самостоятельно, а под руководством врача или фельдшера. На нашей бригаде Виталий никогда не работал, но уверен я, что все будет хорошо. Ведь паренек он толковый, спокойный, рассудительный.

Первый вызов прилетел, как всегда, в десятом часу. Поедем на ранение ноги к мужчине тридцати одного года. Пишут, что он нас в гараже дожидается. Нет, я уже не возмущаюсь непрофильными вызовами. Ибо смирился, как с неизбежным злом.

Возле открытого гаража, нас встретил молодой, встревоженно-испуганный мужчина.

– Здрасьте! Порезали его, в живот! Там кровищи немерено!

– Не понял, а у меня написано ранение ноги?

– Не, какой ноги, он ему в живот засадил!

Вот <циничная, грязная нецензурная брань>! Это в каком же состоянии они вызовы принимают, что живот с ногой путают?! Ладно, сейчас не время рассуждать и разборки устраивать. Хотя и после вызова скандалить не буду. Я всю диспетчерскую молча поубиваю к такой-то матери.

Пострадавший лежал на каком-то безобразном тряпье. К счастью, он был в сознании.

– Здравствуйте, уважаемый! Что случилось?

– Да вот, порезали меня… <Фигово> мне что-то, башка кружится, тошнит…

Чуть выше пупка – небольшая колото-резаная рана. Давление девяносто на шестьдесят, пульс частит, далеко за сотню. Понятно, что шок у него из-за кровопотери. Ну бляха-муха, ведь надо же, чего всучили! Ладно, лишь бы только живым довезти. Стали щедро лить растворы с вазопрессором. Давленьице до ста десяти поднялось. Все, выше уже никак. Но и это неплохо. Несмотря на улучшение состояния, инфузию нельзя ни на минуту останавливать, ведь давление только на ней и держится. К великому облегчению, довезли без приключений. Все, теперь можно спокойно выдохнуть. Нет, не стал я ни звонить, ни по рации говорить. Нет, потом, при личной встрече. Теперь поедем на психоз к девушке двадцати лет.

Только подъехали, как к нам подошла пожилая женщина и заполошно закричала:

– Ой, тут такое страшное дело случилось, уж даже и не знаю с чего начать. В общем, у Маринки опять психоз начался! Она своей бабушке топором голову пробила! Пойдемте, она сейчас у меня!

– А «она» это кто? Бабушка или Маринка?

– Ой, ну бабушка, конечно! А Маринка сейчас дома.

Бабушка была в сознании и прижимала к голове какую-то тряпку. Хотя, эту моложавую, ухоженную женщину, у меня бы язык не повернулся назвать «бабушкой».

– Слушайте, она хоть и на учете стоит, но раньше я никогда ее такой не видела! Сегодня ни с того ни с сего, вдруг как заорет: «Ты – людоедка, такая-сякая!», забежала в другую комнату, взяла топор и меня по голове рубанула! Удар вскользь пришелся. Ой, как я выбежала, даже и не помню!

– Так почему же вы не сказали, когда вызывали, про травму головы?

– Как это не сказала, вы что?

– Хм, странно, мне ничего про это не передали.

«Ну-ну, дайте мне только приехать!» – злорадно подумал я, предвкушая страшную месть.

В височной области – весьма обширная скальпированная рана, но кровотечение почти остановилось. Нет, нашей бригаде не разорваться. Сразу двоих в разные больницы, мы везти никак не сможем. А это значит, что надо вызывать на себя.

– А Марина сейчас где?

– Должна быть дома. Ой, вы уж туда не суйтесь, вызывайте полицию!

– Ладно, сейчас разберемся. А вы с ней только вдвоем живете?

– Ну получается так. Мать ее в Москве работает вахтой. Господи, как я с ней измучилась! Ничего ей не помогает, никакое лечение. Хотя, плевать она хотела на это лечение. Последний раз и на укол не пошла и таблетки пить перестала.

Понятно, что пострадавшую мы без помощи не оставили, все, что положено сделали. И лишь после того, как передали ее фельдшерской бригаде, стали заниматься «нашей» пациенткой. Ну как заниматься? Вызвали группу быстрого реагирования. Да, с недавнего времени, наша скорая заключила договор с частным охранным предприятием. Они, в отличие от полиции, приезжают намного быстрей и действуют не менее эффективно.

Ну вот, через семь минут, прибыли трое парней. Больная открыла сразу, в руках у нее ничего не было.

– Здравствуй, Марин, что случилось, зачем ты бабушку ранила?

– Она мне больше не бабушка! И матери у меня больше нет! Они – людоедки! Бабушка сегодня суп сварила из человечьего мяса!

– А с чего ты так решила?

– Так я же как увидела, сразу поняла, что это человеческое мясо! Мать его из Москвы присылает через водителя, а бабушка готовит. Я теперь вообще не смогу есть ничего мясного!

– Все понятно. Давай, Мариночка, собирайся и в больницу поедем.

– Да я же должна в полицию идти!

– Марина, в полицию мы сами сообщим. А тебе на первое время нужно спрятаться в больнице.

– Ну да, правильно. Поедемте.

Нарисовал я острое бредовое расстройство. А уж точный диагноз в стационаре выставят.

Ну а теперь поедем на эпиприпадок у женщины шестидесяти одного года.

Встретил нас сын больной, который весьма буднично рассказал:

– Опять у нее припадок был. Два раза в месяц, как по расписанию. Короче, допилась она. У нее же это все от бухла началось. Только сегодня что-то долго она в себя не приходит.

Нет, в себя она уже никогда не придет, ибо мертвее мертвой.

– Все, умерла она, – сказал я сыну.

– Да блин! – воскликнул он. – Ведь мне же послезавтра надо на вахту ехать, в Нефтеюганск! Ну как же так-то? Все, теперь по новой надо работу искать! Вот, блин, зараза!

Нда, реакция сына на смерть матери, была, мягко говоря, необычной. Я даже и не нашелся, что ответить. В общем, рассказал я ему, как нужно действовать, и отчалили мы восвояси.

Следующим вызовом был психоз у женщины шестидесяти четырех лет.

В прихожей нас встретила дочь больной.

– Слушайте, давайте уже, делайте с ней что-нибудь! – возмущенно сказала она. Ведь так дальше не может продолжаться! Она уже все мозги пропила, ни черта не соображает! Ее же вообще нельзя без присмотра оставлять! Пойдемте на кухню, я вам покажу. Вот, смотрите!

Дааа, больная проделала филигранную работу. Внутреннее стекло в окне было разбито и все осколки вынуты, а наружное – целехонько! Тут появилась сама мастерица со следами хронического алкоголизма на лице.

– Видите, как я сделала? – гордо спросила она.

– Ах ты умница, дочкина помощница! – ответил я. – Она, наверно, за тобой, как за каменной стеной?

– Ну дык, епт! – самодовольно сказала она и расплылась в улыбке.

– Юлия Андреевна, а какое сегодня число?

– Дык, а что мне число-то, мне ведь не на работу идти.

– А месяц-то хоть какой?

– Нууу… весна вроде.

– Понятно. А кто наш президент?

– Ну этот, седой-то… Ельцин.

Да, видно невооруженным взглядом, что у больной слабоумие. Причем яркое, цветущее махровым цветом. Вот только не нуждалась она в экстренной госпитализации. Ну откуда тут экстренности взяться? Ведь эта болезнь неизлечима и необратима. Хотя, при сосудистой деменции можно частично отвоевать оккупированные мозговые структуры, восстановив адекватное кровоснабжение. Вот только у Юлии Андреевны деменция не сосудистая, а вызванная токсическими веществами. И в данном случае, отвоевывать что-либо, бессмысленно. Так что, если и потребуется госпитализация, то только плановая. В общем, объяснил я все это дочери и порекомендовал обратиться в психоневрологический диспансер.

Все, разрешили обед, наконец-то! Сразу, как вернулись на Центр, пошел я в диспетчерскую. Жажда мести отодвинула на задний план голод, потребность в никотине и, простите, желание посетить туалет.

– Здравствуйте, девушки! А скажите, пожалуйста, кто принимал вызовы на Крымскую к Прохорову в гараж и на Оружейную к Сметаниной?

– Я принимала оба вызова, – ответила совершенно мне незнакомая блондинка средних лет. – А что не так?

– Все не так! Вот давайте, для начала, по Прохорову. У меня написано «ранение ноги». А по факту, там проникающее ранение брюшной полости с шоком.

– Ой, да он сказал так невнятно…

– Пусть невнятно, а что, переспросить было нельзя?

– Нет, а чего переспрашивать-то, вы же приехали и разобрались!

– При чем здесь разобрались? Такой вызов надо было передавать БИТовской, ну в крайнем случае, общепрофильной бригаде, но уж никак не психиатрической! Так, теперь по Сметаниной на Оружейной. Там оказалось, что кроме психоза, очень серьезная рана головы. Почему вы ничего про нее не сообщили?

– Нет, а зачем сообщать, если вы приехали и сами все увидели?

– А затем, что нам не разорваться! Как вы себе представляете госпитализацию разных больных в разные стационары?!

– Да что вы на меня кричите-то?

– Хорошо, я не буду кричать, а просто молча напишу докладную и добьюсь вашего увольнения! На скорой вам делать нечего!

Не стал я дальше препираться и пошел к старшему врачу смены Александру Викентьевичу. Оказалось, что дамочка эта всего третью смену у нас работает, а до этого трудилась медсестрой в поликлинике. Да обошелся бы я безо всяких докладных, если б она адекватно отреагировала на мои замечания. Викентич сам с ней попытался по-хорошему поговорить, но тоже безрезультатно. Уперлась так, что не свернешь. Долго ли, коротко ли, дошли мы аж до главного. Однако ее поведение так и не изменилось. В общем, она сама, первая, изъявила желание уволиться. И никто ей в этом не препятствовал.