Текст книги "Беда"

28

Страница 3 «Руководства для студентов третьего года обучения».

«Ваши отношения с пациентом не заканчиваются с его или ее выпиской из больницы. Непрерывное попечение, закрепленное в уставе Американской медицинской ассоциации (Н-140.975,5), остается высшей обязанностью врачей, особенно тех, кто работает с непривилегированными слоями населения, для которых недоступны многие лекарства и здоровый образ жизни.

Традиционно, в силу особенностей практики третьего года обучения, студенты наблюдают пациента лишь во время его пребывания в больнице. Из-за этого возникают трудности с формированием постоянных отношений. Для решения этой проблемы HUM развивает инициативу надомных визитов, благодаря чему практикант сможет проследить за судьбой пациента за пределами стационарного лечения. Рекомендуем вам рассматривать эту программу как возможность укрепить ваши связи не только с конкретным человеком, но и с населением, среди которого вам предстоит работать».

Пятница, 3 декабря 2004

Отделение детской и юношеской психиатрии,

первая неделя практики

Программа надомного посещения – любимое детище медицинского департамента. Практиканты будут сопровождать врачей при посещении больных на дому, заботясь о том, чтобы тяжело больные, одинокие, забытые миром не позабыли о самих себе, о своих таблетках и диете. В психиатрическом отделении внедрением этой программы занимался Сулеймани, и утром в пятницу Джона отправился пешком вместе с ним и соцработником, которая занималась делом ДеШоны Барнсворт. Ослепительная улыбка Иветты Уилтерн ярко высвечивала усталые морщинки на ее тонкой коричневой коже.

– Уже три дня пытаюсь связаться с ее тетей. В это время ДеШона должна возвращаться из школы. Хотя, боюсь, ее и в этом году не отдали.

– И в этом – и в прошлом тоже? – уточнил Джона.

– Никогда не ходила.

Они шли на север. Из квартала в квартал местность деградировала, на смену индийским закусочным пришли дешевые высокохолестериновые забегаловки известной сети, вместо химчисток – ломбарды. В забитых канавах тает снег, кое-где видны отпечатки от пивных ящиков. Проехал фургон, подвеска гремит, вода из-под колес веером на тротуар. Они миновали квартал, где все заведения сплошь были погребальные конторы, и, свернув на восток к реке, столкнулись с пронзительным ветром. Над мертвыми стройками хлопал брезент.

Иветта заговорила:

– В этих местах я навещала подопечную в июне, в ту жарищу мусор недели две отсюда не вывозили.

Они пересекли двор, Иветта потянула на себя сломанную дверь подъезда.

Джона думал, что после гастроэнтерологии его никакой запах не проймет, – и ошибался. Моча, прокисший сыр готовых закусок, плесень телефонного справочника. Как будто его запихнули в портативный унитаз. Вспомнилось, как Эрих принюхивается к вину: вызывает ассоциации с фруктами и домашней птицей. Вонь в доме ДеШоны вызывала ассоциации с отчаянием и нищетой.

Капля из щели на потолке гвоздем впилась в шею. Джона потряс головой, словно отряхивающийся пес.

Сулеймани подал голос в ожидании лифта:

– Медленный.

– Он не звонит, – пояснила Иветта. – Смотреть надо, не то полчаса тут проторчишь.

– Можно пешком.

– Семнадцатый этаж.

Неисправимый оптимист Сулеймани ответил:

– Зарядка мне на пользу.

Джона вслух поинтересовался, как прошли похороны матери ДеШоны.

– Я спрошу у тети.

– Как ее зовут? – уточнил Сулеймани.

– Вероника Хатчинс, – прочла Иветта в блокноте на пружине. – Сестра матери ДеШоны. Трое своих детей, работает на Лексингтон в оптовом складе косметики. Я звонила ее боссу, но она не перезванивает.

– Нам точно откроют?

– Скоро выясним.

Приполз лифт, они набились в покрытую шрамами коробку с «деревянными» панелями, где вонь была еще гуще.

Коридор на пути к квартире 20N-1 запущенный, грязный. Коврики у дверей прижились с позапрошлого десятилетия. Под распределительным щитом банки с краской.

– Ремонт? – поинтересовался Сулеймани.

Про себя Джона решил, что эти банки могут означать что угодно.

Заставка дневного ток-шоу выла, заглушая дверной звонок.

– По крайней мере, на этой работе костяшки можно укрепить, – заметила Иветта, колотя согнутыми пальцами в дверь.

Открыла девушка лет шестнадцати, с глазами лани. Длинноногая, в обтягивающих джинсах и мохнатых желтых носках, которые так и ходили ходуном: девушка все время шевелила пальцами ног, нервный тик. К бедру она прижимала тощего, сморщенного младенца. За ее спиной темнела квартира.

– Да-а? – спросила девушка.

– Вероника Хатчинс дома? – заговорила Иветта.

– Нет. – Девушка перебросила свой груз на другое бедро, взметнулась в воздух скрюченная ручка.

– Мы из больницы Верхнего Манхэттена, – пояснил Сулеймани. – Заглянули узнать, как поживает ДеШона.

Девушка выпятила губу:

– Ее тут нет.

– Разрешите спросить, кем вы ей приходитесь.

– Разрешаю, спрашивайте.

Иветта улыбнулась:

– Вы – дочка Вероники?

Младенец захныкал, девушка шикнула на него.

– Да-а, и че?

– ДеШона ходила сегодня в школу? – осведомился Сулеймани.

Девушка только плечами пожала.

– Передадите это маме? – попросила Иветта.

Девушка смяла визитку и сунула ее в карман, где ненужная бумажка пролежит – подумал Джона – долго, долго.

– Вы из социальной службы? – спросила девушка. – У нас проблема.

Она развернулась и пошла в дом, видимо полагая, что все последуют за ней.

– Вот, смотрите.

Главным источником света в квартире служил телевизор, лил голубизну на пол, где валялось с десяток солдатиков – любым из них младенец может подавиться, – они как будто плыли между ножек двух пластмассовых стульев. В углу навалены выпотрошенные подушки. Периферическим зрением Джона поймал движение, словно шевельнулась сама темнота, – тараканы.

– Смотрите.

У порога кухни из-под пола просачивалась какая-то зеленоватая субстанция.

– Что это? – удивился Сулеймани.

Девушка взглядом ответила ему: А я почем знаю, на хрен?

– Давно это у вас? – спросила Иветта.

Девушка в задумчивости пожевала язык:

– С каждым днем прибывает.

– С управляющим говорили?

Девушка фыркнула.

Иветта сказала:

– Я позвоню в жилищный отдел.

– Оно живое, – заявила девушка. Развернувшись всем телом к гостям, она повторила: – Ведь живое, правда? – И громко заплакала.

Никто из них троих не знал, что делать. Джона поглядывал на Сулеймани, тот на Иветту, а Иветта ласково взяла девушку за руку и отвела в дальнюю комнату. Дверь за ними закрылась.

Джона так и стоял на пороге кухни, не ведая, куда себя девать, пересчитывая трещины на потолке. Сулеймани отошел к окну, выглянул сквозь подранные занавески. Затем посмотрел себе под ноги, на груду подушек, щелкнул неодобрительно языком. Обернув руку платком, пошарил среди подушек, вытащил маленькую, в разводах, стеклянную трубку с обгорелыми краями. Вздохнул, завернул свою добычу в платок и спрятал в карман.

С детской площадки открывался штрихованный и сумбурный вид на пересечение Рузвельтовского шоссе с Трибороу. Почти все оборудование порушено или украдено, уцелела только длинная перекладина качелей. Там и сидела ДеШона, жуя собственные волосы и тихо напевая. В тонкой джинсовой куртке и брючках на полтона темнее она как будто не ощущала холода. Не заметила и приближения взрослых, пока Сулеймани не предупредил ее свистом. Тогда девочка вскинула голову, и сосредоточенное выражение на ее лице сменилось скукой.

– Привет, ДеШона, – обратилась к ней Иветта. – Ты меня помнишь?

Девочка кивнула.

– Одна гуляешь?

– Ага.

– А куда пошла тетя Вероника?

– Не знаю. – Она пнула носком землю.

– Она разрешила тебе выйти во двор и погулять?

Девочка пожала плечами.

– Тебе не холодно? – встревожился Джона.

– Ага.

– Ты бы пошла в дом, – посоветовал Джона. – А то голова замерзнет и отвалится.

ДеШона слегка улыбнулась.

– Пошли наверх, – подхватила Иветта.

Девочка покачала головой.

– Ну, лично я пошел, – заявил Джона. – Я тут полиловею.

За такое словцо его удостоили хихиканьем.

Иветта сказала:

– Я отведу ее в дом. Мне все равно придется дожидаться тетю, а вам незачем тратить время.

– Других дел у нас не имеется, – возразил Сулеймани.

Они уговорили девочку вернуться вместе с ними. В лифте она застенчиво потянулась к руке Джоны.

– Воняет как дерьмо, – сказала она.

– Согласна, – кивнула Иветта.

На этот раз стучать пришлось вдвое дольше, прежде чем кузина ДеШоны открыла дверь. От младенца она успела избавиться, но все еще кренилась набок, словно ее тело раз и навсегда застыло в такой позе. Девица сразу же принялась орать на ДеШону за то, что та ушла без спроса:

– Вечно ты убегаешь!

Иветта вмешалась, переключила внимание девушки на зеленую слизь возле кухни, а Сулеймани и Джона пристроились с ДеШоной в комнате, где она жила с двоюродными сестрами и малышом, которого, как она с гордостью сообщила, звали Маркиз. Сулеймани расспрашивал, сильно ли она горюет по матери, и как ей живется с тетей, и не собирается ли она записаться в школу. Девочка обнимала вытертого плюшевого мишку, жевала волосы, в глаза врачу не глядела. Изредка бросала взгляд на Джону и краешком губ отвечала на его улыбку.

Несколько минут спустя Сулеймани извинился и вышел в туалет. Поняв, что от вопросов девочка лишь замыкается в себе, Джона предпочел молчать. Они сидели тихо, слушая, как ворочается в одеялах крошка Маркиз.

– Он милый, – сказала девочка и потрогала маленький носик. – Я тоже хочу малыша.

Представив себе, как детское безгрудое тело пухнет в беременности, Джона чуть не блеванул.

Сулеймани вернулся и объявил, что им пора. ДеШона снова уставилась в пол и не ответила, когда психиатр напомнил ей, что она может звонить ему в любое время.

Иветта осталась пообщаться с юной матерью по имени Адия, а Джона и Сулеймани побрели на юг по Третьей авеню. Доктор похвалил Джону за умение слушать.

– Это дар, – разливался Сулеймани. – Некоторые люди сразу же вызывают доверие.

Возле Сотой улицы он пожал Джоне руку и пошел к больничной парковке. Джона двинулся дальше на юг, миновал Исламский культурный центр с проступившей на куполе ярь-медянкой, с нависающим над улицей минаретом. Закутанная женщина и мужчина в белой, до полу, рубахе ждали автобуса.

Каждый день этой недели он выбирал разные маршруты, путь из больницы в общежитие – всего-то два квартала – растягивался в нелепые многочасовые походы. Сейчас он дошел до Восемьдесят шестой, обитель безголовых, в блестках, манекенов, рекламирующих переливающееся флуоресцентным светом руно. В «Стробери» служащий давил на щеке прыщ. Джона свернул в «Барнс и Нобл», порылся в журналах – уютно, прямо как дома. Но довольно уж, решился он. Вышел, прошел еще один квартал на запад, потом по-заячьи сдвоил след.

И увидел ее на другой стороне улицы.

Увидел только волосы – она пряталась за газетным киоском. Но он ее узнал.

Он вбежал в метро, запрыгнул в электричку от центра. Через остановку вышел, хотел пересесть и вернуться в центр. Передумал: она могла заметить, что он спрятался в метро, села в следующий поезд и едет за ним. Или так и ждет на 86-й. Кто угадает? Она способна на все.

ТРИ ЧАСА СПУСТЯ ОН ДОБРАЛСЯ ДО ОБЩЕЖИТИЯ.

В воскресенье Джона проверил ящик, адрес которого использовал для общения с Первой Леди, и обнаружил девять новых сообщений, восемь из них – спам. Девятое:

Дорогой Сэм,

Мне весьма лестно было узнать о вашем интересе к моей работе, и я буду рада подробнее обсудить ее с вами. Поскольку я предпочитаю не разглашать свой номер телефона, я готова встретиться с вами в каком-либо общественном месте, если вы проживаете в окрестностях Нью-Йорка.

В качестве предостережения должна вас уведомить, что произведения моего творчества и копии с них стоят недешево, ибо от приобретающего требуется глубокое понимание и преданность. Тем не менее на каждую цену есть свой покупатель, и, возможно, именно вы и есть он.

ПЛ

Джона торопливо вбил ответ:

Дорогая Первая Леди,

Я живу во Флориде, но как удачно, я сейчас в Нью-Йорке по делам. Все дни на переговорах, освобожусь во вторник к семи часам.

Назовите место, и я примчусь.

Не слишком ли он поспешил? Вдруг она проверит почту лишь в среду и решит, что он уже уехал из города, – ищи потом предлог, чтобы вновь «появиться» в Нью-Йорке.

Но через шесть часов и три минуты он получил ответ:

Ждите меня у входа в музей «Метрополитен» в четверть восьмого. Я приду в красной куртке.

29

Вторник, 7 декабря 2004

Отделение психиатрии детей и подростков, вторая

неделя практики

Толпы, собиравшиеся на ступенях «Метрополитена» в более теплый сезон, давно уже рассеялись, лишив Джону удобного прикрытия. Пришлось наблюдать издали, как Ив подходит; красная куртка на белых ступенях – что винное пятно на гостиничных простынях. Она вроде бы не удивилась отсутствию Сэма, подождала пять минут и ушла.

Джона следовал за ней, соблюдая дистанцию. На 85-й Ив свернула в парк, прошлась по Конной тропе вдоль пруда: в темноте, в такой холод тут разве что совсем уж упертые джоггеры встретятся. Как бы не выдал его хруст гравия под ногами.

В западной части парка Ив ускорила шаги, пришлось и Джоне поспешить, чтобы увидеть, как она входит в здание на углу 96-й стрит и Коламбас. На доме реклама: роскошные апартаменты. Консьерж приветствовал Ив, дотронувшись двумя пальцами до шляпы.

Быть может, это не ее квартира, прикинул Джона, быть может, тут у нее любовник. Нетрудно представить себе кучу ее любовников и ее в роли женского инварианта многоженца, который рано или поздно попадет в газеты со свитой из четырех разочарованных в жизни серых мышек. Он толковал мне, что окромя меня в жисть никого не любил.

Джона заготовил пятерку, смял ее в кулаке и решительно пересек улицу.

– Та женщина, что только что вошла, – с порога заявил он консьержу, предъявляя купюру. – Она выронила деньги.

– Как это?

– Сходила с автобуса и выронила из сумочки. Минуту назад она в этот дом зашла.

Консьерж усмехнулся:

– Порядочный человек. – Он снял трубку с переговорного устройства, нажал кнопку. – Мисс Коув? Пришел джентльмен, он подобрал деньги, которые вы уронили на улице. О’кей. – Отключился и сообщил: – Сейчас она спустится.

– Знаете что? – сказал Джона. – Не стану ждать. Скажете, это был добрый самаритянин. – Он оставил деньги на стойке консьержа и вышел.

Кейт сказала:

– Не могу же я не верить собственным глазам.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю?

– Я…

– Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Я же это видела, Джона.

– И я пытаюсь тебе это объяснить. – Повисла пауза. – Кейт!

– Да?

– Я же твой брат.

– Знаю.

– И ты в самом деле так обо мне думаешь?

– Нет.

– Ты считаешь меня каким-то чудовищем.

Она сказала:

– Так я никогда о тебе не думала.

– Думала.

– Ты же ударил ее. Что я должна была подумать.

– Ты должна была дать мне возможность оправдаться.

Она промолчала.

Джона вздохнул:

– Выслушай до конца.

Ему понадобилось пятнадцать минут.

Когда он закончил, Кейт прошептала:

– Господи, черт побери!

– Вот именно, – подхватил он. – Господи, черт побери!

– Почему ты сразу нам не сказал?

– Не хотел вовлекать вас в это.

– Джона, это… это же безумие!

– Знаю.

– И ты впустил ее к нам в дом?

– Я…

– Ты позволил ей дотронуться до Гретхен? – Кейт уже вопила во весь голос. – Да о чем ты только думал?!

– Если б ты послушала меня, а не поспешила сдружиться…

– Ушам своим не верю, Джона. – Теперь Кейт включила «разочарование», обычно этого хватало, чтобы разделаться с Джоной. – Поверить не могу, чтобы ты мог быть столь не…

– Заткнись. За-ткнись! Потом будешь орать на меня сколько вздумается, но сейчас от тебя требуется помощь, чтобы я смог избавиться от нее, пока она ничего со мной не сделала, можешь ты уделить мне минуту?

Пауза.

Кейт сказала:

– Извини меня.

Он выдохнул:

– Ничего страшного.

– Я… я поспешила с выводами.

– Забудь. И никому не рассказывай.

– Я прошу прощения.

– Послушай меня, я не обиделся за то, что ты так обо мне подумала, – солгал он. – Но обещай, что ничего не скажешь папе с мамой.

– Они еще не знают? Им нужно сказать.

– Нет, не нужно. Зачем их пугать?

– А меня?

– Все под контролем. Обещай, что не расскажешь им.

– Мне кажется, было бы лучше, если бы…

– Неважно, что там тебе кажется, ясно? Обещай мне.

Кейт сказала:

– Обещаю.

– Хорошо. Спасибо. Теперь тащи свой выпускной альбом. Ее фамилия Коув.

Он прислушивался, как Кейт подтаскивает табуретку, пыхтит, перелистывает страницы.

– Черт меня побери, – негромко выговорила она.

– Есть?

– Есть.

– Как ее зовут?

– Кармен. – Кейт уронила трубку, подхватила, заговорила в нее: – Вот она. Теперь я ее узнаю. Господи! Как же она изменилась!

– В смысле?

– Тогда она была… коротко так подстрижена. И не вылезала из мужских комбинезонов. Я думала, она лесби.

– Можешь выслать мне копию страницы?

– Джона. – Что-то случилось с ее голосом. – Джона, это же она!

– Что? – Он подождал и повторил: – Что случилось?

– Эта девушка. Она… Она съехала из общежития после смерти своей соседки. Джона, студентка, которая жила с ней вместе, была убита!

Хотя Кейт вроде бы всех и вся знала в своем кампусе – и лица хорошо запоминала, и посплетничать любила, – на этот раз она ничего не сумела добавить, кроме: Это было в газете.

В Интернете отыскались старые номера «Йель дейли ньюс», нужные Джоне статьи публиковались с 20 ноября 1992-го.

НАЧАЛИСЬ ПОИСКИ ПРОПАВШЕЙ СТУДЕНТКИ

Нью-Хэвен. Вчера полиция подтвердила, что не располагает информацией об исчезнувшей студентке колледжа Кэлхун.

Марису Эшбрук в последний раз видели в ее комнате вечером понедельника. Она сказала соседкам, что идет на вечеринку, и с тех пор ее никто не видел и о ней ничего не известно.

– Мы расследуем дело о пропавшем человеке, – поясняет шеф полиции Нью-Хэвена Пол Рид. – Мы пустим в ход все наши ресурсы.

Рид признает, что не исключена и другая возможность: девушка могла покинуть кампус по доброй воле. Полиция связалась с ее семьей, сообщил он.

Неделю спустя газета писала о том, как подруги Марисы Эшбрук и товарищи по команде пловцов собираются устроить бдение при свечах.

В третьей статье, как раз накануне зимы, журналист впал в элегический тон: сверстники восхваляли спортивные достижения Марисы, умилялись ее ослепительной улыбке и очаровательному южному акценту, а бывший парень назвал ее самым добрым человеком на свете.

Вероятно, издатель велел своим репортерам искать материал погорячее: Мариса исчезла с газетных полос. До первой недели марта, когда группа туристов наткнулась на торчавшую из подтаявшего сугроба руку.

ПОЛИЦИЯ ИДЕНТИФИЦИРОВАЛА ПРОПАВШУЮ СТУДЕНТКУ

Нью-Хэвен. Сегодня полиция провела опознание тела, обнаруженного в сельской местности Нью-Хэмпшира. Это пропавшая в ноябре студентка Кэлхуна.

Двадцатилетнюю Марису Эшбрук опознали по зубам.

Эшбрук, выступавшая за команду пловцов университета, три месяца назад ушла из общежития на вечеринку и не вернулась.

– Это трагедия для всего Йеля, – заявил глава университета Ричард Левин. – Мы приносим соболезнования семье Эшбрук.

Хотя судебно-медицинский эксперт округа Графтон еще не закончил экспертизу, местный полицейский отдел уже начал расследование предполагаемого убийства совместно с департаментом шерифа округа Нью-Хэвен, говорится в заявлении департамента.

Поскольку тело Эшбрук было найдено за пределами штата, добавил представитель полиции…

В архивах местных газет – та же самая фотография: светлые, но без блеска, волосы, прямоугольное лицо, дорогущие брекеты, по которым ее, конечно, легко было опознать. Как, должно быть, плакали родители над этими металлическими скобками. И над одеждой, хранимой со времен детского сада. Ее первые карманные деньги, ее первый автомобиль, ее платье на выпускной. Детские болезни и тренировки по утрам, перед школой. Отец – консультант по налогам в Чаттануге. В какой-то статье девушку именовали многообещающей юной спортсменкой, хотя, судя по тому, что Джона успел прочесть, вряд ли она могла рассчитывать на выдающиеся достижения. Училась хорошо, была кандидатом на общенациональную стипендию. Приятная, жизнерадостная девочка.

Чуть позже Джона обнаружил в сети блог МРАЧНЫЕ СИЛЫ РОКА И ДРУГИЕ УЖАСНЫЕ ИСТОРИИ. Автор представлялся на заглавной странице аспирантом экономического отделения Массачусетсского Технологического и криминалистом-любителем: он-де любит расследовать нераскрытые дела. Анализ убийства Марисы Эшбрук был весьма подробен и страшен. Поскольку тело практически с самого момента убийства лежало под снегом, писал аспирант-экономист, оно почти не разложилось.

Так почему же для опознания понадобились снимки и записи зубного врача? Потому что убийца хорошенько потрудился над жертвой, прежде чем выбросил ее в сугроб. Он освежевал ее.

Полиция так и не вышла на след.

Среда, 8 декабря 2004

Отделение психиатрии детей и подростков,

вторая неделя практики

Белзер ясно дал понять, что полиция не станет заниматься делом о преследовании: им подавай внятное, материальное преступление. Вот Джона и старался, как мог, изобразить перед офицером из Двадцать третьего участка опасные повадки Ив – то бишь Кармен – во всей красе. Но как бы ни хотелось добавить до кучи гибель Марисы Эшбрук, он еще соображал, что «я раскрыл убийство десятилетней давности» – верный признак безумия, а он-то старался излучать Рациональность, время от времени разрешая себе выплюнуть разумных размеров окатыш Паники в виде напряженного хихиканья.

Вроде бы удалось: не прошло и часа, как к нему наведались двое полицейских в форме, приземистый крепыш и женщина с обвисшей грудью и кроткими коровьими глазами. Офицеры Деграсси и Виллануэва, представились они.

– Я вас знаю, – сказал Деграсси. – Супердок.

Не дослушав повторный рассказ Джоны, они посулили разобраться.

– Позвоните, если она снова станет вам докучать, – предложила Виллануэва, вручая ему визитку.

– Вот и правильно, – похвалил Белзер, – пусть разбираются.

– А мне ждать, пока она что-нибудь сделает?

– Ты в Нью-Йорке, дорогой.

Понадобилась одежда, и в тот вечер он заглянул на квартиру. К его изумлению, там был и Ланс – уже два дня как.

– Ты же сказал, что поселишься у Руби, – напомнил ему Джона.

– Я солгал, чувак. У меня тут всякие вещи.

– Здесь небезопасно.

– Так зачем ты-то вернулся?

– Возьму носки и тут же уйду. И ты со мной.

– Чувак, я всячески «за».

– Врешь ты все, – сказал Джона. – Ты уже так говорил, а сам…

– Тогда я тебе не поверил.

– А сейчас поверил?

Ланс помедлил:

– Я тебе кое-что расскажу, только ты не бесись.

– Что?

– Обещай, что не будешь злиться.

– Как я могу знать, буду или нет? – удивился Джона. – Мало ли.

– Так я не могу. Мне требуется свидетельский иммунитет.

Джона вздохнул:

– Ладно, выкладывай.

Они прошли в студию, и Ланс включил свою аудиовидеосистему.

– Я обнаружил это сегодня, когда отсматривал съемку для второй части главных хитов самоменталистики.

Он открыл папку, нашел файл, нажал кнопку. В кадр вплыла гостиная с пометкой 11/29/04 7:13 PM.

– В тот вечер мы ушли из дома. – Ланс стал быстро прокручивать, время на экране большими прыжками приблизилось к 9.00. Ланс ткнул в Play.

Все та же гостиная на экране.

– Я не… – начал Джона.

– Смотри.

В девять часов одну минуту послышался глухой стук. Угол обзора камеры не давал разглядеть, откуда исходит шум. С пожарной лестницы? Они ведь все закрыли, прежде чем покинуть корабль.

В кадр вошла Ив.

Джона так и крякнул:

– Мать твою!

Она прошлась по гостиной, ни к чему не притрагиваясь. На несколько минут застыла у дивана перед окном.

– Не знаю, что она там нашла интересного, на что смотрит, – прокомментировал Ланс.

– Я знаю, – сказал Джона. – Музей человеческих слабостей.

В девять десять она вышла из кадра.

– Не понимаю, – сказал Джона. – Окно…

– Целое, верно? Ща увидишь. – Ланс схватил пульт и начал прокручивать рывками по минуте.

Фигура Ив на экране дергалась и металась и в одиннадцать сорок восемь выскочила из гостиной.

– Она ушла тем же путем, каким пришла.

– Нет, – сказал Ланс. – Она пошла туда. Она спит в твоей комнате, чувак.

Часы летели вперед. Семь утра. Восемь. Четверть девятого.

Вновь появилась Ив с мобильником в руках. Она говорит что-то вроде…

– Она продиктовала наш адрес?

Снова быстрая перемотка. Девять часов пятьдесят восемь минут. Стук в дверь. Ив – до того она два часа пролежала на полу – поднимается и впускает человека в рабочем комбинезоне. Они вместе уходят из кадра в сторону пожарной лестницы. В десять двадцать девять рабочий выходит из квартиры.

– Кто это был? – недоумевал Джона.

– Погоди – увидишь.

В одиннадцать двадцать две Ив прилегла вздремнуть. В два сорок семь поднялась.

Вернулся человек в комбинезоне, и с ним еще один. Они принесли нечто, завернутое в бумагу, размером с постер. Унесли это куда-то за пределы кадра. Заработала дрель. Сорок пять минут спустя они ушли. Ив пересекла гостиную с щеткой в руках. В четыре часа шесть минут она покинула квартиру и захлопнула за собой дверь. Снова неподвижный кадр.

– Урок на будущее, – сказал Ланс. – Если понадобится, окно всегда можно заменить.

Джона заметил:

– Мы же договорились: никаких камер в гостиной.

– Уф! – Ланс беспомощно усмехнулся. – Иммунитет?

– Где она?

– Чувак, я…

– Где?

С кухонного шкафчика подглядывал хорошо замаскированный объектив. Джона потянулся и вытащил квадратный корпус с гибким хоботом, на конце хобота – окуляры.

– Телефон давай, на хрен, – потребовал Джона. Набрал номер Виллануэвы. – Сиди тут! – велел он Лансу, который попытался было пробраться к выходу.

Виллануэва выслушала новую информацию и пообещала зайти на следующий день посмотреть съемку.

– Не сердись, чувак.

– Больше ты сюда не полезешь, – сказал Джона. – Пока я не разрешу. Усек?

Ланс кивнул.

– Все собрал, что нужно? – спросил Джона.

Ланс опять кивнул.

– Хорошо, – сказал Джона и врезал Лансу в солнечное сплетение. Тот рухнул на пол, ловя воздух ртом.

– Чууууувак!

– Нам пора, – напомнил Джона, подталкивая его носком ноги. – Здесь небезопасно.