Текст книги "Беда"

30

Пятница, 10 декабря 2004

Отделение психиатрии детей и подростков,

вторая неделя

Легкое дежа-вю накрыло Джону, пока они ждали, чтобы кто-нибудь откликнулся на стук Иветты. Все тот же коридор, и так же холодно, и орет ток-шоу. Выглянула Адия все в тех же джинсах, только сверху накинула драный халат. Ее трясло, пробивал пот, она крепко прижимала к себе маленького Маркиза и злобно таращилась на Иветту, не замечая ни Джону, ни Сулеймани.

– Я позвонила тому человеку, которому вы советовали, а он ничего не стал делать. – И она принялась бранить Иветту, а Сулеймани с Джоной тем временем проскользнули в квартиру.

ДеШона сидела на полу, поджав под себя ноги, волосы собраны в тугие ровные косички. Она-то заметила врачей – и уставилась в стену.

– Не скучала без нас? – спросил Джона.

Девочка покачала головой.

– Правильно, – сказал он. – На твоем месте я бы тоже без меня особо не скучал.

Уговорить ее обернуться к ним – а тем более отвечать на вопросы – оказалось непросто. Еле-еле Сулеймани выяснил, что тетушки уже неделю нет дома и Адия провозгласила себя главной.

– Куда она отправилась? – спросил Сулеймани.

ДеШона поглядела на него как на безнадежного дурака.

В соседней комнате Адия уже громко выкрикивала: Так твою мать! Так твою мать!

– Если ты хочешь что-то нам рассказать, мы затем и пришли, чтобы тебя выслушать, – напомнил Сулеймани.

ДеШона в упор посмотрела на Джону:

– Ничего не хочу.

Сулеймани поднялся:

– Схожу-ка я к Иветте. – Он подмигнул Джоне и прикрыл за собой дверь, хоть сколько-то приглушив разгоравшийся в соседней комнате непристойный скандал.

– Во орет, – прокомментировала ДеШона.

– Как ты к ней относишься? – спросил Джона.

– Я ее ненавижу. – Девочка утерла нос рукавом. – Хоть бы она сдохла.

– Похоже, у тебя немало таких знакомых.

ДеШона кивнула.

– Она курит при тебе?

– Ага.

– Тебе есть к кому пойти, когда она такая? – спросил Джона. – К подружке, например?

ДеШона пожала плечами.

– Я пришел сюда, потому что беспокоюсь о тебе. Мы все беспокоимся. Мы пришли сюда только затем, чтобы повидаться с тобой. Вот нас уже трое, кто думает о тебе. Может, ты и не догадывалась, но, честное слово, я всю эту неделю думаю о тебе.

– Ага, конечно.

– Считаешь, я в вонючем лифте просто так катаюсь, для удовольствия?

Она слегка усмехнулась. Оценила его старания.

– Я бы лучше сунул голову мартышке в зад.

– Пойди и сунь.

– Пойду и суну.

– Прям сейчас пойди и сунь.

– Непременно. И твою голову тоже засуну в мартышкин зад.

– Нет!

– Тебе сразу станет лучше. Там, в заду у мартышки, тепло, приятно.

– Фу, нет! – Она захихикала. – Иди в жопень.

– Неплохой у тебя словарь, – оценил он. – Пари держу, я бы многому мог у тебя научиться.

– Еще бы, – сказала девочка. – Научился бы.

Похоже, Иветта надавила не на ту кнопку, поскольку, попрощавшись с ДеШоной и выйдя в соседнюю комнату, Джона застал соцработника и психиатра в бедственном положении: Адия во весь голос поносила социальные службы, прерываясь, лишь чтобы сплюнуть в салфетку. Иветта пыталась объяснить, что работает не в районной соцслужбе, а в больнице, но Адия обозвала ее мошенницей, а Сулеймани террористом и принялась размахивать младенцем, словно магическим жезлом. Так, размахивая младенцем, она вытеснила их в коридор, непрерывно вопя: Пошли вон, прочь отсюда!

Она и в лифт впихнулась вместе с ними, вышла с ними из здания, прошла через двор, осыпая их все более изощренными ругательствами. Джона тревожился, как это они оставляют ее на холоде с младенцем, но Сулеймани и Иветту это мало волновало: им бы удрать поскорее.

До общежития Джона добрался только к восьми. Охранник был, как всегда, пьян. Обдав Джону пряным дыханием, он спросил, что подарить ему на Рождество.

– Еще не решил, – пробормотал Джона, пытаясь вытащить удостоверение.

– Оставь, оставь. – Охранник величественным взмахом руки пропустил его.

– Спасибо, – сказал Джона и переступил порог.

– Эй! – ухватил его за рукав охранник. – Ты мне не ответил на вопрос!

Джона глянул через плечо. Никого пока: тротуар чист до самого угла, если не считать горы мусорных мешков и разбитой тумбочки, загородившей служебный вход.

– Мне правда некогда сейчас.

Охранник нахмурился:

– Мне что, яйца тебе прижать?

Господи, вот денек! Сплошные придурки обдолбанные.

– Я хочу перископ, – заявил Джона.

– Чего?

– Посмотри в словаре, – посоветовал он.

Добравшись до комнаты Вика, Джона позвонил Деграсси: тот оставил свой номер на голосовой почте.

– Мы побеседовали сегодня с мисс Коув. Она заявила, что понятия не имеет, о чем идет речь. Мы велели ей оставить вас в покое.

– И на этом все?

– Боюсь, в данный момент мы больше никаких мер принять не можем.

– Но видео…

– Мы – офицер Виллануэва и я – не видим возможности далее обсуждать эту ситуацию. Мисс Коув отрицала свое присутствие в вашей квартире…

– Посмотрите запись.

– Я понимаю вас, – сказал Деграсси. – Но подумайте вот о чем. Сам я запись не видел, но, допустим, там именно то, что вы утверждаете. Она разбила окно в вашей квартире – она заплатила, чтобы его вставили. Она не разгромила квартиру, не причинила вам физического вреда.

– Это пока.

– В данный момент у нас нет оснований предполагать, будто у нее есть такие намерения.

– Она влезла в мою квартиру, когда меня там не было, – настаивал Джона.

– Вот именно, – сказал Деграсси. – Значит, и не могла ничего вам причинить. И кстати – минуточку! – она утверждает, что вы были дома.

– Я был?

– Она сказала, что вы ждали ее в спальне.

– Да нет же!

– Можете это доказать?

– Послушайте, – сказал Джона, – либо я там был, либо нет, и мы не в суде… впрочем, да, конечно, я могу доказать. Я живу сейчас у друга, он…

– Понимаю, как вам нелегко. Но мы не станем углубляться в это. О’кей? Я стараюсь помочь. У нее нет приводов, она работает и, когда мы с ней беседовали, выглядела вполне адекватной.

– Да, когда беседовала с вами, – подчеркнул Джона. – Это с вами, а как она ведет себя со мной, это…

– Я не стану ее задерживать, – отрезал Деграсси. – Если б я ее арестовал, ее бы тут же выпустили. Понимаете? Сегодня сядет, завтра выйдет. Заноза в заднице, готов вам поверить. Но это не повод сажать ее за решетку. Сколько людей так уж устроены, и ничего с этим не поделаешь, приходится терпеть. Если она еще станет вам досаждать, звоните нам. Если попытается угрожать вам…

– Уже угрожала.

– Физически. Если будет угрожать вам физически… или словесно, но чтоб это было доказуемо. Тогда звоните.

Джона промолчал.

– Ну, о’кей? – поторопил его Деграсси. – Берегите себя.

– Погодите, – спохватился Джона, – вы сказали, она работает?

– Ага.

– Могу я узнать, где именно?

Полицейский вздохнул.

– Я не собираюсь жаловаться по месту работы, – сказал Джона, – честное слово. – Он приостановился и добавил: – Мне просто любопытно. Не думал, что она работает.

Деграсси усмехнулся:

– Вы обделаетесь, когда я скажу, где она работает.

Выпендрежный детский сад, в котором Кармен Коув вела подготовительную группу, находился на Аппер-Ист-Сайд, в полукилометре от общежития. Деграсси пояснил:

– Из тех садов, где детишек с кубиками тестируют, прежде чем их принять.

В ту ночь Джона никак не мог сосредоточиться на учебниках, мешала мысль об Ив, от которой – дома она или на работе – его отделяют в лучшем случае три километра. Ни плана действий, ни защиты закона – он полностью в ее власти.

Для самоуспокоения Джона стал думать о ДеШоне. Кому-то ведь хуже, чем ему.

Суббота, 11 декабря 2004

– Я улетаю через неделю, – напомнил Джордж. – Трансферт входит в тур. Рейс в шесть. Выезжаю в аэропорт примерно в полпятого. Если доберешься к полудню, я тебе все покажу. Это, значит, восемнадцатое. Ты же все…

– Да. Да.

– Отлично. Хорошо. – В трубке послышался щелчок. Отключился Джордж, что ли? Но нет: – Еще один небольшой вопрос, Джона. Что ты делаешь накануне?

– Накануне чего?

– Накануне той субботы. В смысле, в пятницу. Семнадцатого.

– Буду в городе.

– И чем занят?

Спасаюсь бегством.

– Найду чем заняться.

– А то я думал, может, сразу и приедешь.

– Ты думал, – размеренно повторил Джона.

– Как скажешь, у тебя получится?

– Мы это не обсуждали.

– Я все понимаю, – сказал Джордж. – Но ты проверь свое расписание, а? Если б у тебя получилось, было бы удачно.

– На судно заранее не посадят.

– Я думал, имеет смысл ввести тебя в курс дела. Если вдруг какие вопросы возникнут, чтобы я ответил на них, пока я тут.

– Можешь дать мне все указания прямо сейчас.

– Я говорю: если появятся вопросы.

– Появятся, так утром и спрошу, – отрезал Джона. – Не вижу нужды приезжать с вечера, если…

– Ну тогда ладно. Если тебя все устраивает, меня тем более. Но если сможешь приехать с вечера, ты уж, пожалуйста, приезжай. А то думаешь, что все в доме знаешь, а как дойдет до дела, может, мне и некогда будет, надо то и се. Понимаешь? Или, может, я выйти хотел, поесть чего-нибудь.

– Это когда?

– В тот вечер. В пятницу вечером. Хотел сходить поесть перед отъездом.

Вообще-то Джона ездил в круиз по Карибскому морю с родителями и хорошо знал, что половину груза на этих роскошных лайнерах составляет еда – тематические ужины, сюрпризы с фламбе, шоколадный бар по ночам. Нет нужды заправляться перед путешествием.

– Собираешься поужинать со своей Луизой?

– У нас годовщина, – признался Джордж.

Ставшая уже привычной волна гнева и сочувствия накрыла Джону. Так устроен мир. Он сказал:

– Я подумаю.

Воскресенье, 12 декабря 2004

Проснулся он поздно. Вик уже отправился на работу, недолго поспав, – накануне он дежурил, – ушли и Майк с Катлером на утреннюю пробежку. Джона пошарил на кухне – отыскалась начатая упаковка риса быстрого приготовления, соевый соус и кастрюлька. Можно изобразить усеченную версию традиционного японского завтрака. Когда он рылся под раковиной в поисках дуршлага, из туалета послышался грохот сливаемой воды.

– Кто там? – окликнул он.

– Это Майк? – спросил женский голос.

– Это Джона.

– Привет. – Из туалета вышла Дина, подружка Вика. – Не знала, что ты здесь.

– Перекантовываюсь пока.

Он думал, что придется объяснять причину, однако девушка не стала расспрашивать. Подвязала потуже халатик, легонько поцеловала Джону в щеку и сказала:

– Рада тебя видеть. Который час? Ей-богу, я только проснулась. Будешь кофе?

– И я не знал, что ты здесь, – сказал он.

Дина открыла кухонный шкафчик, скроила гримасу:

– Пусто. Прилетела ночным из Гонконга. В семь утра. Вик тоже не знает, что я уже тут. Приехала сюда прямиком из Кеннеди. Кофе совсем нету?

– Как долетела?

– Кое-как. Зато приплюсовала восемь тысяч миль, у меня их уже – не сосчитать. Могу свозить все семейство вместе с собакой на Луну и обратно. К тому же «Катай Пасифик» дарит подарки пассажирам бизнес-класса.

Дина Жирардо подхватила в 1990-е моду на ретро-пятидесятые: подпоясанные платья выгодно обрисовывали ее длинное и узкое тело, черно-белый контрастный макияж на личике сердечком смотрелся куда лучше трехсот миллионов современных оттенков. Волосы она удерживала заколками-невидимками, ногти на ногах красила в лиловый вампирский цвет.

– Пойдем-ка в «Старбакс». Ты как?

– Я за.

Полчаса ушло на макияж: девица укладывала челку, обводила глаза карандашом и тушью, придавала с помощью вишнево-красной помады пухлость губам.

– Вылитая Гвен Стефани, – похвалил Джона.

– Я-то имела в виду Джейн Мансфилд, – призналась она. – Но сойдет.

Они взяли зонтики. На выходе охранник, все еще подшофе, икнул и отдал им честь. Не прошли они и полквартала, как вслед им раздался затяжной свист. Дина польщенно улыбнулась.

За кофе она рассказывала о своей работе. Она ее терпеть не могла, но дело есть дело.

– Сама решаю, за что браться, – пояснила она. – И график свободный.

На выходе из кафе ветер рванул у Дины из рук зонтик, сломал две спицы. Джона держал свой купол над ней, пока она ждала такси, чтобы ехать в центр на праздничные закупки. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, Дина обхватила Джону за спину: столько времени потрачено на прическу, обидно, если волосы намокнут.

Подъехало такси, Джона распахнул перед Диной дверцу.

– Бери, – сказал он и протянул ей свой зонт.

– Да ты что?

– Леди! – рыкнул водитель. – Вы мне сиденье намочите.

– Ты просто лапочка, – сказала она Джоне и мазнула его по щеке губами, оставив яркий помадный след.

Он поднял воротник и побежал назад в общежитие. Целые сутки не выходил, а стоило высунуться – промок до костей. Добежал, разделся, развесил мокрые вещи в ванной.

31

Понедельник, 13 декабря, 2004

Отделение детской и юношеской психиатрии,

третья неделя практики

Он думал, что последняя неделя практики – это и сожаление о детях, к которым успел привязаться, но о которых ничего не узнает больше, и облегчение: наконец-то заканчивается семестр. Пожалуй, немножко и гордости: оглянуться и припомнить, сколько всего узнал за эти месяцы.

Чего он не ожидал, так это вызова в одиннадцать утра к божеству, которого никогда не видел воочию. Не ожидал, что его сопроводят в кабинет доктора Сулеймани и мрачно велят сесть. Не ожидал, что будет извиваться, точно ему тарантула засунули в задний проход. Не ожидал, что придется защищаться от подобных обвинений.

– Вы должны осознать юридические последствия, – внушал ему психиатр.

Человек, сидевший по левую руку от него, кивнул.

Сулеймани продолжал:

– Я отвечаю за вас, Джона, и потому должен прямо спросить: есть ли хоть крупица правды в…

– Нет.

– Хорошо-хорошо. – Сулеймани утер лоб носовым платком. – Я всего лишь задал вопрос.

– Сам факт, что вы задаете такие вопросы, – да вся эта история….

– Я вам верю, – сказал Сулеймани. – Мы все вам верим. Существует же презумпция невиновности. – Он покосился на того, по левую руку. – Я понимаю, как вы переживаете.

– Неужто? – съязвил Джона.

– Н-наверное, нет, но вам сочувствую, вам кажется, будто вы под микроскоп попали…

– Неплохое сравнение.

– И это я понимаю.

– Когда она вам позвонила?

– Сегодня утром.

– И что сказала?

Сулеймани оглянулся на своего соседа, ожидая инструкций.

– Не… не уверен, что нам стоит это обсуждать.

– Да полно же, не можете же вы обвинять меня и не…

Человек, сидевший по левую руку от Сулеймани, доктор Пьер, возглавлявший учебную работу больницы, сложил на коленях руки с набухшими венами и сказал:

– Никто вас ни в чем не обвиняет. Мы пытаемся установить, есть ли хоть доля истины в обвинениях, предъявленных мисс Хатчинс. – Декан откинулся к спинке стула и добавил: – Мы должны в этом разобраться. В ваших интересах сотрудничать с нами.

Джона воззвал к Сулеймани:

– Мы же все время были вместе.

– Это отчасти верно, однако, если уж говорить правду до конца, следует припомнить…

– Да вы что, смеетесь?

– Что мы были вместе не все время.

– Право, смеетесь!

– Десять минут, – сказал Сулеймани. – Без присмотра. За закрытой дверью.

– Исусе-сраный-Христе!

– Спокойнее, Джона, прошу вас, – сделал ему замечание декан.

Дикая жара. Ковер заплесневел, полки ломятся от книг по детской психологии, на стенах раскручиваются веретена линейных графиков, пристроились библиографии, отпечатки компьютерной томографии. Доктор Сулеймани не смотрел Джоне в глаза, играл с зеленой пружинкой, завалявшейся на столе, переставлял пресс-папье, удерживавшие на столе корректуру пособия «Руководство по лечению на ранних этапах» под ред. С. И. Сулеймани, д. м.

Много чего можно было бы сказать, но любое его слово, чувствовал Джона, с легкостью обратится против него самого.

Я хочу работать с детьми.

Меня никогда прежде ни в чем подобном не обвиняли.

Мне нужен адвокат.

Проще выбросить белый флаг: конечно же, он все понимает, конечно же, нельзя подставлять больницу, да-да, конечно же, конечно. Впервые в жизни он стал догадываться, отчего люди признаются в преступлениях, которых не совершали. Лучше любая определенность – самая страшная, – чем страх неизвестности. Все десять минут произвивался на горячей сковороде – и спекся.

Декан сказал:

– Я пригласил мисс Хатчинс подъехать и обсудить это вместе с нами.

– Что говорит ДеШона? – спохватился Джона. – Спросите ее, она скажет правду.

– Я поговорю с ней, – сказал Сулеймани. – Как только…

– Спросите ее, – повторил Джона. – Позвоните прямо сейчас и спросите ее.

– Думаю, сейчас нам всем стоит сделать глубокий вдох, – намекнул декан.

– Эта история может загубить мою карьеру, – сказал Джона. – Тут вдыхай не вдыхай.

– Подобного рода проблема… – заговорил Сулеймани.

– Проблема не во мне!

– Конечно же, нет, – ободрил Джону декан. – И мы безотлагательно во всем разберемся. Но пока что на сегодняшний день вы освобождены от практики. Доктор Сулеймани свяжется с вами, как только это будет уместно, и мы сможем возобновить работу.

– А как же экзамен? – воскликнул Джона.

– Что-что?

– У меня в пятницу итоговый экзамен.

– Давайте для начала разберемся с этой проблемой. Об экзамене поговорим, когда это будет актуально.

Доктор Пьер вышел, оставив дверь нараспашку. Сулеймани поднялся и прикрыл за ним дверь.

– Мне жаль, что так вышло.

Джона промолчал.

– Если мое мнение чего-то стоит – я и сейчас уверен, что не ошибся в вас. – Сулеймани обошел стол, уселся на край напротив Джоны.

– Ну да.

Сулеймани нахмурился:

– Я пытаюсь помочь.

– Так постарайтесь мне поверить.

– Я верю…

– Вы предъявили мне обвинение со слов малолетней наркоманки, которую ДеШона терпеть не может! Разве не очевидно, что все это шито белыми нитками?

– Я хоть словом вам возразил? – Сулеймани выгнул пружинку-радугу, соединил ее концы. – Но мы – больница, отделение. Мы, как организация, должны соблюдать осторожность. Достаточно и намека. Вы же понимаете, пресса. Допрашивать жертву…

– Нет никакой жертвы! – не утерпел Джона. – Есть только третья сторона.

– Ладно, ладно, но поймите же: делу дан ход и уже все равно, кто виноват, – я же не говорю, что виновны вы, о’кей? Не говорю ничего подобного. Но в нас полетит грязь. Никто и разбираться не станет. Люди принимают такие вещи на веру – и вам, и нам на беду.

– Да, если бы в этом была хоть капля правды, – подчеркнул Джона. – Но ведь это сплошное вранье.

– Впечатление, вот что важно. Как люди это воспримут. И… ладно, я вижу, что вы не…

– Нет. Нет. Нет. Нет.

– Позвольте – позвольте задать вам один вопрос. На ваш взгляд, мы тут делаем полезное дело? Вы с этим согласны? И вы согласны, что важно продолжать эту работу? Никто другой не сможет помочь населению этих кварталов так профессионально, со знанием дела, как мы. Вы же видели, в каких условиях живет эта девочка. Наша программа – ее шанс на спасение. Мы не можем рисковать, портить себе репутацию или там… Если бы это была правда, – но я вижу, вы опять расстроились…

Джона покачал головой:

– Чушь какая.

– Гипотетически, – настаивал Сулеймани. – Будь эти обвинения правдой, вы бы согласились, что мы должны защищать нечто большее, чем вы и ваша карьера? В этом мы согласны?

– Ладно. Хорошо. Как скажете.

– Нет. Не как я скажу. Это слишком серьезно. Послушайте, – Сулеймани подался к нему, – не в первый раз нашему отделению предъявляют подобные претензии.

Джона промолчал.

– Не стану обсуждать с вами детали – все это очень, очень надежно удалось замолчать. Но поймите одно: мы не можем допустить, чтобы в больнице обнаружился еще один растлитель малолетних.

Джона сказал:

– Я – не растлитель.

– Конечно же, нет, – подхватил Сулеймани. – Конечно.

Как было велено, Джона ушел с работы, пропустил дневную лекцию.

Не переживайте, Джона. Мы разберемся во всем, вы и глазом моргнуть не успеете.

Соблазн был силен – отправиться в новостройки, отыскать Адию Хатчинс, приволочь ее в больницу. А еще лучше – доставить туда саму ДеШону. Девочка выступит в его защиту. Если доктор Пьер готов верить всяким вракам – пусть его. Джона сам подаст в суд. Диффамация. Харассмент. С заранее обдуманным намерением. Наймет в адвокаты Роберто Медину.

В школах вдоль Мэдисон-авеню как раз завершились уроки. Пробегавших мимо детей Джона мысленно сортировал по форме и поведению: в вельветовых штанах – из престижного Хантер-колледжа; анорексичные старшеклассницы в темных колготках и небесно-голубых юбках бегут за угол пить диет-колу и закусывать горохом с васаби. А вон те болтают по телефону и жуют пиццу, хвастаются репетиторами и бранят школьных учителей.

Мы не можем допустить, чтобы в больнице обнаружился…

На первом году обучения у Джоны, как у всех его сокурсников, развился синдром студента-медика. Если после целого дня в анатомическом театре болели ноги – значит, начинается подагра. Если от сидения над учебниками молоточки стучали в голове и шее – менингит, лихорадка Западного Нила, опухоль мозга.

Теперь этот синдром вернулся, но на этот раз Джона отыскивал у себя не физические, а моральные недуги. Вдруг ДеШона и в самом деле вообразила, будто он покушался на нее? С чего бы вдруг? – но перегруженный мозг готов был допустить все что угодно. Вдруг он и в самом деле переступил некую незримую линию? Ведь никогда неизвестно, как и что воспринимает ребенок, тем более такая задумчивая, молчаливая, травмированная малышка. Она уже прошла через насилие, быть может, ее пугает любое прикосновение? Он положил руку ей на плечо – и ожила старая травма. А может быть, – что, если – он и в самом деле изнасиловал ее, по полной программе, надругался и теперь обо всем забыл? Ну уж это полный бред, сказал он себе. Он же знает, что ничего подобного не делал. Но ведь скажи ему кто пять месяцев тому назад, что он способен зарезать человека, он бы и такую мысль отверг с негодованием. Вот какие с ним произошли перемены. Вот как она изменила его. Все самое скверное в нем выплыло наружу, как жир поднимается на поверхность кастрюли.

Полыхая, он дошел до остановки автобуса. Пробрался в дальний конец салона и по испуганным лицам пассажиров догадался, как перекошено злобой его лицо. Вот и хорошо, решил он. Это ему сейчас пригодится.

Здание, где жила Ив, охранял другой консьерж, молодой латиноамериканец, коротко стриженный и в очках.

– Кармен Коув, – произнес Джона.

– Как вас представить?

– Джона.

Консьерж набрал номер:

– Вас спрашивает мистер Джона. Да, мэм. – Положил трубку. – Восьмой этаж, квартира 8G.

В лифте Джона поймал себя на том, что непроизвольно трещит суставами, выгибает пальцы. Вышел стремительно – так и вломится к ней, сметая дверь, – и столкнулся с Ив.

– Как мило, что ты заглянул, – приветствовала она его.

– Пятьдесят баксов, – сказал он.

– Ты о чем?

– Или сотня? – Он вытер ладони о брюки. – Или ты купила ей крэк и этого хватило?

– Честно говоря, не понимаю, о чем ты…

Он сильно ее толкнул. Ив врезалась головой в стену, звук – словно две книги с силой ударились твердыми переплетами. Накренившись вбок, она падала в сторону и вперед, медленно, пока не рухнула бессильной грудой.

– Джона Стэм, – пробормотала она, – как же я по тебе скучала.

Он опустился на колени, сдавил ее лицо руками в гримасу – засочилась кровь.

– Я прикусила язык, – сообщила она.

– Я знаю, это твоих рук дело, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты призналась: это все ты.

Ее глаза, жидкие, дрожащие, так честно недоумевали, что Джона подумал: а вдруг он и вправду ошибся, вдруг она не сговаривалась с Адией Хатчинс. Нельзя же винить Ив всякий раз, как в его жизни что-то не склеится. Он допустил ошибку, чудовищную ошибку. Клеточки стыда делились, размножались, метастазировали. На этот раз придется попросить у Ив прощения. Он уж и рот раскрыл, но тут под его пальцами ее щеки, губы задвигались, складываясь – если б пальцы Джоны им не мешали – в улыбку. Дрожь сотрясла Джону от такого преображения. Он отпустил чужое лицо, отшатнулся.

– Ты послал двух бандитов в форме запугивать меня, – сказала она. Села, утерла рот. – Что мне было делать? Ты поступил дурно, Джона Стэм, тебя следовало одернуть. Сожалею, если такой оборот событий причинил тебе неудобство, но, право же, ты неблагодарен, Джона Стэм. Я же могла и не промолчать, а рассказать офицеру Крупке[27]27
  Сержант Крупке – персонаж из «Вестсайдской истории».


[Закрыть] и его напарнице, как ты избивал меня.

– Это не сработает, – сказал он. – Ты проиграешь.

– Мы, из Лиги Плюща, не проигрываем. – Она слегка откашлялась. – Не зайдешь на чашечку чая? Неловко вести такие разговоры на лестничной площадке.

– Мариса Эшбрук, – напомнил он. – Ей ты проиграла?

Впервые ему удалось застать Ив врасплох, но она тут же пожала плечами.

– А… – И вновь утерла рот. – Ты все перепутал. Она была вовсе не как Рэймонд, не как ты, если на то пошло. У нас с ней были особые отношения, и то, что с ней случилось, – трагедия, – это все же был просто несчастный случай.

Она перекатилась по полу, стала гладить Джона по щиколотке. Захоти он, мог бы рубануть ногой ей по горлу. Он сделал еще один шаг назад.

– Не трогай меня, пизда.

– Джона Стэм, мне точно известно, что в семье тебя таким словам не учили. Кстати, как поживает твоя семья? Это я росла не как ты, не в Мейберри[28]28
  Вымышленный город с низким уровнем преступности, где происходит действие двух известных сериалов.


[Закрыть]. Мои родители вечно цапались как кошка с собакой. Трудная жизнь. Либо прислушиваться, как отец всю ночь колотит мать, либо вмешаться и в таком случае самой отхватить ремня. А иногда, когда я пыталась ей помочь, она же и била меня за то, что вмешалась. У моих родителей имелись строгие правила, неписаные, постоянно пересма…

– У которых твоих родителей? – уточнил он. – У тех, которые умерли от рака, или у тех, которые расстались, когда твоя мать сбежала с Лу Ридом?

Она рассмеялась:

– Умница. Ладно, раз уж спросил. Мой отец – бухгалтер. Моя мать – учительница. Они живут в Бал-ли-море. Возможно ли сочинить более скучный миф о собственном происхождении? И для протокола: они никогда не ссорились. Ни разу в жизни. Très ennuyeux[29]29
  Очень скучно (фр.).


[Закрыть]. Думаю, и секс у них бывал раз в геологическую эру.

Нужно уходить. Поскорее, пока снова ей не врезал. Черный двойник готов был вырваться на свободу. Ив, похоже, читала в его душе: слегка улыбнулась, раздвинула ноги, позвала:

– Иди сюда.

Он вызвал лифт.

– Знаешь, я видела, как ты ее целовал.

Он не оборачивался.

– Ту женщину, – пояснила она. – Губастую. Я очень ревновала. Думала, не стоит ли объяснить ей, что я при этом чувствую.

Приехал лифт.

Джона не вошел в него.

Двери лифта сомкнулись.

Он сказал:

– Это подруга Вика.

– Аааааааа, – протянула она. – А со стороны посмотреть – по уши в тебя влюблена.

– Не трогай ее.

– Возможно, я загляну к вам пометить территорию. – Она поднялась.

Он снова нажал кнопку вызова лифта.

– Вспомни любой великий роман, – сказала она. – Антоний и Клеопатра, Ромео и Джульетта, Гумберт и Лолита, Том и Джерри. Все они рождаются в муках. Может, все это вымысел, но ничего более устойчивого в нашей культуре нет. Мода меняется, а эти сюжеты остаются. Знаешь, я ждала тебя сегодня. Приятно видеть, что ты – все тот же надежный и предсказуемый Джона, в которого я влюбилась.

Он шагнул в лифт, и она повторила ему вслед: Я люблю тебя.