Текст книги "«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны"

Глава XXV

Ты, Джулия, виновна в том, что я Теряю время, от наук отбившись, Не слушаю разумных рассуждений, Не сплю, не ем, томлюсь, коснею в лени.

Шекспир. Два веронца

Ладлоу покинул виллу Луст-ин-Руст без всякого определенного плана действий. Мысли его витали главным образом вокруг племянницы олдермена. Припоминая то спокойствие, с которым она приняла визит его и дяди, он готов был поверить, что она и шагу не сделала по палубе «Морской волшебницы». Эта надежда, однако, мигом испарилась, едва он вспомнил грациозную фигуру молодого контрабандиста. Его ревнивое воображение уже видело в нем счастливого соперника на руку и сердце Алиды. Капитан колебался между долгом и личными чувствами. Когда еще он шел сюда, он принял необходимые меры предосторожности, чтобы опять не сделаться жертвой хитрости контрабандистов, как это случилось недавно. Теперь его соперник находился в его руках. Воспользоваться выгодою своего положения или махнуть на все рукой и не мешать сближению молодых людей, – вот что главным образом занимало его мысли.

Прямой и бесхитростный, подобно большинству моряков того времени, Ладлоу был преисполнен самых возвышенных чувств, как и подобает джентльмену. Он питал к Алиде глубокую нежность, а гордая его душа не вынесла бы упрека в том, что он действовал под влиянием ревности. К тому же ему, королевскому офицеру, противно было унизиться до такого дела, которым, как он думал, скорее пристало заниматься людям, стоящим гораздо ниже его. Он считал себя защитником законных прав и славы своей королевы, а не наемником, не слепым орудием тех, кто взимал для нее пошлину. Да, он не поколебался бы пойти на любой оправданный риск, чтобы захватить судно контрабандиста или арестовать хоть бы часть его команды в открытом море, но ему претила мысль о преследовании одинокого человека на берегу. Это чувство подкреплялось собственным его заверением в том, что он встретился с нарушителем закона на нейтральной почве. Но как бы то ни было, королевский офицер должен повиноваться приказу, и Ладлоу не мог уклониться от исполнения своего прямого долга. Бригантина нанесла такой ущерб королевской казне, особенно в Западном полушарии, что адмиралтейство отдало специальный приказ о ее преследовании. И вот теперь представилась возможность лишить команду бригантины ее главаря, который, при всем совершенстве конструкции этого судна, один мог провести его целым и невредимым через целый флот из сотни крейсеров. Обуреваемый столь противоречивыми чувствами и мыслями, молодой моряк переступил порог виллы и вышел на лужайку, чтобы спокойно поразмыслить на свежем воздухе.

Началась первая ночная вахта. Тень горы все еще покрывала окружающий виллу сад, реку и берег, погрузив их во мрак еще более густой, чем темнота, стлавшаяся над неспокойной поверхностью океана. Очертания предметов были расплывчаты, и, лишь долго и внимательно разглядывая их, можно было разобрать, что это такое, а ландшафт смутно и туманно вырисовывался вдали. Занавеси на окнах «Обители фей» были задернуты, и, хотя в комнатах горел свет, взгляд не мог проникнуть внутрь. Ладлоу огляделся и нерешительно направился к реке.

Желая скрыть свои комнаты от посторонних глаз, Алида по нечаянности оставила уголок занавеси незадернутым. Когда Ладлоу дошел до ворот, которые вели на пристань, он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на виллу, и отсюда вдруг увидел сквозь неплотно задернутые занавеси ту, которая владела всеми его помыслами.

Красавица Барбери сидела за тем же столом, у которого ее застали в тот вечер Ладлоу и олдермен. Локоть ее покоился на драгоценном дереве, а красивая рука касалась чела, которое, вопреки обыкновению, было омрачено задумчивостью и даже печально. Капитан «Кокетки» почувствовал, как сердце у него в груди бешено забилось, – он вдруг вообразил, что прекрасное и задумчивое лицо выражает раскаяние. Вероятно, эта мысль оживила его угасшие надежды, и Ладлоу решил, что, быть может, еще не поздно спасти эту женщину, которую он любил так искренне, не дать ей упасть в пропасть, над которой она повисла. Проступок ее, так недавно казавшийся ему непоправимым, был позабыт, и благородный молодой моряк хотел уже бежать назад к «Обители фей» и умолять свою возлюбленную быть справедливой к самой себе, как вдруг она отняла руку от безукоризненно белого лба и подняла голову, причем по выражению ее лица Ладлоу понял, что она уже не одна. Капитан отступил на несколько шагов и стал смотреть, что будет дальше.

Алида подняла глаза с нежностью и искренней простотой, какими целомудренная девушка встречает человека, пользующегося ее доверием. Она улыбнулась, хоть улыбка эта и была скорее печальной, чем радостной; потом заговорила, но на таком расстоянии Ладлоу, разумеется, не мог расслышать ни слова. А через миг в поле его зрения появился Бурун и взял девушку за руку. Алида не сделала попытки освободиться; напротив, она взглянула в лицо моряку с еще более живым интересом и, казалось, внимала ему, затаив дыхание. Ладлоу рывком распахнул ворота и, не останавливаясь более, вышел на берег реки.

Вельбот с «Кокетки» стоял на том самом месте, где Ладлоу приказал ждать своим людям, и капитан уже хотел сесть в него, как вдруг ворота, захлопнутые ветром, громко стукнули, и он оглянулся. На фоне светлых стен виллы отчетливо виднелась человеческая фигура; она спускалась к реке. Ладлоу велел гребцам спрятаться, а сам, притаившись в тени забора, стал поджидать неизвестного.

Сидрифт – а это был он, – ничего не подозревая, подошел к берегу и издал тихий свист, вызывая лодку. Вскоре вслед за этим небольшой ялик выскользнул из камышей у другого берега реки и подплыл к тому месту, где и ждал Сидрифт. Контрабандист легко прыгнул в ялик, и он тотчас понесся к устью реки. Когда он проплывал мимо Ладлоу, тот заметил, что на веслах сидит всего-навсего один матрос, а поскольку у него на вельботе было шесть сильных гребцов, он понял, что человек, которому он так завидовал, теперь наконец-то по всем законам чести и справедливости в его власти. Мы не станем подробно разбирать те чувства, которые переполнили душу молодого капитана. Достаточно сказать лишь, что он немедля прыгнул в вельбот, и погоня началась.

Поскольку вельбот плыл не вслед за контрабандистом, а почти наперерез ему, нескольких сильных ударов весел оказалось достаточно, чтобы подойти к ялику совсем близко, и Ладлоу остановил ялик, ухватившись рукой за его борт.

– Как ни легок ваш ялик, а судьба, видно, покровительствует вам здесь не так щедро, как на большом судне, любезный Бурун, – сказал Ладлоу, сильной рукой подтягивая ялик вплотную к вельботу, так что теперь он оказался всего в нескольких футах от пленника. – На этот раз мы оба в своей стихии, где между контрабандистом и слугой королевы не может быть и речи о нейтралитете.

Пленник явно был захвачен врасплох – он вздрогнул, издал приглушенное восклицание и тут же умолк.

– Ну что ж, вы превзошли меня в ловкости, – промолвил он наконец тихо и теперь уже без тени волнения. – Я ваш пленник, капитан Ладлоу, и мне хотелось бы знать, как вы намерены поступить со мной.

– Сейчас скажу. Вам придется в эту ночь довольствоваться скромным помещением «Кокетки» вместо роскошного кабинета вашей бригантины. А что решат завтра власти нашей провинции, этого простой офицер знать не может.

– Но лорд Корнбери отправлен в…

– …в тюрьму, – подсказал Ладлоу, видя, что соперник скорее размышляет вслух, чем задает вопрос. – Родственник нашей милостивой королевы теперь раздумывает о превратностях человеческой судьбы за тюремной решеткой. А новый губернатор бригадир Хантер, как говорят, менее снисходителен к слабостям человеческой натуры.

– Не слишком ли непринужденно говорим мы о высокопоставленных особах! – воскликнул пленник с прежней своей развязностью. – Вы вознаграждены за ту непочтительность, которую испытали на себе ваше судно и его команда не далее как две недели назад; однако я сильно ошибаюсь в вас, если вашему характеру свойственна излишняя жестокость. Могу ли я снестись с бригантиной?

– Разумеется. Но не ранее, чем она будет под командой королевского офицера.

– О сэр, вы недооцениваете моей повелительницы, полагая, что она похожа на вашу! «Морская волшебница» будет бороздить моря до тех пор, пока вам не удастся поймать еще кое-кого. Могу ли я снестись с берегом?

– Против этого мне нечего возразить – при условии, что вы укажете способ.

– Со мной человек, который будет надежным гонцом.

– У меня есть здесь верный слуга.

– В таком случае он будет сопровождать вас на палубу «Кокетки». Кроме того, – прибавил Ладлоу дрогнувшим голосом, – если есть на берегу особа, которая особенно интересуется вами и для которой неизвестность о вашей судьбе была бы тяжела, я назначаю вам одного из моих матросов. Вы можете давать ему поручения.

– Быть по сему, – ответил контрабандист. – Передайте тогда это кольцо даме, живущей в той вилле, – прибавил он, обращаясь к матросу, назначенному ему Ладлоу для услуг, – и, передавая кольцо, скажите ей, что тот, кто посылает ей его, находится на пути к крейсеру королевы Анны и сопровождается командиром этого судна. Если там захотят узнать подробности о моем плене, можете передать их.

Капитан Ладлоу, отозвав матроса в сторону, сказал:

– Следи за людом, который шляется по берегу. Смотри, чтобы ни одна лодка ни под каким видом не смела покидать реки с целью сообщить бригантине о понесенной ею потере.

Матрос почтительно выслушал приказание своего командира и, когда шлюпка пристала к берегу, отправился по назначению. Молодой капитан снова обратился к пленнику:

– Теперь, когда я исполнил ваше желание, господин Сидрифт, надеюсь, что и вы не откажетесь исполнить мое. Моя шлюпка к вашим услугам, и вы сделаете мне удовольствие, перейдя в нее.

С этими словами Ладлоу протянул руку, как бы желая помочь своему пленнику, но сделал это так небрежно, словно хотел этим указать разницу в положении того и другого. Это, по-видимому, понял Сидрифт и, отступив назад, чтобы избежать соприкосновения с рукою Ладлоу, легко перепрыгнул в шлюпку. На его место в челнок сел капитан «Кокетки», приказав то же сделать и одному из своих матросов. Когда это было сделано, он снова обратился к контрабандисту.

– Я вверяю вас заботам старшины вельбота и этих достойных матросов, любезный Сидрифт. Пути наши расходятся. Вы займете мою каюту, которая целиком в вашем распоряжении; а еще до начала послеполуночной вахты я вернусь на борт крейсера и позабочусь о том, чтобы королевский флаг не был спущен, а ваше зеленое знамя не заставило моих людей забыть свой долг.

Затем Ладлоу шепотом отдал старшине какие-то распоряжения, и шлюпки разлучились. Вельбот продолжал путь к устью реки, и весла его размеренно и красиво рассекали воду, как гребут на шлюпках с военных кораблей, а ялик скользил бесшумно и благодаря своему темному цвету и малой величине был почти невидим.

Когда обе шлюпки вышли в залив, вельбот повернул к стоявшему в отдалении крейсеру, а ялик взял вправо и поплыл прямо в глубину бухты. Контрабандист из осторожности обмотал весла тряпками, и теперь Ладлоу, различив впереди воздушные очертания высокого и легкого такелажа «Морской волшебницы», поднимавшегося над верхушками карликовых деревьев, которые росли на берегу, имел все основания полагать, что его приближения никто не заметил. Убедившись, что бригантина в бухте, и точно зная место ее стоянки, он двигался со всеми предосторожностями.

Через десять или пятнадцать минут ялик был уже под самым бушпритом красивого судна, не замеченный часовыми, которые, без сомнения, дежурили на палубе. Все удалось как нельзя лучше, и вскоре он ухватился за якорный канат, а с бригантины по-прежнему не доносилось ни звука. Ладлоу пожалел, что не вошел в бухту на вельботе – столь глубоким и невозмутимым был покой, царивший на бригантине, – он не сомневался, что мог бы нанести ей решительный удар. Раздосадованный своей непредусмотрительностью и возбужденный надеждой на успех, он начал обдумывать всякие хитрости, которые, естественно, пришли бы на ум всякому в его положении.

С юга тянул не очень сильный, но ровный и насыщенный ночной сыростью ветер. Бригантина, укрытая от морских течений, была, однако, подвержена течениям воздушным; она стояла носом к океану, а кормой – к берегу бухты. От берега ее отделяло менее пятидесяти морских саженей, и Ладлоу сразу увидел, что судно стоит на одном якоре, а все остальные подняты. У капитана королевского крейсера мелькнула мысль, что он может перерезать единственный канат, который удерживает судно контрабандиста на месте, и, если это ему удастся, бригантину наверняка снесет к берегу, прежде чем команда, поднятая по тревоге, успеет поставить паруса или отдать якорь. Хотя ни у него, ни у гребца не оказалось никакого подходящего орудия, кроме длинного матросского ножа, соблазн был слишком велик, чтобы не сделать попытки. План выглядел очень уж заманчиво, так как хотя бригантина и не получила бы серьезных повреждений, но, чтобы стянуть ее с песчаной мели, пришлось бы провозиться довольно долго, а тем временем подоспели бы шлюпки или даже сам крейсер, чтобы ее захватить. Взяв у матроса нож, Ладлоу сам полоснул по твердому, неподатливому канату. Но едва стальное лезвие коснулось прочных смоленых волокон, как ослепительный яркий свет ударил капитану в лицо.

Придя в себя от изумления и протирая глаза, пылкий искатель приключений поднял голову с тем смущением, которое испытывает человек, застигнутый в то время, когда он делает что-либо постыдное, как бы похвальны ни были его побуждения; это своего рода дань, которую человеческая натура во всех случаях жизни отдает открытому образу действий. Взгляд его упал на фигуру, под которой стояла его шлюпка. Бронзовые черты ее внезапно осветились. Из глаз фигуры лились два ярких луча, следующих неотступно за малейшим его движением. Пораженный суеверным ужасом матрос «Кокетки», не дожидаясь приказания, изо всей силы налег на весла, и лодка отлетела прочь от бригантины, словно встревоженная чайка. Хотя Ладлоу каждый миг ждал выстрела, даже крайняя опасность не помешала ему внимательно рассмотреть фигуру. Свет, которым она была озарена, сильный, яркий, резкий, слегка заколебался, вырвав из темноты ее одежды.

И тут капитан убедился, что Сидрифт сказал правду: с помощью какого-то механизма, разглядеть который у него не было времени, зеленая, как морская волна, мантия вдруг сменилась ярко-синей, словно океанская глубь. Затем свет погас, будто только для того и загорелся, чтобы обнаружить намерение волшебницы пуститься в плавание.

– Недурной маскарад, – пробормотал Ладлоу, когда ялик отплыл на безопасное расстояние. – Это означает, что контрабандист намерен вскоре покинуть наши берега. Смена цвета ее одежды – это сигнал для суеверной и одураченной команды. Мой прямой долг – расстроить планы этой их повелительницы, как он ее называет, хотя слов нет – она не дремлет.

Не прошло и десяти минут, как наш незадачливый искатель приключений, поразмыслив, понял, что всякий план, осуществляемый сомнительными средствами, оправдан лишь в том случае, если он увенчается успехом. Если бы Ладлоу удалось перерезать канат и бригантину снесло на берег, возможно, он снискал бы себе славу человека умного и наделенного разнообразными талантами. Тогда эта счастливая мысль принесла бы ему богатые плоды, но теперь его терзало предчувствие, что неудавшийся план может получить широкую огласку. На веслах в ялике сидел Роберт Болтун, тот самый фор-марсовый, который в прошлый раз во всеуслышание уверял, что он уже видел повелительницу бригантины, озаренную светом, когда вместе с другими матросами убирал фор-марсель «Кокетки».

– Мы с вами взяли не тот курс, мистер Болтун, – сказал капитан, когда ялик, выскользнув из бухты, плыл по заливу. – Но нам дорога честь нашего крейсера, а потому мы не занесем это происшествие в судовой журнал. Надеюсь, вы меня понимаете: ведь когда имеешь дело с умным человеком, достаточно одного слова.

– Надеюсь, ваша честь, что я знаю свои обязанности, состоящие прежде всего в повиновении приказаниям начальства, – ответил матрос. – Перерезать ножом канат вообще работа довольно медленная. Но перерезать канат этой бригантины… Нет еще такого ножа, который бы сделал это.

– А что думают матросы об этой странной бригантине, за которой мы гоняемся столько времени без всякого успеха?

– Думают, что мы будем гоняться за ней без толку, покуда не съедим последнюю галету и не выпьем последний глоток пресной воды. Конечно, не мое дело учить вашу честь, но на крейсере нет ни единого человека, который надеялся бы получить хоть фартинг за то, что захватит ее. Матросы разное говорят о Бороздящем Океаны, но все сходятся на том, что ежели только ему не помогает какое-нибудь неслыханное счастье – а это ведь все равно что запродать душу тому, кто не очень охоч помогать в честных делах, – то второго такого моряка не сыщешь на всем океане!

– Обидно слышать, что мои матросы такого низкого мнения о собственном своем искусстве. Просто у нас еще не было ни одного подходящего случая. Было бы только открытое море да свежий ветер, и наш крейсер потягается с этой колдуньей, которая плавает на бригантине. А что до Бороздящего Океаны, то будь это человек или дьявол, но он теперь в наших руках.

– Но разве ваша честь и в самом деле уверена, что этот ловкий и ладный джентльмен, которого мы схватили в ялике, и вправду знаменитый контрабандист? – спросил Ярн, переставая на минуту грести. – У нас думают, что Бороздящий Океаны, наоборот, ростом гигант, плечи – косая сажень…

– Я имею причины думать, что вы все ошибаетесь. Как более умные люди, чем другие наши товарищи, не лучше ли мы сделаем, если будем молчать обо всем этом? Вот монета с изображением французского короля Людовика, нашего главного врага. Можешь распорядиться ею, как тебе угодно. Помни, однако, что наша нынешняя поездка должна остаться в строгом секрете.

Бравый мистер Болтун, конечно, с удовольствием принял монету и не преминул, как водится, рассыпаться в заверениях относительно своей скромности. И он сдержал свое слово, по крайней мере… в этот день.

Вечером товарищи напрасно пытались вытянуть из фор-марсового подробности о его поездке с капитаном; уклоняясь от прямых ответов, он отделывался намеками столь туманными и двусмысленными, что суеверный страх среди матросов, который Ладлоу хотел успокоить, возрос вдвое против прежнего.

Вскоре после этого разговора между капитаном и матросом ялик причалил к борту «Кокетки». Пленника капитан нашел в своей каюте – он был озабочен и даже печален, но тем не менее прекрасно владел собой. Он произвел сильное впечатление на офицеров и команду, но почти все, подобно Болтуну, отказывались верить, что красивый и нарядный юноша, для встречи которого их вызвали на палубу, и есть знаменитый контрабандист.

Поверхностные наблюдатели, замечающие лишь внешние проявления человеческого характера, сплошь и рядом ошибаются. Хотя вполне разумно предположить, что человек, который нередко участвует в грубых и жестоких делах, неизбежно сам проникается злобой и отталкивающей свирепостью, но если, как говорят, в тихом омуте черти водятся, то и под скромной, а порой даже холодной внешностью скрываются иногда способности самые удивительные. Нередко люди, с виду мягкие и смирные, оказываются самыми отчаянными и своенравными, а тот, кто глядит настоящим львом, на поверку выходит немногим лучше ягненка.

От Ладлоу не укрылось, что недоверие фор-марсового разделяет почти вся команда. Но так как он не в силах был совладать со своим нежным чувством к Алиде и ко всему, что ее касалось, а раскрывать карты покуда не было необходимости, он промолчал и тем самым только укрепил своих людей в их убеждении. Отдав несколько мелких распоряжений, он пошел в каюту и попытался поговорить с пленником по душам.

– Кают-компания свободна, и вы можете занять ее, господин Сидрифт, – сказал он, отворив дверь соседней каюты. – Похоже, что нам предстоит поплавать вместе несколько дней, если только вы сами не ускорите дело, сдав «Морскую волшебницу», а в этом случае…

– Вы, кажется, хотите мне что-то предложить?..

Оглянувшись назад, чтобы удостовериться, что никого постороннего нет, Ладлоу решительно подошел к своему пленнику.

– Будем говорить откровенно, как моряки. Прекрасная Алида дороже для меня, нежели была и будет всякая другая женщина. Излишне вам говорить, какие события имели место. Любите вы ее?

– Да.

– А вас она любит? Не бойтесь доверить эту тайну человеку, который никогда не злоупотребит ею. Платит она вам взаимностью?

Контрабандист с достоинством отступил назад. Однако быстро принял прежний любезный вид и с жаром сказал:

– Никто не должен говорить о склонности женщины, кроме ее самой, капитан Ладлоу. Едва ли найдется когда-либо человек, питающий такое же уважение к ним, как я.

– Подобные чувства, конечно, делают вам честь. Нельзя не пожалеть, что…

– Вы, кажется, хотели предложить мне нечто касательно бригантины?

– Я хотел сказать, что если она немедленно будет сдана мне, то мы найдем средства смягчить этот удар для тех, кому она дорога…

При этих словах контрабандист слегка побледнел и на лице его отразилась тревога. Однако она быстро рассеялась, и улыбка снова заиграла на его губах.

– Не построен еще киль того корабля, который сможет захватить «Морскую волшебницу». Не выткано еще полотно для его парусов, – сказал он спокойно. – Наша повелительница не так безрассудна, чтобы спать, когда ее помощь необходима.

– Эта басня о сверхъестественной помощи годится лишь на то, чтобы дурачить невежественных людей, которые покорно следуют за вами, но меня вам не провести. Я нашел то место, где стоит бригантина, и даже был у нее под самым бушпритом, так близко от ее водореза, что мог осмотреть якоря. А теперь я принял меры, чтобы узнать еще кое-что и захватить бригантину.

Контрабандист выслушал его, не выказывая ни малейшей тревоги, после чего воцарилась такая тишина, что слышно было его дыхание.

– Надеюсь, мои люди были бдительны? – Это был даже не вопрос, а скорее небрежно оброненное замечание.

– До такой степени бдительны, что мы подгребли под самый мартин-штаг и наш ялик никто не окликнул! Будь у нас при себе топор, нам ничего не стоило бы обрубить якорный канат, и ветер выбросил бы ваше прекрасное судно на берег!

Глаза контрабандиста сверкнули подобно глазам льва. Он поглядел на капитана крейсера испытующе и в то же время с негодованием. Под этим проницательным взглядом Ладлоу съежился и покраснел до корней волос – нет необходимости объяснять, о чем он вспомнил в эту минуту.

– Хорошее дело вы задумали, нечего сказать! – сказал Сидрифт, тщетно стараясь уловить взгляд Ладлоу. – Вы не успели в этом, вы не могли успеть в этом!

– Результаты докажут успех.

– Повелительница бригантины не дремлет! Вы видели ее сияющие глаза! Ее таинственный лик излучал свет – о, я знаю, что так оно и было, Ладлоу: ты молчишь, но твое честное лицо не может лгать!

Молодой контрабандист отвернулся от капитана и расхохотался.

– Мог ли я сомневаться в этом! – продолжал он. – Что значит отсутствие одного скромного пажа из ее свиты! Поверьте, она и на этот раз будет неутомима и не пожелает беседовать с крейсером, чьи пушки изъясняются на столь грубом языке… Но погодите! Кто-то идет!

Вошел офицер и доложил о приближении шлюпки. При этом известии Ладлоу и его пленник вздрогнули – не трудно догадаться, что обоим пришла в голову одна и та же мысль: не парламентер ли это с «Морской волшебницы»? Ладлоу поспешил на палубу, а Бурун, несмотря на свое многократно испытанное искусство владеть собой, не смог скрыть волнения. Он поспешил в отведенную ему каюту и, весьма вероятно, прильнул к иллюминатору, чтобы увидеть, кто это так неожиданно пожаловал на крейсер.

Услышав обычный оклик и отзыв на него, Ладлоу понял, что это не парламентер с бригантины. Отзыв был, как сказал бы моряк, «не форменный» – иными словами, не было в нем той особой четкости, которая всегда и во всем отличает моряка, позволяя сразу уличить самозванца. Когда часовой, стоявший у трапа, быстро и отрывисто крикнул «кто гребет?», а из лодки донесся испуганный отклик «что вы говорите?», команда «Кокетки» разразилась насмешками, какими человек, едва обучившийся какому-нибудь делу, всегда готов осыпать желторотого новичка.

Но на борту крейсера воцарилось глубокое молчание, когда двое мужчин и две женщины поднялись по трапу, а гребцы остались сидеть на банках с веслами наготове. Множество фонарей ярко осветили незнакомцев, но лица их, плотно закутанные, нельзя было разглядеть, и все четверо, никем не узнанные, спустились в каюту.

– Капитан Корнелий Ладлоу, мне, пожалуй, лучше бы надеть на себя королевскую ливрею, чем плавать вот так без конца неизвестно зачем между «Кокеткой» и берегом, словно опротестованный вексель, который переходит из рук в руки, прежде чем он будет оплачен, – сказал олдермен ван Беверут, невозмутимо разоблачаясь в просторной каюте, в то время как его племянница, не дожидаясь приглашения, опустилась на стул, а двое слуг в почтительном молчании стали рядом. – Вот Алида, это она пожелала предпринять столь неразумную поездку и, что еще хуже, потащила меня за собой, хотя я уже давно вышел из того возраста, когда мужчина следует за женщиной только потому, что у нее красивое личико. Час для визита неподходящий, а что касается повода… ну, если мэтру Сидрифту и пришлось немного уклониться от своего курса, что ж, в этом большой беды нет, поскольку он в руках такого скромного и доброжелательного офицера…

Олдермен вдруг осекся, так как дверь каюты отворилась и на пороге появился тот, о ком он говорил. Ладлоу сразу сообразил, какова была причина неожиданного визита. Обратившись к олдермену, он сказал с невольной горечью:

– Мое присутствие здесь, я вижу, совершенно излишне. Располагайтесь, как у себя дома, а мне позвольте пойти туда, куда призывает меня служба.

Молодой человек холодно раскланялся со всеми и поспешил оставить каюту. Проходя мимо Алиды, он встретился с ее устремленным на него взором, в котором ему почувствовалась благодарность.