Текст книги "Под мраморным небом"

– Ты веришь в судьбу? – спросил он, приближаясь ко мне. Я молчала, и он продолжал: – Ибо если веришь, то должна знать, что мы непременно будем вместе. – Мой любимый провел рукой по моим волосам, сдвинув прикрывавшее их покрывало. – Совсем еще недавно я думал, что судьба – это слово, которое придумали поэты, чтобы придать смысл своим стихам. Но потом меня нашел твой отец. Он хотел, чтобы я построил Тадж-Махал, но думаю, мне самой судьбой было предначертано не только воздвигнуть мавзолей, но еще и найти тебя. И теперь, когда я нашел тебя, Джаханара, думаешь, я просто так позволю тебе уйти из моей жизни? – Он умолк и молчал все то время, пока я разматывала его тюрбан, потом сказал: – Нет, это исключено. С тобой я обрел покой. С тобой я чувствую себя полноценным человеком.

– Правда?

Он приложил палец к моим губам:

– Правда.

Во мне всколыхнулось желание, и я шагнула в его объятия. Он пытался быть нежным, но я ласкала его с исступлением, порожденным страхом, так как, несмотря на его слова, боялась, что наша любовь не продлится долго. Даже у любви есть свои пределы, а судьба может быть как другом, так и врагом. Да, судьба свела меня с Исой, но судьба же лишила меня матери. Неужели теперь она отнимет у меня Ису?

После того как мы насытились друг другом, я устремила взгляд в потолок. Я не упивалась блаженством. Я размышляла, пытаясь придумать, как и где мы можем быть вместе. Не придумав ничего, я стала молиться, чтобы настал такой день, когда мы с Исой сможем воссоединиться и жить вместе как муж и жена.

ГЛАВА 10
Братья

Вскоре после возвращения в Агру для меня начались серьезные испытания. Низаму тайком передали записку, которую он вручил мне. На листе бумаги была нарисована жаба, подписи не было, но я знала, кто прислал записку, и в тот же день, поздно вечером, поспешила к условленному месту встречи в одном из многочисленных коридоров под Тадж-Махалом.

Я пришла рано, отперла железную дверь, которая вела в подвал под сооружением, и оставила ее приоткрытой для Ладли. Когда она появилась, я затворила дверь, и мы пошли по темному коридору. Наконец, сочтя, что мы удалились достаточно далеко от входа, я зажгла фонарь. Но мы по-прежнему не разговаривали, а продолжали кружить по подземному лабиринту, пока не добрались до хранилища. Я заперла дверь и крепко обняла подругу. После своего притворного предательства она перестала работать на строительстве Тадж-Махала. Прошло более года с тех пор, как я последний раз обнимала ее, и теперь мне трудно было разомкнуть объятия. Мы поцеловались, потом опять обнялись.

– Ты выглядишь великолепно, – сказала я на хинди: Ладли действительно с каждым годом лишь хорошела.

– Ты тоже, подружка.

– Как у тебя дела?

– Как у мыши, оказавшейся в одной постели с гадюками. – Ладли кашлянула, так как в воздухе стояла пыль, и торопливо сказала: – Прости, но у нас нет времени на обмен любезностями. Если меня не будет слишком долго, навозный жук что-нибудь заподозрит.

– Про кого ты говоришь?

– Про Аурангзеба, конечно. – Я открыла рот, намереваясь прокомментировать ответ Ладли, но она, нахмурившись, взглядом остановила меня и сказала: – Джаханара, выслушай меня хотя бы раз. Аурангзеб задумал убить Дару, это произойдет через три дня.

У меня по телу побежали мурашки, и, хотя мы были одни, я невольно огляделась по сторонам:

– Каким образом?

– По настоянию твоего отца Аурангзеб с Дарой поедут на север вести с персами переговоры о перемирии. Аурангзеб договорился с бандитами, чтобы те, переодевшись персами, напали на его отряд. Они убьют Дару и еще нескольких человек, а потом отступят. Убрав Дару, Аурангзеб обеспечит себе путь к трону и будет сражаться с персами, а не вести переговоры о мире.

Меня пробирала дрожь, сердце бешено колотилось, но голова оставалась удивительно ясной. Я размышляла над словами Ладли. Я ожидала подобного предательства, но не думала, что это произойдет так скоро.

– Но если ему так не терпится занять трон, почему он просто не убьет отца?

Ладли сплюнула:

– Он не так умен, как ты, Джаханара, но отнюдь не тупица. Он знает, что еще недостаточно силен, чтобы править империей. Знать поддержит Дару, если твой отец умрет. За Аурангзебом армия, и с ее помощью он может взойти на трон. Но он не из тех, кто рискует. Он дождется смерти твоего отца и, если Дары не будет, станет новым императором.

– А что же мои другие братья – Шах и Мурад?

– Пугливы, как котята. Стоят на наших пограничных заставах, не пользуются уважением ни у знати, ни у военных. – Ладли подняла с пола сверчка и посадила его на корзину, чтобы мы ненароком не наступили на него. – Аурангзеб насмехается над ними, Джаханара. Он знает, что единственный, кто стоит у него на пути, это Дара.

– Значит, через три дня?

– Да.

Я села на грязную бочку: хоть голова у меня и была ясная, но ноги подкашивались.

– Тогда я должна убедить Дару... должна убедить его никуда не ехать. И придумать для него толковое оправдание, чтобы Аурангзеб тебя не заподозрил. – Я посмотрела на Ладли, чувствуя, что она что-то не договаривает. – Но почему, почему Аурангзеб делится с тобой своими планами, Ладли? Неужели он настолько тебе доверяет?

Моя подруга обычно не лезла за словом в карман, но сейчас почему-то замялась:

– Потому что... в общем, я поняла, что если я... если я отдамся ему, то со временем выведаю все его секреты.

– Нет! – вскричала я, не веря своим ушам.

– А разве был другой выход? Или ты думала, я могла бы завоевать его доверие, поднося ему сладости?

– Но я никогда не просила...

– Ты не просила, – сердито перебила меня Ладли. – А я что, по-твоему, дура? Сама не понимаю? – Она отошла от меня. – Это просто случилось однажды. Он пришел ко мне, и я ему позволила... позволила сделать так, как он хочет. Я поняла тогда, да и всегда понимала, что смогу быть особенно полезной твоему отцу и тебе, если стану его любовницей.

В свете мерцающего фонаря я потянулась к Ладли. Она опять отступила. Я быстро приблизилась к ней и взяла ее за руку:

– Он тебя обижает?

– А чего еще от него ждать? – резко сказала Ладли, и я поняла, что Аурангзеб ее бьет. – Правда, не часто, – добавила она. – Этот трусливый шакал знает, что у меня хватит смелости его бросить.

– Когда это началось?

– Четыре-пять месяцев назад.

– Так давно?..

– Он часто спрашивает о тебе, – сообщила Ладли. – Я кое-что ему рассказываю, всякие мелочи, от которых ему толку мало. Но он был бы рад, если бы и ты умерла. Он уверен, что я тебя ненавижу, но когда я сказала ему, что народ тебя любит и восстанет против него, если он тебя убьет, он мне поверил.

– Похоже, мой брат...

– Любит гадить не только в отхожем месте, – заключила она и выругалась. – Остерегайся его, Джаханара. Он несет только зло. Ты слышала, как он поступил с христианами?

– Нет.

– Португальцы выкопали новое логово в Бенгалии. Эта провинция так далеко от Агры, что они считали себя в безопасности. Они убили наших людей, а наших детей забрали в рабство. Аурангзеб, узнав про их преступления, с отрядом воинов отправился на побережье. Захватил португальцев, загнал их в церковь, что они построили, и поджег.

– Возможно, я поступила бы так же. Ведь они убили наших людей.

– Да, а детей наших ты тоже заперла бы в той церкви, чтобы они сгорели вместе с убийцами? Видишь ли, Аурангзеб счел, что португальцы их испортили. Он уничтожил и детей.

Я представила плачущих детей, представила, как у них на голове горят волосы, и закрыла глаза.

– Я должна его убить, – прошептала я. – Он погубит империю.

– Я бы с радостью накормила его мышьяком, будь это возможно, но как? Его телохранитель, Балкхи, пробует каждое блюдо, что подают Аурангзебу. Этот недоумок Балкхи даже спит рядом с ним. А днем Аурангзеба охраняют лучшие солдаты империи. Он стал одержимым, Джаханара, в каждом незнакомце видит убийцу, подосланного Дарой.

В помещении было жарко, я стала теребить лиловое покрывало, прикрепленное к моим волосам.

– Дара никогда не решится его убить, – с сожалением сказала я. – Да и я, честно говоря, тоже. Но я с удовольствием избавилась бы от него. Вот бы сослать его на какой-нибудь далекий островок в море.

– Да, на маленький островок, где полным полно змей и нет ни воды, ни тени.

– Я должна поговорить с Дарой, – решительно проговорила я и добавила: – Что бы я ни сделала, Аурангзеб никогда не заподозрит, что ты его предала. И все же будь осторожна, подруга. Изобрази удивление, когда услышишь о том, что случилось.

– Он – кукла в моих руках, Джаханара. Все мозги вашей семьи достались тебе. – Ладли поправила на себе одежду, как всегда, досадуя на свое сари.

– Тебе что-нибудь нужно? – осведомилась я.

– Я любовница принца, и прелесть этого положения заключается в том, моя коварная подружка, что я ни в чем не знаю нужды. У меня столько денег, что хватит до конца жизни.

– Тогда брось его! Исчезни сегодня же и не возвращайся!

– Почти все деньги я отдаю монаху-индусу. Он строит храм. – Ладли перестала возиться с сари. – Когда-нибудь я уйду. Но лишь тогда, когда ты будешь в безопасности и на рупии Аурангзеба будет возведен храм. Когда я смогу похвастаться тем, что он осчастливил индусов.

– Только не надо его дразнить.

– Не волнуйся. В следующей жизни он будет ползать в мусоре, а мы с тобой будем пить вино и жить в свое удовольствие.

Как же мне не волноваться? – думала я. Как поступила бы мама в подобной ситуации?

– Спасибо, Ладли, – сказала я, обнимая ее. – Я не заслуживаю столь верной подруги.

Ладли пожала плечами:

– Перехитри его, Джаханара. Перехитри его, и мы снова будем вместе.

Я стиснула ее в своих объятиях, с ужасом думая о том, чем она пожертвовала, чтобы завоевать доверие Аурангзеба, и что еще ей предстоит выстрадать. Но Ладли стремилась мне помочь, и я попыталась изгнать из головы картины, которые рисовало мне воображение, картины, в которых мой брат осквернял ее.

Мы вернулись к выходу из подземного лабиринта и расстались. Темная, безлунная ночь тотчас же поглотила нас. Я примчалась в Красный форт, оставила коня в императорских конюшнях и направилась в покои Дары. Никто, я знала, не видел меня, так как я шла по коридорам, где бывали только рабы. В ночное время в этих коридорах обычно было пусто, хотя я миновала повариху и проститутку, споривших о том, что лучше: вино или плотские утехи.

Дара, хоть и был женат, предпочитал спать один, потому что он часто занимался делами до глубокой ночи. И сейчас я тоже застала его за работой. На коленях у него лежал древний манускрипт, рядом чадила свеча. Я глянула на книгу и поняла, что это, вероятно, «Упанишады», хотя я, как и почти все остальные, за исключением Дары, не читала на санскрите. Я знала, что он уже сделал черновой перевод, и предположила, что теперь он, очевидно, правит свой текст.

– Где твоя жена и твой сын? – поинтересовалась я, задув свечу.

– Зачем ты погасила...

– Тише, Дара. У ночи есть уши.

– Но почему мы должны разговаривать в темноте? У ночи и глаза есть?

– Очень острые.

Он вздохнул, зная, что мой приход не сулит ничего хорошего.

– Что тебя беспокоит? – спросил он. Со всей возможной серьезностью я сообщила ему о том, что его хотят убить. Дара невозмутимо выслушал меня и осведомился: – Откуда тебе это известно?

Я доверяла Даре, но считала, что подвергну опасности Ладли, если выдам ее.

– Не скажу. Но сведения достоверные.

– Кто их тебе сообщил?

– Пожалуйста, Дара, не спрашивай больше об этом.

– Как я могу судить о достоверности информации, не зная источника?

Стараясь не вспылить, я резко сказала:

– Мне ты доверяешь? Если доверяешь, прислушайся к моим словам. Аурангзеб намерен убить тебя во время предстоящей поездки.

Дара провел руками по волосам:

– Не верю.

– Ты слышал про христиан? – спросила я. Дара кивнул, и я добавила: – Тот, кто убивает детей, способен творить только зло.

– Хорошо! Я возьму своих воинов для охраны. Они не будут знать о заговоре, но защитят меня.

– Своих воинов? Или Аурангзеба? Кто контролирует армию, Дара? Как ты можешь полагаться на преданность солдат, когда речь идет о жизни и смерти?

– Я – будущий император, – с раздражением сказал он. – Они должны меня защищать.

– Почему? Аурангзеб тоже может стать...

– Перестань, Джаханара! Я очень тебя люблю, но, Аллах свидетель, ты сводишь меня с ума. – Дара заложил между страницами павлинье перо и отложил книгу. – Я возьму с собой двадцать человек, которым я доверяю, они меня защитят. Все, представление окончено.

– Представление? Я пытаюсь тебя спасти.

– И я тебе благодарен. Но больше можешь ничего не говорить.

Я кивнула, уже думая о том, как сделать так, чтобы Дара остался в Агре, не вызывая подозрений ни у одного из братьев.

– Хорошо, – согласилась я, постукивая ногой по полу. – Двадцати человек будет достаточно. Возьмешь больше людей – Аурангзеб насторожится, возьмешь меньше – будешь уязвим.

Дара тронул меня за плечо:

– Спасибо, Джаханара, что проявила понимание.

Я не убрала его руки, но и никак не отреагировала на его жест признательности.

– Ты совершаешь ошибку, – тихо произнесла я, – относясь к нему как к брату.

– Возможно. Но он – мой брат, и я не могу относиться к нему иначе. Я не причиню ему вреда. В этом мире достаточно боли. Не хватало еще, чтобы братья воевали между собой. – Раздосадованная его словами, я потерла лоб, но промолчала. Сегодня я потерпела неудачу, полную неудачу, потому что Дара не внял моим доводам. – Спасибо, что предупредила меня, – добавил он, теперь стараясь быть любезным. – Хоть ты и опрометчива, я не променял бы тебя ни на какую другую сестру на свете.

– Пожалуй, немая сестра тебя устроила бы больше.

– Мама тоже не молчала, Джаханара. А ты мало чем отличаешься от нее.

Нет, я другая, подумала я. Мама была сильная, знала, чего добивается. А моя сила, если так можно выразиться, порождена необходимостью. Это не настоящая сила, а значит, я тоже ненастоящая.

– Мама потребовала бы решительных действий, – сказала я после недолгой паузы. – У меня нет такой силы воли, какая была у нее.

– Есть. Ты – волевая женщина. Просто я не согласен с твоей философией.

– По-твоему, я жажду крови? Мне нравится, когда льется кровь?

– Нет.

– Тогда не обвиняй меня в кровожадности.

Дара извинился, а я взяла тяжелый фолиант и в темноте начала перелистывать книжные страницы, вдыхая запах старой бумаги. Почему мой брат сидит за книгами, когда должен плести интриги? Почему я плету интриги, когда должна предаваться любви?

– Я скучаю по детству, – устало проронила я. – Тогда все было... просто. Вернутся ли те безоблачные времена?

– Индусы сказали бы «да», ибо они верят в то, что мы снова будем играть как дети.

– Я бы не прочь, – отозвалась я. К сожалению, оптимизм индусов мне был несвойственен.

– Я тоже, – с едва заметной улыбкой сказал Дара.

Я пожелала брату спокойной ночи, поцеловала его и тихо выскользнула из его комнаты. Мне на ум приходил один план за другим, и я их все отвергала, пытаясь придумать, как вызволить Дару из западни Аурангзеба.

* * *

ЗА ДЕНЬ до отъезда моих братьев у меня наконец-то созрел подходящий план. Накануне вечером я почти уже пошла к отцу, но вовремя одумалась, чувствуя, что это не самый удачный вариант. Отец потребовал бы, чтобы я назвала ему своего осведомителя, или, спеша защитить Дару, открыл бы Аурангзебу, что мы посвящены в его планы. Я верила отцу, как самой себе, но он не был так хитер, как мама. Он преследовал добычу, а она подбиралась к добыче скрытно. Он слушал, вникая в общий смысл, а она прислушивалась к нюансам. Поэтому я не сказала отцу о происках Аурангзеба, так как боялась, что его вмешательство в конечном итоге погубит Ладли. Если б отец просто убил Аурангзеба, проблема была бы решена, но он никогда не приговорил бы к смерти собственного сына.

Мне пришлось рассчитывать только на себя. И хотя я, как обычно, работала рядом с Исой на строительстве Тадж-Махала, мои мысли были далеко от стройки. Я шепнула возлюбленному о своих затруднениях, и он кое-что посоветовал, но его совет был такой же никчемный, как и мои представления о сооружении минаретов. Иса тревожился, что было ему не свойственно, и я заверила его, что Аурангзеб никогда не отдаст приказ убить меня по той самой причине, которую назвала Ладли. Но Иса был полон решимости защитить меня. Это еще больше укрепило мою любовь, потому что в его глазах я видела, что без меня он не мыслит жизни. Он сказал, что очень хочет еще раз съездить на постоялый двор, где мы были в прошлый раз, и я поклялась, что организую свидание сразу же, как только улажу свои дела.

В кои-то веки Иса занимал лишь малую часть моего сознания. Я думала об Аурангзебе и молила Аллаха о том, чтобы он подсказал мне решение. И вот после долгих размышлений я наконец-то нашла выход. Это был опасный план, и для его осуществления мне требовалась помощь врача, который присутствовал при последних родах мамы, когда она умерла. И я, облачившись в потрепанный халат и спрятав лицо под плотным покрывалом, чтобы меня не узнали на улице, первым делом направилась к нему. Горбясь, будто старуха, я проковыляла к двери его дома, сложенного из глины и кирпича. Войдя в дом, я плотно задвинула шторы и открыла свое лицо. Его глаза округлились от удивления.

– Как вы поживаете? – учтиво осведомилась я.

– Прости, дитя, что так вышло с твоей мамой.

– Не надо, прошу вас. – Каждый раз, когда я встречала его на улице или на базаре, он извинялся за то, что не сумел спасти маму. – Вы сделали все, что могли. Абсолютно все.

– Она была прекрасная женщина.

– Да, да, – подтвердила я, представляя ее лицо. – Она всегда благоволила к вам, всегда хотела, чтобы вы были рядом с ней. – Старый врач попытался улыбнуться, и я увидела, что у него во рту остались только два передних зуба. На улице завыла собака. – Отцу вы тоже нужны. Он глубоко уважает вас, – добавила я и спросила, желая увидеть реакцию старого врача: – Вы ему так же верны?

Старик искренне оскорбился:

– Конечно! Разве я дал повод сомневаться в моей преданности?

– Вы верите, что я действую в его интересах? Сделаете так, как я скажу?

Врач кивнул. На его голове был тяжелый с виду тюрбан, и я даже засомневалась, что он сумеет вновь поднять голову.

– Зря ты задаешь мне такие вопросы, госпожа. Если ты велишь, я руку себе отрежу.

– Рука вам еще понадобится. Но я не приказываю, а прошу об одолжении.

– Что я должен сделать?

– Сегодня ночью моему дорогому брату Даре станет очень плохо. Эта болезнь – ради его же блага и во благо империи.

– Но только Аллах может предсказать...

– Ему подадут несвежее мясо, почти сырое. Содержащийся в мясе яд вызовет у него отравление, сильное отравление. Но он не умрет. – Я взглянула на врача, надеясь, что он подтвердит мои слова. Старик неспешно кивнул. – Когда вас позовут к нему, внимательно осмотрите его и скажите, что у него, возможно, малярия или лихорадка. Добавьте, что он либо поправится через неделю, либо завтра умрет. – Я приблизилась к врачу. – Понимаете, нужно, чтобы он несколько дней пролежал в постели. Если недомогание будет не очень сильным и он завтра попытается встать, дайте ему какое-нибудь слабительное. И как следует напугайте.

– Но... – Врач осекся, вероятно решив, что лучше не задавать лишних вопросов. – Я могу выполнить твою просьбу, – наконец произнес он. – Хотя все это мне не нравится.

– Знайте, что, сделав так, как я прошу, вы спасете ему жизнь. Если же завтра он будет здоров, то наверняка погибнет.

– Тогда я постараюсь его защитить.

Я сунула руку под халат и вынула шарф из пашмины, настолько тонкий, что его можно было бы протянуть через кольцо.

– Для вашей возлюбленной, – сказала я, зная, что денег старик не возьмет, но не устоит перед соблазном угодить своей любовнице. Увы, его жена умерла несколько лет назад.

– Но я слишком стар, чтобы...

– Мне известны многие секреты, – подтрунивающим тоном произнесла я, пытаясь поднять настроение и ему, и себе. – Ей подарок понравится.

Старик поклонился, с любовью глядя на меня, ведь это он помог мне появиться на свет.

– Ты привносишь радость в мое старческое существование, – сказал он.

– Нет, это ваша возлюбленная скрашивает вашу старость, а не я.

– Она...

– Ей повезло, – сказала я. – И мне тоже повезет, если Аллах смилостивится и пошлет мне дитя, а вы окажетесь рядом.

– Почту за честь, моя госпожа.

– Это вы окажете мне уважение, – возразила я, беря его мягкие руки в свои ладони. – До свидания. И прошу вас, никому ни слова.

– Сам Аллах не смог бы выведать у меня этот секрет.

Я подмигнула старику и опустила на лицо покрывало. Выйдя из дома врача, я поспешила на узкую улочку, где сняла с себя старый халат и плотное покрывало, оставшись в своей настоящей одежде. Потом оседлала одного из жеребцов отца и поехала искать Низама. Его я нашла на строительстве Тадж-Махала. Он руководил группой рабочих, устанавливавших на место каменную плиту. Низам был одет, как и все остальные рабочие, в хлопчатобумажную рубаху и укороченные штаны. Руки у него были в крови, но сам он, судя по выражению лица, был спокоен.

Кивком велев ему следовать за мной, я привязала лошадь к лесам и зашагала в безлюдную часть сада. У мраморного бассейна, в котором плавали яркие рыбы, мы остановились, и я, не сообщая ему о плане Аурангзеба, сказала, что он должен сделать. Мне требовалась помощь Низама, поскольку он каждый вечер снимал пробу с наших блюд, проверяя, не отравлена ли еда. Мы ели со специальных фарфоровых тарелок, которые трескались, если на них попадал яд, но все равно полагаться на посуду было нельзя, и потому Низам пробовал каждое блюдо, что нам подавали. Сам он никогда не стряпал, но много времени проводил на кухне, наблюдая за тем, как готовят наш ужин. Я сказала своему другу, что он должен незаметно подложить в тарелку Дары несвежее мясо и обильно сдобрить его специями. Низам, как всегда, тихо обрадовался, что я обратилась к нему за помощью. Я подчеркнула, что это вопрос жизни и смерти, и поняла, что он будет тщательно охранять мою тайну.

Делая вид, будто отдаю распоряжения, я указала пальцем на разные объекты Тадж-Махала и затем отправилась в гарем. В его стенах я не была уже несколько недель, но теперь, когда мой план был обдуман и я приступила к его осуществлению, у меня вдруг возникла острая потребность отдохнуть. В гареме, казалось, ничего не изменилось, хотя женщины, которые всегда там окружали меня, постарели и потучнели. Как они могут, недоумевала я, изо дня в день сидеть здесь и сплетничать, ничем больше не занимаясь? Я поприветствовала этих женщин с притворной почтительностью. Они мало что делали, чтобы помочь себе подобным. Их языки говорили, что они очень по мне соскучились, но в глазах отражались зависть и раздражение.

Я легла на толстое одеяло и попыталась заснуть. В гареме слышались привычные звуки: дети играли на музыкальных инструментах, птицы щебетали, женщины болтали и смеялись. Воздух был насыщен ароматом благовоний, а также запахами опиума и мускуса. Хорошо, что здесь нет мужчин, сказала я себе. Возможно, я слишком строго судила этих женщин, ведь будь гарем единственным местом, где я могла бы укрыться от своего мужа, я приходила бы сюда каждое утро. У большинства обитательниц гарема не было мужей, от которых им хотелось бы сбежать, но, судя по их виду, они были вполне счастливы без мужчин.

Засыпая, я думала, все ли я сделала для осуществления своего плана. Да, заключила я, хотя конечно же это был опасный замысел. Дара, да поможет мне Аллах, мог заболеть сильнее, чем я того хотела. Или Аурангзеб мог каким-нибудь образом узнать правду. Мне предстояло искусно играть свою роль, так как все зависело от меня.

Выспавшись, я пошла в другую часть гарема, чтобы поужинать на просторном дворе вместе с отцом, Дарой и Аурангзебом. После смерти мамы мы редко за ужином смотрели представления, но сегодня вечером отец распорядился, чтобы нас развлекали танцовщицы. Едва мы устроились на кашемировом ковре, перед нами в танце закружились девушки. Как всегда, тела их прикрывал прозрачный шелк. К лодыжкам у них были привязаны колокольчики, ритмично позванивавшие в такт их плавным движениям.

Обычно умиротворяющий танец девушек доставлял мне наслаждение, но сегодня меня занимали тревожные мысли. Разговор зашел о мирном договоре с персами, и я попыталась дать совет. Аурангзеб, естественно, поднял меня на смех, и это меня обрадовало: значит, он ни о чем не подозревает. Я могла только догадываться, почему мой брат ратует за войну, но мне было совершенно ясно, что он из тех, кто жаждет крови.

Аурангзеб и Дара имели одинаковое телосложение, но выглядели совершенно по-разному. У Дары лицо было круглое, как спелый арбуз, у Аурангзеба – худощавое и жесткое. В отличие от отца и Дары, Аурангзеб отращивал только усы, и шрам на его подбородке сразу бросался в глаза. Одет он был довольно просто: белая туника, черный кушак, красный тюрбан. К кушаку был прикреплен кривой меч в потертых кожаных ножнах. Украшений Аурангзеб не носил, хотя вельможи всех мастей обычно увешивали себя драгоценностями. Разговаривая, он менял позы, но делал это настолько незаметно, что мне казалось, будто он сидит неподвижно.

Аурангзеб расположился между отцом и Дарой. Отец был в длинном желто-зеленом халате, Дара – в черном халате. На халате отца были вышиты слоны, на халате Дары – кипарисы. У каждого на шее, согласно тогдашней моде, висело длинное жемчужное ожерелье. Тюрбан отца украшал рубин размером с грецкий орех в золотой оправе. Рукоятка меча Дары была усыпана изумрудами. Очевидно, меч доставлял ему неудобство, потому что он часто его поправлял. Подозреваю, что его клинок ни разу не был обагрен кровью.

Я привыкла носить множество драгоценностей, но с некоторых пор надевала все меньше и меньше украшений. Они мешали мне, когда я работала на строительстве Тадж-Махала, да и рабочие, ни разу не державшие в руках дорогих самоцветов, смотрели на меня с неодобрением. А когда я стала одеваться просто, они вскоре прониклись ко мне симпатией.

Аурангзеб, отказавшись от чаши вина, предложенного отцом, прочитал мои мысли:

– Похоронила все свое золото, сестра? – Я хотела было ответить, но он жестом призвал меня к молчанию. – Священное писание гласит: «Поистине, Аллах не любит всякого изменника, неверного»[23]23
  Коран, сура 22 (39). Перевод И. Ю. Крачковского.


[Закрыть].

Дара поспешил встать на мою защиту:

– В Коране о многом говорится. Например, там есть такие строки: «Видал ли ты того, кто ложью считает религию? Это ведь тот, кто отгоняет сироту и не побуждает накормить бедного. Горе же молящимся, которые о молитве своей небрегут»[24]24
  Коран, сура 107 (1 – 5). Перевод И. Ю. Крачковского.


[Закрыть].

Аурангзеб стиснул зубы. Ярый приверженец ислама, он, как и все подобные ревнители веры, считал Коран исключительно своим орудием.

– Попридержи язык, – предупредил он.

Отец, видя, что его сыновья готовы вцепиться друг другу в глотки, кашлянул:

– Мы все хорошо знаем Коран. Если хотите цитировать священную книгу, встаньте и повернитесь лицом в сторону Мекки. – Дара и Аурангзеб промолчали, оставшись на своих местах. Отец взмахом руки положил конец спору и обратился ко мне: – Как продвигается строительство, Джаханара?

Я потягивала вино, облизывая губы, чтобы Аурангзеб думал, будто я наслаждаюсь запретным напитком.

– Мы закончили...

– Наши деньги, – перебил меня Аурангзеб, – следует тратить на борьбу с персами, деканцами, раджпутами и христианами, а не на строительство мавзолеев.

– Деньги не сырое яйцо, – раздраженно возразил ему отец. – Деньги можно поделить на несколько частей. И потом, разве ты против того, чтобы твоя мать покоилась в достойной усыпальнице?

Аурангзеб в порыве гнева мог бы скормить ее труп собакам, но сейчас ответил:

– Вовсе нет. Но ваш архитектор слишком тщеславен.

– Слишком тщеславен? Разве Аллах был слишком тщеславен, когда создавал Хиндустан?

– Как ты можешь равнять этого глупца с Аллахом?! – Аурангзеб был фанатично предан исламу, и я опасалась, что из-за реплики отца он может воспылать ненавистью к Исе. – Зодчий он хороший, но, поверь мне, отец, он почти ничем отличается от простых смертных. Только создает видимость, будто делает все сам, а в действительности львиную долю его работы выполняют бригадиры.

– Неужели?

– Он умен, но ленив, – заявил Аурангзеб.

Я с испугом подумала, что в один прекрасный день он назовет Тадж-Махал самой большой ошибкой отца. Аурангзеб добавил:

– Хуже того, у него отсутствует воображение. Начисто.

Я прикусила язык. Если уж у Исы нет воображения, значит, сам Аурангзеб слеп, глух и нем.

– Воображение художника, – возразил Дара, – нельзя сравнивать с воображением воина. По-твоему, нужно иметь большое воображение, чтобы убивать, насиловать и грабить?

– Ты меня утомляешь, – заявил Аурангзеб. – Вечно ноешь.

Отец хотел вмешаться, но тут появился Низам. Следом за ним шел длинноногий слуга. Каждый из них нес по два серебряных подноса. После того как еще один слуга застелил ковер чистой скатертью, Низам поставил поднос перед отцом, потом – перед Дарой. Высокий слуга подал ужин Аурангзебу. Мне последней слуга принес еду, поставив передо мной самый маленький поднос. Перед тем как мы приступили к трапезе, Аурангзеб прочел короткую молитву, прося у Аллаха силы.

Нам принесли раан – ногу ягненка, приготовленную в кислом молоке с чили, кокосовым молоком, имбирем и корицей, на гарнир – ломтики огурца и тыквенное пюре со сливочным маслом. Отец поблагодарил Низама. Тот поклонился и отошел в сторону. На мой вкус мясо было острее, чем обычно, но вслух никто этого не отметил. По моему настоянию Даре приготовили мясо двухдневной давности, однако на вид оно было нормальным.

– Выезжаем рано, – сказал Аурангзеб. Он обращался к Даре, но не смотрел на него. – Можешь встать как солдат – до рассвета?

– Петухи встают рано, но разве есть более глупая птица?

Мои братья постоянно пререкались, и отец не придал значения их разговору. Я же слушала внимательно.

– Дорога дальняя, – предупредил Аурангзеб. – Поедем быстро. Поэтам за нами не угнаться.

Дара, наивный, как девственница, трусом не был. И физически он был силен.

– Не волнуйся, я не отстану, – сказал он, отворачиваясь от Аурангзеба.

Дальше мы ужинали в молчании. Подозреваю, отец предпочел бы поужинать со мной наедине, как зачастую и бывало. В такие вечера мы говорили о Тадж-Махале, вспоминали маму. Сегодня из-за препирательств Дары и Аурангзеба атмосфера за ужином была слишком напряженная.

После того как слуги принесли десерт и удалились, отец обратил взгляд на моих братьев.

– Сыны мои, мангуст и кобра в одной клетке, хоть раз забудьте про свои разногласия, ведь вы едете вместе. Персы хотят мира, и они получат мир. Но только, Аурангзеб, если ты будешь вести переговоры в духе доброй воли. А ты, Дара, повинуйся младшему брату в том, что касается военных вопросов.