Текст книги "Под мраморным небом"

Сознание у меня было удивительно ясное. Вопросы возникали сами собой. Как нам удалось создать такой памятник, слишком прекрасный для этого мира? И почему нам, простым смертным, вообще дозволено смотреть на такое величие? Ведь это творение достойно только Господа. Лишь он вправе ходить в его стенах, он один вправе созерцать его великолепие. Кто мы такие? Просто животные! А разве свиньи и быки бродят по нашим роскошным дворцам?

Наступила ночь, началось празднование. На подготовку пиршества времени было мало, и большинство людей остались без еды и питья. Зато небо расцвечивали китайские шутихи, и наши музыканты играли на ситарах до онемения пальцев. Мужчины плясали шумными толпами. Персидские военачальники и их жены, глядя на танцующих, улыбались и даже хлопали в ладоши. Те счастливчики, у которых было вино, до дна осушили свои бутыли.

Наконец Иса нашел меня. Арджуманд все еще сидела у него на плечах. Он передал ее отцу. Тот уже опять был в тунике. Мне хотелось кинуться к Исе в объятия, но я лишь поздравила его кивком. Он подмигнул мне, и мы одновременно рассмеялись.

На небе засияла полная луна, и фейерверки пускать перестали. Ночь выдалась ясная, луна озаряла Тадж-Махал. Огромное сооружение, казалось, притягивает свет, делает его ярче. Тысячи факелов погасли, смех стих. Время от времени раздавался трубный рев слона, но больше ничто не нарушало тишины. Восторг сменился благоговением, благоговение – глубоким почтением. Люди сидели на земле и, словно завороженные, смотрели, как сияет Тадж-Махал – отшлифованный, гладкий, словно высеченный из цельного куска слоновой кости.

Отец, ведя себя так, будто он открыл новый мир, зашагал к центральной арке. Люди расступались перед ним. Я следовала за ним, держа Арджуманд за руку. За нами шли Иса и Дара. Те, кто были в мавзолее, должно быть, почувствовали, что император хочет побыть наедине с супругой, и, едва мы вошли в усыпальницу, покинули ее мерцающие стены. Сердцем Тадж-Махала был погребальный зал, при виде которого захватывало дух. Зал имел форму восьмиугольника. Входами в него служили восемь арочных проемов. Если бы двенадцать мужчин встали на плечи один другому, только тогда самый верхний из них смог бы дотянуться до свода. Здесь должен бы царить мрак, но мрамор светился, словно был прозрачный. Казалось, каждая арка и стена подсвечены изнутри. Мы будто стояли под белым мраморным небом.

В центре зала находилась мамина гробница; она оставалась пустой. Мама была похоронена в подземном склепе под залом. Ее надгробие, прямоугольную плиту из белого мрамора, украшали инкрустированные драгоценными камнями цветы неописуемой красоты, чудеснее каких я еще не видела. Гирлянды из тюльпанов и фуксий, отличающиеся невероятным богатством деталей, будут вечно цвести здесь.

Отец опустился на колени перед надгробием, поцеловал его и начал молиться. Звуки отражались от стен, и имя Аллаха витало вокруг нас, будто некий призрак. Арджуманд быстро устала, но тем не менее, из уважения ко всем нам, тоже поклонилась перед надгробием и, повернувшись в сторону Мекки, прочитала молитву. Мы немного постояли поодаль.

Наконец отец повернулся к нам и вежливо попросил нас покинуть зал. Дара улыбнулся мне и исчез в толпе. Я с Исой и Арджуманд стала пробираться сквозь толпы окружавших мавзолей покрытых пылью людей с растрепанными волосами. Мы прошли в вытоптанный сад и побрели под сенью пальм и кипарисов. Время от времени пение сверчков заглушало уханье совы. Иса нашел укромный уголок, и мы устало опустились на траву. Арджуманд легла, склонив голову мне на колени.

– Спокойной ночи, мама, – пробормотала она.

– Ты увидишь нас во сне? – спросила я.

– Постараюсь.

Меня переполняла любовь к дочери. Я погладила ее по волосам. Мне хотелось, чтобы Иса взял ее на руки, но это было небезопасно, поскольку мы не укрылись от посторонних глаз. Он сидел на почтительном расстоянии от меня, и я была вынуждена целовать его глазами. Для многих мужчин это стало бы тяжким испытанием, но Иса лишь улыбался. Мы смотрели друг на друга, смотрели на Тадж-Махал.

Когда Арджуманд заснула, я осторожно опустила ее голову на траву и отступила от нее, сделав несколько шагов.

– Мавзолей построен. Что теперь будешь делать? – тихо спросила я Ису.

– Здесь еще работы на много лет. – Он пожал плечами, словно ему было все равно. Когда он вновь заговорил, голос у него был приглушенный, напоминал уханье совы. – Помнишь, Ласточка, ту первую ночь здесь?

– Ты был так взволнован.

– Да. Но даже тогда... даже тогда я уже любил тебя. – Он дотянулся до сорванной розы, лежавшей под кустом. – Я бы все это отдал ради тебя, – тихо проговорил он, глядя на Тадж-Махал.

Мимо прошли два возбужденных европейца. Мы притихли. Мне хотелось дотронуться до Исы, но я бросила уголек этого желания в холодную воду.

– Как же случилось, Иса, что мы нашли друг друга?

– Аллах был милостив к нам.

– Это воля Аллаха или простое везение?

Он задумался, медленно поворачивая в руках розу, вдыхая аромат цветка.

– Это больше, чем везение, – отвечал он. – Повезти может в азартной игре, но нас свело вместе нечто... безгранично более серьезное.

– Что?

– Думаю, истина.

– Истина?

– Разве мы не правдивы сами с собой, друг с другом, когда мы вместе?

В небо опять взлетели шутихи. Народ продолжал праздновать. По реке поплыли плоты, на которых горели костры, тысячи плотов, и вскоре вся Ямуна была в огнях. Плоты несло на юг, течение разносило их в разные стороны.

– Тебя печалит, Иса, что я не родила тебе сына?

Мой вопрос его удивил.

– Арджуманд – бесценное сокровище. Она и ты это все, что мне нужно.

– Но разве тебе не больно от того, что ты не можешь на людях назвать ее своей дочерью?

Он помрачнел, и я поняла, что его это мучит.

– Больно, – тихо признался он. – У меня сердце кровью обливается из-за того, что я не могу обнять ее. И тебя.

Я посмотрела на нашу дочь. Лицо у нее было узкое, как у Исы, а глаза круглые, мои.

– Наверно, нам нужно просто уехать. У нас достаточно денег и драгоценностей, до конца жизни хватит. Уедем и не вернемся.

Он все-таки протянул ко мне руку, несмотря на риск, и коснулся моих губ. Пальцы у него были шершавые, жесткие, но успокаивающе теплые.

– Когда-нибудь, Джаханара, мы так и сделаем. Отправимся в дальние уголки империи. Может, даже посетим Европу, где, как я слышал, строят прекрасные соборы. Потом, когда волосы наши поседеют, а кости начнут ныть от усталости, купим скромный домик на берегу моря. Будем рыбачить, рисовать и стареть вместе.

При этой мысли мои глаза наполнились слезами, я опять поцеловала его пальцы:

– Обещай мне, Иса. Обещай, что так и будет.

– Обещаю, Ласточка, обещаю, – сказал он. Уже начинало светать. – Все будет хорошо.

Но в последующие годы хорошего будет мало.

Будет много ужасного.

ГЛАВА 15
Руки Исы

Меньше года любовались мы Тадж-Махалом в мире и покое.

В следующий сезон дождей отец заболел. Лихорадка свалила его, он быстро худел, пока не превратился в обтянутый кожей скелет. Он настолько ослабел, что даже не держался на ногах. И целыми днями что-то бормотал в безумном бреду. Мы приглашали лучших врачей империи и платили золотом европейским докторам. Наши врачи поили его травами, с помощью промывания кишечника пытались очистить его организм. Португальцы регулярно пускали ему кровь. Но отец продолжал слабеть.

В это время Аурангзеб находился на севере, опять воевал с персами. Он объединил силы с другими моими братьями, Шахом и Мурадом, которых я не видела много лет. Втроем они командовали семидесятипятитысячной армией и вскоре оттеснили противника в горы, высившиеся вдоль нашей северной границы.

Но когда весть о болезни отца распространилась по империи, Аурангзеб позволил персам уйти. От одного из офицеров Шаха, гнавшего своего коня на юг без отдыха на протяжении многих дней, мы узнали, что Аурангзеб, узнав о болезни отца, атаковал армии своих братьев. Алчность, а также фанатичное желание посадить на трон правителя, презирающего индийцев, толкали в бой воинов Аурангзеба, большинство из которых были мусульмане. Армия Аурангзеба превосходила по численности армии моих братьев, и он напал неожиданно, смяв их ряды. Десять тысяч наших солдат погибли.

Шаху удалось бежать, хотя никто не мог бы поклясться, что он остался в живых. Мурад был казнен. По словам человека Шаха, который в бою потерял руку и теперь умирал, Аурангзеб двигался на юг, надеясь напасть на нас до того, как весть о его предательстве достигнет Красного форта. Этот офицер утверждал, что у нас на подготовку к обороне осталось меньше двух дней.

Мы собрались у постели отца. Его лицо было бледным, как слоновая кость, пряди его серо-седых волос, которые начали выпадать, разметались на подушке. Сорочка на нем была свежая, но он часто ходил под себя, и в комнате стоял неприятный запах, который не заглушали даже благовония. Сейчас император едва ли мог мыслить здраво, и врачи советовали не беспокоить его. Но нам отчаянно требовался его совет. Я опустилась на колени возле него, Дара и Низам стояли рядом. Низам бежал на юг сразу же, как стали ясны планы Аурангзеба, и прибыл почти следом за офицером из армии Шаха. Раба никогда не пригласили бы на семейный совет, но отец знал, что Низам пошел служить в армию Аурангзеба, чтобы изучить его тактику. И мой друг в армии Аурангзеба проявил себя с лучшей стороны, постепенно завоевав репутацию человека, с которым следует считаться. За пять долгих лет сражений он получил даже воинское звание, хотя и скромное.

– Сколько... у нас людей? – спросил отец едва слышно. Глаза его были закрыты.

Дара переступил с ноги на ногу:

– Меньше, чем требуется.

– Я не то спросил.

– У Аурангзеба наши лучшие войска, отец, более шестидесяти пяти тысяч воинов. В нашем распоряжении всего шестьдесят тысяч. Но здесь, в крепости, нам, вероятно, удалось бы...

Отец слабо махнул рукой, не дав ему договорить:

– Здесь мы... не сумеем победить. Верно, Низам?

Мой друг с шумом выступил вперед, так как железная кольчуга покрывала его торс. На голове у него был шлем с зубцами, на боку – кривой меч, на спине – щит. На ремне – колчан со стрелами, на плече висел зачехленный лук. Как кроткий, мягкий юноша, с которым я росла в гареме, недоумевала я, превратился в такого грозного воина?

– Да, мой повелитель, – тихо ответил Низам и неспешно продолжал: – Если Аурангзеб возьмет нас здесь в кольцо, мы уже не прорвемся. Его силы будут расти, наши – слабеть.

– Сколько у него слонов?

– Мы думаем, около полутора тысяч, – ответил Дара с тревогой в голосе, потому что это была большая цифра.

– Да придаст Аллах нам силы, – пробормотал отец.

– У него больше людей, пушек и слонов, чем у нас, – добавил Дара. – И его солдаты закалены в боях.

Я отерла капли пота с морщинистого лба отца. Весь минувший день я пыталась придумать ответный ход, который принес бы нам победу. И нашла такой ход, но за победу пришлось бы заплатить высокую цену. Сейчас я наконец решилась подать голос:

– Отец, а что если прибегнуть к помощи деканцев?

– Деканцев? – повторил он внезапно окрепшим голосом. – С какой стати им становиться под наши знамена?

– Если они будут сражаться за нас и мы победим, мы могли бы даровать им независимость.

Отец закашлялся, сотрясаясь всем телом. Когда наконец приступ кашля утих, он сплюнул в тряпку, которую я держала.

– Дельная... дельная мысль, дитя мое. Но у нас нет времени. Нужны недели, чтобы заключить такой договор.

– Разве в Красном форте мы не сможем продержаться несколько недель? Будем противостоять осаде Аурангзеба, а когда деканцы прибудут, атакуем его с обеих сторон.

– А Аурангзеб, да простит Аллах его... – Отец умолк, и мне показалось, что он сейчас расплачется. – Аурангзеб опустошит Агру... если мы останемся здесь. Уничтожит все, что мы построили. Начиная с Тадж-Махала.

При этой мысли я содрогнулась. Но отец был прав.

– Что же делать?

– Атаковать, моя госпожа, – предложил Низам.

Дара крякнул от неожиданности:

– Как и где?

– За пределами Агры, мой господин. В том месте, какое мы сами выберем. – Низам потер свои крупные ладони, замолчав. Лицо его покрывала испарина; чувствовалось, что он встревожен. – Аурангзеб знает, какими силами мы располагаем, – наконец продолжил он. – Так что обмануть его будет трудно. Но, может быть, все-таки воспользоваться идеей моей госпожи?

– Призвать деканцев? – уточнил отец.

Звякнув доспехами, Низам перенес вес тела с одной ноги на другую и спросил:

– Вы позволите мне высказаться, мой повелитель?

Отец кивнул, но Низам почему-то колебался.

– Скажем, мой повелитель, – тихо заговорил он, – мы пустим слух, что мы отправились к ним за помощью. И если б мы на самом деле так поступили, вы послали бы к ним несколько человек?

– Нет.

– Вы послали бы сильное войско, мой повелитель, такое, которое благополучно вернулось бы назад. Это были бы наши самые быстрые воины. Наша конница. – Низам опять замолчал, ожидая одобрения.

– Продолжай.

– Если б завтра на юг мы послали нашу конницу, мой повелитель, скажем двадцать тысяч человек, они быстро проскакали бы какое-то расстояние, а потом свернули на северо-запад и обошли бы сзади приближающуюся армию Аурангзеба. Основные силы нашей армии ждали бы его на выбранном нами месте – например, на высоком холме. Мы смогли бы защищать свои позиции с помощью пушек и тысячи боевых слонов. Аурангзеб, жаждущий быстрой победы, решит, что у нас нет кавалерии, и атакует наши позиции. Его тыл...

– Будет неприкрыт, – закончил за Низама отец, приподнимаясь с подушек.

– Да, мой повелитель. Наша конница, услышав пушечные выстрелы, налетела бы с севера и атаковала его армию с тыла. Они уничтожили бы его нацеленные вперед пушки и большую часть его пехоты.

– Опасный план, – вставил замечание Дара. – Ведь если Аурангзеб атакует наши силы по отдельности, они будут полностью уничтожены.

Низам кивнул:

– Безусловно, риск есть, мой господин.

– Но рискнуть стоит, – заключил отец. Стиснув зубы, он поднял руку, указав на моего друга: – Ты... ты поведешь нашу кавалерию.

– Я? – с изумлением произнес Низам, который не посмел бы даже мечтать о такой чести.

Отец поморщился:

– Я мог бы поручить это кому-то из более опытных военачальников. Но в этих стенах... слишком много предателей. Откуда мне знать, кто из офицеров – мои гепарды, а кто – скорпионы Аурангзеба? – Мы молчали, и отец сбивчиво продолжал: – Сегодня вечером принеси мне свой план. Какую возвышенность... будет оборонять Дара? И как... – Голос отца замер; казалось, он на мгновение заснул. – Приходите вечером... оба... – после паузы закончил он.

Низам низко поклонился императору. Мой друг всегда выделялся высоким ростом, но мне показалось, что он стал еще выше, когда направился вслед за Дарой к выходу из комнаты.

Отец, я знала, хотел, чтобы я побыла с ним. Я смочила в воде чистую салфетку и опять отерла ему лоб.

– Ты умница, Джаханара, что послала его... в армию Аурангзеба.

– Это Низам умница, а не я, – возразила я и предложила отцу глотнуть воды, но он отказался. – Когда все кончится, – сказала я, – и если мы победим, ты пожалуешь ему надел земли у реки?

– Я щедро награжу его, дитя мое. – Я поблагодарила отца, и он кивком попросил, чтобы я взяла его за руку. Когда я выполнила его просьбу, он спросил: – А ты... чего хотела бы ты?

– Чтобы ты выздоровел, – ответила я, поглаживая его унизанные кольцами пальцы.

– Мысли шире, – прошептал отец. – Думаешь, Аллах сумел бы сотворить такое чудо, если бы мыслил мелко?

– Ты знаешь, чего я хочу, отец.

Он закашлялся. Я держала его за руку, пока он сильно трясся всем существом. Мне было горько из-за того, что я никак не могу облегчить его боль.

– Может быть, – задыхаясь, сказал он, – если нам... будет дарована победа, я пошлю тебя в какую-нибудь далекую провинцию. Мне нужен умный политик в Варанаси[25]25
  Варанаси – главный город одноименной области в Северо-Западной Индии, расположен на левом берегу Ганга. Для индусов имеет такое же значение, как Ватикан для католиков. Самый священный город индуизма и средоточие браминской учености.


[Закрыть]. Если ты отправишься туда, вместе с Арджуманд, твоя тень... твоя тень могла бы последовать за тобой.

– Моя тень?

– Разве Иса не твоя тень? Разве вы не живете с ним как одно существо?

– Иногда.

– Мы с твоей матерью... говорили друг с другом, не разговаривая, любили друг друга, не соприкасаясь. – Он застонал, и я опять отерла пот с его лица. – Она была моей... нет, я был ее тенью.

Несмотря на свой страх за отца и тревогу перед предстоящей битвой, я попыталась улыбнуться:

– Да, отец, ты был ее тенью. По-другому не было никогда.

– Никогда?

– Поправляйся, отец, – сказала я, поднимаясь с колен. – Нам еще многое надо обсудить.

– Правда... никогда?

Я улыбнулась, поцеловала его в лоб на прощание. Близилось время обеда, и я направилась на императорскую кухню. С тех пор как в ее стенах работала Ладли, прошло много лет, но я по привычке стала искать подругу глазами. Когда я вошла в теплое помещение кухни, перепачканные пряностями слуги стали предлагать мне лакомства. Я наполнила едой корзину, так как хотела зайти в гарем и пообедать там с Арджуманд. Моя девочка подросла и теперь уже занималась. Собираясь покинуть кухню, я остановилась, заметив, что женщина, которую я знала с детства, кладет мне в корзину горелый наан. Я хотела спросить, зачем она дает мне испорченный хлеб, а потом увидела, что в наан втиснут свернутый клочок бумаги.

У меня сердце подпрыгнуло в груди. Я поблагодарила женщину и вышла на улицу. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я развернула записку. В ней говорилось: «Я нахожусь рядом с твоей мамой». Догадавшись, что, вероятно, у Ладли для меня есть новости, я нашла лошадь и погнала ее к Тадж-Махалу. В кои-то веки при виде мавзолея я не остановилась, очарованная красотой. Отказываясь замечать величие строения, я спешилась и, надеясь избежать встречи с Исой, зашагала к подземному коридору. Вскоре этот коридор будет замурован навечно, но сегодня туда еще вела потайная дверь. Я быстро отперла ее, так как всегда носила с собой ключи, которые могли вдруг мне понадобиться. Оставив дверь приоткрытой, я вошла в коридор. Вскоре в проем скользнула одетая как персиянка женщина, лицо которой скрывало покрывало. В Агре многие женщины так одевались, желая остаться неузнанными, и Ладли могла не опасаться, что своим нарядом привлечет к себе внимание. Я закрыла дверь и задвинула засов. Не разговаривая, мы зашагали по коридору, дошли до следующего помещения, вошли туда и закрылись.

Ладли сбросила с себя покрывало и крепко обняла меня.

– Он собирается тебя убить! – с волнением сказала она. – Совсем скоро. И...

– Не так быстро, подружка, – перебила я Ладли. У меня сдавило грудь, я задыхалась. – Аурангзеб...

– Послал кого-то. Наверно, своего полоумного помощника. Чтобы тот сначала надругался над тобой, а потом убил!

– Разве просто убить меня... ему мало?

Ладли стиснула мою руку:

– Пусть бы Шива кастрировал его скорее, чем я... Он хочет, чтобы ты помучилась. Требует, чтобы в доказательство ему принесли твои уши!

Я непроизвольно схватилась за уши. Ноги у меня задрожали, я покачнулась, прислонилась к пыльной стене.

– Но я же спасла ему жизнь, – слабым голосом произнесла я.

– Лживый потаскун отрицает это! Говорит, это ты подбросила ему кобру!

Ущипнув себя за ноги, я постаралась мыслить ясно:

– Когда, Ладли? Когда это произойдет?

– Скоро! Думаю, сегодня вечером. Забирай Арджуманд и...

– Арджуманд?

– По-твоему, ей ничего не грозит, сестренка?

– Мне надо идти к ней. Я должна ее защитить.

– Так иди.

Усилием воли я уняла дрожь в ногах и посмотрела в упор на Ладли:

– Какой счастье, что у меня есть ты!

– Ступай, Джаханара!

Инстинкт требовал, чтобы я бежала, но я медлила.

– Почему ты не с ним?

– Многих из нас он послал вперед шпионить! Сам он тоже скоро будет здесь, меньше чем через день!

Мысли по-прежнему путались у меня в голове, и я опять ущипнула себя.

– Тогда дай ему кое-что. Скажи... нет, пошли к нему гонца с запиской... с запиской, в которой будет сообщаться, что мы не будем оборонять Красный форт, а атакуем Аурангзеба с севера. Скажи, ходят слухи, что наша кавалерия направляется на юг, чтобы заручиться поддержкой деканцев.

– Это правда?

– Нет. Но шпионы Аурангзеба подумают, что это так. И он решит, что мы слабее, чем есть на самом деле.

Ладли стиснула меня в своих объятиях:

– Прячься, Джаханара. Он тебя ненавидит. Безумно.

Мне вдруг захотелось расплакаться у нее на плече, я жалела, что нельзя вернуть юные годы, когда мы шептались о парнях и о любви, а не о битвах и ненависти.

– Знаю, – с грустью сказала я. – Эта ненависть живет в нем давно. Но он и индийцев ненавидит не меньше. Так что будь осторожна, Ладли. Он может изменить свое отношение к тебе.

– В жизни еще не видела, чтоб поросенок бросался на тигра. Речи ее были смелыми, но лицо говорило о другом.

– Да защитит тебя Кришна, – сказала я, так как моя подруга испытывала преклонение перед индийским богом войны и любви. – Молись ему, Ладли. Нам нужна его помощь.

Мы расстались. Торопливо идя к своей лошади, я спрашивала себя, увидимся ли мы снова. Только если Аурангзеб будет убит, сможем мы с ней быть вместе. Увы, и зачем только я тогда струсила?! Пусть бы кобра обагрила свои клыки его кровью!

Войдя в гарем, я постаралась принять спокойный вид. Но когда не нашла там Арджуманд, моя тревога переросла в нечто более ужасное – в страх, льдом сковавший мое сердце. На подгибающихся ногах я выскочила из гарема и, сбросив сандалии, помчалась в комнату дочери в императорских покоях. Ступеньки лестниц мелькали под моими ногами, повороты коридоров оставались позади. Я распахнула дверь ее комнаты. Там было пусто.

– Арджуманд! – закричала я и, словно безумная, ринулась в свою комнату. С трудом нащупала дверную ручку, распахнула массивную тиковую дверь. Арджуманд резко развернулась при моем появлении. Шкаф, из которого потайной ход вел в подземный туннель, был открыт. На Арджуманд был мой самый красивый халат. Захлопнув дверь, я кинулась к дочери.

– Прости, мама, – опустив глаза, сказала она. – Я только хотела...

– Тсс! – Я быстро обняла дочь. Из моих глаз текли слезы. Девочка в замешательстве смотрела на меня. – Я не должна тебя потерять, – проговорила я. – Прошу Тебя, Аллах, умоляю, не дай этому случиться.

– Почему ты плачешь? – спросила Арджуманд.

Как бы я хотела, чтоб выражение невинности никогда не сходило с ее лица.

– Мы должны идти, – сказала я. Рядом, на моем рабочем столе, лежал инкрустированный драгоценными камнями кинжал. Схватив его, я направилась к выходу. – Держись рядом со мной, Арджуманд. – Я открыла дверь и вскрикнула от ужаса, увидев перед собой Балкхи. Злорадно ухмыляясь, он попытался схватить меня. Не колеблясь, не раздумывая, я полоснула его кинжалом по лицу и до кости рассекла ему щеку. Балкхи взвыл от боли, поднял руки к лицу. Я захлопнула дверь и заперла ее на засов.

– В шкаф, Арджуманд! – крикнула я. – Беги через шкаф!

Моя бесценная дочь редко не слушалась меня, и теперь повиновалась беспрекословно. Я схватила свечу, но потом швырнула ее в стену, сообразив, что в темноте Балкхи будет чувствовать себя неуютнее, чем я. Арджуманд уже стояла среди халатов.

– Куда идти? – жалобно спросила она.

– Вперед! Прямо и вниз по лестнице! Там будет темно, дитя, но ты иди вперед! Иди! – Мы торопливо пробрались сквозь одежду и ступили на лестницу. Я слышала, как Балкхи наваливается на дверь, которая стонала и трещала под его ударами. – Быстрей, Арджуманд!

Поначалу на лестницу еще проникал свет, но потом нас поглотила тьма. Путаясь в своих длинных халатах, мы в спешке спускались по винтовой лестнице. Где-то сзади раздался грохот, и Балкхи со звериным рыком ворвался в мою комнату. Скоро он нас нагонит. На последних ступеньках я споткнулась и упала, сильно ударившись плечом и выронив кинжал. От дикой боли у меня перехватило дыхание.

– Беги... вперед, дочка – задыхаясь, сказала я. – Но когда дойдешь до камня... не прикасайся к нему. Переступи через него. – Я стала искать кинжал, но, к своему огромному огорчению, не могла его найти.

– Пойдем, мама! Возьми меня за руку. Пожалуйста, возьми меня за руку!

Балкхи уже несся вниз по лестнице. Застонав, я неуверенно поднялась. В коридоре была беспросветная темнота. Я протянула руку и стала водить ею во мраке из стороны в сторону, пока не нащупала ладонь дочери.

– Следуй за мной, – сказала я, свободной рукой опираясь на стену. – И молчи. – В непроницаемом мраке мы быстро шли вперед. Не успели мы сделать и тридцати шагов, как позади нас раздался рев.

– Знаешь, что я с тобой сделаю? – диким голосом кричал Балкхи.

– Поспеши, – прошептала я, ведя за собой дочь. Она наступила на мой халат, и мы обе упали.

– Я отрежу твои...

– Беги! – пронзительно крикнула я, ненавидя его слова, желая спасти от них Арджуманд.

– И на твоих глазах...

– Беги, Арджуманд!

– ...твою дочь.

Голос нашего преследователя звучал все громче, я чувствовала, что Балкхи уже почти рядом со мной. Я бросилась бы на него, если б у меня был кинжал. Но оружия у меня не было, поэтому, не придумав ничего лучше, я стала звать Ису. Я звала и звала его, кричала, пока боль не пронзила мои колени, потому что я с разбегу налетела на каменную плиту. Инстинктивно я едва не согнулась, но потом, словно по волшебству, мое сознание прояснилось. Взвыв от напряжения, я схватила Арджуманд и, проявив недюжинную силу, какой, наверно, обладал Низам, перекинула дочь через камень. Она закричала, но я не слушала ее, потому что чувствовала, что Балкхи уже рядом.

Его пальцы вцепились в мой халат.

Я перепрыгнула через плиту, а Балкхи с шумом выдохнул, налетев на камень. От боли в коленях мне было трудно держаться на ногах, но я, прихрамывая, пошла прочь от ловушки. Всхлипывая, Арджуманд тянула меня вперед.

– Оставь меня! – крикнула я, но дочь продолжала тянуть меня.

– Кого сначала порезать, женщина? – прошипел Балкхи. – Тебя или мою игрушку?

Я услышала стук кремня, которым Балкхи высек искру, потом мелькнул огонек, и запылала ткань. Балкхи поджег свою рубашку, держа ее на изогнутом лезвии кинжала.

– Закрой глаза, Арджуманд, – велела я. Дочь не должна была видеть этого дьявола. Он был похож на чудовище; его окровавленное лицо, рассеченное моим кинжалом, было перекошено от ярости. Балкхи стоял по другую сторону каменной плиты, наверно, в десяти шагах от нас, не дальше. – Молись, дитя мое, – шепотом произнесла я.

– О чем? – ухмыльнулся он, двигаясь на нас, плечами касаясь стен. – О быстрой смерти...

– Молись, чтобы получилось, – сказала я.

Балкхи ступил на плиту. Остановился, глядя вниз. Его глаза вышли из орбит, рот открылся. Но было поздно. Гранитная плита провалилась, прошла сквозь пол, как иголка проходит через шелк. Коридор прогнулся, застонал. Откуда-то снизу донесся вопль Балкхи, на которого падали пол и потолок.

Я потащила Арджуманд прочь от воющего камня. Коридор, вновь погрузившийся во мрак, сотрясал грохот, от которого, как мне казалось, я могу навсегда потерять слух. Пыль забивалась мне в горло и легкие. Мы обе задыхались, может, умирали. Я чувствовала только боль и ужас.

Потом появился свет или сияние, о котором рассказывают христиане. Моргая, я увидела голову в тюрбане. Затем мелькнула тень, и рука, твердая, как камень, рука схватила мой халат и оттащила меня от провала. Это была та же рука, которая создала Тадж-Махал, та самая рука, которая с такой любовью ласкала мое тело.

Иса наконец-то пришел.

* * *

– НУ, ВСЕ, все, успокойся, Джаханара, – прошептал он, влажной тряпкой вытирая кровь с моих колен. Я поморщилась от жгучей боли и прижала к себе Арджуманд. Наша дочь, все еще плача и дрожа, сидела подле меня. Слава Аллаху, она не ушиблась, но я опасалась, что воспоминания о Балкхи будут преследовать ее всю жизнь.

– Его больше нет, Арджуманд, – тихо промолвила я. – Он никогда не вернется.

– Он хотел нас убить, – всхлипывая, проговорила она.

Я увидела, как потемнело лицо Исы, ощутила его тихую ярость.

– Да, дитя мое, – сказала я. – Но все, слава Аллаху, обошлось. Судьба нас сохранила.

– Ты уверена?

– Я горжусь тобой, – сказала я, крепче обнимая дочь. – Сегодня ты проявила чудеса храбрости.

– Нет, нет, нет.

– Именно так. Пусть он сильнее нас, но мы были отважнее. – Наша дочь, всхлипывая, трясла головой. Мне было больно видеть, как она страдает. Это было несправедливо, ведь жизнь длинная, и впереди Арджуманд ждало много горестей. Я всегда старалась оградить ее от той боли, что вытерпела сама. Увы, сегодня мне это не удалось. Отчаянно желая облегчить страдания дочери, я крепче прижала ее к себе. Как и Арджуманд, я вся трепетала. И плакала вместе с ней.

Иса обнимал нас. В глазах его тоже блестели слезы. Голова его под тюрбаном была наспех перевязана: при обрушении коридора камень пробил ему голову, и рана до сих пор кровоточила. Но он, казалось, не чувствовал боли и так долго не выпускал нас из своих объятий, что у меня онемели руки. Но его близость дарила ощущение тепла, надежности и безграничной любви.

Всю ночь мы как могли успокаивали Арджуманд. Нашептывали ей ободряющие слова. Говорили о будущем. И наконец, слава Аллаху, ее слезы высохли. Она успокаивалась, а я наблюдала за тем, как она ведет себя в объятиях Исы. Арджуманд льнула к нему, рассматривала ладонь его руки, которой он поглаживал ее руку. Видимо, наша дочь поняла, что слезы на его глазах появились от тревоги за нее. А я подумала, что никогда еще мужчина не лелеял Арджуманд так, как Иса. Конечно, мой отец тоже ее обнимал. Он обожал внучку, и его любовь была важна для нее, но то была не отцовская привязанность. Арджуманд чувствовала, что Иса любит ее всем сердцем.

Я высвободилась из объятий Исы, но Арджуманд по-прежнему льнула к нему. Сказать ли ей правду? – спрашивала я себя. Пора уже? Я понимала, что из-за этой новости Арджуманд придет в еще большее замешательство, но она так сильно нуждалась в Исе, что мне трудно было устоять перед искушением. В сущности, Арджуманд была уже в том возрасте, когда ей можно было доверить тайну. И я считала, что после того ужаса, который пережила наша дочь, она имела право знать правду.

Иса медленно кивнул мне, и остатки моих сомнений рассеялись.

– Арджуманд, – серьезным тоном произнесла я, – ты должна это знать. Я хочу открыть тебе секрет, который я долго хранила в тайне и который ты тоже не должна никому рассказывать.

– Секрет? – переспросила девочка. От того, что она долго плакала, голос у нее был немного сиплый.

Я поцеловала дочь в лоб. От нее пахло пылью и лавандовым маслом.

– Меня насильно, из политических соображений, выдали замуж за твоего... за Кхондамира. Я не любила его... никогда.

– Но это я знаю.

– Зато не знаешь, дитя мое, что я полюбила другого человека. Замечательного человека, который и есть...

– Твой настоящий отец, – докончил за меня Иса.