Текст книги "Под мраморным небом"

Отец дал братьям несколько советов относительно ведения переговоров, и те молча ушли. Я отметила, что тарелки того и другого пусты. Я уже хотела расспросить отца о том, как прошел его день, но он меня опередил.

– Не знаю, что с ними делать, дитя мое, – сказал отец со вздохом. – Боюсь, одними препирательствами они не ограничатся.

Я придвинулась ближе к нему, откинулась на валик, лежавший у края ковра:

– Но ведь ты не стар и здоров. Нам еще много лет не придется справляться с этой ситуацией.

– Если б Аллах был так милостив. Что делать отцу с такими сыновьями? – Он снял очки и, глотнув вина, тихо проговорил: – Я люблю Дару, но достаточно ли он силен, чтобы быть императором? Я всегда подразумевал, что он займет мое место, и готовил его к этому, но, возможно, я ошибался. Быть может, Аурангзеб, хоть... он меня и огорчает, оказался бы более сильным правителем. И поскольку враги напирают на нас со всех сторон, пожалуй, на троне должен быть воин, а не ученый.

Смутно сознавая, что девушки продолжают танцевать и колокольчики на их лодыжках звенят, я пыталась решить для себя, прав ли отец.

– А кого бы выбрала мама?

Он повертел на пальце тяжелое серебряное кольцо:

– Дару.

– Значит, ты не ошибался. – Я поцеловала отца, пожелала ему спокойной ночи и отправилась в свою комнату. Я знала, что вскоре меня разбудят, но все равно переоделась в ночную сорочку и попыталась отдохнуть. Чтобы унять возбуждение, от которого у меня все сжималось внутри, я стала вспоминать любимые строки из Корана, шепча их до тех пор, пока сердце не стало биться медленнее.

По прошествии нескольких часов – к тому времени свечи в моей комнате уже догорели – настойчивый стук заставил меня резко сесть в постели. Я поспешила к двери. На пороге стоял Низам, его глаза блестели от страха.

– Твой брат, моя госпожа! Он очень болен!

Даже не удосужившись переодеться и сунуть ноги в сандалии, я побежала в комнату Дары. Его жена, которую я последний раз видела месяц назад, стояла на коленях у его постели. Отец тоже. От ночного горшка, стоявшего подле Дары, распространялся резкий запах рвоты. Потный Дара держался за бока и стонал, что-то бессвязно бормоча.

– Что с ним? – с беспокойством спросила я как раз в тот самый момент, когда в комнату вошел Аурангзеб.

– Я послал за врачом, – отозвался отец, глянув на дверь. – Да придаст Аллах силы его ногам.

Дара опять застонал, и его тут же стошнило. У него не хватило сил повернуться к горшку, и поток рвоты хлынул прямо на него. Жена Дары пронзительно вскрикнула. Я опустилась на колени подле брата.

– Что болит? – спросила я. Сердце в моей груди билось так гулко, что другие, я была уверена, слышат его стук. – Ну же, скажи!

– Жел... желудок, – выдавил он. – Жжет, сил нет!

В комнату с шерстяной сумкой в руке торопливо вошел старый врач – все в том же громадном тюрбане. Я отошла в сторону, врач молча встал на мое место.

– Где... где болит, мой принц? – спросил он, тяжело дыша.

– В... животе.

Врач внимательно посмотрел на содержимое ночного горшка.

– Вас бросает в жар или в холод, мой принц?

– В холод.

Кивнув, старый врач осмотрел больного – послушал, в каком ритме бьется его сердце, проверил зрачки, потрогал язык.

– Пересох, – проговорил он.

– Что с ним? – спросил отец. Он стоял, обратив лицо в сторону Мекки, но теперь повернулся к врачу.

Старик помедлил с ответом.

– Пока трудно сказать, мой повелитель. Возможно, малярия. Может, еще какая дурная лихорадка. – Он замолчал, доставая из сумки травы, после чего сказал, не обращаясь ни к кому конкретно: – Принесите чаю.

Низам тотчас же покинул комнату. Аурангзеб шагнул к постели брата.

– Что можно сделать? – спросил он, всем своим видом выражая сочувствие.

– Травы помогут сбить жар, мой принц. Возможно, он поправится через пару дней. Может, через неделю. – Врач отер лоб. Было видно, что он встревожен. – Но если жар не спадет, он может... покинуть нас.

При этом известии отец застонал, жена Дары всхлипнула. Мой брат корчился на постели. Я укрыла его одеялом.

– Ему можно есть или пить? – спросила я, не на шутку обеспокоенная. Меня терзало чувство вины.

– Никакой еды, моя госпожа. Только мой чай. Причем как можно больше. Его нужно поить всю ночь, даже если все будет выходить со рвотой. – Старик поднялся. – Но вам всем следует уйти. Если это лихорадка, зараженный воздух может проникнуть в ваши легкие. С принцем побуду я.

– Пожалуйста, – взмолилась я, – прошу, позвольте мне помочь.

– Не сегодня, – твердо сказал отец. – Здесь останется врач. Все остальные вернутся в свои комнаты.

– Я хочу...

– Ступай, дитя!

– Ну, пожалуйста.

– Ступай!

Мы все, как один, покинули комнату Дары. Я вернулась в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Все шло так, как я задумала, но мне было страшно. Я не ожидала, что Дара будет так сильно страдать, и теперь хотела одного: чтобы его мучения прекратились. Наверно, Низам положил ему слишком большой кусок несвежего мяса! На что я надеялась? Ведь я ничего не смыслю в медицине. Разве могу я рассчитать безопасную дозу яда?

Из коридора до меня донеслись голоса отца и Аурангзеба. Они беседовали. Из их разговора я поняла, что Аурангзеб отправляется в Персию один. Это была очень важная поездка, и отменить ее было никак нельзя, даже теперь. Аурангзеб не спорил. В его голосе, как он ни пытался это скрыть, слышались нотки ликования. Ведь уже сегодня Дара, возможно, умрет, и ему не придется рисковать, используя оружие и солдат. Кроме того, хотя с возрастом Аурангзеб научился скрывать свои истинные намерения, я была почти уверена, что он нападет на персидского посланника.

Едва отец удалился, в коридоре зазвенел знакомый голос Ладли. Мне было невдомек, что моя подруга делает в покоях императорской семьи, но, несмотря на свое возбуждение, я быстро сообразила, что она дает мне еще одну возможность одурачить Аурангзеба. Возможно, именно за тем Ладли и пришла сюда.

Мой брат и его любовница стали о чем-то разговаривать. Я выскочила из комнаты. Ладли стояла буквально в трех шагах от меня. Увидев мое искаженное гневом лицо, она побледнела от страха.

– Убирайся! – потребовала я.

Я попыталась ударить ее, но Аурангзеб с легкостью перехватил мою руку и стиснул запястье. Я взвизгнула от боли.

– Не смей ее трогать, грешница, – прошипел он.

– Слышала, что он сказал, вонючая крыса? Предательница!

– Предательница? Это ты меня предала!

– Воровка!

– Ты...

Ладли плюнула мне под ноги:

– Скажи спасибо, что ты дочь императора, Джаханара, а то тебя высекли бы, как простую воровку. Вот было бы зрелище! Представляю, как бы ты извивалась, виляя своей изящной задницей!

– Зато я не потаскуха! – крикнула я, вновь пытаясь отвесить ей пощечину. Аурангзеб, ругая меня за сквернословие, втолкнул меня в мою комнату. Я ударилась голенями о низкий столик и повалилась на пол. Неожиданно меня охватило смятение. Ладли, играя свою роль, казалось, ненавидит меня по-настоящему. Разве могут лучшие подруги говорить друг другу такие гадости? Неужели с тех пор, как мы стали с ней притворяться врагами, я навсегда ее потеряла? Заливаясь слезами, я дала себе клятву, что непременно еще раз встречусь с ней тайком.

Из покоев Дары донеслись стоны. Мысли о Ладли тут же улетучились, мною овладела тревога за брата. Мне хотелось пробраться к нему в комнату, утешить его, открыть правду, но я понимала, что делать этого никак нельзя. Узнай он, что в его болезни повинна я, он сочтет себя униженным и перестанет доверять мне, хотя, по сути, я спасла ему жизнь.

Стараясь не обращать внимания на его крики, я металась по комнате, словно львица в клетке. Ходила и ходила, пока ступни не заболели, а ноги не стали каменными. Ночь, словно задавшись целью измучить меня, тянулась нестерпимо медленно. Наконец забрезжил рассвет. Я по-прежнему не спала, молясь за Дару и выпрашивая у Аллаха прощение.

Когда солнце достигло зенита – Аурангзеб к этому времени давно уже был в пути, – усталый врач вышел к нам и сообщил, что кризис миновал. Это было невероятно, но старик утверждал, что Дара поправится. И тут я потеряла самообладание и расплакалась вместе с женой Дары.

Дара, от которого по-прежнему пахло рвотой, улыбнулся, усмехаясь над нашей женской несдержанностью.

ГЛАВА 11
Рассвет

В своей жизни я совершила много ошибок, за которые дорого заплатила, но отравление Дары не было ошибкой. Мой дорогой брат быстро оправился от болезни, и мы все восхищались крепостью его организма. Врач сказал, что такая лихорадка часто приводит к смертельному исходу. А Дара встал на ноги в считаные дни. Я не ожидала, что старый лекарь проведет всю ночь у постели моего брата, и тайком дала ему в награду отрез тончайшего шелка и катушку золотых ниток.

Аурангзеб, как я и предсказывала, отправился на северо-запад искать неприятностей. Позже он доложил отцу, что персы устроили его небольшому отряду засаду, но думаю, все было как раз наоборот. На нашей границе Аурангзеб возвел пирамиду из голов персов, и отец опасался, что наши враги возобновят свои нападения. Воины же наши поздравляли Аурангзеба с победой.

Не прошло и трех недель, как наши оскорбленные южные соседи, деканцы, опять предприняли попытку расколоть Хиндустан на две части. Они и в прежние времена доставляли нам беспокойство, но большой угрозы не представляли. Увы, недавно в Биджапуре, городе, который мы считали своим, а деканцы причисляли к своим владениям, к власти пришел могучий султан. Он послал свои войска на север и приказал им совершать набеги на наши земли, что они и делали, сжигая наш урожай и угоняя наш скот. Отец приказал Аурангзебу взять под свое начало сорок тысяч опытных воинов и поставить на место деканцев.

Вскоре мы узнали, что Аурангзеб, понеся тяжелые потери, осадил Биджапур и за неделю захватил город. По всем меркам это была огромная победа. Результат порадовал отца, так как теперь султану Биджапура пришлось заплатить дань империи и подписать выгодный для нас договор о вассальной зависимости. Аурангзеб прослыл искусным полководцем, его назначили наместником Декана. К счастью, отец велел ему пока оставаться на юге, держа покоренных деканцев в узде.

А в Агре жизнь текла по-прежнему, военные конфликты на городе не сказывались. Мы провожали взглядами колонны солдат и боевых слонов, но тем наше участие в войне и ограничивалось. Мы строили мавзолей, на сооружении которого трудились усердно двадцать две тысячи человек. И мавзолей медленно, но верно поднимался вверх. Когда был заложен первый ряд кирпичей несущей конструкции, на которую будет опираться восхитительный купол в форме слезы, это событие мы отпраздновали салютом.

Однажды утром Иса прислал в Красный форт двух гонцов: одного – к отцу, второго – ко мне. Те попросили от имени зодчего, чтобы мы последовали за ними к Тадж-Махалу. Мы еще не завтракали, но ответили согласием на просьбу Исы. Когда мы подъехали к месту строительства, гонцы повернулись к нам и попросили нас спешиться, добавив, что, по настоянию Исы, они должны завязать нам глаза и препроводить нас в одно тайное место. Телохранители отца схватились за рукоятки своих мечей. Император беспечно махнул рукой, успокаивая их.

Нам завязали глаза, и мы поднялись по лестнице. Я боялась споткнуться, но мой проводник направлял каждый мой шаг, помогая мне обходить препятствия. Несмотря на ранний час, вокруг кипела работа. Слоны трубили, каменщики стучали, многие рабочие, занимаясь делом, пели. Мне казалось, что от этих звуков повязка на моих глазах становится плотнее. Конечно, щебет птиц или шум дождя слышать было бы приятнее.

Когда повязка на моих глазах из желтой превратилась в черную, я поняла, что мы вошли в какое-то помещение.

– Не открывайте глаза, прошу вас, – тихо сказал Иса. Чьи-то руки сняли повязки с наших лиц, но вокруг по-прежнему было темно. – Эти стены, – продолжил мой тайный возлюбленный, – что сейчас временно прислонены одна к другой, станут кожей Тадж-Махала. Они украсят и его внутренние помещения, и внешние стены сооружения. Возьму на себя смелость сказать, что от их красоты у вас перехватит дыхание, мой повелитель. А теперь, если угодно, откройте глаза.

Мир вокруг нас расцвел. Мы находились в помещении, точнее в коробке, из белого мрамора. Но не мрамор, хоть он и был великолепен, пленил мое воображение. Стены украшали сотни, нет, тысячи цветов – грациозные лилии, ирисы, тюльпаны и нарциссы. Венчики этих созданий мастеров были изящно заужены, лепестки и листья имели идеальную форму. Плавно изгибающиеся стебли соединяли один цветок с другим.

Я никогда не видела такой красоты, наверно, даже в лучших садах Аллаха было по-другому. Ведь эти цветы – более яркие, чем краски радуги и заката, – были не из воды и света, а из полудрагоценных камней.

– Наши мастера вырезали из камней тонкие завитки и вставляли их в мрамор, – стал оживленно объяснять Иса, – потом закрепляли. – Его голос, как всегда спокойный, набирал силу. – Вы видите лазурит из Афганистана, нефрит из Китая и бирманский янтарь. Жемчуг и коралл – с нашего побережья; яшма, зеленый берилл, оникс, аметист и кварц – из внутренних районов нашей страны.

В отдельных местах мрамор украшали не узоры из самоцветов, а вырезанные в камне белые букеты. Эти рельефы, гладкие на ощупь, были отполированы до блеска. Даже пол комнаты, выглядящий как геометрический орнамент (черный мрамор был вставлен в белый), являл собой произведение искусства божественной красоты. Линии были прямые, как горизонт, углы острые, будто лезвие.

Некоторое время все молчали. Наконец Иса произнес:

– Попытайтесь представить, как это будет выглядеть, мой повелитель. Купол, конечно, будет сделан только из белого мрамора, минареты тоже. А вот арки, беседки, стены, потолки украсит такой вот орнамент.

Воображение нарисовало мне Тадж-Махал в законченном виде, и я вся затрепетала от одной только мысли о том, какая это будет красота. Отец пальцами, ладонями водил по цветам.

– Любой, кто войдет в Тадж-Махал, подумает, что он попал в рай, – сказал он и повернулся в сторону Мекки, и я поняла, что он молит Аллаха позволить ему дожить до того дня, когда Тадж-Махал будет построен. – Какая красота! – добавил он.

– Я чувствую ее, – промолвила я, – в этих стенах.

Его глаза заблестели.

– Да, дитя мое.

Иса улыбнулся мне, его взгляд меня заворожил. Как один человек способен сотворить такое чудо? Под началом Исы трудились искуснейшие мастера, но его руки узнавались всюду. Руки поэта, человека, который может заставить плакать, когда смотришь на камень. И мне вдруг захотелось ощутить прикосновение его рук. Поцеловать каждый его палец. Ибо в этом мире, на этой земле, где так много страданий и горя, таким рукам, как у него, нет цены.

За что такой человек мог меня любить? И способна ли наша любовь, благороднейшее из чувств, вдохновить его на создание такого великолепия?

Любовь. Такое простое чувство и такое созидательное. О любви моих родителей, я была уверена, будут писать до скончания времен. А нашу любовь, да продлится она вечно, люди, сами того не ведая, будут чтить из века в век, восхищаясь убранством Тадж-Махала. Нам очень повезло, осознала я. Пусть такие, как Аурангзеб, побеждают на поле боя, добиваются титулов и сказочного богатства. Но разве способны они достичь подобных высот? Одряхлев и лежа на смертном одре, будут они с удовлетворением вспоминать свою жизнь или горевать об утраченных возможностях? Я подозревала, что они о многом будут печалиться, и мне было жаль Аурангзеба, потому что его жизнь никогда не будет столь же полной, как моя.

Я смотрела на своего возлюбленного, благодаря Аллаха за то, что он послал мне этот ценнейший из даров.

– Твое мастерство, Иса, делает честь империи, – тихо произнес отец.

– У меня в этой пьесе маленькая роль, мой повелитель.

Отец кивнул и попросил:

– Оставь нас, пожалуйста. Выйди из комнаты и проверь, чтобы рядом никого не было.

– Конечно.

Иса вышел, а отец положил руки мне на плечи:

– Я понимаю, почему ты любишь его.

– Но, отец...

– У тебя на лице написано, что ты его обожаешь. Свою любовь ты выставляешь напоказ, как алчный торговец – свой товар.

– В самом деле?

– Ты еще молода и не искушена в таких делах. Но есть люди, которых не проведешь. Я вижу вашу любовь, когда вы улыбаетесь друг другу, когда смотрите друг другу в глаза. – Он умолк, надевая колечко, снятое со своего мизинца, на мой большой палец. – Я рад, что ты нашла свою любовь, дитя мое. Я был не прав относительно Кхондамира. Ты даже не представляешь, как я сожалею об этой ошибке. Прости меня, пожалуйста.

– Мне не за что тебя прощать, отец.

Он поцеловал мой палец – тот, на который надел кольцо.

– Вы должны быть очень осторожны. Ваша любовь опасна. Если Кхондамир или кто-то из моих недругов узнает вашу тайну, жизнь Исы окажется в опасности. Тебя я могу защитить, его – нет.

При мысли о том, что мы можем выдать себя, у меня разболелась голова. Я потерла виски.

– Но что же мне делать, отец? Как я могу любить его так, как мама любила тебя, если я не вправе обнять его?

Отец повернулся к ближайшей стене, вновь коснулся пальцами цветов на мраморе:

– Воистину прекрасная работа. Никогда не встречал лучше, хотя за свою жизнь перевидал множество подобных шедевров.

– Но, отец, что...

– Торопливость не всегда уместна, Джаханара, – остановил он меня. – Боюсь, нетерпеливость – твоя главная слабость. Тигр, бросающийся на добычу раньше времени, зачастую остается голодным. – Я проглотила готовый сорваться с языка ответ, понимая, что опрометчивость – мой большой недостаток. Отец слегка улыбнулся, видя, как я судорожно вздохнула. – Думаешь, я, так сильно тебя любящий, брошу тебя в трудном положении?

– Ты должен править империей, – робко сказала я.

– Да, хотя за меня это все чаще делают мои сыновья. Скоро я стану просто украшением, как павлин на моем троне. – Отец вряд ли возражал бы против такой жизни, но я промолчала. – Думаю, пора тебе перебираться в более достойные покои.

– У меня хорошая комната. Вполне соответствует моим требованиям.

– Покои твоей матери, как тебе известно, находятся рядом с моими. – Отец рассмеялся, будто вспомнил нечто приятное. Последний раз я слышала, как он смеется, от души смеется, за день до смерти мамы. – Мы всегда спали в одной постели, – продолжал он, – но ей нравилось, что у нее есть своя комната. Ведь по натуре она была независимая женщина. Впрочем, при всей нашей глубокой привязанности друг к другу, мы с ней не смогли бы постоянно жить в одной комнате. Это все равно что просить огонь жить вместе с водой.

– Но зачем мне переселяться в покои мамы?

– Затем, мое нетерпеливое дитя, что ту комнату спроектировал мой дед. – Отец придвинулся ближе ко мне и прошептал: – Во время сооружения Красного форта был проложен тайный ход, ведущий из крепости... на тот случай, если мы окажемся в осаде.

– Я слышала об этом.

– Но ты не слышала про стенной шкаф в глубине комнаты твоей матери. Это не простой шкаф. За одеждой находится лестница, ведущая в подземный туннель, который проходит под восточной стеной Красного форта и тянется до подвала обычного дома в городе. Тот дом принадлежит мне. В случае осады Красного форта я смогу в нем укрыться.

Моему удивлению не было предела. А я-то думала, что о планах отца знаю все. Сколько еще тайн он хранит?

– Но ведь нужно помнить о тех, кто проложил этот ход. Возможно, они открыли секрет. Убийце не составит труда войти в тот дом и оттуда проникнуть в Красный форт. Тебя в любое время могут убить.

– Это невозможно. Видишь ли, когда строился Красный форт, мой дед, да блаженствует в раю его душа, узнал, что его хотят убить. Заговор организовала группа вельмож; в их числе был и придворный архитектор. За измену их приговорили к пыткам. После их самих и их семьи должны были казнить. Но дед предоставил предателям выбор. И они согласились жить в недостроенных императорских покоях, под его личной охраной, и прокладывать потайной ход. По завершении работ им было обещано, что они умрут легкой смертью, а их семьи будут помилованы.

– Так и случилось?

– Почти год они прокладывали потайной ход. Когда туннель был готов, их казнили. И тайна умерла вместе с ними. Дед сообщил этот секрет моему отцу, тот – мне. – Отец улыбнулся. – Я же сказал об этом только двум женщинам. Сначала Мумтаз-Махал и вот теперь – тебе.

– А Даре?

– Пусть сначала докажет, что он достоин знать эту тайну.

Тот шкаф я видела много раз, но мне и в голову не приходило, что за ним есть потайной коридор.

– Твое доверие, отец, для меня большая честь. Только я не понимаю, как мне это может помочь.

– А ты подумай, дитя, прежде чем рот открывать. Лучше самой ответить на вопрос, чем демонстрировать свое невежество даже тому, кто тебя любит.

Я стала размышлять, кусая ногти, как это иногда делала, когда волновалась.

– Значит, тот дом принадлежит тебе? – Отец кивнул, и я продолжала: – Если Иса, допустим, купит у тебя этот дом, мы могли бы время от времени там встречаться?

Отец изобразил удивление, хотя в глазах его блестел озорной огонек:

– Занятная мысль. Если ты переселишься в комнату матери и у тебя будут ключи от ее шкафов, по идее, ты сможешь пробираться в тот дом.

Я подскочила к отцу, руками обняла его за шею, стала целовать его в щеки. Его седая борода щекотала мой подбородок.

– Когда я могу занять комнату мамы? – осведомилась я.

– Да хоть сейчас, – ответил отец, усмехаясь над моей восторженностью. – Но чтобы не вызвать подозрений, пусть Иса купит тот дом через несколько недель. Подождешь?

– Конечно! А пока мы будем стараться скрыть свою любовь.

– Вы уж постарайтесь. Иначе, дитя мое, Кхондамир снесет Исе голову. Даже император не может помешать мести оскорбленного мужа.

– Я люблю тебя, – с большой искренностью произнесла я. – Я стольким тебе обязана, но никогда не смогу отплатить тебе за твою доброту.

– Разве ирис, – сказал отец, поглаживая цветок на стене, – стремится отблагодарить солнце, давшее ему жизнь? Его красота уже сама по себе благодарность, ибо солнце каждый день может любоваться своим творением.

Я улыбнулась: отец все время пытался говорить стихами.

– Ты выражаешься все поэтичнее, – заметила я.

– В самом деле? – с притворным удивлением сказал отец.

Я опять его поцеловала:

– Пойдем отсюда, отец. У нас еще много дел.

– Несомненно. Однако прежде, чем мы покинем этот оазис, сотри-ка счастливую улыбку со своего лица и веди себя так, будто я тебя отругал.

Прикусив губу, чтобы не дать выплеснуться своему счастью, я следом за ним пошла к выходу. На улице Иса, стоя в окружении рабочих и животных, руководил работами по возведению купола. Когда я увидела Ису, он опять напомнил мне орла. В четких чертах лица – напряженная сосредоточенность. Казалось, он вот-вот воспарит над куполом, чтобы сверху надзирать за ходом строительства.

Мне хотелось смотреть и смотреть на Ису, но я устремила взгляд вперед и последовала за отцом. Меня переполняла любовь к нему, потому что таких людей, как мой отец, очень мало на нашей земле.

* * *

НЕДЕЛЕЙ позже, после того как отец передал Кхондамиру мешочек с драгоценными камнями, я без лишнего шума перебралась в покои мамы. Я была принцессой, но пожитков у меня было удивительно мало. Тем не менее Низам перенес мои халаты, накидки, украшения и книги в мое новое жилище и помог мне разобрать вещи. Мне было странно находиться в облицованной мрамором комнате с ажурными каменными решетками на окнах, так как большая часть одежды мамы и прочие ее принадлежности все еще были здесь. Пол покрывал кашемировый ковер с рисунком, изображающим то ли рассвет, то ли закат. На ковре лежали шелковые подушки и свернутые одеяла из пашмины. На стенах висели живописные полотна в золотых рамах; на картинах были запечатлены отец, восседающий на Павлиньем троне, Красный форт и букеты маленьких роз. В воздухе ощущался аромат любимых маминых духов, хотя, возможно, у меня просто разыгралось воображение. После ухода Низама я примерила несколько из ее самых дорогих нарядов. Они были мне в самый раз. Я до сих пор ужасно тосковала по маме, но ее комната, прикосновение к моему телу ее одежды вселяли в меня покой.

Отец сообщил мне, что в мамином письменном столе есть ящик с двойным дном. Заперев дверь, я быстро нашла этот ящик и открыла потайное отделение. Думала, что найду там только ключ, но увидела несколько предметов. На самом верху аккуратной стопки лежали несколько стихотворений, написанных отцом. Я не стала их читать. Под пожелтевшей бумагой находились вещи, напоминавшие о нашем детстве. Первые детские тапочки, рисунки слонов, перетянутая лентой прядь моих волос. Я вздохнула, глядя на эти сокровища. И улыбнулась, когда мои пальцы коснулись глиняной курильницы, которую я некогда слепила для мамы. В детстве я была начисто лишена каких-либо творческих способностей, да и сегодня ничем особенным в этом смысле похвастать не могла. Поэтому курильница получилась настолько бесформенной, что ее можно было принять и за жабу, и за черепаху.

Смахнув слезу, я прошептала «спасибо», благодарная маме за то, что она хранила эти сокровища в своем тайнике. Перебирая содержимое ящика, я нашла ржавый ключ. Я не стала его трогать и закрыла потайное отделение и задвинула ящик. Продолжая наводить порядок в своей комнате, я думала о маме, надеясь, что она сверху за мной наблюдает. Я была уверена, что она не была бы против того, чтобы я использовала потайной туннель для встреч с Исой.

Дни шли. Ожидание было невыносимо, но я заставляла себя сохранять терпение. Старалась работать как можно дальше от того места, где находился Иса, так как, когда я рассказала ему про план отца, он от волнения чуть из штанов не выпрыгнул. Ему еще труднее, чем мне, удавалось скрывать свою любовь, поэтому я избегала его. Только от отца я узнала, что мой возлюбленный наконец-таки купил его дом.

Я нещадно нагружала работой своих людей, но они на меня не злились, ведь я обращалась с ними хорошо и награждала по справедливости. И Аллах улыбался мне: за целый месяц погиб только один из моих рабочих. Беднягу раздавила каменная плита. Он был индус, поэтому его тело не предали земле, как хоронят мусульман, а сожгли.

Мне не верилось, что наступит день, когда я наконец-то смогу отправиться на свидание с Исой. Только убедившись в том, что мы в относительной безопасности, мы решили встретиться. Дрожа от волнения, я заперла изнутри дверь своей комнаты и зажгла толстую свечу. Открыв дверцу шкафа, я раздвинула пыльные халаты и шагнула в проем. Дорогу мне преградили коробки. Я аккуратно сдвинула их в сторону.

Как и говорил отец, я увидела лестницу из необработанного камня. В одной руке неся свечу, а второй рукой держась за стену, я стала спускаться по ступенькам. Винтовая лестница резко уходила вниз. Здесь, наверно, лет сто не убирали, подумала я. Ступеньки были усеяны мертвыми пауками и высохшим мышиным пометом. На одном участке стены были процарапаны имена, и я представила, как изменники остановились здесь, чтобы оставить свой след. Каково это – строить подземный ход, зная, что, когда он будет проложен, тебя обезглавят? Может, здесь бродят призраки? Вряд ли, рассудила я. Эти люди приняли достойную смерть, их души не страдают.

Лестница кончилась, передо мной темнел туннель. Коридор был узкий, крупному мужчине пришлось бы идти по нему боком. Свеча – слабый огонек в этой черной утробе – озаряла лишь небольшой отрезок пути впереди, не более чем в десять шагов. Меня внезапно охватил страх. А вдруг пламя погаснет? Почему я не взяла фонарь?! К счастью, коридор был прямой. По словам отца, его специально таким сделали, чтобы император, если у него не было времени найти и зажечь свечу, мог спокойно дойти до дома, ни на что не натыкаясь.

Я представила, как я иду под спящими семьями и большими дворами. В какой-то момент я увидела впереди пару блестящих круглых глаз, но, когда подошла к ним ближе, глаза скользнули в щель и исчезли. Воздух был затхлый, и я ускорила шаг. Далеко еще? На стенах опять появились вырезанные надписи. То были ругательства, проклятия, посылаемые на головы тех, кто осмелится войти в этот туннель. Кому предназначались эти проклятия – моему деду или его возможным преследователям?

Отец предупредил меня о ловушке, и, дойдя до нее, я остановилась. В середине коридора лежала каменная плита высотой до колен и такая же широкая. Если шагнуть на эту плиту, ловушка сработает. Пол под ногами тут же разверзнется, потом рухнут стены и потолок, раздавят любого, кто коснется этой плиты.

Осторожно, стараясь не коснуться камня, я переступила через ловушку. Зная, что конец туннеля близок, я пошла быстрее. Увидев впереди свет, я тихо вскрикнула. Сияние становилось ярче, будто занимающаяся заря. Передо мной выросла еще одна винтовая лестница, я стала торопливо по ней подниматься. Должно быть, Иса услышал мои шаги. Он окликнул меня, а через миг я оказалась в его объятиях. Последние несколько ступенек мы преодолели вместе и вышли в погреб.

– Иди за мной, Ласточка.

Мы поднялись еще по одной лестнице и оказались в доме – в скромном жилище, где была всего лишь одна большая комната. В дальнем углу находился прокопченный очаг с железными горшками. На стенах висели картины Исы с изображением Тадж-Махала и его сложные чертежи. Из предметов обстановки были только письменный стол и стул. Остальное убранство составляли ковры, одеяла и плюшевые подушки. Иса закрыл ставни на окнах и запер дверь.

Потом обнял меня и стал целовать. Наконец он отстранился от меня и прошептал:

– Этот дом, построенный твоим прадедом, любовь моя, маленькая крепость. Ему не страшны ни пожары, ни штурм. Его каменные стены столь же широки, как моя грудь.

– И что же? – спросила я, недоумевая, почему он сейчас говорит о столь прозаичных вещах.

– А то, Ласточка, что здесь нас никто никогда не услышит. Никогда.

Мое отражение улыбнулось в его глазах. Он поцеловал меня, и я всем своим существом потянулась к нему. Я не прикасалась к нему со времени нашей встречи на постоялом дворе, а это было очень давно. Мы скинули с себя одежды, и в сиянии свечей принялись вновь познавать друг друга. Его губы изучали мое тело, смакуя меня, будто самое изысканное вино. Я обняла его, мы опустились на одеяла и подушки. Вскоре он был на мне. Приятно было ощущать на себе тяжесть его теплого тела. Я стискивала его в своих объятиях, наблюдая, как наши тени на стене повторяют ритмичные движения наших тел, слившихся в единое целое.

После, когда мы отдыхали, я склонила голову ему на грудь, слушая, как бьется его сердце. Он гладил мой лоб, а я думала о будущем, о том, что могло бы быть.