Текст книги "Под мраморным небом"

ГЛАВА 13
Карма

Ровно через два дня после моего разговора с Низамом Аллах поставил меня перед выбором. Решение далось мне с трудом и, вне сомнения, имело далекоидущие последствия. Оно изменило всю мою жизнь.

По всем меркам то был удачный день. Мы закончили облицовывать белым мрамором один из четырех минаретов. Состоящий из трех частей, минарет имел форму бамбукового стебля и был в пятьдесят раз выше роста человека. Венчал его небольшой купол, поддерживаемый изящными арками.

Почти весь день мы праздновали это событие. Армия Аурангзеба еще не отправилась в поход, и Низам стоял рядом с нами, когда была уложена на место последняя мраморная плита. Отец распорядился, чтобы к мавзолею прикатили бочонки с вином и зарезали восемьдесят быков; на вертелах жарилось мясо. Конечно, индийцы не ели говядину, но отец позаботился и о них. На торговых прилавках высились на блюдах горы пряного риса, сладкого картофеля, орехов и фруктов, вдоволь было шербета и творога.

Двадцать две тысячи рабочих пили и веселились. Были устроены состязания по борьбе, бегу и подъему тяжестей. И хотя лошадей не было, тут и там проводились игры в поло. Что удивительно, мусульмане и индусы праздновали вместе, хотя совсем еще недавно готовы были перерезать друг другу глотки. Но поскольку на празднике присутствовали Дара и отец, у каждого из которых было много друзей среди индусов, напряжение быстро исчезло.

Мы опустошили все бочонки вина.

На людях я и Иса всегда сохраняли дистанцию, но сегодня общались тепло и непринужденно, что, впрочем, никого не удивляло. Ведь я была его помощником, и мы были вправе праздновать вместе. Вместе с Низамом и группой каменщиков мы стояли в одном кругу. Мужчины шутили, вспоминая забавные случаи, например, когда слон Низама в погоне за самкой бросился в воду, налетел на баржу и едва не утопил моего друга.

Незадолго до наступления сумерек рабочие стали расходиться по домам, и я тоже, махнув рукой Исе на прощание, отправилась в Красный форт. Я соскучилась по Арджуманд. Мне хотелось взять ее на руки, это была насущная потребность. Я выпила много вина и ощущала тяжесть в ногах. Зато голова была неестественно легкая – от вина и от того, что Низам выразил искреннюю готовность простить мне мою просьбу. Чуть раньше в тот же день я нашла его и подарила ему фарфоровую брошь с портретом мамы. Я знала, что Низам любил ее, и, увидев мой подарок, он лишился дара речи.

Благодарные улыбки Низама заметно подняли мне настроение, и теперь я спешила домой, чтобы прижать к груди Арджуманд. Чем ближе я подходила к Красному форту, тем уже становились улицы, на которых царил привычный хаос. Дети гонялись за маленькой обезьянкой. Волы и солдаты тащили к крепости недавно отлитые пушки. Повсюду шла оживленная торговля: слуги покупали живых цыплят, женщины рассматривали гирлянды цветов, каменотесы назначали непомерные цены за ажурные каменные решетки.

У самого Красного форта меня обступила бездомная детвора. Маленьким попрошайкам и прокаженным я раздала все монеты, что были у меня в карманах. Но дети не отставали, просили еще. Они дошли со мной до главных ворот крепости, где дорогу им преградила стража. Проходя мимо прилавка со свежей папайей, восхитительно аппетитной на вид, я опустила руку в карман и только тогда сообразила, что у меня не осталось ни одной рупии.

Вино – бесценный дар, думала я, позволяет забыть обо всем.

Я шла по извилистым коридорам форта, поднималась по бесконечным лестницам и, когда наконец-то добралась до этажа, где находились покои императорской семьи, уже едва могла перевести дух. Моя комната была на этаже предпоследней, и там сейчас находился мой ребенок с кормилицей. Дочь этой женщины умерла от лихорадки, и она полюбила Арджуманд так, как утка любит воду. Я ей полностью доверяла.

Проходя мимо комнаты Аурангзеба, я услышала за дверью шум – едва слышное хныканье. Должно быть, от вина у меня разыгралось воображение, решила я. Однако звук повторился. Это было странно, потому что Аурангзеб обычно ночевал со своей семьей во дворце за пределами Красного форта. При других обстоятельствах я, не колеблясь, прошла бы мимо, но вино придало мне смелости, и я отважилась постучать. Кто-то настойчивым шепотом попросил меня войти.

– Только входи медленно, – посоветовал голос.

Обескураженная, я осторожно открыла дверь. К моему удивлению, Аурангзеб и его жена, молодая полная девушка из семьи высокопоставленного вельможи, находились в углу комнаты. В нескольких шагах от них лежала перевернутая корзина. Среди рассыпавшихся тюльпанов извивалась огромная кобра. Переднюю треть тела змея подняла вертикально, расширив шею в виде диска; изо рта кобры то и дело показывался язык.

Я сразу поняла, что произошло. Кто-то пытался убить Аурангзеба, прислав к нему в комнату смерть в корзине. Лицо моего брата тряслось, змея находилась всего лишь в шаге от него. Стоит Аурангзебу шевельнуться, и он погибнет, умрет мучительной смертью. Его плачущая жена, чьи слезы капали на пол, стояла чуть дальше от кобры.

Я застыла на месте, размышляя, как мне быть, да простит меня Аллах. Если просто уйти, хлопнув дверью, кобра непременно укусит Аурангзеба. И моим тревогам придет конец. Дара станет императором, а тем, кого я люблю, ничто не будет угрожать. И мусульмане с индусами будут жить в мире – как братья, а не как враги.

Я закрыла глаза, умоляя Аллаха подать мне какой-нибудь знак. Что делать? Спасти одного брата, чтобы он убил остальных? Позволить Аурангзебу, пусть даже он мой враг, умереть? Я застонала в отчаянии, не зная, как мне быть. А что, если индусы правы и карма существует? Позволив Аурангзебу умереть, позже я, вне сомнения, буду наказана. Но если я позволю ему жить, очень скоро пострадают все мои близкие. Проще было бы сейчас просто уйти, думала я. Разве сам он не навлекал на себя погибель, причинив зло стольким людям? Тот, кто желал его смерти, кто бы он ни был, просто помогает мне. Конечно, мне следует уйти.

Жена Аурангзеба всхлипнула, и кобра тут же зашипела. Эта чудовищная тварь была длинней моих рук, если бы я расставила их в стороны, и толще, чем моя лодыжка. Мой брат дрожал, и я с изумлением поняла, что при виде змеи его охватил ужас. Вот стоит мужчина, который не боится ни клинка, ни пушки, ни атаки боевых слонов. Не чета другим генералам, он сражается в первых рядах, уверенный, что его хранит Аллах. И где теперь его Аллах? Почему перед коброй Аурангзеб утратил в него веру?

Мой брат попытался что-то сказать мне, но с его трясущихся губ сорвался лишь сиплый звук. Жена Аурангзеба стала медленно отходить от него, кобра поднялась выше. Казалось, до женщины змее нет никакого дела – она не сводила глаз с Аурангзеба. Я знала, что мне нужно уйти, но не могла. Какой человек позволит погибнуть родному брату? Да, некогда Аурангзеб отвернулся от меня, но если я поступлю так же, чем я лучше него? Если сейчас брошу его в беде, разве когда-нибудь я смогу сказать Арджуманд, что прожила честную, благородную жизнь?

Я стала продвигаться к низкому столику, на котором лежал меч Аурангзеба. Кобра, должно быть, учуяла меня, но не повернулась в мою сторону. На трясущихся ногах я осторожно, мелкими шажками, двигалась по толстому ковру, опасаясь, что змея, возможно, чувствует дрожь моего тела. Я не сводила глаз с кобры, чтобы успеть вовремя среагировать, если она бросится на меня.

Комната была маленькая, и скоро я приблизилась к столику. Меч Аурангзеба был в ножнах. Медленно опустившись на колени, одной рукой я взялась за эфес, второй – за ножны и стала осторожно обнажать клинок. Оружие было обильно смазано маслом и скользило в ножнах, почти не производя шума. Почти все наши воины сражались мечами, которые нужно держать одной рукой, но этот меч был двуручный.

Меч Аурангзеба был ужасно тяжелый, но, когда он оказался у меня в руках, я, как ни странно, приободрилась и осторожно двинулась к змее. Значит, оружие внушает воинам уверенность на поле боя? Я представила, как с мечом в руке бросаюсь на персидского военачальника. О чем думают солдаты в такие моменты? Или ими владеет только ярость? Или страх?

Вскоре я уже была в двух шагах от кобры. Поразительно, но змея так и не повернула голову в мою сторону. Я занесла тяжелый меч над правым плечом. Стала делать еще один шаг, всего один. И тут кобра резко развернулась. Зашипела, увидев меня, отвела назад голову, словно собираясь на меня напасть.

Крикнув, я рубанула мечом сверху вниз. Кобра метнулась ко мне, норовя ужалить меня в ногу. В это самое мгновение мой клинок вонзился в змеиную чешую и отсек голову кобры вместе с капюшоном. Голова отвалилась в сторону, а дергающееся змеиное тело ударилось о мою ногу. Я вскрикнула, снова подняла меч, занесла его над головой и со всей силы опустила на извивающееся тело кобры. Клинок разрубил тело змеи, рассек ковер и ударился об каменный пол, отделившись от эфеса. Три части кобры продолжали извиваться. Я бросила поломанный меч и отступила.

Жена Аурангзеба с криком кинулась к нему и обняла его за шею. Он отпихнул ее, она опять закричала, безудержно рыдая. Сам он дрожал, его лицо дергалось.

– Оставь нас! – гаркнул он жене и, схватив ее за волосы, толкнул к двери.

Она прошла мимо меня, споткнулась о подушку и юркнула в коридор. Меня тоже била дрожь, в голове стоял туман. Язык во рту кобры все еще трепетал, будто ища меня. Я только что чудом избежала смерти! Я все еще видела, как голова змеи тянется в мою сторону, в открытом рту белеют изогнутые зубы.

– Что, передумала? – крикнул Аурангзеб. Обойдя изрубленную кобру, он подступил ко мне.

– Что? – с недоумением произнесла я.

– Решила не убивать меня, грешница? – Он схватил меня за плечи, пальцами сильно их сдавливая. – Духу не хватило?

– Духу?

– Смотреть, как я умираю!

Все мое существо взорвалось болью. Я ненавидела Аурангзеба, испытывая отвращение от того, что мы с ним одной крови.

– По-твоему, это я? – вскричала я, не веря своим ушам.

Взбешенная, я оттолкнула его.

– Ты, отец, Дара... Какая разница?

Вино и недавняя встреча со смертью придали мне силы. Я шагнула к Аурангзебу и кулаком ударила его в грудь.

– Большая, осел! – закричала я пронзительным голосом. – И мы тут ни при чем! Скольких людей ты считаешь своими врагами? Сто человек? Тысячу? Может, это отец девушки, которую ты изнасиловал, или кто-то из индусов, чей храм ты сжег, или перс, которому ты позволил убежать. Откуда мне знать, кто пытался тебя убить? И не хочу я это знать! Мне все равно! – Я опять ударила его, и он не стал отражать мой удар, а просто отступил.

– Значит, ты готова поклясться на могиле Мухаммеда, что это не ты?

– Зачем бы тогда я стала спасать тебя, глупец?

Аурангзеб задумался над моими словами, со страхом глядя на мертвую кобру.

– Выходит, я обязан тебе жизнью, – с сожалением произнес он. – Что ж, я отплачу тебе жизнью за жизнь, но только при одном условии. – Мне плевать было на его условия, и я ему так и сказала. Но Аурангзеб, стиснув в гневе кулаки, заявил: – Когда придет время, сестра, ты присоединишься ко мне и поможешь захватить трон. Иначе я убью тебя, а дочь твою превращу в рабыню.

Эти слова, даже произнесенные Аурангзебом, были оскорбительны.

– Но я же спасла тебе...

– А я простил тебе твои грехи! – заорал он, брызгая слюной. – Бессчетное множество грехов, да смилостивится над тобой Аллах! Присоединяйся ко мне, и я позволю тебе жить в мире. А если примешь сторону неверного, смерть твоя будет ужасна!

– Мой долг – помочь Даре! – с гневом сказала я. – Оставь ему трон! Дара будет законным правителем, а ты – узурпатором!

Аурангзеб скривил губы в отвратительной усмешке:

– Неверный никогда не станет правителем. Трон будет мой. И я, я один, восстановлю порядок в империи. По воле Аллаха!

– Ты трус, Аурангзеб. Трусом родился, трусом умрешь. Он наотмашь ударил меня по щеке, я упала на колени.

– Тебе известно, воровка, что бывает, когда сражение окончено? – спросил Аурангзеб. Он возвышался надо мной, его туника касалась моего лица. – О, это прекрасное зрелище, поверь. Я отдаю неверных своим воинам, а они после битвы ослеплены жаждой крови. Стариков мы забиваем затупленными клинками. Мальчиков кастрируем и забираем в рабство. А вот судьба девочек и женщин менее привлекательна. – Аурангзеб наклонился ко мне. Изо рта у него текли слюни, лицо дергалось. Он схватил меня за кушак и рывком поставил на ноги. – Сколько ты протянешь, грешница, в руках моих солдат?

От слов Аурангзеба меня затошнило, я оттолкнула его:

– Трусы насиловать способны. Зато как боятся змей! – Носком голой ступни я подкинула в воздух голову кобры. Упав на пол, голова змеи подпрыгнула и ударилась о голень Аурангзеба. Он взвизгнул.

Спасаясь от ярости брата, я вылетела из его комнаты, вбежала в свою и заперла дверь. При моем внезапном появлении кормилица ойкнула, отнимая Арджуманд от набухшего соска. Я взяла малышку на руки, поцеловала ее в лоб, проклиная себя за то, что спасла Аурангзеба, это чудовище. Теперь мир между нами невозможен.

ЧАСТЬ III

Поистине, когда человек испускает дух, его тело умирает; живая душа не умирает.

То, что есть неуловимая сущность души целого мира.

УПАНИШАДЫ

– Но почему, почему, Джаха, ты не дала кобре убить его? – спрашивает Гульбадан.

Сколько раз я сама задавалась этим вопросом? Тысячу? Или больше?

– Я не смогла убить собственного брата, – с грустью отвечаю я. – Мне хотелось увидеть, да простит меня Аллах, как кобра жалит его. Но разве вы смогли бы стоять и смотреть, как умирает ваш брат?

– Ни за что! – восклицает Рурайя.

– Конечно нет. Ведь Аурангзеба и меня родила одна мать. И он не всегда был жестоким.

– Почему же он изменился?

Однажды я тоже спросила об этом отца. И теперь отвечаю внучкам его словами.

– Почему солнце исчезает перед наступлением ночи? Потому что даже в сердце солнца живет страх. И Аурангзеб, который столько всего боялся, чтобы успокоить свой страх, должен был вселять страх в других.

– Он и сейчас такой же, – заметила Гульбадан.

– Да, дитя мое. Но у других есть любовь, поэтому им удается стойко переносить ужас. Аурангзеб же не знает, что такое любовь, поэтому не может побороть свои страхи.

Мои внучки задумались над моими словами. Я смотрела на них, но, как ни странно, почти им не завидовала. Да, возможно, я хотела, чтоб у меня была такая же бархатная кожа, как у них, хотела быть такой же энергичной, как они, но им крупно повезет в жизни, если на склоне лет они смогут похвастаться такими же воспоминаниями, какие есть у меня. Ведь я знаю, что значит любить человека, который достоин любви. Он дал мне все, и, хотя Аллах разлучил нас, я искренне верю, что вскоре я соединюсь с ним и мы вновь будем работать вместе, создавая архитектурные шедевры.

Я все еще думала об Исе, когда Низам открыл хлопчатобумажный мешок, лежавший у него в ногах, достал сотовый мед и дал угощение дочкам Арджуманд. Я заметила на его руке безобразный длинный шрам, оставленный чьим-то коварным клинком. Этот шрам всколыхнул во мне новые воспоминания. Будто наяву я увидела, как Низам размахивает окровавленным мечом, защищая меня. Как же он кричал в тот день! Гнев сделал его неуязвимым. Если бы у нас была сотня таких Низамов. Поэты обессмертили бы в стихах нашу победу, и Дара...

Усилием воли я изгоняю эту мысль из головы. Аллах должен оставаться глух к подобным мыслям. Он очень много сделал для меня, и я, почитая его, обязана думать только о хорошем.

– На чем я остановилась? – растерянно спрашиваю я, притворяясь забывчивой старухой, хотя ум у меня ясный и острый.

– Ты спасла жизнь своему брату, – напоминает Гульбадан, прикрывая глаза от света полуденного солнца. – Что было потом?

Хм, с чего начать? Годы, последовавшие за рождением Арджуманд, были наполнены радостью. И страданием. Это были самые лучшие и самые худшие годы для империи.

– Поначалу все было чудесно, – просто отвечаю я. – А потом пришла война.

ГЛАВА 14
Слеза на щеке времени

В годы раннего детства Арджуманд ничего жизненного важного не происходило – только крепла моя любовь к дочери и к Исе. Конечно, жизнь не стояла на месте, и о некоторых событиях и неприятностях я сейчас расскажу, но это было ничто в сравнении с тем, что случилось потом.

Вскоре Аурангзеб со своей армией покинул Красный форт и отправился на север сражаться с персами. Низама как искусного наездника зачислили в кавалерию. Ему дали лук, колчан со стрелами, меч, кинжал и щит. Я купила ему хорошего коня. Чтобы не вызвать подозрений, я дала Низаму только старое пеньковое одеяло и потертое седло. Знатные воины отделывали седла шелком, поводья украшали жемчугом. А Низам выглядел как простой всадник, хотя коню его в бою цены не будет.

Более года я ничего не слышала о своем друге. Когда он наконец вернулся в Агру, я едва его узнала. Мы встретились тайком на берегу реки. При моем появлении на его лице, еще больше потемневшем под солнцем пустыни, появилась теплая улыбка. Он отрастил бороду и, как и все солдаты, носил драгоценности тех, кого он убил. Он стал еще более мускулист, а его кожаные доспехи были в трещинах и рубцах.

На реке, после того как я пожала его огрубевшие руки и мы обменялись любезностями, Низам сообщил мне, что Аурангзеб захватил персидские укрепления. Мой брат, сказал он, жестокий военачальник, но солдаты его любят, потому что он сражается с ними плечом к плечу и после победоносных битв позволяет им заниматься грабежом. Я думала, Низам, как и я, осуждает подобную практику, но он сказал, что Аурангзеб поступает вполне благоразумно, поскольку персы столь же безжалостны.

Мне было горько вновь расстаться с Низамом, но выбора не было. Иса научил меня – ценой страданий, надо признать, – что иногда смерть или обстоятельства, над которыми мы не властны, отнимают у нас любимых и друзей. Да, мы должны оплакивать их уход, и да, мы должны часто молиться за них. Но нельзя допускать, чтобы с их уходом жизнь теряла для нас всякий смысл.

Не прошло и недели, как Аурангзеб перегруппировал свои силы, пополнив армию новыми солдатами, и отправился на юг усмирять неугомонных деканцев. Увы, их мятеж распространялся, как степной огонь. К восстанию присоединялись новые военачальники со своим войском, и по всей южной границе наши крепости подвергались нападению и уничтожались. Это восстание наносило огромный ущерб империи, и отец велел Аурангзебу подавить его любой ценой. Поэтому Низам снова уехал.

В его отсутствие Тадж-Махал продолжал расцветать, как расцветала моя любовь к Исе. К сожалению, я все реже проводила ночи вместе с Исой, так как Арджуманд подрастала, и мы уже не могли при ней предаваться любви. В Красном форте у нее была своя комната, но я все равно неохотно покидала свои покои, опасаясь, что могу понадобиться дочери среди ночи. Только убедившись, что она крепко спит, и зная, что ее не мучают ни болезнь, ни кошмары, я осмеливалась уйти по подземному ходу, чтобы попасть в объятия своего любимого. В течение короткого времени мы смеялись, играли в азартные игры или беседовали о Тадж-Махале.

В те дни мои чувства то крепли, то ослабевали, потому что Иса был рядом, но мы бывали вместе гораздо реже, чем мне хотелось бы. Я боялась, что с ним может произойти несчастный случай или вдруг он заболеет и Аллах его у меня отнимет. Я не мыслила жизни без него и каждую ночь молилась, чтобы мы нашли способ жить вместе как муж и жена.

К счастью, Кхондамира я видела редко. Торговые дела вынуждали его ездить в дальние уголки империи, где он иногда совершал сделки от имени отца. Теперь отец презирал Кхондамира почти так же сильно, как и я, но по-прежнему использовал моего мужа для развития торговли с нашими соседями. Это были прибыльные сделки, даже такой тупица, как Кхондамир, преуспевал.

Я надеялась, что однажды мой муж не вернется из поездки, но, увы, он всегда возвращался, и, если ему надоедали его девочки или ему хотелось унизить меня, он посылал за мной, и мне приходилось терпеть его обременительные «ласки». Как же я ненавидела те ночи! Как же мне хотелось ругаться, кричать и умереть! Это было так мерзко. После я мылась в горячей ванне чуть ли не до потери чувств. Встречи с Кхондамиром – это единственное, о чем я не рассказывала Исе. А он почти не расспрашивал.

Аллах наградил меня чудесным ребенком, грех было жаловаться. И все же меня печалило, что внутри меня больше ни разу не затеплилась жизнь. Я думала, что выношу много детей, но Арджуманд суждено было стать нашим единственным созданием. Для меня она была как глоток воздуха, но я мечтала подарить ей братика или сестренку.

В те годы у меня были четыре глубокие привязанности: Арджуманд, Иса, отец и, конечно, Тадж-Махал. Наша бесценная Арджуманд была умной, но беззаботной девочкой. И я не заставляла ее заниматься, так как впереди ее ждали годы, когда ей предстояло быть серьезной не по возрасту. Нет уж, пусть бегает, резвится, познавая мир, а не чахнет над книгами. Для ребенка это куда более здоровое существование. Так что я позволяла ей играть, а когда сама была в соответствующем настроении, играла вместе с ней. Я учила дочь плавать и рисовать. Летними вечерами мы расчесывали друг другу волосы. А иногда мы танцевали под дождем.

Когда Арджуманд исполнилось пять лет, я стала приводить ее к Тадж-Махалу, чтобы Иса мог чаще видеть свою дочь. Его терзало то, что она не ведает, кто ее настоящий отец. Это было заметно по его лицу, когда он смотрел на нее, по тому, как он порой начинал тянуться к ней, а потом резко опускал руки. Иногда я делала вид, будто очень занята, и просила его либо кого-нибудь из строителей присмотреть за дочерью. Когда наступала очередь Исы, он сажал ее на плечи и ходил с ней по стройке. Они гонялись за бабочками, или он подносил ее к одному из слонов, позволяя ей погладить животное. Я украдкой вытирала слезы, потому что за эти редкие мимолетные мгновения она просто не успевала его полюбить. Для Арджуманд он был просто весельчак рабочий.

Через неделю после седьмого дня рождения Арджуманд наступил самый яркий день в нашей жизни и в истории империи. Спустя долгих одиннадцать лет Тадж-Махал наконец-то был построен. В честь этого события отец послал гонцов во все уголки Хиндустана и даже за пределы империи. Они несли белые флаги, оповещая всех, что в течение всего месяца празднования мы ни с кем не будем воевать. Отец даже пригласил некоторых наших врагов в Агру, чтобы они увидели Тадж-Махал.

В то утро, когда была уложена на место последняя мраморная плита, отец, Иса и я стояли в саду мавзолея. Ночью на небе будет полная луна, а отцу, я знала, не терпится увидеть свое творение в лучах солнца и в сиянии луны. Увы, пока это было невозможно, потому что все сооружение почти сплошь было обнесено лесами. Эта решетчатая конструкция состояла из огромного количества бамбуковых шестов и тиковых бревен, скрепленных между собой веревками и цепями, которыми можно было бы обмотать всю Агру.

– Сколько времени уйдет на разборку лесов? – спросил отец, едва сдерживая свою радость.

Иса колебался, зная, что его ответ не понравится отцу.

– Месяц, мой повелитель. Бóльшая часть лесов стоит уже много лет.

– Целый месяц?!

– Возможно, чуть меньше, если будем работать и по ночам, хотя в моем распоряжении только необходимое количество людей. И как вы знаете, нам не хватало древесины для лесов, поэтому часть конструкции сложена из кирпичей. Нужно время, чтобы разобрать их, время на...

Отец, обычно столь терпеливый, жестом велел ему замолчать.

– Я не стану ждать, – твердо сказал он. – Я ждал одиннадцать лет.

– Но, мой повелитель, мы...

– Джаханара, – перебил его отец, – армия Аурангзеба стоит лагерем в половине дня пути отсюда. Распорядись, чтобы ее немедленно вызвали сюда. – Внезапно воодушевившись, он снял очки и убрал их в карман. Его воспаленные глаза сновали в разные стороны, будто две голодные рыбки. – Я хочу, чтобы все гонцы, какие только способны тронуться в путь, разнесли весть, что завтра на рассвете сюда должны прийти все, кто может: мужчины, женщины, дети, вельможи, рабы, друзья и враги. И каждый пусть таскает то, что способен нести, – бревна или камни.

– В самом деле? – спросила я, потому что отец говорил так быстро, что я едва его понимала.

– Сообщите всем, пусть приводят своих мулов и слонов, подгоняют свои баржи. Пусть забирают древесину, все дерево, и строят из него новые дома! А ты, Иса, ты – лев среди котят, собери все инструменты, какие есть в твоем распоряжении, и раздай их людям, чтобы завтра они начали разбирать леса. Только чтобы ничего не испортили!

И эта весть начала распространяться, поначалу медленно, а потом понеслась по Агре и за ее пределами, как благой тайфун. Зарослей деревьев в наших краях немного. Большинство домов строились из глины и нескольких кривых сучьев, которые использовались в качестве опоры. Люди готовили пищу на коровьем навозе и строили лодки из старых досок. А тут отец отдавал безвозмездно горы строительного материала! Отдавал древесину и камень, из которых простолюдины могли бы построить себе новые дома, а знать – возвести новые дворцы.

К рассвету наш город раздулся вдвое. Крестьяне, приехавшие из сельских районов, спали на улицах вместе со своими волами. Наша река была запружена лодками рыбаков, прибывших с севера и юга. Люди, никогда не видевшие отца, отзывались о нем с восхищением; конечно же столь щедрый правитель был достоин нашего трона.

По приказу отца люди спешили к мавзолею, ведя за собой слонов, лошадей и верблюдов, и вскоре огромные толпы собрались вокруг него, словно муравьи у капли меда. Бригадиры строителей каждого из двадцати двух тысяч рабочих приставили к группам крестьян, вельмож, монахов или торговцев. После того как за этими группами закрепили определенные секции лесов, работа пошла полным ходом. Ножи перерезали веревки, и доски падали в жаждущие руки. Некоторые пришли к Тадж-Махалу в одиночку и теперь сгибались под тяжестью бамбуковых шестов. Другие, из бедных деревень, мужчины, женщины и даже дети, объединившись, вытянулись в длинные цепочки, по которым передавались бревна. Работа сопровождалась радостным пением.

Вскоре прибыла армия, и отец, к великому неудовольствию Аурангзеба, велел солдатам подключиться к разборке лесов. Воины мечами разрубали канаты, лошади тащили прочь тяжелые бревна. Низам, переодевшись рабочим, каким-то образом отыскал меня. Он был настолько возбужден, что даже похлопал меня по спине. Я крепко стиснула его руки, так что он даже поморщился – по крайней мере, притворился, будто ему больно. Иса, с Арджуманд на плечах, сновал по всей стройке, пытаясь поддерживать порядок. Даже отец работал, сняв свою богатую тунику и тюрбан. Обнаженный по пояс – я впервые видела его без рубашки, – он стоял высоко на лесах, украшенным драгоценными камнями кинжалом перерезал веревки и сбрасывал вниз бамбуковые жерди. Люди, работавшие рядом, подбадривали императора одобрительными возгласами.

Такого энтузиазма, как в тот день, я еще не видела. Люди всех оттенков кожи, богатые и бедные, трудились не покладая рук. Женщины – старые, молодые, беременные – несли более легкие доски, нагружая стоявшие поблизости телеги и корзины. Мы все были охвачены неким странным волнением, похожим на опьянение. Временная дорога к мавзолею была запружена животными, древесиной и толпами людей. Даже на реке было тесно. Несколько судов, перегруженных бревнами, перевернулись и утонули. Большинство членов команд были спасены, но несколько человек навечно остались под водой.

Все трудились как одержимые, но работа шла медленно: на разборку каждого яруса лесов уходило много времени. Все рабочие молились, пели, старались из всех сил. Мало кто делал перерывы, чтобы перекусить или перевязать окровавленные ладони: ставки были слишком высоки. К своему удивлению, я заметила нескольких персов, работающих плечом к плечу со своими давними врагами. Они были в черных одеяниях, у каждого на боку висел ятаган. Персиянки в бесформенных балахонах, с покрывалами на лицах были похожи на тени. Конечно, чужеземцы не могли много увезти к себе домой, но работали они усердно, отбирая лучшие куски бамбука.

День постепенно изживал себя, вскоре солнце стало скатываться с зенита, восхитительно освещая освобожденный от лесов купол Тадж-Махала. Тысячи рабочих продолжали прибывать к мавзолею. Улицы Агры были переполнены. Когда всякое движение на них застопорилось, самые смекалистые стали сколачивать из бревен огромные плоты, которые они пускали вниз по реке. Вытащив плоты на берег, они возвращались к мавзолею и строили другие.

Артели рыбаков связывали вместе несколько лодок и на них переправляли бревна на другой берег, потом возвращались за новыми бревнами. Вельможи нанимали баржи отца и нагружали их доверху древесиной. Отец заставлял их расплачиваться сундуками денег, так как намеревался этими деньгами наградить наших рабочих. Вельможи недовольно ворчали, но платили сразу. И нагружали баржи.

Видя, что большая часть разобранных лесов достается богачам, простолюдины начинали работать еще усерднее. Мусульмане и индусы сообща тащили массивные тиковые бревна, чтобы строить из них храмы и мечети. Никто из нас, не считая Аурангзеба, ни минуты не отдыхал в тот день. Мы трудились сплоченно, как единое братство близких друзей.

И Тадж-Махал постепенно показывался из лесов. Мы смотрели на него с благоговением, превосходящим по силе даже нашу любовь к Аллаху или к индийским богам. Поскольку мавзолей был осязаем. Затаив дыхание, мы подходили к нему, с замиранием сердца касались его гладких стен. Мы поднимали глаза вверх и качали головой, с изумлением созерцая эту каменную громаду. Многие жители империи ходили в лохмотьях и спали в грязи. Они даже помыслить не могли, что им когда-либо доведется увидеть такое чудо. В этот день весь Хиндустан открыто плакал слезами счастья.

Когда последние жерди были убраны от стен мавзолея, мы увидели врата рая. С израненными руками, все в пыли, мы сидели на изрытой земле или на сломанных телегах. Каким-то чудом среди сотен тысяч людей мне удалось отыскать отца. Где были Иса и Арджуманд, я понятия не имела, но была рада, что в эти радостные мгновения они вместе. Отец, чьи оголенные плечи были в порезах и ссадинах, заплакал, увидев меня.

– Благодарю тебя, Аллах, – прошептал он. Императорская стража держала толпу на почтительном расстоянии. – Благодарю, что исполнил мое желание.

Исцарапанными руками он привлек меня к себе и поцеловал. Но взгляд его на мне не задержался. Как и все остальные, он смотрел на Тадж-Махал. Иса воплотил в реальность свой замысел: мавзолей был прекрасен, как женщина. Его божественные арки олицетворяли ее глаза, купола – груди, минареты – унизанные кольцами пальцы, белый мрамор – совершенство ее лица.