Текст книги "Под мраморным небом"

Ладли прямо в сари первой вошла в воду. Фигура у нее была уже совсем не девчоночья, и я с завистью смотрела на четко обозначившиеся изгибы ее тела. Стыдясь своей собственной плоской груди, я, не раздеваясь, ступила в реку, следуя за Ладли, пока не вошла в воду по пояс.

Внезапно мне в ногу вонзились острые когти. Я завизжала, уверенная, что на меня напал крокодил. И не замолчала даже тогда, когда из воды вынырнул Дара. Улыбаясь во весь рот, он невинно поинтересовался:

– Что тебя напугало, сестренка? Наступила на что-то?

Я знала, что могу получить нагоняй за то, что играю с ним, но все равно метнулась к нему, удивив его своим провор ством. Рот у него был открыт, когда мы оба, переплетясь, будто две змеи, ушли под воду. Я крепко его держала, и мы перекатывались по илистому дну, пока он наконец не вырвался из моих рук. Я вынырнула, открыв глаза как раз в тот момент, когда он выплевывал изо рта бурую воду. Теперь уже я засмеялась. Ладли приблизилась к нам и, взяв мою руку, хитро на меня посмотрела. Взгляд Дары, я заметила, задержался на моей подруге.

– По-моему, мой брат к тебе неравнодушен, Ладли, – с притворным умилением проговорила я. – В следующий раз тебе придется его спасать.

– Я... – Дара обычно за словом в карман не лез, но сейчас, ошеломленный, утратил дар речи.

Наш смех, казалось, эхом отразился от высоких берегов реки. Дара швырнул нам в спины по горсти ила и поплыл в сторону.

– Он будет хорошим императором, – сказала Ладли, переходя на хинди. – Как твой отец.

– Ты всегда радуешь его глаз, Ладли.

Теперь моя подруга онемела, что было редкостью: Ладли не стеснялась в выражениях и даже ни одному солдату не дала бы спуску.

– Нет, – с жаром сказала она после короткой паузы. – Он не так на меня смотрит. Я прислуга. Обычная прислуга.

Я вытерла грязь на ее спине.

– Дара видит в людях тех, кто они есть, а не слуг или знатных особ.

Ладли поморщилась, будто откусила лайма:

– Ты живешь в зеркальном доме, моя маленькая подруга. Сейчас он сверкает, а когда разобьется, ты увидишь только кучи навоза.

– Ладли!

– Как бы Дара ни относился к нам, мы – люди не его круга.

– Дара ни на кого не смотрит свысока, – упорствовала я, защищая брата. Глянув в сторону берега, я увидела, что Дара вскарабкался на валун. Возможно, его взгляд был устремлен на нас, а может, он смотрел на слонов у противоположного берега. Огромные животные наслаждались купанием, обливая водой самих себя и друг друга. – Иди к нему, – сказала я и огляделась, удостоверяясь, что поблизости никого нет. Ведь если посторонние увидят их вместе, сплетен потом не оберешься. – Ему нравится твое общество. – Ладли попыталась отказаться, но я чмокнула ее в щеку. – Ты ему нравишься, Ладли. И всегда нравилась.

– Но зачем, зачем жеребцу верблюд?

– Ты не верблюд, а... – я запнулась, подбирая сравнение, – а снежный леопард.

– Снежный леопард! Ну, ты и скажешь, Джаханара!

– В его представлении ты – необычная девушка. Ведь ты индианка. У тебя другие взгляды. И я не знаю никого, кто был бы умнее и красивее тебя.

– Ты что, вина отцовского напилась?

– Иди к нему.

Ладли помедлила в нерешительности, потом обняла меня:

– А если он меня прогонит?

– Значит, будет дураком. А он не дурак.

Ладли повернулась и побрела по воде к Даре, смывая с рук грязь. Вскоре она миновала Аурангзеба, топтавшего рыбу на мелководье. Он что-то сказал ей, но она не осмелилась встретиться с ним взглядом. Когда Ладли приблизилась к валуну, Дара поднялся. Я улыбнулась. Надо же, какое благородство. Я гордилась тем, что он мой брат. Они сели рядом на расстоянии вытянутой руки и стали о чем-то беседовать.

Я лежала на спине, ногами касаясь ила, и, закрыв глаза, размышляла. Мне тоже хотелось разговаривать с юношей, хотелось, чтобы нашелся такой парень, который заставил бы меня улыбнуться. Если такой юноша существует, интересно, что он сейчас делает? Возможно, он – сын знатного человека и живет где-то поблизости в Красном форте. А может, плотник или даже солдат. Или живет где-то в далекой стране и однажды посетит Агру. Встречу ли я его здесь? Или мы состаримся в одиночестве, каждый сам по себе? Я подозревала, что где-то на свете живет человек, чье сердце бьется в унисон с моим, но боялась, что никогда его не найду.

Отец однажды сказал, что мужчина и женщина, которые могли бы полюбить друг друга, сродни горам. Две вершины, удивительно похожие и соразмерные друг другу, возносятся до небес, но не видят величия друг друга, потому что их разделяет большое расстояние. Как мужчина и женщина, живущие в разных городах, они никогда не найдут друг друга. Или, если вершинам посчастливится, как посчастливилось моим родителям, они могут оказаться пиками одной гряды и вечно греться в тепле друг друга.

Прошу тебя, Аллах, молилась я, позволь мне быть достойным человеком. Даруй мне великую судьбу. И пусть счастье скорей меня найдет. Я с ужасом думала о том, что будет со мной, когда я стану совершеннолетней, а отец выдаст меня замуж за незнакомого мужчину. Возможно, я так и не познаю любви, так и не испытаю того, что чувствует мама, когда ее обнимает отец.

Я все еще грезила о любви, когда надо мной нависла тень и кто-то с силой неожиданно швырнул меня в воду. Потом чьи-то руки надавили на мою грудь, погружая меня в ил. Растерявшись, я стала отчаянно отбиваться. Открыла глаза, но ничего не увидела. Казалось, меня накрыли бурым одеялом. Я попыталась выбраться из-под него – словно безумная, брыкалась, царапалась, кусалась, силясь подавить крик.

Внезапно давление на мою грудь ослабло, и меня подбросило вверх. Я выплюнула изо рта затхлую воду. В носу у меня жгло, я судорожно вдыхала и выдыхала. Придя в себя, я увидела рядом Аурангзеба. На его губах играла злорадная улыбка.

– Что за безобразные жучки! – Аурангзеб рассмеялся, показывая на мою грудь. Сбитая с толку, я глянула на себя и, к своему ужасу, увидела, что халат соскользнул с плеч и мою грудь прикрывает лишь тонкая хлопчатобумажная сорочка, сквозь которую просвечивали темные твердые соски. – Вот бы их раздавить, – добавил он.

Вскрикнув в ярости, я ударила его кулаком так, как, я видела, это делают мужчины, когда дерутся. Метила ему в нос, но он быстро увернулся, и мой кулак скользнул по его щеке. Медное кольцо на моем большом пальце оставило порез у него под глазом. Капля крови скатилась по его щеке и упала в воду. Он ударил меня по лицу ладонью. Хлопок был столь громкий, что на нас посмотрели несколько женщин, работавших на берегу.

Аурангзеб оскалился.

– Ты об этом пожалеешь, – процедил он сквозь зубы, после чего процитировал строки из Корана, в которых говорилось о мести.

– Ненавижу тебя! – сказала я, хотя это было не так. – И изречения твои дурацкие ненавижу!

– Еще бы. – Аурангзеб ухмыльнулся и шагнул к мелководью. Он присел у кромки воды, зачерпнул горсть ила и приложил его к щеке. Мне хотелось плакать, но это означало бы, что Аурангзеб одержал победу. Посему я прикусила губу и накинула на плечи халат. Потом опустилась в воду по горло. Аурангзеба я не выпускала из виду, зная, что его месть будет жестокой. Он злобно смотрел на меня, и я пожалела, что поблизости нет Дары.

Я решила вернуться в гарем и вдруг услышала сдавленный крик. Думая, что это какая-то каверза Аурангзеба, я осторожно повернулась, окинула взглядом мутную реку. Поначалу я увидела только слонов и мусор на воде. Но потом заметила отчаянно машущую маленькую ручку и вновь услышала крик. Голос был детский. У меня упало сердце, когда я поняла, что сильное течение несет ребенка в мою сторону. Я огляделась, думая криком предупредить кого-нибудь из взрослых, но таковых поблизости не оказалось.

Поборов нерешительность, я сбросила с себя халат и ринулась в реку, надеясь поймать малыша. Я плыла, изо всех сил работая руками и ногами. Ребенок, казалось, за что-то держался. Подплывая к нему, я заметила в воде корягу – правда, слишком поздно: дерево врезалось мне в бок так, что у меня перехватило дыхание. Одной рукой я схватилась за сук, другой вцепилась в одежду мальчишки. Ему, наверное, было шесть или семь лет.

Течение быстро подхватило нас и понесло вниз по реке. Я попыталась позвать на помощь, но не смогла набрать в грудь достаточно воздуха, и мой жалобный крик затих, едва прозвучав. Аурангзеб, находившийся к нам ближе остальных, поднял голову. Я предположила, что сейчас он кинется к нам на помощь, но он молча наблюдал, как мы тонем. Наверно, он ухмылялся. Вскоре нас пронесло мимо всех, кто мог бы помочь. Я опять закричала в ужасе. Слава Аллаху, двое рыбаков услышали мой крик. Показав на меня, они стали быстро сталкивать в воду свою лодку.

На излучине течение превратилось в стремнину. Я крепко держалась за корягу, и мои пальцы крепко держали малыша за его одежду. На одной руке мальчика кровоточила пугающая рана, лицо его побелело. Он начал уходить глубже под воду, увлекая меня за собой. Вода казалась нестерпимо ледяной.

Я уже утратила всякую надежду на спасение и вдруг увидела, что за нами мчится лодка. Двое рыбаков налегали на весла, на носу стояли еще два человека. Я узнала в них Низама и Аурангзеба. Мой брат держал веревку. Мальчик начал тонуть, и я из последних сил выдернула его из воды. Мои руки, казалось, налились свинцом.

И вот, когда я уже распрощалась с жизнью, рядом со мной упала веревка. Я схватила ее одной рукой, и Аурангзеб подтащил нас к лодке. Мы ударились об ее борт. Низам вытащил из воды мальчика, потом меня. Я рухнула на Низама и заплакала от облегчения и горя, ибо я знала, что Аурангзеб проигнорировал мои мольбы и пришел на помощь только тогда, когда нас заметили рыбаки.

Я хотела заговорить, но в глазах потемнело, и я потеряла сознание. Почти не почувствовала, как мы пристали к берегу. Потом меня куда-то понесли, перед глазами замелькали тени. Я видела образы – возможно, во сне. Наконец меня укутали в одеяло. Потом мама обняла меня, стала что-то говорить, но я не понимала ее слов. Мне казалось, я куда-то погружаюсь, потом медленно выкарабкиваюсь. Когда вокруг наконец-то просветлело, я открыла глаза. Я лежала на ложе из одеял и подушек, устроенном на ковре. Мои родители и братья сгрудились возле меня.

– Мама? – пробормотала я.

Услышав мой голос, она стала целовать мое лицо, губы:

– Ох, Джаханара, как же ты нас напугала!

Ко мне наклонился отец:

– Ты поранилась, дитя мое?

– Нет... нет, папа.

Я увидела слезы в его глазах и тоже заплакала. Мои родители крепко держали меня, будто я все еще тонула. Мама сжимала мои руки. Отец, по натуре более чувствительный, чем любой другой мужчина из тех, кого я знала, сказал:

– Лучше потерять империю, чем тебя! Как бы небо стало жить без своих звезд?

– Ему было бы одиноко, – сказала я, так как, несмотря на присутствие близких, чувствовала себя одинокой.

– Сегодня ты проявила мужество, – сказал отец, погладив меня по щеке.

– Да, – подтвердила мама, и я поняла, что она гордится мной еще больше, чем отец, потому что от женщин обычно не ждут мужественных поступков. – Ты спасла ребенка.

– Правда?

– Правда. Да благословит тебя Аллах, – ответила мама и добавила: – А твой брат спас тебя.

– Но он...

– Позже поблагодаришь, – перебил Аурангзеб меня, выступив вперед. На его щеке краснел порез.

Я помассировала виски, словно пытаясь стереть из памяти события этого дня.

– Я... я очень устала. – На Аурангзеба я смотреть не могла.

Отец ушел, и комната постепенно опустела. Когда Дара направился к выходу, я жестом попросила его задержаться. Он закрыл дверь и подошел ко мне.

– Почему ты плачешь? – спросил он.

– Потому что он... потому что Аурангзеб видел меня, – прошептала я и со слезами в голосе добавила: – Он хотел, чтобы я погибла.

Дара замер, почесал лоб под тюрбаном:

– Хотел, чтоб ты погибла?

– Да!

– Глупости, Джаханара.

– Нет, не глупости! Не глупости! Он бросил меня умирать.

– Он спас тебя, взял у рыбаков лодку, чтобы вытащить тебя из реки. Он сказал...

– Он лжет!

Дара отступил от меня:

– Я собственными глазами видел, как он тебя спас. Он даже сам поранился, когда вытаскивал тебя из воды.

– Это я его поранила!

– Тебе нужно отдохнуть. – Дара повернулся к двери. – У тебя в голове полная неразбериха. Как только ты отдохнешь, кошмары рассеются сами собой.

Но я знала, что отдых не умерит мои страхи.

И мне было так одиноко! Казалось, комната сжимается, душит меня.

Топит меня.

ГЛАВА 3
Детство прошло

Говорят, время лечит любые раны. Хоть я и не была с этим согласна, должна признать, что по прошествии месяцев меня все меньше и меньше мучили кошмары, связанные с Аурангзебом. И вот настал день, когда я смогла взглянуть на него без содрогания, не спрашивая себя, почему он хотел, чтобы я утонула. Я ненавидела его за то, что он украл у меня детство, за то, что по его милости за одну ночь я превратилась из девочки в молодую женщину, но эта перемена была неизбежна. В конце концов, я была принцесса, которой с детства внушали, что в жизни все непросто. Сыновья и дочери императоров должны взрослеть рано, и, говоря по чести, до сей поры я увиливала от ответственности. Но после вероломства Аурангзеба я распрощалась со своими детскими привычками, ибо знала, что им нет места в мире взрослых.

В последующие месяцы коренным образом изменился весь мой образ жизни. Вместо того чтобы искать развлечений, я усердно занималась. Если прежде я уклонялась от своих обязанностей, то теперь исправно выполняла свой долг. Каждый день я проводила долгие часы в гареме, изучая все предметы – от архитектуры до танцевального искусства и политики. Пока большинство девочек делали друг другу прически и учились готовить экзотические блюда, я осваивала искусство каллиграфии и географию. Мама приносила мне стопки книг, и я штудировала их, не оставляя без внимания ни одну тему, ни один предмет, даже если они казались мне незначительными или ненужными. Следуя ее совету, я стала проявлять бóльшую общительность при дворе Агры. Твой успех, объяснила мама, от твоих друзей зависит почти в той же мере, что и от тебя самой. Эту истину она втолковывала мне с тех самых пор, как я научилась рассуждать, но на вооружение я взяла ее только теперь.

Весь следующий год я заводила новых знакомых – либо во время игр в поло, либо на охоте. От имени отца я непринужденно беседовала с представителями низшей знати и торговцами. Господа зачастую поражались моей смелости, но порой я чувствовала, как они глазами жадно ощупывают мое тело. Поначалу такие взгляды меня смущали, но со временем я поняла, что похоть – одна из самых вопиющих мужских слабостей. Мама, по моему настоянию, тайком просвещала меня – рассказывала об особенностях мужского организма, объясняла, какие у мужчин потребности и, самое главное, какие их обуревают желания.

Мама ставила меня в жутко неловкое положение, требуя, чтобы я практиковала искусство обольщения в паре с Низамом. Например, она наряжала его как господина и просила, чтобы я подала ему вина. После я должна была завязать с ним светский разговор и выпытать нужные мне сведения. Низам старательно играл свою роль, но мои ошибки и нескладная речь часто вызывали у него улыбку. Однако с каждым занятием он улыбался все реже, потому что я успешно совершенствовалась в своем мастерстве. Я коварством вызывала его на откровенность – задавала такие вопросы, на которые ответит всякий тщеславный мужчина, сколь бы тверд он ни был в своих намерениях.

Обретя уверенность в себе, я была готова к общению с вельможами, которых, по утверждению мамы, ко мне влекло. Большинство мужчин считали, что я, в силу своего юного возраста и пола, вполне безвредна – как беззубая кобра. Они сразу становились галантными, когда я притворялась застенчивой и робкой, открывали мне свои секреты, едва я делала вид, что собираюсь удалиться. Будучи императором, отец мог бы заставить этих мужчин делать все, что он пожелает, но он предпочитал улещивать их медом, а не усмирять железным кулаком. Поэтому их обхаживала я.

Отец внимательно следил за моими успехами. Хоть Хиндустан и процветал под его правлением, во многом это благоденствие было заслугой мамы. Она ненавидела войны, и, благодаря ее влиянию на отца, мы перестали тратить золото и терять человеческие жизни, пытаясь раздвинуть северные границы страны за счет владений наших врагов – персов. Вместо этого мы укрепляли свои рубежи, строили дороги и мосты. Мы богатели за счет торговли. Разумеется, было немало мужчин, которые по-прежнему хотели воевать с врагами, и в мои обязанности входило вернуть их на мирный путь. Я часто беседовала с ними, невинными речами льстя их самолюбию или расхваливая их лишенных внимания жен.

Без помощи мамы мне бы никогда не постичь эту науку. Она давала мне советы буквально по всем вопросам – относительно наших законов, например, – или объясняла, кто из представителей знати наши друзья, а кто враги. Она могла дать характеристику любому вельможе – терпим ли он к индийцам, предпочитает спать с девушками или юношами. С одинаковым интересом я узнавала об их страхах и об их желаниях. Знание и того, и другого, как я уже уяснила себе, впоследствии могло мне пригодиться.

Мои братья тоже изучали все эти премудрости, только другими способами. К моему удивлению, один лишь Аурангзеб серьезно относился к таким урокам. Пока Шах и Мурад гонялись за юбками, а Дара с жадностью поглощал труды философов, Аурангзеб вращался при дворе, завязывая дружеские отношения со многими людьми, имеющими вес, и, прежде всего, с офицерами нашей армии. Они к нему благоволили, так как, становясь более рослым, он все больше говорил о достоинствах войны и о том, что война способствует укреплению нашей империи.

Аурангзебу нравилось сводить на нет плоды моих трудов. Если я заручалась поддержкой кого-то из влиятельных людей, обращала его в опору, на которой мы могли что-то строить, Аурангзеб действовал как ветер, незаметно раскачивая колонну, выдувая из-под нее почву. Обычно я лишь по прошествии нескольких месяцев узнавала, что колонна рухнула.

К моему неудовольствию, Дара почти не проявлял интереса к государственным делам. Любимый сын отца и, соответственно, его вероятный преемник, он почитал искусство. Отец тоже благоволил к поэтам, художникам, архитекторам и ученым, однако он понимал, что такие люди только улучшают качество нашей жизни, но для империи не являются хлебом насущным.

Когда я первый раз в разговоре с Дарой подняла вопрос о его недостатках, он отмахнулся от моих слов – обратил на них не больше внимания, чем на грязь у себя под ногами. День клонился к вечеру, и мы, кончив заниматься и молиться, удалились в один из самых больших садов Красного форта.

Лучшие из наших садов были призваны служить нам напоминанием о том, что ждет нас впереди, если мы будем жить в добродетели, что райский сад всегда в цвету и неизменно восхитителен. Убежище, в котором мы сейчас находились, называлось Шалимар-Багх – Обитель любви. В узких каналах, проложенных между манговыми и гранатовыми деревьями и финиковыми пальмами, струилась вода, стекавшая в квадратные пруды, где били фонтаны. Все в саду имело геометрическую форму. Растения и водоемы образовывали восьмиугольники, кубы и даже треугольники.

В дальнем конце сада Исмаил, старый крестьянин, которого спасла мама, подрезал розовые кусты. Сад, и без того прекрасный, с приходом Исмаила заиграл более яркими красками. Он работал здесь с рассвета до наступления темноты, не оставляя своим вниманием ни одно растение.

Я сидела рядом с Дарой на покрытом травой квадратном газоне между несколькими каналами. Это был чудесный тенистый уголок, где воздух полнился благоуханием. На Даре были алая туника и белый тюрбан. Он пытался отращивать бороду, и на его подбородке курчавилось несколько темных волосков. Я была в желтой юбке и сорочке, поверх которых накинула длинный халат из полупрозрачного синего шелка. На голове у меня было закреплено бирюзовое покрывало с изысканным рисунком – изображением белых журавлей. Мы носили покрывало не так, как персиянки носят чадру: мое покрывало ниспадало на спину, закрывая волосы, а не лицо.

Между мной и братом стояло блюдо с виноградом. Я сорвала с грозди одну ягодку и сказала:

– Ты так и не рассказал мне, что произошло между тобой и Ладли.

– Что?

– Когда она к тебе подошла.

– Подошла ко мне?

– Тогда, на реке. – Мой начитанный брат порой испытывал мое терпение. В то время как мой разум бежал, его – плелся.

– Ты тратишь еще меньше слов, чем мама. Обязательно быть столь прямолинейной?

Я пожала плечами и сорвала еще ягодку:

– Я могу быть вкрадчива, как кошка.

– Разве Ладли тебе не рассказала?

– Не все.

– Что же она рассказала?

– Что ты спрашивал ее об убеждениях, о кастовой системе.

Дара хотел отмахнуться, но потом со вздохом уронил руки. На мой взгляд, он был слишком серьезен для своего возраста. Впрочем, мои друзья считали, что я тоже серьезна не по годам.

– Хоть мои взгляды и не типичны для мусульман, – наконец сказал он, – я нахожу индуизм чудесной религией. Мне нравятся их боги, их карма. Но я не согласен с убеждениями индусов относительно их кастовой системы. С какой стати человек, у которого более светлая кожа по сравнению с остальными, должен стоять выше них? Или почему торговец достоин большего уважения, чем крестьянин?

– Полагаю, кастовая система позволяет им поддерживать в обществе некий порядок.

– Порядок в обществе, Джаханара, создают справедливые законы. А не дискриминация.

– А у нас разве не то же самое? Ведь ты и юноша, работающий в поле, занимаете в обществе неравное положение.

– Знаю, – сказал Дара, медленно кивнув. – И также знаю, что, как бы сильно мне ни нравилась Ладли, я никогда не смогу на ней жениться.

– Ты мог бы попросить у отца согласия на ваш брак. В конце концов, он же просил своего отца, чтобы тот разрешил ему жениться на маме.

– Да, это так. Но я не могу последовать его примеру, – печально произнес Дара. – Не забывай, что сначала у отца появились другие жены. И мама, будучи мамой, не боялась соперничества с ними. Ладли же на это и вовсе будет плевать.

Мы замолчали. Вокруг порхали птицы. В их гомоне тонул шум, который производил Исмаил, чистивший выложенную мрамором дорожку. Я стала крутить на пальце свое рубиновое кольцо, наблюдая, как переливается на солнце камень.

– Ты любишь ее, Дара?

– Философы говорят, что любовь...

– Ты ее любишь?

– Любовь тут ни при чем. Люблю я Ладли или нет, я все равно женюсь на женщине, брак с которой будет политически выгоден для нашей страны. И ты тоже выйдешь замуж по расчету. И поверь мне, мы с тобой оба очень скоро вступим в брак. Я уже слышал, как отец говорил о своих планах насчет нас.

Я представила упитанного мужчину, которого отец, возможно, выбрал мне в мужья, и выбросила этот образ из головы – отшвырнула как гнилое яблоко. Потом опять все свое внимание обратила на брата, желая поговорить с ним о том, что тревожило меня в последнее время.

– Аурангзеб пользуется успехом при дворе. Он не тратит время на чтение и письмо, а все чаще упражняется с мечом или заводит дружбу с нашими военачальниками.

– И что с того?

– А тебе... не приходило в голову, – прошептала я, – что, когда отец умрет, Аурангзеб попытается взойти на Павлиний трон?

Дара выронил виноградинку.

– Ну что ты, Джаханара! С каких это пор тебя стали посещать подобные мысли?

– Мама хочет, чтобы я...

– Несла вздор?

– По-твоему, это вздор, что Аурангзеб захочет претендовать на трон? – спросила я. – Порой, когда отец говорит, что он прочит тебя в преемники, я вижу, как меняется в лице Аурангзеб. Он пытается скрыть свою злость, но ему это плохо удается. Аурангзеб всегда знал, что ты любимчик отца и что, как бы он сам ни отличился, трон все равно тебе достанется. По-твоему, какие чувства владеют Аурангзебом? Что бы ты сам чувствовал, если б отец любил тебя меньше, чем Аурангзеба, и все бы об этом знали?

– Но я не могу...

– Это очень обидно, Дара, – сама ответила я на свой вопрос. – И думаю, Аурангзеб так сильно обижен, что ему было все равно, утону я или нет. Он спокойно наблюдал, как я погибаю. Зависть толкнет его на борьбу с тобой за обладание троном.

Мой брат вяло отмахнулся от назойливой мухи:

– Я никогда не пытался причинить ему боль. И никогда его не обижу. – Дара помолчал, наблюдая, как муха села на ствол растущего рядом гранатового дерева. – Как и ты, я хочу быть ему другом. И потом, он ведь знает, что император вправе выбрать себе преемника. Так было всегда.

– Не спорю. Хотя то, что отец намерен сделать тебя своим преемником, еще не значит, что ты взойдешь на трон.

– Аурангзеб против меня не пойдет.

Дара потянулся за очередной виноградинкой, а я наклонилась к нему:

– Мы уже не дети, Дара. И должны вести себя соответственно.

– Ты хочешь казаться взрослой не по годам.

– Возможно, – в сердцах сказала я, внезапно рассердившись на брата за то, что он упорно не желает видеть дальше своего носа. – Но ведь нашему прадеду было всего тринадцать лет, когда он унаследовал трон. Ты думаешь, он тогда притворялся взрослым? Или ты будешь притворяться взрослым, если отец умрет?.. – Отчасти мое раздражение было вызвано тем, что Дара, я знала, был прав. Я и впрямь была еще слишком юна, чтобы вести подобные разговоры. С другой стороны, мама возлагала на меня большие надежды. Не зря же она весь последний год учила меня разбираться в хитросплетениях придворных интриг. Я не могла ее подвести. И не хотела, чтобы Дара недооценивал Аурангзеба. – Ты столько всего знаешь о философии и богах и абсолютно слеп в том, что касается твоей собственной крови. Тебе известно, сколько войн велось за обладание троном, сколько раз братья убивали братьев?

– Несколько войн. Погибло, кажется, десять братьев.

– Так неужели тебе так трудно поверить в то, что Аурангзеб может причинить тебе зло, дабы занять место отца?

Дара надолго замолчал. Исмаил за это время успел дочистить мраморную дорожку. Я видела, что мой брат испытывает замешательство, так как он часто поднимал глаза к небу, словно ждал наития свыше.

– Я по-прежнему сомневаюсь в том, что ты верно истолковала происшествие на реке, – наконец ответил он. – Но если ты права и Аурангзеб мечтает о троне, что мне делать?

Я попыталась представить себя в роли доверенного советника брата. Что бы мама сказала отцу, если б у него был брат-соперник?

– Делай то, что делает он. Начни заводить друзей, союзников. Меньше времени проводи за чтением книг о религии, чаще бывай с отцом. Пусть вельможи видят с ним тебя, а не только маму и меня.

Дара снял тюрбан и провел рукой по своим черным как смоль волосам.

– Даже если у него нет ко мне добрых чувств, я никогда не смог бы вступить в борьбу против него, – со вздохом сказал он. – Даже думать об этом не хочу.

На лице его отразилась внутренняя боль. У меня от жалости защемило сердце. Я знала, что он пытался наладить отношения с Аурангзебом, но все его попытки, как и мои собственные, встречались враждебно. Как так может быть, спрашивала я Аллаха, что мы любим брата всей душой, а он все равно от нас отдаляется? Что я делаю не так?

Вновь сестра Дары взяла его за руку, а не его новоявленный советник.

– Поверь мне, я предпочла бы лежать в гареме и сплетничать со своими подружками, чем вести с тобой этот разговор. Но мы не такие, как наши друзья. Ты – будущий император, а я... – я запнулась, не зная, как определить свою роль, – а я – твоя сестра. Я тоже не хочу бороться с Аурангзебом. Но он меня страшит. И тебя, думаю, он тоже пугает.

Дара едва заметно кивнул, но ничего не сказал. И тогда я поняла, что ему претят подобные мысли, так как по натуре он слишком порядочный человек, и что мне придется его защищать. Но как я, девушка, которой едва исполнилось пятнадцать лет, могу защитить одного брата от другого? А себя как защитить?