Текст книги "Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)"

– Шляпу изучил Балтин, – напомнила Надин.

– Верно – после того, как я придумал фокус, чтобы у него возникло это желание.

– В каком состоянии сама Энн? – спросил Джон.

– С ней было очень нелегко, – ответил Тейверли. – В конце концов я убедил ее, что признание всем только навредит, а если что-нибудь произойдет с ней самой, то некий сельский игрок в крикет утопится. Ну, что скажете, Фосс?

– Не задавайте глупых вопросов! – буркнул Джон.

Двумя этажами выше героиня их разговора сидела у бабушкиной кровати.

– Вот недостающая деталь, бабушка! – сказала она. – Синяя, изогнутая! На сей раз я тебя обогнала: нахожу одну за другой.

Энн улыбнулась старушке, и та ответила ей улыбкой – умиротворенной, неподвижной. Сердце Энн застучало, как паровой молот. В следующее мгновение она зарылась лицом в холодную бабушкину подушку и зарыдала.

Глава XXXIII
Смерть и жизнь

– Теперь, Джон, – сказала Надин, входя в его комнату вечером, – настала наша очередь!

– Об этом мне хотелось побеседовать больше всего! – воскликнул он. – Знаете, Надин, мы не разговаривали про нас с того вечера, когда вы меня сюда привезли!

– Это было два вечера назад, – напомнила она, садясь.

– Скорее два года. Боже, сколько всего с тех пор случилось! Сколько трагедий вы насчитали?

– Одну. – Видя его изумление, она объяснила: – Гибель бедняги Хейга! Джон, разве смерть Чейтера – трагедия? Только не лицемерьте, дайте честный ответ.

– Вряд ли мир от этого обеднел, – промолвил он.

– А миссис Чейтер?

– Ее можно пожалеть, хотя вы признавались, что с этим у вас не очень…

– Я ошибалась. Теперь я могу ее пожалеть. Но это еще больше убеждает меня в том, что смерть миссис Чейтер – не трагедия. Ее ждало бы жалкое угасание в доме для умалишенных. После откровенного разговора с Зеной Уайлдинг приходится сказать то же самое о теле номер один, как назвал его Балтин. Кстати, по словам Зены, лорд Эйвлинг намерен финансировать ее пьесу. Леди Эйвлинг очень этим воодушевлена. В общем, здесь трагедий тоже не намечается.

Джон невесело усмехнулся:

– То есть мы отменно повеселились?

– Нам сильно досталось, однако последствия всего этого благотворные. Многие участники событий получили необходимую встряску. Думаю, даже Балтин немного смягчился. Энн и вовсе взялась за ум и отделалась от Эрншоу. Но продолжим со списком. Испорченная картина – трагедия?

– Я ее не видел, поэтому могу лишь догадываться.

– Она заслуживала порчи – вот верная догадка! Да, дворецкий Томас лишился места; зато красотка-горничная – помните, я в первый же день обратила внимание на ее чары? – поступила так, как советуют романы с продолжением: последовала за своим избранником в надежде исцелить его.

– Ее тоже выгнали?

– Сама уволилась. Хочу дать ей денег на дорожку… Милая бабушка Эйвлинг собрала свою последнюю головоломку – спросите Энн, трагедия ли это, хотя завтрашний день пройдет с опущенными шторами… Я видела ее по просьбе Энн. Мне было страшно – не хватало в обморок хлопнуться! – но бабушка Эйвлинг заставила меня по-новому взглянуть на смерть. Вряд ли я видела когда-либо прежде что-то чудеснее! В общем, этот уик-энд даже мне принес пользы… Остается пес. Вот где настоящая трагедия!

– Вы забыли про оленя!

– Хотите меня подловить?

– Даже не думал. Просто охотники всегда ставят меня в тупик. Охота – единственное, в чем нам с вами не достичь согласия.

– Это одна из тысячи причин моего несогласия с покойным Левериджем, – произнесла Надин. – Это возвращает наш разговор к прежней теме под названием «мы».

– Верно, – кивнул Джон. – Надин, вы выйдете за меня замуж?

Серьезно глядя на него, она ответила:

– Так и надо было спрашивать! А вот и ответ: нет, Джон. Даже за такое короткое время я вас слишком полюбила.

К ее удивлению, он не огорчился.

– После двух дней нельзя было ждать ничего иного, – улыбнулся Джон. – Сообщите мне свой лондонский адрес?

– Это ни к чему.

– Откуда вы знаете?

– Сколько вам лет?

– Сорок три года.

– Отнимаем от этой цифры лет двадцать?

– Приблизительно.

– Вот видите! А мне…

– Столько, на сколько вы себя чувствуете!

Надин покачала головой:

– Женщина может считать, что ей столько лет, на сколько она себя чувствует, но для мужчины ей столько лет, на сколько она выглядит.

– Прекрасно! По-моему, вы выглядите неплохо.

– Где ваши глаза? Добавьте мне двадцать лет. Когда вам будет сорок три, а вокруг вас станут порхать красотки двадцати трех лет, буду я для вас так же хороша, как сейчас?

– Вы меня удивляете, Надин! – воскликнул Джон. – Неважного же вы мнения о мужчинах!

– Мужчины ничего не могут с этим поделать, как и женщины. Дело не в этике, а в здравом смысле. Надо видеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими вам хочется их видеть. Но даже если отвлечься от темы возраста, что мы друг о друге знаем?

– Только одно: мы любим друг друга! Кажется, этого достаточно.

– Два дня назад вы были влюблены в другую.

– Я догадывался, что прозвучат эти слова. Вы правы, что напомнили, – хотя напоминать излишне. Тут иное…

– Так всегда кажется, Джон. На самом деле все одно и то же.

– Вот еще один пункт наших разногласий, Надин, – улыбнулся он. – Так или иначе, победа за мной.

– Как это?

– Если я прав, то будет по-другому, а если нет и любовь всегда одинаковая, то мы с вами ничего не добьемся, если станем искать ее где-то еще. Зачем пытаться?

– Мальчишка!

– Может, рискнете придвинуться к мальчишке дюймов на шесть? – дерзко предложил он.

– В том-то и наша беда, – ответила она. – Я не хочу рисковать.

Надин наклонилась к нему, но сразу отпрянула и вскочила.

– Это несправедливо! Я на это не пойду! Конечно, я люблю вас, а вы меня. Но – вы станете отрицать – вы были готовы к любым объятиям. Поезд отвесил вам пинок, а мой острый женский инстинкт довершил дело. Если бы вы оказались умником, циником или аморальным типом, то мы бы поладили и, может, сейчас планировали бы уже покупку билетов в Монте-Карло. У нас на счету числился бы далеко не один поцелуй. Впереди нас ждали бы полдюжины славных месяцев, а их завершение вышло бы естественным или бурным – в зависимости от нашего настроения.

Все это она говорила ему отвернувшись. Наконец она опять бесстрашно взглянула на него.

– Не хочу бурных воспоминаний о вас, Джон. Не хочу оставлять вас с несчастной памятью обо мне. Поверьте, мой дорогой, мне лучше знать! По прихоти судьбы мы друг другу понравились, однако мы не созданы друг для друга. Вы приобретете со мной тяжкий опыт…

– Вы не забыли, что я не звал вас со мной в Монте-Карло? Я позвал вас замуж.

– Учтите, так я могу смертельно заскучать! Ничего я не забыла! У меня отличная память, к тому же мне приходится думать за нас обоих. Трагедии этого уик-энда предостерегают: поберегитесь! Все они случились именно из-за физических страстей и физических несоответствий!

– Совсем недавно вы считали, что это вовсе не трагедии, – напомнил Джон.

– Опять доводы маленького мальчика, Джон, и вы сами это знаете!

– Хорошо, Надин, я прибегну к взрослым доводам. Сами вы готовы внять предостережениям? Отказаться от физической страсти?

– Несоответствия – вот от чего я откажусь!

– Теперь я рискну задеть вас. Ваш муж приобрел с вами тяжкий опыт? Это были те самые несоответствия?

– Мы друг другу ни в чем не подходили! – заявила Надин.

– Он жалел, что женился на вас? А вы сами?

– Вы несносный, Джон!

– Придется выбрать что-то одно. Я несносный, когда идеализирую вас как маленький мальчик, или я несносный, когда понимаю вас как взрослый мужчина? Вот что я вам скажу: в первом разговоре со мной Тейверли читал меня как раскрытую книгу и предупреждал на ваш счет в своей честной спортивной манере. Вы бы не оскорбились, если бы это услышали. Он меня предостерегал примерно так же, как сейчас предостерегаете меня вы сами. Но я не внял его словам, ваши я тоже отвергаю. Жизнь – риск, и я предпочитаю рискнуть с человеком, с которым мы так многообещающе стартовали.

– Вы зовете то, что у нас происходит, многообещающим стартом?

– Да, представьте! – ответил он. – Никто никого не обводит вокруг пальца.

– Нет, зато наблюдаются другие не менее поразительные вещи. Дайте-ка мне руку! – Он протянул ей ладонь. – Я знала, что без этого разговора нельзя обойтись. Но мы оба растеряны, утомлены, события слишком свежи, нашему взгляду на них недостает перспективы. Нельзя сдуру кидаться головой в омут… Сейчас я говорю с вами как ваша спутница в очень причудливом мире. Вы не представляете, насколько необычно, что такому мужчине, как вы, понадобилась такая женщина, как я, и…

Она спрятала руку:

– Это безумие, Джон, форменное безумие… Я старше тебя почти на десять лет.

– Я не перестану любить тебя даже седой.

– Ты так убедительно произносишь банальности!

– Я не боюсь банальностей. Выйдешь за меня замуж?

– Давай ты снова задашь мне этот вопрос через полгода – если захочешь? Тогда мы оба будем точно знать, что к чему.

– Хорошо, Надин. Я не отступлюсь!

Комнату заполнила тишина. То было безмолвие самой жизни, обреченное быть нарушенным. Неподалеку от них застыла тишина смерти – нерушимая, абсолютная, но не менее счастливая.

– Надин, – вдруг сказал Джон. – Не знаю, поймешь ли ты… Поможешь мне подняться на минутку к бабушке Эйвлинг, прежде чем мы сбежим отсюда?

Смерть белее снега

Глава I
Завьюженный поезд

19 декабря повалил снег. Торопясь домой, люди улыбались, предвкушая снежно-белое Рождество. Однако их надежды развеялись, когда диктор Би-би-си бесстрастно сообщил, что с северо-запада Ирландии на Британию надвигается безжалостный антициклон. 20-го и вправду потеплело: снег перешел в моросящий дождь, а тонкая корочка льда превратилась в бурую грязь.

– Не повезло, – вздыхали романтики, печально бредя по слякоти.

Однако 21-го снегопад возобновился, и на сей раз всерьез. Все вокруг снова побелело. Шум транспорта становился все глуше, следы от колес машин и ног пешеходов быстро заносило снегом. Романтики ликовали.

Снег шел весь день и всю ночь. 22-го по-прежнему мело. Ребята играли в снежки, повсюду лепили снеговиков. Скептически настроенные дети вдруг снова поверили в чудеса, а скучные взрослые, почувствовав себя Санта-Клаусами, стали лихорадочно покупать подарки. Вечером голос диктора, пробившись через заснеженный эфир, информировал радиослушателей, что в ближайшее время снегопад не прекратится.

И он не прекратился. Сверху без устали летели белые хлопья, словно на небесах работал гигантский огнетушитель. Дворники, готовые взяться за лопаты, тщетно ждали просвета. Люди гадали, когда все это закончится.

Запахло стихийным бедствием. 23-го происходящее еще не выходило за рамки прогноза погоды, однако 24-го перешло в разряд серьезных неприятностей. Люди практического склада чертыхались. Романтики стали сомневаться. Транспорт был парализован. Машины и автобусы увязали в снегу. Железнодорожные бригады боролись с заносами. И все более пугающей становилась мысль об оттепели и обилии воды при таянии снега.

Но пожилой зануда, один из шестерых пассажиров купе третьего класса в поезде, идущем из Юстона, никак не проявлял озабоченности. И хотя поезд безнадежно застрял в снегах, он с раздражающим превосходством бывалого путешественника расценивал это как нечто малозначительное.

– Если хотите увидеть настоящий снег, вам следует отправиться на Юкон, – обратился он к своей соседке.

– Вы так считаете? – вежливо отозвалась девушка.

Она была хористкой, и маршруты ее путешествий ограничивались провинциальными городками. Сейчас она ехала в Манчестер, который при теперешней погоде вполне мог сойти за дальние страны.

– Помню, как-то в Доусоне снег валил целый месяц, – продолжал зануда.

«Господи, опять он за свое», – подумал молодой человек, сидевший напротив.

– Это случилось в тысяча восемьсот девяносто девятом, нет, в девяносто восьмом. В общем, в те времена. Я тогда был мальчишкой. Ну и достал же нас тот проклятый снег!

– А меня достал этот, – заметила девушка, поворачиваясь к окну, затянутому белой пеленой. – Сколько нам еще здесь торчать, как вы думаете? Мы уже час стоим.

– Тридцать четыре минуты, – взглянув на часы, поправил ее высокий бледный юноша, сидевший напротив.

У него не было прыщей, но они так и просились на его землистую физиономию. Нездоровый цвет лица отчасти объяснялся постоянным пребыванием в подвале, где располагалась его контора, к тому же он был болен и у него поднималась температура. Самое время лечь в постель.

– Спасибо, – улыбнулась хористка. – В вашем присутствии следует быть осторожней!

Клерк слабо улыбнулся. Хористка произвела на него впечатление. Шикарная платиновая блондинка. Такую в самый раз пригласить на ужин, конечно, если набраться смелости. Вот у зануды духу хватило бы, вон как стреляет на нее глазами. А ведь она наверняка не откажет. Девчонка, видно, бывалая, не зря так бойко держится. Однако гораздо больше его привлекала вторая девушка, та, что сидела с другой стороны от зануды. Пригласить такую на ужин – это уже не мимолетное развлечение, тут можно и голову потерять. Высокая статная брюнетка, наверное, играет в теннис, плавает и ездит верхом. Он представил себе, как она скачет по вересковым пустошам, перемахивая через изгороди, а брат тщетно пытается ее догнать. Он сидел напротив нее в углу. Ясно, что они брат с сестрой, это видно из их разговоров, да и очень похожи. Называют друг друга Дэвид и Лидия.

– Нет, это уже слишком! – воскликнула Лидия. Голос у нее был низкий и звучный. – Как насчет того, чтобы позвать проводника и поинтересоваться, есть ли у нас шанс выбраться отсюда еще до июня?

– Я говорил с ним минут десять назад, – заявил зануда. – И не стану повторять, что он мне сказал!

– В этом нет необходимости, – зевая, произнес Дэвид. – У нас достаточно богатое воображение.

– Да, и сегодня вечером оно нам очень пригодится! – воскликнула хористка. – Я, например, буду представлять, что уже нахожусь в Манчестере!

– Да? А мы вообразим, что встречаем Рождество дома, а потом спим на пуховых перинах. Кстати, раз уж застряли здесь на всю ночь, железнодорожная компания обязана снабдить нас грелками!

Поймав на себе восхищенный взгляд клерка, она решила проявить великодушие.

– А вы что представите?

В эту злосчастную рождественскую ночь пассажиры чувствовали себя товарищами по несчастью, это сближало и развязывало языки. И только зануда не нуждался ни в какой поддержке.

Клерк вспыхнул, и яркий румянец залил его порозовевшие от лихорадки щеки.

– Кто? Я? Свою тетю.

– Если она похожа на мою, лучше ее представлять, чем видеть! – засмеялась Лидия. – Но, вероятно, ваша все же не такая.

Тетка клерка была не такая. Она была еще невыносимее. Однако послушный долгу племянник регулярно навещал ее отчасти ради своего финансового будущего, а также из тайной жалости к одиноким людям.

Воцарилось молчание. Никто не придал этому особого значения, кроме хористки. Ее охватила необъяснимая нервозность, и позже она утверждала, что именно ее раньше всех посетило дурное предчувствие.

«Меня прямо всю трясло, – вспоминала она. – А почему, не знаю, ведь еще ничего не случилось, разве что старик в углу все время молчал и глаз не открывал, словно мертвый. А сидел-то он прямо напротив меня! А еще говорят, что я нервная».

Однако ее смутное беспокойство было вызвано не только присутствием старика, сидящего в углу. От девушки не укрылись и быстрые косые взгляды, которые бросал на нее зануда, не настолько старый, чтобы не испытывать к соседке определенного интереса. Клерк тоже поглядывал на ее ноги, в отличие от второго молодого человека, который старательно избегал столь вульгарного проявления интереса к юной особе. Джесси Нойес догадывалась о своей физической привлекательности, но это не значило, что ее может бесцеремонно разглядывать каждый желающий. Она отлично знала свои сильные и слабые стороны, чуть побаивалась своей власти над мужчинами, хотя это и волновало ей кровь, однако в душе огорчалась, что такое положение не безгранично. Если бы мужчин можно было покорять полностью и навсегда, а не быть игрушкой в их руках! Однако жестокая правда жизни не ожесточила ее. Она была нежна, влюбчива и чувствительна.

Охваченная беспокойством, Джесси нарушила томительное молчание неожиданным возгласом:

– Давайте продолжим! Не все же еще высказались! Вот вы что нафантазировали?

Вопрос был неосмотрительно обращен к зануде.

– Я? Нафантазировал? Не в моих привычках предаваться фантазиям. Мой девиз – принимать все как оно есть, хорошее, плохое, никакое. Поневоле научишься, когда побродишь по свету с мое.

– Вероятно, я смогу предложить вам что-то поинтереснее, – внезапно произнес старик в углу, открывая глаза.

Он вовсе не умер и даже не спал. На самом деле он слышал все, что было произнесено в этом купе с того момента, когда поезд в 11:37 отправился из Юстона. В этом было что-то зловещее. И вовсе не потому, что старик мог слышать слова, для него не предназначавшиеся. Просто пассажир, который сидит и слушает, закрыв глаза, – а они к тому же очень живые и пронзительные, освещающие, словно фонарики, то, что скрыто от других, – такой человек не может не действовать на нервы, и без того напряженные до предела.

– Пожалуйста, поделитесь с нами, сэр, – сказал Дэвид после небольшой паузы. – И расскажите что-нибудь по-настоящему захватывающее – а то наше воображение оказалось не слишком богатым.

– Моя история интересна и без всяких фантазий, – заявил старик. – И как раз по сезону. Я собираюсь побеседовать с королем Карлом Первым.

– В самом деле? С обезглавленным или с головой? – вежливо поинтересовался Дэвид.

– Надеюсь, с головой. У меня есть сведения, что он целый. Мы должны встретиться в старом доме в Нейсби. Честно говоря, я не очень уверен, что нам удастся поговорить. Карл Первый может смутиться или же он окажется простым рыцарем, скрывающимся от Кромвеля и Ферфакса. Спустя триста лет трудновато устанавливать идентичность, – усмехнулся старик. – Или же он плод воображения неврастеников, которым померещилось, что они его видели. И все же вполне возможно, что король там присутствует. Да-да, если этот чересчур возвеличенный и оклеветанный монарх действительно посещал дом в день своего поражения, а его стены сохранили какие-то эмоциональные выбросы, которые я смогу освободить, то мы сможем добавить к нашей истории пару интересных страниц.

– Не сочтите мой вопрос за бестактность, но вы действительно верите в подобное? – воскликнула Лидия.

– А что вы подразумеваете под «подобным»? – недовольно спросил старик.

В бой вступил пожилой зануда.

– Духи и привидения! – проворчал он. – Фу, какая чушь! Я видел знаменитый индийский трюк с веревкой и сумел разоблачить его! Дело было в Рангуне в двадцать третьем году.

– Духи и привидения, – повторил старик, обратив свое недовольство на зануду.

В коридоре раздался голос проводника, довольно тонкий для мужчины такой комплекции:

– Хм, слова не передают истинного смысла. Настоящий язык обходится без них. Это объясняет печальный факт, что люди, которые много говорят, на самом деле ничего не соображают.

– Ах, так?

– Если под духами и привидениями вы подразумеваете сознательные эманации, некие состояния после физической смерти, способные независимо существовать в воздушном виде, – в подобное я тоже не верю. Со мной многие не соглашаются, и я уважаю их мнение. Они считают, что вы, сэр, обречены на вечное существование в том или ином виде. Довольно печальная участь. Но если под духами и привидениями вы понимаете эманации, извлеченные силой интеллекта или экстрасенсорного восприятия из необъятной кладовой прошлого, то в это я верю. Без всякого сомнения.

Зануда был посрамлен. Хористка пребывала в недоумении. Но брат с сестрой, стремящиеся идти в ногу с прогрессивной мыслью и обладающие достаточной силой духа, чтобы выдерживать ее удары, были явно заинтригованы.

– Выражаясь доступным для простых смертных языком, вы считаете, что мы можем воскрешать прошлое? – подал голос Дэвид.

– «Воскрешать» – не совсем удачное выражение, – возразил старик. – Оно предполагает некую магию, а здесь нет ничего магического. Мы просто открываем, показываем прошлое. Ведь оно никуда не исчезает.

– Чепуха! – выпалил зануда.

Он досадовал на свое поражение. Старик наклонился к нему, чтобы довершить разгром.

– Возьмите обычную грампластинку: это ведь не что иное, как запись прошлого, – объявил он, хлопнув зануду по колену. – Карузо умер, но мы и сейчас слышим его голос благодаря техническому изобретению, точнее открытию. Появись оно тремя столетиями раньше, мне не пришлось бы ехать в Нейсби, чтобы услышать голос Карла Первого – если, конечно, повезет. Но природа не ждет, пока мы сделаем то или иное открытие. К сожалению, многие невежды об этом забывают. Ее звуковые, световые, эмоциональные и мыслительные волны, не говоря уже о других, которые лежат за пределами нашего восприятия, свободно перемещаются в пространстве – одни совершенно беспрепятственно, другие натыкаются на преграды, где временно застревают. Там они почти затухают, но могут освободиться и обрести прежнюю силу. Пойманные волны – это всего лишь часть источника излучения. Потенциально все, что когда-то существовало, любая эманация органов чувств может быть восстановлена на сенсорном уровне. К счастью, сэр, ваши бранные словечки не будут записаны на пластинку, однако оставят след в памяти, и ваша «чепуха!» будет существовать вечно.

Неожиданно зануда продолжил поединок, в котором было что-то от смертельной схватки.

– Ну, тогда вот вам еще одна «чепуха!», чтобы составить компанию предыдущей! – резко бросил он.

– Не бойтесь, ваши слова и так не пропадут, можете не повторять, – сказал старик.

– А ваши?

– Тоже сохранятся. Хотя вряд ли будущие поколения заинтересуются этим разговором. Несмотря на взаимную антипатию, мы испытываем недостаточно сильные эмоции. Они скоро поблекнут и исчезнут даже из нашей памяти. А возможно, и наоборот, сэр, они вдруг приобретут взрывную силу, и тогда вы броситесь на меня с ножом и пронзите сердце мистера Эдварда Молтби, члена Королевского физического общества, а некий пассажир, который в будущем займет мое место в углу, может испытать весьма неприятные ощущения.

Старик снова закрыл глаза, но его попутчиков не оставляла мысль, что он наблюдает за ними сквозь веки. Тут, к счастью, в коридоре появился кондуктор, и все с облегчением переключились на него, хотя он не сообщил ничего утешительного.

– Боюсь, мне нечем вас обнадежить, – заученно отвечал он на вопросы из всех купе. – Делаем все возможное, но пути занесены настолько, что мы не можем двинуться ни вперед, ни назад.

– Это форменное безобразие! – пробурчал зануда. – А где же эта чертова аварийная бригада, или как их там?

– Мы пытаемся получить помощь, остальное не в наших силах, – с легким раздражением ответил кондуктор.

– И сколько нам здесь еще торчать?

– Я бы сам хотел знать, сэр.

– Всю ночь? – поинтересовалась Лидия.

– Может, и так, мисс.

– А можно идти по путям?

– Далеко не уйдете. Там дальше еще хуже.

– О господи! – простонала хористка. – Мне позарез надо в Манчестер!

– А есть ли поблизости другая ветка или станция? – продолжала допытываться Лидия.

– Есть Хеммерсби, это на соседней ветке, которая соединяется с нашей у Свейтона, но я бы не советовал добираться туда в такую погоду.

– Но ведь это погода нас и вынуждает, – заметил Дэвид. – Как далеко до Хеммерсби?

– Точно не знаю. Миль пять-шесть.

– И в каком направлении находится станция?

Проводник указал на окно коридора.

– Но мы же не можем тащить с собой чемоданы! – воскликнула Лидия. – Что с ними будет?

Проводник слегка пожал плечами. Он повидал на своем веку достаточно безумцев и уже ничему не удивлялся.

– Они прибудут к месту назначения, и их разгрузят, только не могу сказать когда.

– Вы хотите сказать, что они прибудут раньше нас? – улыбнулся Дэвид.

– Само собой.

Проводник продолжил свое движение. Он был сыт по горло. Повисла тишина. Лидия посмотрела в окно.

– Снег почти закончился, – сообщила она. – Ну, что будем делать?

– «Почти» не считается, – осторожно заметил ее брат.

Все по-прежнему молчали. Джесси Нойес смотрела на носки своих туфель, не зная, что сказать. Порозовевший клерк тоже проявлял нерешительность. Зануда, со своей стороны, был настроен весьма негативно.

– Ищете приключений на свою голову. Вы, видно, никогда не попадали в метель, а мне вот приходилось.

– Но это же было в Доусоне, а там снег не чета этому, – тихо проговорил Дэвид.

А потом произошло нечто в высшей степени странное. Старик в углу вдруг открыл глаза и выпрямился. Он смотрел прямо перед собой, но сидевшая напротив Джесси могла поклясться, что тот ее не видит. Через минуту мистер Молтби выскочил в коридор. За окном коридора что-то двигалось – смутное белое пятно, быстро растаявшее в снежной мгле.

– Другая ветка, да-да, отличная идея, – произнес старик. – Счастливого Рождества вам всем!

Схватив свой саквояж, он вышел в коридор, спрыгнул с поезда и через несколько секунд тоже исчез за снежной пеленой.

– Ну и кто он после этого? Ненормальный, кто бы сомневался! – прокомментировал пожилой зануда.