Текст книги "Великосветский прием"

– За вашу книгу, разумеется, столько не дадут. Обещать ничего не могу. Скажу лишь одно: когда дело доходит до денег, я сражаюсь как тигр. Поэтому чуть ли не во всех издательствах я нажил себе врагов.

Через несколько минут агент извинился и сказал, что ему нужно возвращаться на работу. Мэри-Ли задержалась в баре и заказала еще одну «кровавую Мэри».

Она погрузилась в эйфорию. До начала занятий оставался еще месяц. Она решила уволиться из газеты и целиком сосредоточиться на доработке книги.

– У вас прелестная косичка, – прошептал чей-то голос над ее ухом. – Мне очень нравится.

Она вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял тот самый молодой человек. В его глазах она безошибочно прочла совершенно определенный интерес.

Случайное знакомство в баре. И она, и ее подруги всегда считали, что это банально и пошло. В других обстоятельствах она бы пробормотала что-нибудь невразумительное, а потом удалилась в женский туалет, чтобы избежать дальнейших разговоров.

Но сегодня Мэри-Ли была в ударе.

– О, благодарю вас! – откликнулась она тоном светской львицы и улыбнулась так, как это делала Мариетта, когда ей нужно было кого-то очаровать.

– Разрешите? – спросил он, присаживаясь рядом с ней. – Вы манекенщица? Это сразу видно.

Минут через двадцать у нее не осталось ни малейшего сомнения: он хотел с ней переспать. Впервые ею заинтересовался мужчина. Вот что значит написать книгу: это многократно прибавляет женского обаяния и уверенности в себе, решила Мэри-Ли. Она смело посмотрела ему в глаза и облизала губы кончиком языка.

Он взял ее за руку. У него были сильные теплые пальцы.

– Где ты живешь? – нетерпеливо спросил он.

– В другом городе. А здесь я сняла номер в гостинице...

– Едем туда. – Он потянул ее за руку и на ходу бросил на стойку деньги.

В такси он сжал ее в объятиях. Мэри-Ли на какое-то мгновение пришла в ужас. Новый знакомый начал жадно целовать ее, раздвигая ей губы языком. Мэри-Ли почувствовала запах пива. И запах мужского тела. Это было совершенно новое, неизведанное впечатление.

Они оторвались друг от друга и засмеялись. Мэри-Ли больше не хотела ни о чем думать.

Таксист бесстрастно гнал машину по улицам. Теперь объятия походили скорее на борьбу, чем на ласку. В промежутках между поцелуями каждый нетерпеливо обшаривал руками тело другого, насколько позволяла одежда. Оба стонали от желания, не в силах сдерживаться.

Такси остановилось. Они обняли друг друга за плечи и вбежали в вестибюль гостиницы, громко хохоча и не замечая неодобрительных взглядов. В лифте Мэри-Ли нажала кнопку тридцать шестого этажа. Ее спутник задрал ей юбку.

– Я хочу прямо здесь, – жарко прошептал он, стягивая с нее трусы. – Расставь ноги.

Мэри-Ли прижималась к нему, чувствуя, будто несется вниз с американских гор и не может остановиться.

– Согни коленки, – задыхался он, – присядь, вот так.

Мэри-Ли подалась вперед, чтобы ему было удобнее. Она не отдавала себе отчета в том, что происходит, и лишь импульсивно двигалась в такт его толчкам.

Не прошло и минуты, как Мэри-Ли почувствовала, что по ее голым ногам стекают густые струйки. У нее осталось смутное ощущение травмы. Она поймала себя на том, что не знает даже имени своего первого мужчины и больше никогда его не увидит. Кто угодно мог их застукать в этом лифте. Завтра она будет сама себе противна.

Но сейчас это не имело никакого значения. До завтра еще надо было дожить.

Он стоял перед ней на коленях и касался ее губами и языком, становясь все настойчивее. Мэри-Ли застонала и негромко вскрикнула. Его руки тянули ее вниз, на пол. Последним усилием воли она нажала на кнопку «стоп», и лифт остановился между этажами.

Когда он овладел ею во второй раз, из ее груди снова вырвался крик. Ей было хорошо, так хорошо! Она больше не беспокоилась о том, что их могут увидеть. Ощущение риска и опасности только усиливало любовный экстаз.

* * *

Через месяц Мэри-Ли узнала, что издательство «Краун» купило права на ее книгу. Аванс составил двести восемьдесят тысяч долларов. Бобби Ленард сказал, что на его памяти произведение начинающего автора ни разу не приносило таких астрономических гонораров.

Получив первую выплату – чек на одну треть от общей суммы аванса – Мэри-Ли вернулась в Покипси и открыла личный счет в банке. После этого она отправилась на распродажу подержанных автомобилей и купила себе «камаро» выпуска 1980 года, машину спортивного типа с пробегом всего в десять тысяч миль.

В тот же день Мэри-Ли зашла в бар неподалеку от редакции «Покипси джорнэл», где обычно собирались репортеры и рекламные агенты. Она заказала «кровавую Мэри» – с недавних пор водка с томатным соком стала ее любимым напитком.

– Эй, привет, путешественница! – К ней проталкивался Говард Бойкин, редактор отдела новостей.

В свои тридцать два года Бойкин был начисто лишен сантиментов и всем своим видом показывал, что устал от жизни. Репортеры побаивались его злого языка.

– Что новенького? – небрежно спросил он. – Свой опус пока не пристроила?

– Ну почему же...

– Что я слышу? Нет, кроме шуток: ты его кому-то сбагрила? Сдохнуть можно!

– Да, представь себе! – Мэри-Ли рассказала Бойкину, как издатели ухватились за ее рукопись.

Бойкин от удовольствия хлопал в ладоши и оглушительно хохотал.

– Просто не верится! Значит, книжка пошла в печать. Кстати, кто тебе дал боевое крещение? Я! Что ты теперь собираешься делать? Вассар, наверно, бросишь? Будешь печататься? С таким багажом за плечами ты вполне можешь претендовать на место в какой-нибудь солидной газете. У меня, между прочим, есть знакомая в «Нью-Йорк дейли ньюс». Позвони ей, сошлись на меня, договорись о встрече. Покажешь ей свои материалы, которые мы публиковали в «Покипси джорнэл», и в первую очередь тот репортаж о трагедии в горах. Захвати пару глав из книги. Вот увидишь, она заинтересуется. Черт возьми, – вдруг погрустнел он, перебивая сам себя, – молодежь прямо на пятки наступает.

Предложение Бойкина было столь неожиданным, что Мэри-Ли чуть не поперхнулась. Говард допивал уже пятую кружку пива и постепенно придвигался все ближе и ближе.

Когда он начал поглаживать ей руку, Мэри-Ли в ужасе сообразила, что он имеет на нее виды. Она стала нервно отодвигаться назад. Ей вспомнилась безумная ночь в Нью-Йорке – но то была случайность, да к тому же Говард Бойкин не вызывал у нее никаких эмоций.

– Извини, – пробормотала она и поднялась из-за стола.

– Постой, ты куда?

Но она уже быстро шагала к стоянке.

Мэри-Ли ехала, куда глаза глядят, наслаждаясь послушной машиной. Уже сгустились сумерки. Справа показалась придорожная гостиница. Мэри-Ли вспомнила, что надо бы, наконец, поесть и отдохнуть. Хорошо бы заказать салат. И, возможно, еще одну «кровавую Мэри».

В баре было всего несколько человек, по виду – бизнесменов. Они сидели в разных концах зала и потягивали коктейли.

– Добрый вечер, – один из них подсел к Мэри-Ли. – Вы тоже застряли на задворках цивилизованного мира? Или вы здесь живете? Не похоже.

– Нет, я живу не здесь, – прищурилась Мэри-Ли, делая первый глоток. Она вдруг почувствовала себя хозяйкой положения. На прошлой неделе ей вручили такую сумму за которую этому парню пришлось бы вкалывать лет пять, не разгибая спины.

Как и тот случайный знакомый в Нью-Йорке, этот чем-то привлек ее. Она уже чувствовала свою власть над ним.

– Вы очень красивы, – улыбался он. – У вас такие волосы... Если расплести косу, они, наверно, рассыплются по всей спине. Могу себе представить, какое это великолепное зрелище.

Да, ей достаточно было поманить его пальцем.

* * *

Время летело как стрела. Мэри-Ли никогда бы не подумала, что ее жизнь может сделать такой крутой поворот. Воодушевленная беседой с Говардом Бойкином, она, оказавшись в Нью-Йорке, первым делом позвонила Леоне Харди, редактору отдела искусства и досуга «Нью-Йорк дейли ньюс».

Харди дала согласие на встречу и попросила принести вырезки из «Покипси джорнэл», а также первые две главы «Леди Кобры».

– Очень выразительно, – изрекла она, ознакомившись с публикациями Мэри-Ли. – Я бы сказала, весьма неожиданный ракурс. Думаю, мы найдем для вас вакансию. Загвоздка только в одном: сможете ли вы продолжать работу, когда «Леди Кобра» выйдет из печати?

– Я возьму отпуск за свой счет, – пообещала Мэри-Ли. – Мне сказали, что рекламные разъезды займут примерно месяц. После этого буду целиком и полностью в распоряжении редакции. От очередного отпуска я откажусь. Отпуск мне вообще не нужен.

– М-м-м... А как же Вассар? Собираетесь отчисляться?

– Я переведусь в Нью-йоркский университет и здесь буду писать диплом, – мгновенно нашлась Мэри-Ли. – По ночам.

– Ну-ну. Чтобы только не во вред делу. Кстати, должна предупредить: для начала вам предложат самую низкую ставку и самую неблагодарную работу.

– Я согласна, – с готовностью выпалила Мэри-Ли. Леона Харди улыбнулась:

– Не радуйтесь раньше времени, голубушка. Мы вас так загрузим, что вы взвоете.

Она получила работу. Не где-нибудь, а в «Нью-Йорк дейли ньюс» – в газете с полуторамиллионным тиражом!

Выходя из здания редакции, Мэри-Ли все еще дрожала от волнения. Ноги сами собой понесли ее в бар. Злачные места приобрели для нее особый тайный смысл.

Покорение высот. Покорение мужчин. Теперь для нее одно неразрывно связывалось с другим.

И снова это был бар, где собирались газетчики. Невыспавшиеся, без пиджаков, они неизменно заказывали двойные порции спиртного и краем глаза следили за большим телевизионным экраном, на котором беспрерывно мелькали спортивные программы. Мэри-Ли устроилась за стойкой, как можно дальше от телевизора.

Молодой человек, сидевший на некотором расстоянии от нее, рассеянно обводил глазами зал. Он задержал взгляд на Мэри-Ли. Она одарила его лукавой улыбкой. Тогда он схватил свой стакан и быстро пересел на свободный высокий стул рядом с ней.

– Вы манекенщица? – спросил он.

* * *

Мариетта Уайлд ворвалась как ураган в тесную квартирку Мэри-Ли, размахивая новеньким экземпляром «Леди Кобры». На суперобложке поблескивала золотистая змеиная кожа, а на ее фоне красовалась фотография Мариетты.

– Я до последнего момента не верила! – визжала она. – Когда Эл Цукерман прислал мне эту книжонку, я не поверила своим глазам! Я до сих пор не могу поверить!

На Мариетте был дорогой костюм цвета спелой сливы и темно-бордовый шарф. Эти оттенки вполне соответствовали цвету ее лица, налившегося яростью.

Мэри-Ли давно знала, что этой встречи не миновать. Она умирала от страха. По ночам ее прошибал холодный пот. Но почему-то сейчас, когда настало, казалось бы, самое страшное, она почувствовала прилив непонятного куража.

– Но я это написала, мама!

– Конечно, ты, идиотка паршивая, кто же еще! Мерзавка, тупица, бездарь! – Мариетта выбросила вперед руку и сшибла две вазы. По комнате разлетелись осколки стекла.

Мэри-Ли отступила на шаг назад.

– Я даже рада, что написала эту книгу, – твердо сказала она.

– Ты рада? – прошипела Мариетта. – Да ты соображаешь, что ты наделала? Ты рылась в моем архиве, ты читала чужие письма. Ты даже не побрезговала сунуть нос в мои дневники!

– Допустим.

Кровь отхлынула от лица Мариетты.

– И это все, что ты можешь мне сказать? «Допустим»? Это неслыханно! Ты запустила свои грязные руки в мои документы, да еще сняла копии! А тебе известно, что на это есть закон?

– Я советовалась с...

– Ты у меня пойдешь под суд! Я с тебя шкуру спущу! Оставлю без гроша и тебя, и твоего жулика-издателя. Вас затаскают по судам! Вы у меня света белого не взвидите!

– Если материалы подлинные, никакой суд тебе не поможет, – ответила Мэри-Ли. – Поскольку ты развратничала и скандалила на глазах у всего света, тебе лучше не заикаться о вторжении в личную жизнь. Я знаю, что говорю, – меня консультировали юристы в издательстве.

– Что-о-о?

– Книга-то вывела тебя на чистую воду, не так ли, дорогая мамочка? Я проверила каждый факт, каждое словечко. Открою тебе маленький секрет. Я опубликовала далеко не все. Кое-что осталось в запасе. Например, тот случай, когда ты загнала меня в электросушилку – мне было тогда восемь лет – и продержала там три часа, захлопнув дверцу. Я чудом не задохнулась.

– Ах ты...

– Вот на это действительно есть закон: статья называется «жестокое обращение с детьми». Вот о чем тебе следует задуматься, мамочка. Если тебе взбредет в голову обратиться в суд, я тут же подам встречный иск – и, не сомневайся, выиграю. Тебе всю жизнь будет не расплатиться. Славы тебе это не прибавит, сама понимаешь.

У Мариетты вырвался сдавленный стон. Мэри-Ли продолжала:

– Помнишь горничную-мексиканку, которая тогда у тебя служила? Ее звали Мария Торрес. Она свидетельница. Ей все известно. Она готова дать против тебя показания.

– Ах ты негодяйка! – задохнулась Мариетта в бессильном гневе. – Уродина, свинья! Да-да, настоящая свинья... Я даже хотела сделать тебе пластическую операцию, но хирург сказал, что такую морду только могила исправит.

Мэри-Ли торжествующе смотрела на мать. В каком-то смысле эта безобразная сцена показала, что книга достигла своей цели. Мариетта за все получила сполна, а Мэри-Ли обрела свободу – свободу от этой страшной женщины, которая по необъяснимой прихоти судьбы произвела ее на свет.

Мариетта продолжала бушевать, поливая грязью свою дочь буквально за все: от внешности до скрытного характера, от вероломства до детских прегрешений, вроде ночного недержания в возрасте семи лет.

– Думаешь, ты докопалась до всего, да? Все гадости выставила напоказ?

– По мере своих способностей, мамочка.

– Да откуда у тебя способности?! Тебе, милашка, неведомо самое главное: то, что связано с твоим родным отцом.

– Ты сама не знаешь, кто мой отец. Им мог быть любой из преподавателей Калифорнийского университета, но кто именно – ты понятия не имеешь.

– Напрасно ты так думаешь. – В глазах Мариетты блеснул злобный огонек. – Я нарочно скрыла истину. Посмотрим, что ты теперь запоешь. Его звали Уолтер Юрген, он читал нам философию. А знаешь, от чего он умер? От болезни Хантингтона.

– Ну и что?

– Ты, видно, не понимаешь, дорогуша, что такое болезнь Хантингтона. Она делает из человека развалину, а передается исключительно наследственным путем. Ты, как пить дать, носишь ее в себе, и она ждет своего часа. Вот так-то. – Мариетта мстительно улыбалась, не скрывая своего торжества. – Поэтому ты мне всегда была противна, я тебя никогда не любила. Я знала, что в тебе сидит гадкая зараза, с которой ты протянешь от силы годков до тридцати. Так что ждать осталось – сколько там? – лет десять, не более.

Болезнь Хантингтона. Мэри-Ли застыла, словно пораженная громом, а Мариетта презрительно швырнула книгу на пол, гордо прошествовала к выходу и хлопнула дверью.

Силы покинули Мэри-Ли. Она рухнула на кушетку, сотрясаясь от рыданий. Можно было ожидать чего угодно, но когда мать призналась, что всю жизнь ее ненавидела, Мэри-Ли не выдержала.

Она совершила ошибку, чудовищную ошибку. Зачем было издавать «Леди Кобру»? Мэри-Ли не освободилась от пут. Наоборот, Мариетта получила над ней новую власть: ей как никому другому было известно, куда надо бить, чтобы сделать побольнее, и теперь она не остановится ни перед чем.

Мать ее не любит.

Не любила и никогда не будет любить.

Да еще эта болезнь, которая калечит и убивает.

От слабости держась за стену, Мэри-Ли с трудом поднялась и побрела в ванную. Ноги подогнулись, и она упала на колени, горько плача, как плачут заброшенные дети.

* * *

Мэри-Ли открыла глаза и огляделась. За окном уже было темно. В квартире горела одна-единственная тусклая лампа. Посреди комнаты поблескивали осколки стекла, а поверх них валялся экземпляр «Леди Кобры».

Протянув руку, Мэри-Ли подняла книгу и бережно разгладила порванную суперобложку, с которой смотрело эффектное, запоминающееся, хищное лицо Мариетты.

Она начала перелистывать страницы, выхватывая глазами отдельные фразы. Первые две главы были посвящены юности Мариетты. Мэри-Ли перечла их полностью. Она не включила в книгу имена соблазненных Мариеттой университетских преподавателей, чтобы грехи молодости не сломали их нынешнюю жизнь и карьеру. Но черновые записи хранили каждую мелочь.

Мэри-Ли поднялась на ноги, достала старую шкатулку, в которой держала черновики, и принялась лихорадочно перерывать бумаги. Наконец она нашла то, что искала: имена трех преподавателей Калифорнийского университета, с которыми Мариетта (тогда ее звали Марикита Гуайярдо) вступала в интимные отношения.

Мэри-Ли сняла трубку и набрала номер справочной службы.

* * *

Из динамиков неслась заводная и страстная песня Майкла Джексона.

Бар, прокуренный и тесный, был похож на сотни таких же недорогих баров в деловом квартале Нью-Йорка. Толпы посетителей, забегающих сюда поодиночке, с трудом умещались на небольшом пятачке.

Мэри-Ли протиснулась к стойке и заказала коктейль. Чтобы скрыть следы слез, она перед выходом из дому сделала себе холодный компресс с травяным экстрактом. Затем она заплела волосы в две косы и уложила их венком вокруг головы. На ней был модный комбинезон изумрудного цвета и подходящий по тону пиджак. Казалось, она сошла с обложки журнала «Вог».

Она чувствовала себя измочаленной, но последние новости придали ей сил. Телефонный разговор с Калифорнией принес неожиданные результаты. Уолтер Юрген вовсе не умер от болезни Хантингтона. Он в добром здравии работал в университете до самой пенсии, а с прошлого года целиком посвятил себя работе над учебником. Отцовство – не исключено. Но маловероятно, иначе его вряд ли оставили бы в неведении.

Мариетта солгала. Болезнь Хантингтона оказалась чистейшей выдумкой, но материнская ненависть удручала Мэри-Ли. Наверно, у Мариетты просто отсутствовал родительский инстинкт – так сказать, врожденный порок душевного развития.

Эта мысль не то чтобы успокоила Мэри-Ли, но как-то примирила ее с действительностью. Отныне надо считать Мариетту неизбежным злом, стихийным бедствием... как смерч или ураган, который обрушивается на всех сразу и не направлен против одного человека. Буря есть буря.

Сбоку от нее возник незнакомый молодой человек.

– Терпеть не могу толчею, а вы? Я сюда зашел только для того, чтобы передать приятелю документы, а его до сих пор нет.

Мэри-Ли взглянула на него с интересом. Ему на лоб спадала прядь темно-русых волос. Крепкое телосложение говорило о регулярных занятиях спортом. Костюм-тройка безукоризненного покроя сидел как влитой.

– Понимаю, – иронично заметила Мэри-Ли. – Бар – самое удобное место для передачи документов, особенно если в непосредственной близости находятся хорошенькие женщины.

– Должен признаться, здешняя обстановка начинает мне нравиться, и больше всего то, что находится в непосредственной близости.

Они перебросились несколькими шутливыми фразами, и Мэри-Ли почувствовала знакомое возбуждение. Но собеседник, похоже, зарабатывал больше, чем она, и это охлаждало ее пыл. Однако от него исходило редкостное обаяние. Когда он улыбался, на левой щеке появлялась трогательная ямочка, и Мэри-Ли поймала себя на том, что хочет до нее дотронуться.

– Меня зовут Джейк Скотт, – представился он. – Полностью – Джон Эллисон Скотт. Я работаю в рекламном агентстве «Уолтер Томпсон» – это здесь, за углом. А вы? Ваше лицо мне знакомо. Могу поклясться, где-то я вас видел. Причем совсем недавно.

Мэри-Ли вспыхнула. Обычно ее случайные знакомые предпочитали сохранять анонимность.

– Вряд ли вы меня раньше видели.

– Нет, я уверен. – Он внимательно изучал ее лицо. – Вас можно принять за манекенщицу, но это обманчивое впечатление: вы лишены самолюбования. Значит, что-то другое... Странно, что я не могу вспомнить: у меня хорошая память на лица... А, вот оно: телевизор! – воскликнул он, щелкнув пальцами. – Я вас видел на телеэкране.

– Нет.

– Точно! В программе «Доброе утро, Америка». Теперь я уверен. Вас зовут Мэри-Ли Уайлд, вы написали книгу о своей матери.

Мэри-Ли сникла. Она оттолкнула от себя стакан и извинилась, поднимаясь со стула, но не смогла протиснуться к выходу сквозь плотную толпу.

– Я проявил бестактность? – Джейк снова оказался рядом. – Послушайте, если вы хотите уйти, пропустите меня вперед, я буду прокладывать дорогу. Но это вас ни к чему не обяжет. Если не захотите со мной разговаривать, мы просто разойдемся в разные стороны.

– Прошу вас... разрешите... – забормотала она.

Он начал пробиваться сквозь толпу, и Мэри-Ли после некоторых колебаний последовала за ним. Через пару минут они уже стояли на тротуаре.

– Вот черт, – досадливо сказала Мэри-Ли. – Терпеть не могу, когда в Нью-Йорке дождь. Тем более в марте.

– Куда вы сейчас направляетесь? – поинтересовался Джейк.

– Слушайте... спасибо, что помогли мне выбраться на улицу. Я сейчас поймаю такси и поеду домой.

– Под дождем? Я этого не допущу. Сейчас я позвоню и вызову лимузин.

– Лимузин?

Он усмехнулся.

– А почему бы и нет? Для прекрасной дамы, да к тому же известной писательницы? Выслушайте меня, Мэри-Ли. – Джейк заговорил серьезно. – Мы познакомились в дешевой забегаловке, и вы, наверно, думаете, что я завсегдатай таких мест. Но это не так. Когда я вижу изысканность, я способен ее оценить. Поэтому я хочу встретиться с вами снова. Я очень хочу с вами встретиться.

– Мне... я не могу... прошу вас...

Дождь полил сильнее; холодные серые струи превратились в сплошную пелену.

– У вас кто-то есть? – не отступал Джейк. – Вы помолвлены? Или замужем?

– Вообще-то... нет...

– Клянусь вам, я буду выглядеть гораздо приличнее, когда обсохну и причешусь. Я домашний, как дети или кошки. После того как почищу зубы, не ем печенья в постели. Почти никогда. Не коплю в раковине грязную посуду.

Он был в высшей степени привлекателен. Но с каждым словом он все больше открывал ей душу. Мэри-Ли пришла в смятение.

– Убирайтесь! – закричала она. – Какое мне дело, едите вы печенье в постели или нет. В моей постели вы его есть не будете.

Он тряхнул головой и рассмеялся, не замечая ее отповеди.

– Хорошо, обещаю! Ни крошки.

– В конце концов...

– Но давайте не будем опережать события, ладно? Я пока не собираюсь прыгать к вам в постель. Такая девушка, как вы, конечно, не обделена мужским вниманием, однако я абсолютно добропорядочен. Ваша мама была бы довольна, если бы узнала, что вы встречаетесь с таким молодым человеком, как я.

Мэри-Ли бросила на него уничтожающий взгляд.

– Ну, допустим, ваша мама другого мнения.

– Сколько можно... – начала было Мэри-Ли, но почувствовала, что оттаивает. Она не могла противиться его обаянию.

Он продолжал, как ни в чем не бывало:

– Мэри-Ли, позвольте, я вызову лимузин и приглашу вас куда-нибудь поужинать, а потом провожу домой. Если вы не голодны, я просто отвезу вас домой. Вы можете на меня положиться.

Она согласилась, чтобы он вызвал лимузин, и пригласила зайти на чашку кофе.

Мэри-Ли нехотя разрешила ему заехать за ней на следующий день. Они поужинали в «Лютеции». На третий день он пригласил ее в крошечный китайский ресторанчик, где над стойкой висели копченые утки, а меню пестрело одними иероглифами. Все блюда оказались восхитительными на вкус. Потом они бродили по улицам Чайнатауна, разглядывали китайские лавки древностей и ели имбирное мороженое.

Джейк не позволял себе никаких вольностей, только временами брал ее за руку. Его отношение было теплым и естественным, без тени фамильярности. Он придумал для нее прозвище «Девушка-Косичка». Несколько раз Мэри-Ли получала от него цветы. Он помог ей выбрать настольный компьютер и обучал игре в рэкетбол.

Прошел месяц, прежде чем они вместе легли в постель. Джейк Скотт отнюдь не был случайным знакомым на одну ночь.

* * *

– Не могу поверить, что это Александра Уинтроп собственной персоной приобретает у меня в магазине кассеты, словно обыкновенная покупательница, – засуетилась владелица магазина грамзаписи в Покипси, увидев на чеке ее имя. – Я была в восторге, когда услышала «Ласковую женщину».

Александра застенчиво улыбнулась. Когда ее узнавали, ей становилось и приятно, и тревожно.

– Вы сейчас что-нибудь сочиняете? – без умолку тараторила женщина. – Не могу дождаться, когда прозвучит ваша следующая песня.

Покраснев, Александра забрала покупки и поспешила выйти на улицу, глотая слезы. Не далее как вчера тот же вопрос задал ей по телефону Дерек.

– Неужели ты всерьез думаешь чего-то добиться в музыкальном бизнесе? – говорил он. – Учти, что «Ласковая женщина» всего-навсего появилась в нужное время в нужном месте. Почему бы тебе после окончания колледжа не поступить ко мне в штат на постоянную работу? У тебя будут интересные, серьезные дела, четкие перспективы, а не какие-то призрачные грезы.

– Но я хочу писать песни. Меня привлекает именно это занятие. Оно...

– Одна пластинка карьеры не делает. Ты сама мне говорила, что не можешь угодить Оливии Ньютон-Джон. А если ты согласишься работать на меня, тебе не придется никому угождать. Кроме того, ты будешь жить полнокровной жизнью, познакомишься с интересными людьми.

– Я подумаю, – коротко ответила Александра. Сейчас она с тяжелым сердцем брела к студенческому городку. Наверно, это правда – «Ласковая женщина» появилась как ослепительная искра, но другой такой песни ей сочинить не суждено.

Боже, неужели она исчерпала все свои возможности? Неужели ее звезда закатилась, не успев взойти?

Александра вошла в здание музыкального факультета поднялась в свой любимый класс и с тяжелым вздохом села за рояль.

Она сосредоточенно работала над новой песней, которую собиралась назвать «Страстная женщина». Пока у песни было только название. Музыка и слова носились в воздухе, но в последний момент как назло ускользали.

После десятой попытки отшлифовать одну-единственную фразу Александра закрыла крышку рояля. Сегодня ей не работалось.

В тот же вечер Александра позвонила Джетте в Лос-Анджелес, надеясь, что жизнерадостность и энтузиазм подруги помогут ей развеять хандру. Издатель Мэри-Ли устраивал в ее честь банкет в нью-йоркском отеле «Фитцджеральд», и Александра с Джеттой собирались непременно там быть. Сама леди Кобра, конечно же, бойкотировала это мероприятие. Она сделала заявление для прессы: «Моя дочь поставила своей целью причинить мне боль и добилась своего. Я не буду подавать на нее в суд, хотя имею для этого все основания».

– Надо же, какая негодяйка, – бушевала Джетта. – Неудивительно, что Мэри-Ли ее терпеть не может. Ну ладно, Александра, скажи, как подвигаются твои музыкальные дела? Что-нибудь пишешь?

Александра чуть не расплакалась.

– Ничего не выходит, – призналась она. – Не понимаю, Джетта, что со мной случилось. Не могу поверить, что я больше ни на что не способна... Чем больше работаю, тем хуже получается.

– Это как оргазм, правда?

– В каком смысле?

– Ну, чем больше стараешься, тем труднее его достичь. Начинаешь стараться еще больше. Только об этом и думаешь... «Правильно ли я лежу?» и так далее. А все тело ломит, и любовь уже не в радость.

Александра смахнула слезинку. Она не знала, смеяться или плакать. Как ни странно, в этих словах была изрядная доля истины.

– Помнишь, что ты мне в свое время посоветовала? – коротко засмеялась Джетта. – Ты сказала, чтобы я перестала об этом думать и не изводила себя. А потом еще ты говорила, что кончить – то же самое, что чихнуть: сначала едва чувствуешь, потом сильнее и сильнее, потом уже не можешь сдерживаться и – апчхи! Взрыв!

– А ведь верно! – Александра расхохоталась. – Ох, Джетта, ты просто уникум! Не представляю, что бы я без тебя делала.

Ближе к ночи Александра снова села за рояль, но уже не в музыкальном классе, а на своем этаже жилого корпуса. Ее руки свободно летали над клавишами. Она больше не старалась во что бы то ни стало сосредоточиться на мелодии. Пальцы словно по наитию сами извлекали нужную ноту.

По коридору шла девушка, утопающая в безразмерной студенческой футболке и пушистых комнатных тапках. Она остановилась и прислушалась. Александра, ободренная ее вниманием, слегка ускорила темп. Почему-то у нее перед глазами возник Джанкарло, но не такой, какого она видела в день их последней встречи, а другой, каким он запомнился ей ярче всего: поднявшийся над ней, обнаженный, сгорающий от страсти.

Александра забыла, что рядом кто-то есть. Воспоминания захватили ее целиком. Через некоторое время, подняв глаза, она увидела, что вокруг рояля собрались студентки, которые слушают ее как зачарованные и раскачиваются в такт музыке. Она заиграла чувственный свинговый припев и повторила его в разных тональностях.

Да, песня будет называться «Страстная женщина». Александра ощущала в себе страсть.