Текст книги "Туман и дракон. Книга первая"

– Э, нет! – потряс он пальцем перед самым графским носом. – Всякая нечисть собралась указывать, что мне есть и сколько пить? Я этого и от жены не терпел! Впрочем, о жене вам тоже бесполезно, раз вы в семейной жизни ничего не понимаете…

Этого уже вампир снести не мог! Распрямившись, как готовая к атаке кобра, он навис над Владом масштабами своего немалого роста. Чёрный плащ развернулся крыльями.

– Ну вот что! – загремел граф. – Я уже понял, что мои горести для вас – пустяк! Что вы вознамерились целый вечер пить и доказывать, что вы тут самый несчастный… Допустим, я никогда не знал, каково это – быть человеком. Но что я не разбираюсь в отношениях с женщинами – тут вы неправы. Глубоко неправы!

Вампир принялся взволнованно расхаживать по комнате. Точнее, слово «расхаживать» сюда не вполне подходило, поскольку, забывшись, он просто проявлялся то в одном углу, то в другом.

– Вот так встречаешься с молодой красавицей… Я не беру в расчёт случайные связи, поймите: жить-то надо: чаще это бывает ненадолго, исключительно ради еды. Но в не-мёртвых я всегда обращал только тех женщин, к кому испытывал подлинные чувства… Так вот: встречаешься с ней, пока она жива, и такой она представляется милой, такой застенчивой, боязливой и скромной, что думаешь: какое счастье, я отыскал настоящий бриллиант! Мечтая о долгих веках жизни душа в душу, делаешь её своей супругой. И вот тут-то начинается! Капризы, ссоры, склоки на ровном месте. А уж претензий – немерено!

– Точно, точно, – неожиданно оживился Цепеш, всё ещё сжимая кружку. – Я тоже этой… как её… ну той, от которой мой старшенький, Михня… говорил же ей с самого начала, что жениться на девушке низкого происхождения не смогу, что князья в этом над собою не властны. Она вроде согласилась: да, мол, ничего страшного, мне ничего и не надо, я просто тебя люблю… Как же, «ничего не надо»! Едва понесла дитя, сразу принялась ныть: «Не по-божески это, что ребёночек станет незаконнорожденным, надо покрыть грех венчаньем»… Тьфу! Вам легче, у вас, по крайней мере, нету трона.

– Это мне-то легче? В своих краях я – магнат, и немало девиц на выданье, даже зная, кто я такой, набиваются ко мне в жёны. Но потом как пойдёт обычный репертуар: «А что ты мне сегодня принёс?», «Ты мне давно ничего не дарил», «Докажи, что любишь свою маленькую мышку!» Вечно между собою ссорятся, но если им по-настоящему что-то нужно, мигом объединяются против меня, и тогда – только держись!

– Ну, это бы ещё полбеды! Не знаете вы, какая морока с детьми, особенно когда каждый может стать наследником престола!

– Зато вам не понять, что такое разбираться с ревнивыми жёнами двести лет подряд!

Дракулы уже почти орали, перебивая один другого. Внезапно оба замолчали. Падали одна за другой в вечность весомые капли истекающих минут, а они всё молчали и приглядывались друг к другу, словно впервые увидели.

– Извините меня, князь, – первым нарушил молчание вампир, – что-то я не в меру разбушевался.

– И вы меня извините. Я, видно, многовато выпил.

– Жизнь человеческая трудна, понимаю…

– И в вашей не-жизни полным-полно трудностей…

– Это всё приступ моей чёрной меланхолии…

– А я уже волноваться начал: смотрю, вас нет и нет, а потом заваливаетесь домой в таком виде, краше в гроб кладут…

Цепеш запнулся. Обвёл взглядом угрюмое помещение, столь типичное для основательной архитектуры аббатства Карфакс. И завершил – гораздо оптимистичнее, чем начал:

– Слушайте, граф, что ж мы засели в этой дыре, как сычи? Пойдёмте, погуляем, развеем вашу чёрную меланхолию.

– А почему бы и нет? – бодро ответствовал вампир, которого в эти сутки решительно не брал сон. – Куда пойдём?

– Да куда угодно! Хоть в оптический театр, на движущиеся картины посмотреть; хоть в музей мадам Тюссо, где восковые идолы выставлены, точь-в-точь как люди. Мест много, куда захотите, туда и отправимся.

– Согласен! Только надо успеть до заката.

– А что такое должно случиться на закате?

– Засну, где бы ни находился, и буду спать, пока не наступит тьма.

– А я вас разбужу.

– Невозможно. Проверено. Я не проснусь, даже если Лондон провалится под землю. Увы, обязательный сон на закате – неприятность, объединяющая всех не-мёртвых.

– Вот оно как у вас… Ну да ничего, времени до заката ещё много. Постараемся вернуться.

И они двинулись к выходу, обсуждая предстоящую культурную программу.

– Англичане – мастера на выдумки, – разносилось по аббатству Карфакс, – только жить в Лондоне всё же трудновато. И если б я не встретил вас…

– Да, повезло нам, что мы тут встретились! Так что там насчёт музея восковых фигур?

Миссия невыполнима

В усаженном аккуратными кустиками дворе лечебницы, обнесенным высоким забором, прогуливалось несколько человек. Четверо из них были в больничных пижамах и накинутых по случаю прохладной погоды пальто; двое – в белых халатах. Пациенты дышали воздухом перед ужином, согласно распорядку клиники. Правда, на прогулку выпускали не всех – буйные, конечно же, оставались под замком. Возможность пройтись по травке между симпатичными клумбами, обложенными разноцветными камешками, выпала сегодня и Ренфильду Он в последнее время вел себя исключительно примерно; улыбался доктору и санитарам, вежливо и разумно отвечал на вопросы и даже перестал жевать мух и клянчить котенка. В общем, производил самое благоприятное впечатление. Доктор Сьюард пребывал в радужном настроении, будучи уверен, что Ренфильд пошел на поправку благодаря его уникальной методике лечения. Увы, милейший мистер Сьюард ошибался, несмотря на весь свой профессиональный опыт. Хитрый адвокат только исполнял повеление Господина, которое, в частности, состояло в том, чтобы вести себя как можно примернее, усыпить бдительность персонала клиники. За Ренфильдом должны были ослабить контроль. Замысел ренфильдова Господина, то есть графа Дракулы, удался – впервые за долгое время доктор разрешил пожирателю мух прогулки. Сегодня вечером, как только зайдет солнце, Ренфильд должен был бежать при помощи графа, обещавшего, если вы помните, обезвредить санитаров и снабдить беглеца одеждой – не носиться же тому по городу в больничной пижаме. Задача бывшего адвоката состояла в том, чтобы разведать, что за люди собираются в таинственном особняке на улице Риджентс, и зачем они, собственно, собираются.

Итак, день X настал. До заката оставалось еще пара-тройка часов как минимум, и наконец-то пробившееся через лондонский смог солнце щедро освещало скуку больничного двора. Примостившемуся на скамейке Ренфильду все трудней становилось сохранять самообладание: его уже охватывало нетерпение с примесью страха – словом, вполне нормальное состояние для человека, на которого возложена ответственная миссия с последующей щедрой наградой за ее выполнение. Напомним, что Ренфильд был не слабоумным, а сумасшедшим. Он просто хотел жить вечно и верил, что поедание тварей божьих живьем ему в этом поможет. А еще больше ему поможет Великий и Всемогущий Бессмертный, его величество Вампир, в котором адвокату до дрожи в коленках нравилось все – от наряда и манеры держаться до захватывающей дух силы и магических способностей. Ренфильд жаждал походить на своего кумира.

Бывший адвокат замечтался, глядя на чуть колышущуюся от ветерка жёлтую кленовую листву. Он представлял, как вместе с Господином летит в черном небе навстречу сияющей луне, купается в ее лучах, а потом пьет теплую кровь кош… кой черт, кошки! Доктора Сьюарда, благоухающего одеколоном «Адмирал»! Сьюард умоляюще глядит ему в глаза, но не может пошевелиться: он полностью в его власти. О, да, тысячу раз да! Господин обещал сделать Ренфильда таким же, как он, дать ему вечную жизнь, если Ренфильд выполнит все его приказания. А он выполнит, пусть никто не сомневается! Эх, ну где же этот чертов закат? Скорей, скорей! Уже чесался нос от нетерпения. Душа рвалась прочь из опостылевшей клиники.

Вдруг его внимание привлек какой-то шум и крики. Ренфильд оглянулся. Мирную тишину двора нарушили двое его собратьев по клинике: толстый Джонни и мистер Тапки, как его все тут звали, что-то не поделили и теперь мутузили друг друга почем зря, обмениваясь вычурными ругательствами, наподобие «А у тебя физиономия, как у простуженной свиньи»!

Ренфильд слегка удивился: мистер Тапки был обычно тихим и незаметным, как мышь. С чего бы вдруг ему драться? К мутузящей друг друга парочке присоединился третий участник – Мэлвин Мелкий, который всегда был чуточку склонен к эксцессам. Санитары с руганью бросились разнимать противников. Ренфильд, нахмурясь, продолжал созерцать происходящее, и тут его осенило: а вдруг это Господин все устроил, для организации побега? Вдруг именно сейчас и стоит бежать? Есть, правда, одно «но»: Господин говорил, что все начнется после заката. Что-то тут не сходится. Мысли адвоката заметались, как ошпаренные крысы. Что делать?! В конце концов Ренфильд решил сделать то, чего ему больше всего хотелось: бежать. Если даже эта драка и не дело рук, то бишь магической власти Господина, он будет доволен сообразительностью верного слуги. Зачем упускать данный судьбой шанс? Зачем тянуть до вечера? Драка и не думала затихать: в воздух летели клочки пижамы дуэлянтов, крики становились все яростней. Санитары полностью сосредоточились на нелегком деле разнимания сумасшедших, и никто не обращал внимания на Ренфильда, тихонько стоящего у клумбы с хризантемами. Ренфильд, сорвав для вида цветок, воткнул в него нос и, на всякий случай делая вид, что наслаждается ароматом, бочком направился в северный, самый глухой угол двора. Там под забором имелся подкоп, сделанный огромным облезлым кабысдохом, который (Ренфильд лично наблюдал) лазил к рыженькой псинке Дэзи, принадлежащей поварихе Мэгги. Подкоп был тайной, открытой буквально на днях. Воспользоваться им Ренфильд вряд ли смог бы в обычной обстановке – санитары бдительно следили за пациентами. Но сегодня… Сегодня настал звездный час адвоката-зоофага! Ренфильд попробовал протиснуться в дыру – нет, не выходит. Он принялся лихорадочно разрывать землю ногтями, морщась от боли, поминутно оглядываясь и трепеща, что вот-вот появится кто-нибудь из санитаров. Но судя по воплям, побоище продолжалось. Ренфильд нашел толстый сук; работа пошла легче. Через некоторое время он снова попробовал протиснуться в лаз – и о, счастье! Удалось! Перемазавшись, как трубочист, ободрав руки и колени, Ренфильд вылез за пределы территории лечебницы. Хвала кабысдоху!

Натянув слетевшие при побеге тапки, Ренфильд припустил наутек. Интуиция подсказывала ему, что следует держаться самых глухих улочек, дабы не нарваться на неприятности – из одежды на беглеце была лишь пижама да старенькое пальто. Прибавим сюда тапочки. К тому же все грязное до невозможности. В общем, вид не для прогулки по городу. Ренфильд добросовестно петлял по улицам, стараясь придерживаться самых глухих, зачуханных и бедных. Народу навстречу попадалось не так чтобы много – несколько жриц любви в блеклых шляпках (они только переглянулись и захихикали при виде Ренфильда). Пара каких-то неважно одетых личностей. На бывшего адвоката в серой пижаме конечно, пялились, но не очень навязчиво: в районе Уайтчепела странно одетые субъекты редкостью не были. Больничная пижама могла все же вызвать некоторые подозрения, но Ренфильда осенила светлая идея – притвориться пьяным. Он принялся старательно пошатываться, глуповато улыбаясь и что-то напевая себе под нос. Взгляды прохожих стали более насмешливыми и менее настороженными. Ренфильд вздохнул с облегчением. Однако же разгуливать и дальше в таком виде наш зоофаг не хотел. В одном из крошечных сумрачных переулков он заприметил сушащееся на веревке тряпье – потертые штаны необъятного размера. Воровато оглядываясь на подслеповатые окна домов, Ренфильд содрал с веревки одежку и быстро отбежав за угол, натянул штаны прямо поверх пижамных. Вроде не сваливаются… В пальто поверх этого безобразия можно было более-менее спокойно расхаживать по улицам.

Тут адвокат почувствовал, что голоден. Выполнять ответственную миссию на пустой желудок ему как-то не хотелось. Следовало всё же перекусить. Вот только одна небольшая проблема – отсутствие денег… Но Ренфильд уповал на свою счастливую звезду и на помощь Господина.

Попетляв еще какое-то время по узким улочкам, мощеным булыжником, он заметил вывеску: «Кот и сметана». На выкрашенном светло-зеленой краской квадратном щите был намалеван жирный рыжий кот, перед которым стояла несколько кривая миска, наполненная чем-то белым, долженствовавшим изображать сметану. Кот умильно облизывался. Животное на картине явно страдало косоглазием – по вине художника. В пыльном окошке теплело желтое пятно света; слышался гул голосов и приглушенная развеселая музычка. Ренфильд дернул на себя скрипучую дверь и вошел внутрь.

В полутемном грязноватом помещении наблюдалось несколько деревянных длинных столов, за которыми на скамьях сидели посетители, явно не принадлежавшие к сливкам лондонского общества. Сливки в этот район и не заглядывали. На оклеенных обоями с непонятным рисунком стенах виднелась пара картин: на одной изображался охотник с собакой и ружьем, стоящий у лесного озера, на другой – играющие в карты собаки, одетые как джентльмены. Оба шедевра были от души засижены мухами, так что разглядеть детали представлялось весьма затруднительным. Да никто ими и не интересовался: клиенты были заняты тем, ради чего сюда пришли – пили, ели, обсуждали насущные проблемы, шлепали об стол картами. В сизом вонючем облаке табачного дыма сияла, как луна в облаках, толстая физиономия бармена в белом, точнее, сером фартуке. Носатый мальчик-скрипач на табуреточке выводил нечто жизнерадостное, но ужасно фальшивое. Впрочем, никто не возражал.

Ренфильд огляделся и присел на краешек скамьи возле личности, показавшейся ему наиболее добродушной. Личность эта, на вид лет тридцати с лишним, одетая в потертый пиджак с заплатами на локтях, именовалась Уильямом О'Лири и зарабатывала себе на жизнь чисткой обуви. Добродушное выражение лица мистеру О'Лири досталось от родителей; его папаша тоже на всех производил впечатление душевного парня, хотя это был чисто внешний эффект: стоило бравому ирландцу залить в себя стаканчик-другой джина или виски, его сразу же тянуло на подвиги, заключавшиеся в расквашивании носов джентльменов, не согласных с мистером О'Лири-старшим по тому или иному вопросу.

Причем абсолютно без разницы, по какому именно. Дискуссии заводились на любую тему, финал был всегда примерно одинаков.

Уильям был поспокойнее. К крайним мерам он прибегал не после второго стакана, как его папенька, а после третьего-четвертого, не раньше. До этого он действительно был способен на благородные душевные порывы – например, угостить ближнего своего пивом, в обмен на то, чтобы этот ближний потом слушал излияния мистера О'Лири весь оставшийся вечер и, главное, соглашался со всем сказанным.

Наш мистер Ренфильд, не знавший всех этих подробностей, присел возле вышеупомянутого О'Лири – крепкого мужичка с располагающим открытым лицом и веселым (правда, уже слегка мутным) взглядом ярко-синих глаз. Возле мужичка лежала полотняная сумка, из которой высовывалась деревянная щетка и еще какая-то ерунда, выдававшая профессию милейшего лондонца.

Уильям О'Лири как раз приканчивал третью кружку пива, заедая пирогом с говядиной. Он покосился на странного джентльмена в больших не по размеру штанах и узком пальто, из-под которого виднелось нечто, напоминавшее пижаму. Джентльмен кротко смотрел в его тарелку. Он явно хотел есть.

– Что, сэр, никак, вы на мели, что ли?

– Ну… – замялся бывший адвокат, не сводя глаз с пирога. – Как бы вам сказать… просто… я посмотрел на вас и подумал: «Вот человек, который уж наверняка прекрасно разбирается в кулинарии. У него непременно изысканный вкус, и он сможет мне посоветовать, что тут стоит заказывать, а что нет». Простите, если отвлекаю вас от ужина.

– В чем я разбираюсь? В ку… А, в еде, вы хотите сказать? Ну да, у меня это… ик! – ик – зысканный вкус, это в точку, – растаял мистер О'Лири.

Ренфильд учтиво поклонился.

– Позвольте представиться: Ренфильд, адвокат. Увы, бывший.

– Ну ничего себе – адвокат! – с уважением покачал головой Уильям. – А я Уилл О'Лири. Чищу обувь. Слушайте, мистер адвокат, а что вы забыли в нашей-то дыре? Сколько сюда, в «Кота и сметану» хожу, никогда адвокатов тут не видел.

– Ах, это долгая и грустная история, – состроил похоронную мину Ренфильд. – Могу лишь сказать, что люди иногда бывают очень злы, не хотят понять ближнего своего…отбирают у него все и запирают в… ну, неважно, куда.

– Н-да-а, – протянул О'Лири, рассматривая бледную физиономию Ренфильда. Верить или не верить этому странному джентльмену? Хоть костюм его не больно-то смахивает на адвокатский, зато черты лица довольно благородны, взгляд умный… короче говоря, шут его знает, а вдруг не врет?

– Видать, вы натерпелись в жизни. Это, получается, вас ограбили, так?

Ренфильд состроил неопределенную гримасу, долженствующую означать согласие.

– Ну, можно и так это назвать…если в широком смысле.

– Уж не из-за женщины ли весь сыр-бор? – поинтересовался О'Лири, прихлебывая пиво.

Ренфильд только закатил глаза.

– О, нет, уважаемый мистер О'Лири. Я пострадал за идею. За правду и научный прогресс.

О'Лири теперь уже с живейшим интересом и уважением воззрился на Ренфильда.

– Слушайте, мистер адвокат, а не хотите сами попробовать пирог? Я вас уверяю, он просто расчудесный! – С этими словами Уильям отломил пол-куска и вручил Ренфильду. Проголодавшийся адвокат с благодарностью принял подарок и вцепился в него зубами.

Через полчаса О'Лири и Ренфильд чокались пивными кружками и пили за научный прогресс и высокие идеи, причем О'Лири уже мог только улыбаться, пить и кивать. Он к этому моменту уже успел поведать Ренфильду о своей ревнивой супруге, трех прожорливых детях и всех тяготах жизни простого чистильщика обуви. Ренфильд все это выслушал с приличествующим случаю сочувствующим выражением, чем заслужил дополнительную симпатию ирландца. Два джентльмена пришли к полному взаимопониманию. Разница между ними сейчас заключалась лишь в том, что Ренфильд был практически трезвым – так, только чуть-чуть навеселе, – а О'Лири уже находился на полпути в нирвану. Ирландец чувствовал горячую любовь к новому другу, счастье от общения и обилия пива и желание поспать. Последнее очень скоро возобладало, и добродушный ирландец воткнулся носом в тарелку с остатками пирога и мирно уснул.

Ренфильд немного подумал, и, воровато оглянувшись, вытянул из-под бока нового приятеля сумку с орудиями труда. Никто не обращал внимания на него, и он смог беспрепятственно проскользнуть к двери, а там и на улицу.

Искусство требует жертв

А в «Лицеуме» шла репетиция. Как водится, дым стоял коромыслом. Даже более, чем всегда, ибо нынешней постановкой, пьесой «Вампир», занимался сам Генри Ирвинг. Облаченный в черный плащ мужчина лет пятидесяти с несколько помятым набеленным лицом, обречённо опустив руки, стоял возле кровати, где с кислой миной восседала блондинка с пышными формами, упакованными в кисейный пеньюар. Помощник Генри, молодой режиссер Ч., пытался втолковать актерам, как надо играть. На столике рядом с кроватью валялась толстая стопка листков – сценарий.

– Я еще раз повторяю: жертва графа Дракулы должна испытывать ужас и страсть одновременно. Душевный трепет и зов плоти! Покажите мне, пожалуйста, ужас и страсть, Конни!

– Это как? – озадаченно подала голос главная героиня.

– Я раз пятьдесят объяснял уже, как, – страдальчески воскликнул помреж, всплеснув руками. – А вы, мисс Конни, выглядите так, будто вот-вот заснете! Вас обнимает мужчина, и не просто мужчина – демон, а вы только что не зеваете!

«Вампир» хихикнул. Мистер Ч. так зыркнул на него, что тот смущенно закашлялся.

– А вы, Джонни! Как вы играете? По-вашему, вы хорошо играете? Нет, вы скажите, скажите мне!

– Ну… ничего так, по-моему. – Актёр самодовольно повёл большими округлыми плечами.

Невысокая, но ладно скроенная фигура мистера Ч. в этот момент была прямо-таки воплощением трагизма.

– Вот именно – ничего! – рявкнул он. Покраснели даже уши на коротко остриженной голове. – А мне надо, чтобы было не «ничего», а настоящий вампир! Демон-соблазнитель, черт побери!

Задник, изображающий окно с глуповато-жёлтой, как цыплёнок, картонной луной и черными угловатыми силуэтами деревьев, весьма подходил к сцене, которую вполне можно было бы назвать «мучитель и жертвы», а то и «избиение младенцев».

– Из Джонни демон, как из меня негритянская принцесса, – хмыкнула Конни, расправляя белокурые локоны. – И вообще, у него воротник в самые уши упирается. Щёки висят. И брови все время отклеиваются. Я так не могу настроиться.

– Э, Конни, ты что, брови у меня приклеены как надо, не ври! – обиженно возразил Джон, ощупывая мохнатые, сходящиеся у переносицы брови (именно такие, по мнению гримёра, полагались вампиру из Трансильвании).

– Значит, так, – сурово отрезал мистер Ч. – Если вы оба сей же момент не возьметесь за ум, я подхожу к мистеру Ирвингу и прошу вас заменить. Полагаю, он найдет кем. Имейте в виду: он сейчас смотрит на вас и наверняка думает о том же!

– Ну ладно тебе, не злись, – надула губки Конни. – Прямо уж, какие мы суровые! – Девушка знала, что имела некоторое право фамильярничать; впрочем, таким правом могла похвастаться по меньшей мере половина женской части труппы. Мистер Ч. имел репутацию весьма темпераментного мужчины, несмотря на то, что отнюдь не напоминал лорда Байрона, и к тому же обладал несколько вспыльчивым характером.

Генри и Стокер наблюдали за сценой. В том, как кривил губы Ирвинг, читалась профессиональная оценка происходящего. Стокер же то и дело вцеплялся в свои потные, стоящие дыбом волосы так, словно намеревался выполоть их с корнями.

– Н-да… может, нам заменить вампира? – спросил Стокер с надеждой.

– Не ду-умаю, – протянул Генри.

– А может, ты бы взялся сам за эту роль? Ты же идеально подходишь, поверь.

– Я? О, нет, мой друг, я сейчас должен заниматься еще и «Королем Артуром».

– Но это невозможно! – Стокер перешёл на взволнованный шёпот, поглядывая в сторону исполнителя главной роли. – Мой Дракула – и этот раскрашенный индюк?

– Полно, Брем, не преувеличивай. Через пару репетиций все будет замечательно. Ч. – настоящий профессионал: он сделает из сапожника лорда. А пока – не пойти ли тебе отдохнуть? Не нервируй актёров: они и без того взволнованы.

Стокер в очередной раз вцепился себе в волосы и побрёл из зала. Наткнулся на кресло. Обрушил прислонённый к стене реквизит. Несмотря на грохот, вслед ему никто не обернулся.

Возле двери его заловил пожилой блондин с голубыми глазами, в немарком коричневом костюме, плоховато сидевшем на его по-крестьянски кряжистой фигуре. Стокер видел его на репетициях и раньше – и принимал за работника сцены или осветителя. Но сейчас этот человек вдруг заслонил ему путь и, доверительно взяв его за пуговицу, сказал с акцентом:

– Мистер Стокер, я – доктор Ван Хельсинг из Голландии. Джонни – о, ja, сей Джонни, что играет вашего Дракулу – он совершил такую любезность привести меня сюда. Позвольте спросить: где вы брали материал о вампирах для вашей гениальной пьесы?

От слова «гениальный» Стокера перекосило. Он споткнулся ещё раз, на ровном месте, отнял свою пуговицу у доктора и ринулся прочь из театра. Ван Хельсинг остался стоять, недоумённо разводя руками.