Текст книги "Исход"

Я сжимаю кулон в ладони и изо всех сил бегу в деревню. Земля трясётся от низких перекатов грома, я падаю, но тут же встаю. Вновь слышу те же резкие очереди из колющих звуков, и ужас, леденящий, первобытный гонит меня домой. Эти звуки настолько неестественны, настолько невозможны, что не иначе как сам дьявол снизошёл на землю с войском своим.

Я выбегаю из рощи и… Жива ли Сара?

Не могу шелохнуться: деревня в огне. Воздух пахнет гарью, режет лёгкие при каждом вдохе. Чёрный дым вздымается над золотым пламенем. Чудится мне, что горит всё, даже поля, которых я не вижу.

Я замираю и вижу, странным внутренним взором вижу, как полыхают деревья и дома, как горят палатки рынка, и люди, крича от страшной боли, умирают в мучениях, сгорая заживо; как огонь поглощает священные посевы, как убивает наш мир. И среди бушующего моря огня – они, люди в серых комбинезонах и защитных шлемах. Да, я вдруг вспомнил, что эти странные штуки на их головах с большими зеркалами вместо лиц называются шлемами. У нас на ковчегах были такие.

Ковчег. Значит, всё-таки, остались корабли…

Сара!

Бегу со всех ног к нашему дому, бегу сквозь огонь, бегу, задыхаясь от едкого воздуха, бегу, несмотря на то, что несколько раз люди в комбинезонах пытались убить меня при помощи своего оружия, которое издаёт эти страшные звуки, похожие на иглы.

Бегу…

Наш дом охвачен ревущим пламенем. Я более не думаю – я сам ступаю в огонь. Но пламя чудом не трогает меня: задержав дыхание, прохожу в комнату и вижу Сару. Она лежит на нашей постели, её сарафан весь в крови. Кровь стекает на светлое покрывало маленьким ручейками, образуя причудливый узор. Красные цветы на белом. Или белые на красном. Руки любимой неестественно заломаны: она боролась за свою жизнь. Жизнь, которую должен был спасти я. Меня охватывает отчаянье, я кричу, истошно кричу, но воздух, огненный воздух, врывается в мои лёгкие и душит меня. Я пытаюсь подойти к Саре, но с крыши падает охваченное пламенем перекрытие, преграждая мне путь. Я хочу обойти упавшую балку, хочу спасти Сару, но нестерпимый жар душит, я не выдерживаю и выбегаю из дома.

Кажется, моя одежда полыхает: спина горит пламенем, жжёт колючей болью. Я в панике выливаю оставшуюся воду из чана для умывания на себя и падаю на колени. Вокруг стоит невыносимый жар, и мокрая одежда почти сразу высыхает. Но я не могу даже пошевелиться, не могу бежать: я плачу. Впервые в жизни плачу.

– Эй, – обращаются ко мне из преисподней, и я поднимаю глаза.

Рядом со мной стоит женщина в сером комбинезоне. Её рыжие волосы собраны в пучок, а виски обнимает серебристый обруч. У Халне был такой же, и он называл его компьютером разведчиков. Свой шлем разведчица держит в руках.

У разведчицы зелёные, как море, глаза. Бездонные, как у Сары. Только взгляд моей любимой был тёплым и живым, а женщина с ковчега смотрит холодно и сухо. Она красива, очень красива.

– Отведи меня в башню, – приказывает она. Она говорит медленно, растягивая слова. Так говорил Халне, когда только учился у своего компьютера нашему языку.

– Зачем?

Она молчит.

Мой дом позади разведчицы рушится. Мне почему-то кажется, что это она убила Сару и сожгла мой дом. Но разведчица даже не оборачивается. Она смотрит на меня сверху вниз.

– Вы и так здесь всё разрушили, – шепчу и поднимаюсь на ноги. Теперь она ниже меня.

Женщина закрывает глаза и плотно сжимает губы.

– Вы уничтожили Землю, – зло отвечает.

– Ты в этом так уверена? – слышу позади знакомый голос и оборачиваюсь. За мной стоит Халне. В его руках такое же оружие, как и у разведчицы. Рыжая стреляет мне в плечо, и пронзительная боль скручивает меня. Наутилус выскальзывает из моей ладони, разведчица переводит оружие на Халне.

Я падаю на бок, зажимая рану другой рукой, и смотрю на мир снизу вверх. На фоне огненного зарева силуэты моего друга и женщины с ковчега кажутся вырезанными из дерева. И тут я вспоминаю историю о рыжей девочке, которую рассказывал Халне много лет назад: почему-то мне кажется, что разведчица и есть та самая девочка, которая, по словам моего друга, была слишком прекрасной для этого мира. От боли мне хочется потерять сознание, но я собираю всю свою волю и внимание на лице Халне. И я вижу, что он узнает её. Узнает своего солнечного ангела, о котором мне когда-то говорил.

– Ты действуешь не по собственной воле, как и я когда-то. Я жил на острове пятнадцать лет. Возможностей этой земли хватит на всех.

Грудь разведчицы тяжело вздымается – она тоже узнаёт Халне. Узнаёт человека с другого корабля. Её лицо искажается от ужаса понимания.

Они оба молчат, целятся друг в друга. Думаю, неужели кто-то из них сможет спустить курок? Кто будет первым?

– Как ты здесь оказался? – наконец спрашивает рыжая, но оружие не опускает.

– Мой ковчег разбился, а люди с острова спасли меня, – отвечает Халне.

– Этого не может быть! – кричит разведчица и ещё сильнее сжимает пистолет. – Они никого не спасают, они могут только разрушать! Они уничтожили наш мир! Они…

– Тогда почему я жив? – перебивает её Халне.

Вновь повисает молчание, в котором слышен рёв огня и залпы далёких выстрелов.

– Я не могу, – шепчет она и перезаряжает своё оружие. – У меня на «Арарате» сестра, отец. Друзья. Я не могу пойти против капитана. Я не могу нарушить его приказ. Во имя выживания всего человечества. Во имя Господа… Я не могу поверить тебе!

– Ты не хочешь верить! Я же жив, посмотри на меня. Почему ты меня не слышишь? – восклицает Халне. – Война не спасёт твоих родных, а погубит!

– Их погубит ложь, – говорит разведчица и всхлипывает. – Как она погубила меня. Как погубила тебя. Ведь мы с тобой встречались на «Геоне».

Халне молча кивает. Мне кажется, говорит он, мы встречались и ранее. Нам не обязательно убивать друг друга, родная. Война – это всего лишь выбор, и позволять совершать его за нас непростительно.

– Мы уже позволили, – говорит ангел сквозь сжатые зубы, – и теперь нам остаётся лишь блуждать во тьме. Блуждать до тех пор, пока не проснёмся.

– Никогда не поздно начать сначала.

Рыжая пытается сдержать слёзы и ещё крепче сжимает оружие.

И тут огненное зарево вспыхивает ярче. Клубы дыма вздымаются в воздух, и неистовый гром сотрясает землю. Я понимаю, что рухнула башня.

Женщина опускает руки и плачет. Оружие выскальзывает из её ладоней. Халне бросает свой пистолет на землю, но резкий выстрел распускает на его груди алый цветок. Лицо Халне искажает гримаса ужаса, боли и отчаяния, его руки безвольно повисают, колени подкашиваются, и он падает на землю. Рыжеволосый ангел истошно кричит.

Злость и слёзы душат меня. Я хочу убить её, убить их всех. Я пытаюсь встать, но, кажется, разведчица прострелила мне вену. Силы оставляют меня вместе с потоком крови.

Рыжеволосая женщина падает на колени рядом со мной. Она плачет, она что-то говорит, но я её не понимаю. Всё её тело содрогается в конвульсиях.

– Ахора, ты в порядке? – над нами появляется тень ещё одного пришельца с ковчега. Он говорит на незнакомом мне языке, но я неведомым образом его понимаю. Наверное, я говорил на этом наречии в детстве. – Башня рухнула. Мы заложили мины по всей деревне этих прокажённых. Мы возвращаемся домой.

Рыжая молча кивает.

– Зачем ты убил его, Джафра? – шепчет она, захлебываясь слезами. – Это не правильно, это всё неправильно!

– Ты знаешь, что это потомки людей, которые погубили всё человечество. Ты знаешь, мы не можем поступить иначе – мы не можем нарушить великий завет. Новый мир должны строить избранные Богом совершенные люди. Ради блага всех живущих, – Джафра протягивает Ахоре руку. – Пошли. Скоро подорвут мины. Надо спешить.

– Нет! – Ахора отворачивается и отстраняет руку Джафра. – Всё не так! Ты сейчас убил человека с ковчега, и ты даже не отличил его от островитянина! И знаешь что, – она поднимает на него взгляд. – Всё, что нам говорили о них, – ложь! Мы – не избранные Господом, мы – такие же, как и они!

Джафра качает головой и вновь протягивает Ахоре руку.

– И в этом за пару минут тебя убедил островитянин с пистолетом ковчега? Кого он убил, чтобы завладеть им? Ты знаешь, что Валека больше нет?

Ахора отворачивается от Джафра и смотрит куда-то сквозь пространство. Её взгляд темнеет, мышцы лица расслабляются. Моё сердце сжимается: мне кажется, я знаю, что сейчас будет.

– Это всё неправильно, – говорит она и поднимает пистолет. Меня посещает нелепая мысль о том, что я знаю, как называется оружие ковчегов.

Ахора направляет оружие на себя, но Джафра оказывается быстрее: он выбивает пистолет из её рук и одним рывком поднимает женщину.

– Ты с ума сошла! – Джафра кричит на Ахору и трясёт её за плечи. Рыжая голова безвольно падает на грудь. Мне становится жаль Ахору, женщину, которая убила Сару, женщину, которая убила меня. Ей придётся жить со всем содеянным, в то время как меня скоро примет свет.

Джафра поднимает Ахору на руки и смотрит на меня: хочет выстрелить, но замечает мою рану. Солдат молча кивает и растворяется среди пламени.

Вокруг меня полыхает огненное зарево. Я наощупь ищу кулон – последнее, что у меня осталось. Последнее доказательство того, что я научился любить. Как жаль, что я не успел подарить его ей. Как жаль, что я не сказал ей самое главное… Сара, милая моя Сара. Миллиона жизней не хватит для того, чтобы искупить вину перед тобой. Я бы всё отдал, чтобы встретить тебя там, за горизонтом. Встретить тебя, чтобы сказать…

Помоги мне, Господи, помоги. Забери мою душу, сотвори с ней всё, что хочешь: ослепи, накажи, оглуши, только её спаси. Спаси её, Господи, и передай, передай ей, что я любил её. Передай ей моё «прости», ведь у Тебя больше сил, больше…

Мои пальцы находят наутилус. Он холодный среди убивающего жара и огня. Трясущейся рукой подношу кулон к глазам. Перламутр в сияющей оправе отражает бушующее пламя. Утробные раскаты грома сотрясают пространство, дрожью разливаясь по телу. Вслед за башней рушится гора. Далеко, словно за толщью мутной воды, мелькают чьи-то неясные тени. Всполохи света то озаряют всё сущее божественным огнём, то скрываются в алой тьме преисподней.

Среди далёких звёзд Вселенной… Земля сотрясается в рыданиях, стонет. В одном из множества миров… Воздух, подхваченный мощным ураганом далёкого взрыва, горит, горит, горит… Дворец построил хан. Ветер обнимает тело, наполняет лёгкие огнём. Нетленный собрав из душ его покров. Голоса. Среди огненной бури слышатся голоса, словно далёкие крики чаек. Чайки и ураган. Когда-то была живой земля, но сейчас господствует лишь огненный океан.

И плакала Земля под сводом небесной равнодушной тьмы. Рокот рушащейся горы, кажется, вот-вот разорвёт ткань мироздания. Чей-то голос шепчет. Удивительно. Голос слышится сквозь гром и залпы орудий. Мягкий голос, не мужской и не женский, шепчет. Пока мы умирали. Долго сдаваясь милости судьбы.

Но мне уже всё равно. Мне невыносимо… я больше не могу. Я сдаюсь. Сдаюсь боли, и боль отступает. Сдаюсь страданиям. И они уходят. Вместе с ними покидают разум муки совести. Как же они нелепы, эти муки, перед вечным светом. И вновь голос… я слышу его. Среди далёких звёзд Вселенной дворец построил хан. Я слышу голос и не чувствую тела. Только шёпот, свет и невыносимая лёгкость… Нетленный собрав из душ его покров. Покров из душ. Для дворца во Вселенной. Смотрю со стороны, как рушится башня, как горит моё изувеченное тело. Но мне всё равно. Тело мне больше не нужно: без него, оказывается, удивительно легко. Я даже смогу построить дворец, как хан, во Вселенной. Всё остальное – совсем неважно. Не важно. Чувств не осталось – всё существо наполняет тёплая искрящаяся пустота… Пустота обнимает мою израненную душу, протягивает ей руку. И я тянусь в ответ. Огонь растворяется в сияющем зареве вечности…

12

В это мгновение Арджуна увидел целую Вселенную, свёрнутую в одну точку и переливающуюся бесчисленными гранями. Так в изумлении он взирал на Бога богов, принявшего облик Вселенной.

Бхагават-Гита, «Образ Вселенной».

11.13

XXI век, 2060-е года.

– Параплегия нижних конечностей вследствие травмы спинного мозга. Вы никогда не сможете ходить.

Слова врача холодным эхом отзываются в белой палате. Он с профессиональным сочувствием смотрит на меня. Ему меня не жаль, это – врачебный такт. У него таких, как я, целый этаж. А может, даже больше. Я смотрю на него и вижу лишь вежливое притворство. Ведь он волне себе здоров, ходит и ходить будет. Если, конечно, ему хватит мозгов не гонять на мотоцикле со скоростью триста километров в час. Хотя, для того, чтобы стать инвалидом вовсе не обязательно превышать скорость. Моя соседка, живущая в квартире рядом, села в кресло, после того, как отправилась выносить мусор. На нашем этаже не работал мусоропровод, приходилось спускаться на этаж ниже. В тот день что-то случилось с лифтом. Вот парадокс: человечество осваивает космос, отправило пилотируемую миссию на Марс, а лифт в многоквартирном доме, да чего уж там лифт, мусоропровод починить не могут. Соседка пошла по лестнице. И поскользнулась. И в чём, спрашивается, смысл? Почему случается так, что простая уборка дома оборачивается инвалидностью, а сумасшедшие экстремалы, делающие эпические селфи на крышах небоскрёбов, живут и здравствуют до ста лет? Так что моему лечащему хирургу вовсе не обязательно садиться за руль мотоцикла, лезть под воду с аквалангом или прыгать с парашютом. Вполне достаточно неудачного мытья полов, если сломался домашний робот: разлил воду, поскользнулся, головой – об косяк, а спиной – о порог балкона. Всё, овощ.

– А если сделать повторную операцию? – подает голос моя внутренняя надежда. Без моего ведома подает: я ей, заразе, велел заткнуться.

Доктор качает головой.

– У вас раздроблены кости позвонков, – вздыхает. – Сильно повреждена ткань спинного мозга. К сожалению, возможности медицины тут бессильны. Благо, что после такой аварии вы остались живы.

Нет, лучше умереть, чем жить так. Но я молчу из уважения к его профессии: всё-таки этот человек потратил много времени и сил, чтобы собрать меня по кусочкам. Он специалист мирового класса.

– Доктор, а у меня парализован… весь пояс нижних конечностей? – даже не знаю, как деликатнее спросить.

Доктор опускает глаза и кивает.

– Сожалею, – произносит он. – Но я вам скажу, что стимуляция может идти не только от головного мозга по спинному. Если ваша автономная нервная система не пострадала, тогда эротический импульс, выходящий из головного мозга, может обойти повреждённую часть спинного мозга по пути автономной нервной системы. А можно и…

Закрываю глаза. Как там поведёт себя импульс, и какими хитростями можно это обойти… Знаю, на свете есть добровольные отшельники, монахи. Даже несмотря на тотальное засилье темой секса развлекательной индустрии, у большинства людей с этим делом просто не ладится. Да и детей иметь я никогда не хотел. И может, для меня этот приговор звучал бы не столь страшно, если бы не она. И дело не только в интимной близости – я не хочу быть ей обузой всю оставшуюся жизнь…

До неё в моей жизни всё было как у всех. Даже, скорее, не так. Мне было лучше, чем остальным, потому что у меня была цель, была страсть – физика. Ещё в школе я был очарован логикой алгебры, законами физики и астрономией. Вселенная не хранит в себе ни формулы, ни законы, ни переменные, это – лишь абстрактные обозначения ума, который пытается понять непостижимое. И вот это непостижимое меня и увлекло: описать бытие на языке, доступном разуму, понять устройство мироздания. Учёба полностью поглотила меня, отрезав от остального мира. Одноклассники не понимали моей одержимости. Они вели обычную жизнь обычных подростков: с прогулками, с походами в кино, с дискотеками. Я же бредил физикой, встречи со сверстниками казались мне до тошноты скучными. Я стал изгоем, аутсайдером. Помню, в то время я винил во всем их. Да, так я называл ребят – они. Глупые, тупые, ничего не понимающие двуногие. Как-то я нашёл свои школьные дневники, которые вёл с такой же одержимостью, как и учился. Посмеялся от души: какие только оскорбительные прозвища я ни давал одноклассникам. Теперь-то я всё вижу иначе, но тогда… Тогда я был слишком юн, чтобы понимать такие вещи. Когда же я стал взрослым, я частенько ловил себя на мысли, что понять Вселенную, создать теорию всего, возможно, даже проще, чем понять человека. Но в школьные года подобные размышления голову будущего Эйнштейна не посещали. Физика была моей жизнью.

К окончанию школы мне пришли приглашения из нескольких престижных вузов, ведь почти во всех олимпиадах по математике и физике я занимал первые места. Когда место было не первым, я сходил с ума. Достаточно забавно сейчас вспоминать, с какой серьёзностью я относился к этим конкурсам: доходило до нервных срывов и угроз самоубийства – негоже такому неучу землю топтать. В итоге в университет я поступил с лёгкостью.

В университете у меня началась другая жизнь. Я поступил на кафедру теоретической физики, и большинство учащихся оказались такими же фанатами своего дела. Это было настоящим открытием. Ещё большим откровением стало понимание того, что физику вполне можно совмещать со спортом, с ночными тусовками и даже с отдыхом. Более того, она от этого не только не страдала, она давалась лучше. В школе у меня случались «блоки» – состояния, во время которых я не мог усвоить какую-то элементарщину. Сейчас я понимаю, что это было от переутомления. Но тогда я не слушал родителей, которые призывали меня отдохнуть, я упёрто бился лбом о стену, бился до нервного срыва. Понимание изучаемой темы приходило, но с опозданием на несколько дней. Организм брал своё, он не давал безумному мозгу превратить себя в машину. Отдых нужен, а жизнь – не только физика. Этому меня научила студенческая пора. Я даже стал старостой в группе и пользовался успехом у девушек. Но идея – идея создать теорию всего – занимала меня более остального. Создать теорию, описывающую все известные фундаментальные взаимодействия. Теорию, что сделает меня Эйнштейном или Хокингом своего времени.

Я блестяще окончил университет и магистратуру. Взялся за докторскую, и мне предложили преподавательское кресло в университете. Всё шло хорошо, кроме одного – теория всего по прежнему оставалась мечтой. Я, конечно, продвинулся в определенных её аспектах, что даже принесло мне пару грантов, но не более того. Мне было мало. Я вновь становился одержимым. И тогда появилась она. Студентка третьего курса физмата. Она болела квантовой физикой, более всего – темой квантовой телепортации. Удивительно и непостижимо для девушки. А я каждую лекцию, которую читал в её группе, болел ею. У неё были рыжие вьющиеся волосы и зелёные, как море, глаза. Она мне чем-то напоминала дам с картин высокого возрождения. Джоконда. Только с учебником по физике. И звали Джоконду очень необычно – Марита.

Я всё не решался к ней подойти, а она меня совсем не замечала. Исправно делала все задания и отвечала на семинарах. Отвечала блестяще. Пару раз у меня даже промелькнула зависть к её острому уму. А ещё она всегда была спокойна. Всегда. Вот, вот из-за чего ещё я обратил на неё внимание. Она даже сидела спокойно. Другие, да и я сам, чего таить, никогда ровно не высиживал лекцию. А она – как солдат. С прямой спиной и сосредоточением тысячи Будд вникала в устройство Вселенной. Я почти никогда не видел её с сокурсницами. Но она не была изгоем – с ней общались. Общались как с королевой, хотя сама она об этом не просила. Она такая по своему существу – королева.

Она подошла ко мне сама. Сказала, что её группа делает какую-то электронную газету для университета, а она – художник. Просит разрешения сделать фотографию, по которой она нарисует мой портрет. Портрет обещала показать, и если он не понравится мне, она обязательно исправит его.

Я чуть ли не минуту молча смотрел на неё, не мог выдавить и слова. Потом взял себя в руки и спросил, а разве физики умеют рисовать? Она рассмеялась и сказала, что в детстве ходила в художественную школу, и вообще, цифровая живопись – дело не сложное. Тут главное видеть.

– Хорошо, – я старался унять дрожь в коленях. – Только с одним условием.

Она удивилась:

– С каким?

Я улыбнулся: не соглашается сразу, спрашивает.

– Я хочу пригласить вас на ужин.

Вот и всё. Я это сказал. Сейчас она уберёт свой планшет в сумку и уйдет. Какой же я идиот. Но она лишь улыбнулась и вскинула бровь. Умопомрачительно.

– А я-то думала, вы меня лабораторными работами завалите, – протянула. Я и не думал, что она умеет кокетничать. – Но ужин… Отказаться невозможно. Когда?

– Сегодня вечером вы свободны? В пять? – сказал я первое, что пришло в голову. Я совсем не ожидал, что она согласится. Я даже не знал, что у меня запланировано вечером. Но это не важно – ничего важнее этой встречи быть не могло.

Марита улыбнулась и сказала, что будет ждать меня в пять в холле главного здания университета у фонтана.

Это был самый великолепный вечер в моей жизни. Тёплый, осенний, солнечный. Правда, лекцию у студентов-вечерников пришлось, всё же, отменить, но, кажется, никто из них по этому поводу не расстроился.

Мы долго гуляли по парку: вечер был слишком хорош, чтобы сразу отправляться в кафе. Марита с упоением говорила о физике. Да так говорила, будто я единственный, кто мог её слушать. Хотя, думаю, так и было. Мало кто из людей выносит одержимость. А наукой она болела даже больше, чем я сам. Квантовая физика, самая таинственная наука естествознания, сломавшая не один блестящий ум, была её страстью. Самой настоящей страстью. Марита говорила, что в моей обожаемой теории всего не хватает элемента – сознания наблюдателя. Подумайте над парадоксами квантового мира, шептала она на нашем свидании. Электроны и фуллерены перестают проявлять свои волновые свойства, алюминиевые пластинки охлаждаются, а нестабильные частицы замирают в своём распаде: под взором наблюдателя мир меняется! Разве это не свидетельство вовлечённости разума в само мироздание? Возможно, были правы Вольфганг Паули и Карл Юнг, когда говорили, что законы физики и сознания должны рассматриваться как взаимодополняющие? Что, если исход эксперимента определяется нашим ожиданием? Нашим рационалистическим мировоззрением? Мы уверены, да, человеку очень сложно впустить невероятное в свой шаблон мировосприятия, мы уверены в том, что картинка на экране должна быть в виде двух засвеченных полос[19]19
  Из источника, излучающего поток электронов, в сторону экрана-фотопластинки направляют электроны сквозь медную пластинку с двумя щелями. На экране вместо двух засвеченных полос появляется узор из чередующихся черных и белых полос. При прохождении через щели электроны ведут себя не как частицы, а как волны (подобно тому, как и фотоны, частицы света, одновременно могут быть и волнами). Потом эти волны взаимодействуют в пространстве, где-то ослабляя, а где-то усиливая друг друга, и в результате на экране появляется сложная (интерференционная) картина из чередующихся светлых и темных полос. При этом результат эксперимента не меняется, если пускать электроны через щель не сплошным потоком, а поодиночке – даже одна частица может быть одновременно и волной – один электрон может одновременно пройти через две щели. Когда в подобных экспериментах физики пытались зафиксировать с помощью приборов, через какую щель в действительности проходит электрон, картинка на экране резко менялась и становилась «классической»: два засвеченных участка напротив щелей и никаких чередующихся полос.


[Закрыть]. Вот она такой и становится. Почему только с появлением наблюдателя фуллерены ведут себя как обычные частицы материи? Почему они перестают, так же, как и электроны, проявлять волновые свойства? Потому что мы уверены в том, что им так вести себя положено.

Я улыбнулся и напомнил Марите о декогеренции: во всех опытах с наблюдением учёные неизбежно воздействовали на систему – устанавливали измерительные приборы, подсвечивали лазером. И это очень важно: нельзя пронаблюдать за системой, измерить её свойства, не провзаимодействовав с ней. А где взаимодействие, там и изменение свойств. Тем более, когда с квантовой системой взаимодействуют объекты макромира.

Марита даже остановилась и как-то слишком серьёзно посмотрела на меня. «Неужели и вы не видите очевидного?» – удивилась она. Наше сознание, наш мозг – это те же квантовые процессы! Но с вашим декогенеративным подходом весь мир становится одним большим эффектом декогеренции. Из чего, логично, вытекают утверждения, что «в мире не существует никаких частиц» или «не существует никакого времени на фундаментальном уровне».[20]20
  Decoherence and the Appearance of a Classical World in Quantum Theory Authors: Joos, E., Zeh, H.D., Kiefer, C., Giulini, D.J.W., Kupsch, J., Stamatescu, I.-O.


[Закрыть] Думаю, говорила Марита, что наши мыслительные процессы оказывают непосредственное влияние на реальность, ибо по своей структуре идентичны ей. Пространство-время квантуется в то, что мы называем «настоящее», посредством нашего мысленного, но, тем не менее, реального, взаимодействия с окружающим миром. Происходит нечто наподобие квантовой сцепленности, только с заданием параметров самой системе, чтобы та вышла из суперпозиции, в которой она находится, и приняла те параметры, которые задаются ей наблюдателем. Мы не создаем мир своими мыслями, но мы активно взаимодействуем с ним на высокоэнергетических уровнях – не зря же нервный импульс передаётся по нейронам электрическим сигналом. Сознание может жить вечно, поскольку вечна Вселенная, сотворившая его. Пространство и время перестают иметь значение, когда информация перемещается со скоростью, выше скорости света в бесконечное количество раз. Даже стрела времени теряет свою актуальность в таком случае! Марита всё это проговорила с таким жаром, что я опешил. Вечно спокойная, она даже покраснела. Я осторожно, но, всё же, спросил её: «Неужели вы думаете, что эксперименты по квантовой телепортации, когда телепортировали лишь состояние частицы, могут привести к телепортации материи?»

Она улыбнулась и вновь двинулась по аллее парка. Сознания будет вполне достаточно, сказала она заговорщицким тоном. Я медленно пошёл за ней. Она меня заинтриговала. Я был уверен, что Марита начнёт выдвигать очередную теорию иллюзорности бытия. Но она свою речь вела к другому. Квантовая телепортация сознания. Телепортировать информацию и, как следствие, телепортировать личность. В любую точку пространства-времени. Прошлого или будущего. Невозможно, но, чёрт возьми, гениально. Даже если только в теории. Ведь при успехе такого немыслимого эксперимента мы открываем дверь в вечную жизнь.

Ярко и тепло светило заходящее солнце; мы шли по аллее, и огненные разноцветные листья медленно кружились вокруг нас. Осень дышала пожаром, отражаясь в солнечных волосах Мариты. Никогда бы не подумал, что существуют такие, как она. Одержимые наукой женщины, с которыми никогда не будет скучно. После того, как Марита так эмоционально поведала мне о своих идеях, в которые верила до глубины души, я понял: внутри этой вечно спокойной девушки горит настоящий пожар. Пожар увлечённости идеей. Пожар, который зачастую губит самого полыхающего и всех, кто рядом с ним. Но что толку жить, коли не гореть?

– Ваши идеи очень интересны, – я продолжил беседу. Она тут же посмотрела на меня, словно ожидала подвоха. – Но доказать вашу теорию и, тем более, проверить её практически, пока невозможно.

Я заметил, как Марита с облегчением вздохнула. Видимо, люди не понимают её. Наверное, поэтому Марита предпочитает держаться в стороне и вести себя немного надменно. Так проще, проще выстроить стену между собой и миром. Может, и на нашу встречу она согласилась только потому, что давно мечтала хоть кому-то рассказать о своих безумных идеях? Тому, кто поймёт её? А я её очень хорошо понимаю.

– Это пока, – сказала она слишком уверенно. – Прогресс не стоит на месте. Главное – работать, не давать ему чахнуть, – тут она постучала тонким пальчиком по своему лбу. – А когда моя теория будет полностью готова, найдётся возможность проверить её практически.

– Вы настолько в этом уверены? – осторожно поинтересовался я, когда мы свернули с центральной аллеи парка и пошли в сторону города.

Марита укорительно на меня посмотрела.

– Неужели вы так быстро охладели к своей мечте? – спросила она, чем вновь удивила меня.

Я задумался. Получив стабильную и хорошую работу, я действительно успокоился. Нет, идея о единой теории поля меня не покинула, но она перестала мучать меня. Перестала быть моей одержимостью. Странно. До нашей встречи я об этом даже не задумывался. Всё произошло само собой.

– Вот видите, – покачала головой Марита, будто прочитав мои мысли. – А так нельзя. Нельзя терять то, что связывает нас с Творцом – нельзя терять мечту.

– Вы верите в Бога? – я уже не знал, удивляться ли мне, или приберечь эмоции на будущее.

– Конечно, – сказала Марита таким тоном, будто я поинтересовался у неё, верит ли она в то, что Земля вращается вокруг Солнца. – Тут главное определить, что понимать под верой и как воспринимать Бога.

– И как вы Его воспринимаете?

– Как Творца, – мягко ответила она. – Как Создателя.

– То есть вы считаете, что жизнь сотворена чудом?

Марита тихонько рассмеялась.

– Он – в каждом из нас. Душа каждого человека – частица Бога. И мы все вернёмся к Нему, когда умрём.

У меня шла кругом голова. Я уже не знал, что спрашивать.

– Но разве эти ваши убеждения не противоречат вашим теориям?

– Ничуть! Неужели вы не видите?

– Не вижу… что?

Марита устало вздохнула.

– Вы читали Священное Писание?

– Давно. Родители заставляли.

– Я думаю, вы помните знаменитые слова о том, что Бог создал нас по образу и подобию Своему. Но это же не значит, что у Него две ноги и две руки, Марк! Что объединяет каплю и океан? Их общая сущность – вода. Так же и у нас с Ним общая сущность – душа. Мы все – творцы. Только мы ограничены тюрьмой нашего рационалистического мировоззрения. Но именно наша возможность взаимодействовать с реальностью на квантовом уровне как раз подтверждает слова великих книг человечества.

– Но вы же мечтаете телепортировать сознание? Вы хотите сохранить душу?

Марита отрицательно покачала головой.

– Душа – она и так в вечности, Марк. И хочу я не сохранять, а перемещать сознание. Если вы подумали, что я ищу рецепт вечной жизни, то вы ошиблись. Я не ищу невозможное, так же, как и не утверждаю, что наш мир – иллюзия.

– Но разве для этого не годятся компьютеры? – я совсем запутался.

– Годятся, только если вы хотите просто сохранить данные. Я же хочу перемещать набор состояний, сознание – личность. Когда я создам такой телепорт, при его помощи можно будет исследовать даже глубокий космос, избегая временных парадоксов. Ваше тело будет оставаться дома.

– Если гипотетически предположить, что у вас это получилось, то неужели нельзя переместить сознание навсегда? Загрузить в тело робота, например.

– Вы знаете, что во время классического примера спутанности частиц, изменение параметра одной частицы приводит к мгновенному изменению другой: квантовая телепортация передаёт состояние от одной спутанной частицы к другой. Состояние разрушается в точке отправления при проведении измерения, после чего воссоздаётся в точке приёма. Если разорвать связь телепортированного сознания с исходником, например с вами, то система в точке приёма вновь встанет в суперпозицию.

Я задумался.

– Даже если представить, что с сознанием будет так же, неужели эти состояния нельзя будет записать на какой-нибудь носитель до разрыва канала связи?

Марита нахмурилась. Ей моя идея явно не понравилась.

– Наверное, можно, но таким образом вы себя не сохраните. Если вы запишете своё сознание на диск, вы лишь создадите свою виртуальную копию, если так можно выразиться. При разрыве связи вы вновь придёте в себя в своём собственном теле.

В своём собственном теле я открываю глаза. Белая палата. Марита сидит рядом, ждёт, когда я очнусь. Я даже не заметил, как заснул. Наверное, спал я долго, раз пришло время посетителей. Марита улыбается, а я думаю о том, что лучше бы она не приходила. Лучше бы не видела меня таким.