Текст книги "За честь культуры фехтовальщик"

У Александра:

«Сверху, с голубого горячего неба, льется трель невидимого жаворонка. Сколько не ищи его глазами – ни за что не увидишь. Виден только плавно парящий коршун. Крылья его почти неподвижны, и он каким-то чудом держится в воздух; потом вдруг свернувшись клубком, стремительно падает на землю, как камень, и вновь взвивается вверх, но теперь уже с добычей».

Тот же самый коршун парит и у Чехова: «Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, словно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелою несется над степью, непонятно, зачем он летит, что ему нужно».

Все у Чехова «задумывается», «перекликается», «перемигивается»: «Из-за холмов неожиданно показалось пепельно-седое кудрявое облако. Оно переглянулось со степью – я, мол, готово, – и нахмурилось <…> Тотчас же трава и прошлогодний бурьян подняли ропот, на дороге спирально закружилась пыль, побежала по степи и увлекая за собой солому, стрекоз и перья черным вертящимся столбом поднялась к небу и затуманила солнце. <…>…из травы вылетел коростель. Он летел за ветром, а не против, как все птицы; от этого его перья взъерошились, весь он раздулся до величины курицы и имел очень сердитый внушительный вид».

У Александра картина просто ласкает взор своей живописностью: «на грядках зрели помидоры, капуста и фиолетовые баклажаны, нежились на солнце арбузы, дыни и огромные тыквы; а над всем этим царством овощей пестрым ковром раскинулись разноцветные маки. Картина была милая и красивая».

Впрочем, изображения в зеркалах, которые расставляют старшие братья, проверяется еще и младшим. Путешествие к дедушке и бабушке (пусть и другое, на следующий год) по-своему описывает и Михаил в присущей ему бодрой и жизнеутверждающей манере: «В этой усадьбе мои братья Антон и Александр гостили уже однажды, <…> так что, когда мы приехали туда, они уже чувствовали себя там как хозяева. Кузница, клуня, масса голубей, сад, а главное – простор и полная безответственность делали наше пребывание в Княжей счастливым»[74]74
  Чехов М. П. Вокруг Чехова… С. 63.


[Закрыть].

В своих воспоминаниях, как и в письмах к Антону, Александр становится другим человеком. Это уже совсем не тот создатель текстов, где все не в фокусе – «продлинновато», кудревато, переслащено, перекручено, многословно и пошловато. Здесь автор – незаурядный и небанальный человек. Обращаясь к истории своей семьи, к главному для себя, – к человеку, которым он не стал, Александр распрямляет плечи и дышит полной грудью. И мы благодарны ему за это.

Александр Чехов. Детали биографии

Судьба Александра Чехова сложилась несчастливо при жизни и несправедливо после смерти.

Литературное наследие Ал. Чехова, помимо его книг, не собрано и вряд ли будет когда-нибудь собрано, так как журналистская работа его была преимущественно анонимной, а беллетристика и драматические опыты малооригинальны и лишены индивидуальности, хотя вполне соответствуют среднему уровню того времени. Материалы о нем приходится собирать по крупицам в источниках скорее косвенных, чем прямых, поэтому сведения, представленные им самим, имеют особую ценность.

В Рукописном отделе Пушкинского Дома хранятся две собственноручно написанные автобиографии Александра Чехова. Одна предназначалась им для коллекции литератора и педагога Александра Николаевича Сальникова (1851–1909), собиравшего автобиографий писателей-современников[75]75
  РО ИРЛИ, ф. 357, оп. 5, ед. хр. 128 (собр. В. И. Яковлева), 1 л.


[Закрыть], другая – для известного библиографа и историка литературы Петра Васильевича Быкова (1844–1930), занимавшегося составлением «Словаря русских писателей» и также обращавшегося к литераторам-современникам с подобной просьбой[76]76
  РО ИРЛИ, ф. 273, оп. 2, ед. хр. 140 (фонд П. В. Быкова), 2 л.


[Закрыть].

Первая автобиография предназначенная для Александра Николаевича Сальникова, датирована 14 марта 1901 года. Текст на небольшом листке (примерно половина листа формата A4) написан чрезвычайно мелким почерком, явно сразу набело, так как содержит несколько помарок. Справка, видимо, предназначалась для какого-то издания или делопроизводства: автор говорит о себе в третьем лице, излагает сначала сугубо биографические сведения, затем творческую биографию и, наконец, перечень основных своих книг. Приведем текст полностью:

«Чехов Александр Павлович (А. Седой) родился 10 августа 1855 года в слободе Крепкой Земли Войска Донского, воспитывался в таганрогской гимназии, где окончил курс с серебряной медалью. Высшее образование получил в Московском университете по естественному отделению физико-математического факультета. Писать начал с 1876 года. Первое произведение – рассказ „Полотенце“ – было напечатано в „Будильнике“, во времена редактирования этого журнала покойным Н. П. Кичеевым. Во времена пребывания на университетской скамье жил исключительно пером, печатая рассказы в „Будильнике“, „Зрителе“, „Осколках“, „Развлечении“, „Стрекозе“, в „Московском Листке“, ланинском „Курьере“ и других московских повременных изданиях. Испытал немало превратностей судьбы, в 1886 году переселился в Петербург и с этого времени стал постоянным сотрудником <в> „Новом времени“, где напечатал множество беллетристических рассказов, подписывая их псевдонимом „А. Седой“, и большое количество анонимных статей на различные темы из общественной жизни. Работал также

в „Историческом вестнике“ и во многих петербургских, московских и даже некоторых провинциальных газетах и журналах. Большое количество рассказов разбросано по всевозможным сборникам. Был реактором журнала „Слепец“, „Пожарный“ и „Вестник российского общества покровительства животным“ отдельными книгами выпущены в свет следующие его сочинения: „Исторический очерк пожарного дела в России“ (1892), „Призрение душевнобольных в Петербурге“ (1897), „Алкоголизм и возможная с ним борьба“ (1897), „Химический словарь фотографа“ (1895), „Святочные рассказы“ и „Птицы бездомные“. Последние три книги выдержали по нескольку изданий. В ранней молодости печатал свои произведения под псевдонимами „Агафа-под Единицын“, „Алоэ“, „Люксамбург“.

Алекс. Чехов

СПетербург».

Говоря о том, что смолоду жил исключительно литературным трудом, Ал. Чехов несколько преувеличивает. Он действительно в студенческие времена сам добывал средства к существованию и поддерживал семью (см. об этом, например, письмо А. П. Чехову 27 февраля 1877), но зарабатывал не столько литературой, сколько репетиторством, переписыванием бумаг и лекций для менее трудолюбивых, но более состоятельных студентов и гимназистов.

Что касается псевдонима «Люксамбург» (возможно, описка, и следует – «Люксембург»), упомянутого Ал. Чеховым наряду с хорошо известными его псевдонимами «Агафапод Единицын» и «Алоэ», то, к сожалению, произведений с такой подписью не выявлено. Не обнаружен в «Будильнике» за 1876 год и рассказ «Полотенце», как, впрочем, и какие-либо другие публикации Ал. Чехова за 1876–1877 годы.

Несколько расширяют эту информацию сведения, содержащиеся во второй, недатированной автобиографии, предназначенной для Петра Васильевича Быкова.

«Быковская» автобиография, как и «сальниковская», написана в третьеличной форме, с соблюдением принятого в этом жанре порядка изложения (житейская биография, творческая биография, перечень основных трудов и изданий). Текст написан на листе формата A4, сложенном тетрадкой в две страницы. Дата отсутствует, но можно с уверенностью предположить, что биография написана на рубеже XIX–XX веков, тогда же, когда и «сальниковская», датированная мартом 1901 года.

«Быковская» автобиография уточняет и дополняет предыдущую, но содержит несколько фактических несовпадений, на которые следует обратить внимание. Так, например, здесь Ал. Чехов указывает, что помимо всех перечисленных выше изданий в юности печатался в «кланговской» «Москве» и «Новостях дня», а первый рассказ (название отсутствует) опубликовал в «Будильнике» в 1877 году.

Приведем «быковскую» автобиографию полностью: «Чехов Александр Павлович (А. Седой) родился в августе 1855 года близ Таганрога в слободе Крепкой, куда его родители бежали во время Крымской войны от бомбардировок этого города. Гимназию окончил в Таганроге с серебряной медалью и поступил в Московский университет, где окончил курс по двум факультетам – чисто математическому и естественному. На последнем занимался преимущественно химией, которую очень любил. Не имея во времена студенчества никаких средств по жизни и нередко голодая, жил литературным трудом, работая в „Будильнике“, кланговской „Москве“, „Осколках“, „Стрекозе“ и ланинском „Курьере“ и в „Новостях Дня“. Первый рассказ был напечатан в 1877 году в „Будильнике“. Окончив университет, поступил на таможенную службу, но бюрократическая среда и обстановка пришлись ему не по душе и он вышел в отставку навсегда и, бедствуя, отдался весь литературной работе. В 1886 году вошел в состав сотрудников „Нового времени“ и с этой поры началась невидная, но регулярная ежедневная газетная работа. В этой газете А. П. поместил много беллетристических фельетонов и разрабатывал некоторые общественные вопросы – по алкоголизму, пожарному делу, быту душевнобольных и фотографии. По этим отраслям им выпущены отдельными изданиями: „Призрение душевнобольных в Петербурге“; „Алкоголизм и возможная с ним борьба“; „Исторический очерк пожарного дела в России“ и „Химический Словарь фотографа“. По беллетристике им выпущены в свет: „Птицы бездомные“ и „Святочные рассказы“, выдержавшие по нескольку изданий. Его перу принадлежат несколько больших исторических романов; из них первыми по времени были „Наполеон в России“ в 2-х ч. и „За правого Бог“ тоже в 2-х ч. Много исторических произведений, воспоминаний и биографий напечатано им в „Историческом Вестнике“. Несколько рассказов его помещено во „Всемирной Иллюстрации“, „Отдыхе“ и других петербургских журналах. А. П. принимал участие в „Правительственном Вестнике“, „Петербургской Газете“, „Петербургских Ведомостях“, а также в провинциальной прессе, которую очень любил, видя в ней могучее орудие народного просвещения и образования. Длинная серия его беллетристических произведений была помещена в газете „Кавказ“ и в „Смоленском Вестнике“. В течение своей долгой литературной деятельности А. П. был последовательно редактором журнала „Слепец“, „Пожарный“ (изд. гр. А. Д. Шереметьева) и „Вестника Общества покровительства животным“. Но главная работа его заключалась в огромном количестве анонимных статей, рассеянных на столбцах петербургских, московских и провинциальных газет.

К А. Седому вполне применима эпиграмма В. П. Буренина, написанная последним на смерть епископа галицкого Кирилла:

Епископ Галицкий Кирилл

Скончался;

Добра покойный не творил

Умом не отличался».

Последний абзац («К Седому вполне применима эпиграмма…») обведен синим карандашом и явно к публикации не предназначался. Это – шутка, излюбленное Александром снижение тона, просьба не относиться к изложенному слишком серьезно: «Все мы у бога приживалы», – как говаривали в «Дяде Ване».

Сведения в этой автобиографии, как во всяком деловом «curriculum vitae», несколько отжаты и «приподняты». Уточним то, что представляется возможным.

Александр поступил в Московский университет в 1875 году и, проучившись шесть лет (что на год дольше положенного), завершил обучение в 1881 году. Он не «кончал курса по двум факультетам», но последовательно учился на двух отделениях одного и того же – физико-математического – факультета. Сначала на математическом отделении, полагая, по его собственным словам, математику «самой совершенной из наук». Не справившись с академической нагрузкой, т. е. попросту не сдав «хвосты» за первый курс, он перевелся на первый же курс естественного отделения того же факультета, чтобы специализироваться по химии. К сожалению, он не держал выпускных экзаменов, в результате чего был выпущен не «кандидатом», а лишь «действительным студентом» с правом на чин губернского секретаря – самый низший для универсанта.

Что касается жизни «только литературным трудом», то пропорция между желаемым и действительным неясна, скорее здесь более пафоса, чем экономики, и более белых пятен, чем точных сведений. Среди источников существования в его московской юности были и репетиторство, и переписка лекций, и подготовка расчетов/чертежей, для нерадивых студентов, тем не менее по значимости литература, несомненно, занимала главное место в его жизни. Именно Александр проторил дорожку в московские юмористические журналы не только для себя, но и для своих братьев Николая и Антона. Однако выявить его ранние публикации, хотя бы в относительно полном объеме, пока что не представляется возможным: слишком часто упомянутые в письмах к А. П. Чехову произведения (рассказы, шутки, «карикатуры», т. е. темы для карикатур, переводы) так и не появлялись в печати.

Судя по «быковской» автобиографии Ал. Чехов начал печататься в 1877 году. В «сальниковской» своей автобиографии он указывал, что первое произведение, рассказ «Полотенце», было опубликовано в «Будильнике» в 1876 году, «во времена редактирования этого журнала покойным Н. П. Кичеевым». Однако Николай Петрович Кичеев возглавлял «Будильник» с 1877 по 1881 год.

Название, упомянутое Ал. Чеховым, вполне типично для раннего творчества Антона Павловича Чехова (сравним: «Верба», «Лист», «Вор», «Кот», «Совет», «Разговор», «Приданое», «Размазня», «Ревнитель», «Репка», «Справка», «Трагик», «Хитрец» и т. д. И это только по второму тому собрания сочинений). Вполне вероятно, что у братьев был свой канон, своя формула «правильного заглавия» – короткое номинативное предложение, в котором само значение существительного не столь важно. Название «Полотенце» уж очень напоминает название «Пепельница», которое фигурирует в воспоминаниях об А. П. Чехове В. Г. Короленко:«…<А. П. Чехов> взял у руки первую попавшуюся на глаза вещь, – это оказалась пепельница… Хотите, завтра будет рассказ… Заглавие „Пепельница“…<…> Казалось, над пепельницей начинают уже роиться какие-то неопределенные образы, положения, приключения…»[77]77
  Чехов в воспоминаниях современников. М., 2005. С. 208. Впоследствии этот пример безграничной легкости творческого воображения будет использован и канонизирован К. И Чуковским в книге «О Чехове».


[Закрыть]. Впрочем, ни рассказа «Полотенце», ни каких-либо других публикаций Александра Чехова за 1876–1877 годы в «Будильнике» не выявлено, ни под фамилией автора, ни под одним из его псевдонимов. (Подпись «А. Седой» или «А. Седой (Ал. Чехов)» относится к более позднему периоду жизни Ал. Чехова.)

Первым действительно опубликованным произведением Ал. Чехова, имеющим точные выходные данные, следует считать «Сомнамбулу» («Будильник», 1881, № 7, 9,10,11), упомянутую в переписке с А. П. Чеховым, хотя, судя по эпистолярию и даже письму, которое будет приведено ниже, к 1881 году он уже печатался много и регулярно.

Что касается круга изданий, в которых сотрудничал Ал. Чехов, то тут обе автобиографии значительно расширяют известный перечень газет и журналов, предложенный И. С Ежовым в предисловии к «Письмам А. П. Чехову его брата Александра Чехова»: «Кроме газеты А. С. Суворина («Новое время». – Е. Г.), он сотрудничает в „Осколках“, „Новостях дня“, „Кавказе“, „Смоленском вестнике“, „Новороссийском телеграфе“, а также в „Историческом вестнике“ и в других изданиях… <…> состоит некоторое время редактором журналов „Слепец“, „Пожарный“, „Вестник Российского о<бщест>ва покровительства животным“», кроме того, исследователь упоминает также о сотрудничестве Александра в «Ведомостях С.-Петербургского градоначальства и столичной полиции»[78]78
  Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова / Подгот. текста, вступит. статья и комментарии И. С. Ежова. М., 1939. С. 5.


[Закрыть].

Судя по тексту автобиографии, у И. С. Ежова оказались неучтенными «Будильник», кланговская «Москва», «Стрекоза», ланинской «Курьер», «Всемирная иллюстрация», «Отдых», «другие петербургские журналы», «другие провинциальные издания», «Петербургская газета», «Петербургские ведомости», но появился нигде не упомянутый Александром «Новороссийский телеграф».

В «быковской» автобиографии приведены еще журналы «Развлечение», «Зритель», «Московский листок», отсутствующие в адресованном А. Н. Сальникову тексте. При этом любопытно, что перечни журналов в этих двух жизнеописаниях разнятся: в «сальниковской» версии нет «Отдыха», «Петербургской газеты», «Петербургских ведомостей», «Кавказа», «Смоленского вестника» и других «провинциальных зданий». Кроме того, в обеих автобиографиях не названы журналы «Свет и тени» и «Мирской толк», которые постоянно фигурируют в переписке братьев как издания, в которых для них открыты двери.

Большинство из перечисленных изданий хорошо известны. Но упоминания о некоторых следует уточнить. «Кланговская „Москва“» – еженедельный литературный художественный журнал, периодом существования которого чаще называют лето 1882 – октябрь 1883. Однако по сведениям И. С. Ежова, журнал выходил «с ноября 1881 по март 1883 года». Издание принадлежало издателю Е. С. Сталинскому, а И. И. Кланг был владельцем типографии и художником-типографом, игравшем в этом предприятии ведущую роль (или претендовавшим на нее). Встречается также упоминание о том, что «фактически издание вели братья Антон, Николай и Александр Чеховы». А «ланинский „Курьер“» – это газета «Русский курьер», которой с 1880 по 1889 год владел купец Н. П. Ланин – заводчик шипучих вод, в том числе и поддельного шампанского (отсюда «ланинское» – еще и эвфемизм подделки).

Обращает на себя внимание (возможно, это случайность, а возможно, и нет), что в «быковской» автобиографии не назван журнал «Зритель», сыгравший особую роль в судьбе Александра Чехова. Именно в редакции «Зрителя», где он не только печатался, но, видимо, и сам служил недолгое время, Александр сблизился со своей будущей гражданской женой Анной Ивановной Хрущевой-Сокольниковой, состоявшей там делопроизводителем. Поздравление А. П. Чехову с днем рождения (17 января 1882 года), составленное на бланке «Зрителя», было подписано в числе прочих «Делопроизводитель А. Сокольникова <…> Секретарь А. Чехов»[79]79
  «Милостивый государь, сотрудник и сотоварищ Антон Павлович.
  С душевным прискорбием поздравляем Вас, чего и Вам от Бога желаем, с днем Вашего Тезоименитства! Редакция же наша во всем своем составе к Вам на счет поздравления довлевственно свидетельствует с прокатностию чувств Ваших к нам, ибо мы – что такое? А Вы наш отец родной. Поэтому не взирая на оное, здравствуйте тысячи лет, а мы у Вас погулять не прочь. Редактор-Издатель В. Давыдов.
  Делопроизводитель А. Сокольникова <…>
  Секретарь А. Чехов….» – Александр и Антон Чеховы… С. 294.


[Закрыть].

Д. Рейфилд, впрочем, считает, что их знакомство произошло в «Будильнике»: «Написанный им <Адександром> рассказ „Карл и Эмилия“ произвел сильное впечатление на сотрудников „Будильника“, а сам автор покорил сердце секретарши Анны Хрущевой-Сокольниковой»*. Справедливости ради надо заметить, что Анна Ивановна служила в «Будильнике» (а точнее, в «Зрителе») «секретарем редакции» или «делопроизводителем», как она подписалась, а не «секретаршей», что совсем не одно и то же.

Обстоятельства жизни Александра Чехова известны в основном по письмам и письма эти, в отличие от художественных произведений, замечательны личностью, в них проявляющейся. Эпистолярий старшего из братьев Чеховых не исчерпывается его перепиской с Антоном. Сохранились многочисленные письма старшего брата к родителям, к младшим братьям, прочим сородичам, а также несколько писем к Анне Ивановне Хрущевой-Сокольниковой.

Александр Чехов, который «по праву первородства» считал своим долгом все, даже глупости, делать первым, женился раньше всех своих братьев. Зимой 1881–1882 года (а может быть, и немного раньше) он сошелся с Анной Ивановной Хрущевой-Сокольниковой, женщиной разведенной, на восемь лет старше его самого и с тремя детьми: «Анна Ивановна, урожденная Александрова, из дворян, дочь ротмистра, <…> до 1877 года числилась женой коллежского секретаря Г. А Хрущева-Сокольникова, в браке с которым

имела двух детей, дочь Надежду и сына Александра», «говорили, что она знала иностранные языки, в том числе итальянский. Глухо намекали на бурную жизнь в молодости в Париже, но все недостоверно и похоже предвзято» (А. П. Кузичева, 111)[80]80
  В «Лешем» эта фамилия будет отдана персонажу, который в «Дяде Ване» превратится в Астрова.


[Закрыть]. Супруги еще в 1874 году, как тогда выражались, «дали друг другу свободу» – муж выдал жене свидетельство для свободного проживания во всех городах России. Анна Ивановна Хрущева-Сокольникова являлась виновной стороной при разводе: третий ее ребенок, младшая дочь Елена, считалась «незаконно прижитой в отсутствие мужа». Поэтому после развода Анна Ивановна не имела права повторно вступить в брак, и ей было предписано семилетнее церковное покаяние под надзором духовника.

«…муж и жена Сокольниковы <…> входили в московский литературный мир. Он сотрудничал в журналах „Свет и Тени“, „Будильник“, „Мирской толк“, в 1876 году организовал журнал „Московское обозрение“. В семье Чеховых его звали „жуликом“, „Гаврилкой“, считали хвастуном, вралем, брехуном» (А. П. Кузичева, 111). В таком же духе его имя упоминается и в письме А. П. Чехова к Александру (1–2 января 1883): «Новый год встречали у Пушкарева. Видели там Гаврилку во фраке и Наденьку (старшую дочь Анны Ивановны и Гавриила Александровича. – Е. Г.) в перчатках».

Гражданский брак резко переломил жизнь Ал. Чехова. Скандальное незаконное сожительство («незаконно живущие – незаконно погибнут» – любимая сентенция Павла

Егоровича Чехова) являло собой злонравия достойные плоды не только младшему поколению Чеховых, но, похоже, и всем многочисленным биографам Антона Чехова и немногочисленным – Александра.

«Пожалел ли он ее, она ли его не отпускала, но поэзии, любви, глубокой привязанности в этом союзе не было. <…> В 1882 году обстоятельства вынудили Александра Чехова покинуть Москву. В семейной хронике на это счет туманные намеки, неясные предположения или полное умолчание. Одна из темных страниц – окончание Ал. П. Чеховым Университета, поступление на службу, начало семейной жизни с А. И. Хрущевой-Сокольниковой» (А. П. Кузичева, 111). «В июне 1881 года Александр окончил московский университет. Желая поселиться одним домом с Анной Сокольниковой и подальше от строгого ока Павла Егоровича, он получил место в таганрогской таможне, освободившееся после ареста одного из проштрафившихся чиновников», – свидетельствует Д. Рейфилд[81]81
  Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова. С. 114.


[Закрыть].

Собственно говоря, вот и все, что мы знаем об этом периоде жизни Ал. Чехова. А между тем сохранилось письмо Анне Ивановне, во многом раскрывающее характер взаимоотношений этих двоих и высвечивающее обстоятельства их тогдашней жизни:

«28 февр<аля> 1882

Милый друг и Бабушка!

Сегодня я получил от тебя ответ на мое первое письмо; завтра жду ответа на второе. Я обещал не писать тебе ввиду твоего скорого приезда в Москву и не написал бы, если бы не твое письмо.

Теперь слушай в оба уха и наматывай себе на ус:

Ты желаешь знать мои планы. На это я тебе отвечу: тебе они давно известны, но чтобы ты, моя дура, успокоилась – я повторяю тебе. Я теперь работаю для того, чтобы обезопасить нас с тобой во время моих экзаменов. Жить мы будем вместе. Квартиру и стол и прочее будем оплачивать тоже вместе, а как – условимся после.

Место твое, Кичеевым обещанное, витает так далеко от тебя, что рассчитывать тебе на него до самого лета не следует. Уткина и Кичеев нашли тебе место гувернантки в Тамбове и при этом особенно напирают на то, что обучать придется дочь вдовца.

Как только ты приедешь в Москву, тебе сейчас же придется нанимать отдельную квартиру.

Финансы мои в самом плачевном состоянии. Написано много, но деньги будут в моих руках только после напечатания моих статей. Первые деньги будут у меня из «Будильника» не ранее 15 марта.

Сижу я дома у родных. Сегодня только вышел к Кичееву. От Курепина вестей нет, кроме одного, ничего не говорящего письма, которое я покажу тебе, если не потерял.

Давыдов все еще не кончил с Коди <нерзб> (Е. Е). Когда он окончит – ведает верно игуменья того монастыря, в который я адресую свои письма к тебе.

За тобою я настолько соскучился, что не прочь бы и позвать тебя в Москву. Меня удерживает только то, что тебе плохо живется в твоей квартире, а другой я тебе дать не могу.

Здоровье мое – расчудесно; одно плохо, что не удается ни минуты посидеть одному: вечно кто-нибудь подле или в соседней комнате; мешают и развлекают.

Федю видел вчера на гимнастике. Васю также. Дядя От. сообщил мне между прочим, что Онистя меня терпеть не может.

Еще раз велю: настраивай свои нервы получше и приезжай пожалуйста веселенькая и здоровенькая. Если приедешь плаксой, то лучше сиди там <в> Туле. Мне плакса – плохая подруга.

Николка тоже без денег. Вообще дело не особенно завидно.

Марка на этом письме – твоя. Напиши перед отъездом, когда и с каким поездом ты прибудешь в Москву, чтобы я мог тебя встретить.

Еще неудача: сейчас только узнал, что 1-го и 2-го Марта учения нет и что стало быть вся семья моя будет в сборе: наработано не много. Редакция не топится, значит уйти некуда. Пьянствовать перестал, вплоть до твоего приезда, а когда ты приедешь, то разрешу. Видишь, какой я умник!..

Вот тебе и все московские новости. Кланяйся честным и в добродетелях пребывающим матерям и, когда оне отвернуться в сторону, получи от меня столько поцелуев, сколько тебе угодно.

Жму твою руку и повторяю: ради всего святого брось все опасения и недоверие: и то и другое – неосновательно, а главное – оскорбительно для меня. Помни это. Я думаю ты не захочешь понапрасну оскорблять любящего тебя человека. Ты по глупости своей обиделась, что я подписываюсь S, а не полной фамилией. Чтобы утешить тебя, изволь: А. Чехов, А. Чехов, А. Чехов, А. Чехов, Твой А. Чехов. Весь твой А. Чехов, муж глупой Аньки А. Чехов.

Довольна теперь?

Около тысячи строк теперь уж в «Будильнике». Завтра штук 300 отопру в <«>Москву <»>. В «Курьер» пишу и кроме того в какой-нибудь (еще пока не знаю в какой именно) толстый журнал. Всего по расчету, если закончу и будет напечатано – рублей на полтораста

S

Дура!

Сволочь!

Жопа!»[82]82
  РГБ, ф. 331, к. 32, ед. хр. 8.


[Закрыть]

(Последние три слова написаны косо в углу страницы.)

Фактическая сторона письма небогата, но тем не менее достаточно информативна. Зиму 1881–1882 года Александр проводит в родительском доме, старается «жить литературным трудом», много пишет для журналов, намеривается подкопить денег и все-таки держать выпускные экзамены в университете. Экзаменоваться он, в конце концов, не стал, так как обстоятельства весны 1882 года этого не позволили, но намерения были.

Единственный из упомянутых здесь семейно близких людей – Федя. Федор Васильевич Васильев после отъезда Александра и Анны Ивановны в Таганрог играл роль посредника между Чеховыми и родней незаконной супруги Александра: «Забытый у вас образ святого, имя его же и ты сам господи не веси, прошу, Алтоне, снести под мышкою в клиники для передачи Федору Васильевичу Васильеву с тем, чтобы, ему одному известными путями, был сей образ переправлен Надежде Гавриловне в пансион». Далее в письме идут просьбы вернуть Федору Васильевичу денежный должок, забрать у него «билет», то есть квитанцию, на заказанные туфли и т. д. (письмо Александра Антону, из Тулы, 24 сентября 1882).

Александр занимается гимнастикой, а был он, если можно так выразиться, самым спортивным из братьев. Кстати, у Д. Рейфилда среди событий 1881 года есть упоминание о том, что «Колю с Антоном пригласили войти в основатели Московского гимнастического общества (в те годы Антон был широкоплеч и мускулист)»[83]83
  Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова. С. 114.


[Закрыть].

Выпускник университета изо всех сил старается обеспечить будущую совместную жизнь с Анной Ивановной. Знакомые в литературных кругах, со своей стороны, пытаются найти его подруге место, особо «доброжелательные» (уже упоминавшийся Н. П. Кичеев и Л. Н. Уткина, издательница «Будильника» в 1876–1883 годах. – Е.Г.) – с отчетливой матримониальной перспективой для Анны. Судя по письму, месяцы, которые Анна Ивановна провела в Туле «под присмотром матушки», были своего рода «карантином», который, возможно, герои сами себе, а возможно, по чьему-то родственному настоянию, положили в качестве испытательного срока.

Как правило, в своих письмах Ал. Чехов не только раскрывается сам, но и умеет настроиться на волну собеседника, создает образ адресата, выпуклый и ясный. По его ощущению адресат этого письма – беспомощное капризное вздорное, наивное, глупое и ревнивое существо – «глупая Анька», «моя дура». Но пишет-то автор тридцатипятилетней женщине, матроне, матери троих детей. Александр явственно играет Анну, как свита играет короля, играет в маленькую глупенькую плаксу, которой он один опора и защитник, и, конечно, сам заигрывается в этой игре.

Письмо, начинающееся словами «Милый друг и Бабушка», оставляет смутный, но явственный привкус мистификации, вызывает подозрение, что человека, к которому обращается Александр, нет в природе[84]84
  Такого рода мистификации вполне в духе Александра. Сохранилось по крайней мере два письма, написанные просто так, ради игры: «Ватерклозетное заведение Карла Лумпенпан № Ко
  M. Г.
  Имею честь спросить Вас, по какому адресу прикажите выслать изготовленный для г-жи Бланш двойной ватерклозет с промывателем в оба конца.
  Ответом просим не замедлить
  За Лумпенпан и Ко
  Давид Дудедьзон
  25 окт<ября>. 1881» (РГБ, ф. 331, к. 32, ед. хр. 7, л. 6)
  и
  «Акт
  Мы нижеподписавшиеся Именем Господа Бога, Пречистой Его Материи всех Святых Его сим клянемся, что заказное письмо мы вскрыли, вскрыли (так, два раза. – Е. Г.) публично и не читая его, в видах сохранения неприкосновенности, переложили в новый конверт для пересылки в Воскресенск и тут же оный запечатали. Тайна письма нам неизвестна. Вскрытие же было сделано для сбережения марок. Свидетелями да будут все шестикрылые, осьмикрылые и прочие геометрически-крылатые силы.
  Вскрывал и перекладывал
  А. Чехов Н.
  Присутствовали публично
  Чехов А. Сокольникова
  (РГБ, ф. 331, к. 32, ед. хр. 10, л. 16).


[Закрыть]. Но тем не менее оно обращено к реальной Анне Ивановне Хрущевой-Сокольниковой.

Александр относится к своей адресатке ворчливо и отчетливо покровительственно, как к младшей, неразумной и нуждающейся в его опеке. (Сама Анна Ивановна, судя по ее письмам, отнюдь не была и не выглядела инфантильной или глупенькой.) Он по природе своей – старший брат, другое дело, что он – малодушный, ненадежный брат, и его место в семье Павла Егоровича стремительно и неотвратимо занял Антон Павлович. Но потребность заботиться о ком-то, чувствовать себя нужным и в этом черпать силы была в нем очень сильна. Заботясь – он находил защиту, покровительствуя – получал поддержку.

Вообразить, что он пишет женщине на восемь лет старше себя, многодетной матери, невозможно. Зато в письме Александра Чехова отчетлива тень семейных прожектов героев Чернышевского (партнерское совместное проживание, созидательный труд и равное участие в бюджете). Как будет выглядеть и как будет называться это совместное проживание, чем оно обернется, Александр недодумывает. Он вообще ничего не додумывает до конца.

Чем такое сожительство может обернуться, попытался разобраться Чехов в повести «Дуэль». Самые запутанные и житейски тупиковые истории знакомых и родственников нередко служили ему источником сюжетов. С Александром напрямую связаны повести «Моя жизнь» и «Дуэль».

Базовые составляющие «дуэли»: сожительство с замужней женщиной, ненависть семьи, юг, азиатчина, томительное провинциальное безделье – явно из семейного опыта Александра. При этом нет никаких документальных свидетельств, что «Дуэль» написана по следам «семейного счастья» старшего брата. Ничего, кроме того, что это житейская история о том, как молодой человек сходится с замужней женщиной и увозит ее из столицы в провинциальный южный городок. Там охладевает к подруге, и оба они, такие свободные от предрассудков и смелые в начале своего романа, в сущности, очень несчастны при отсутствии общих интересов, в удушливой провинциальной скуке, в ненависти к ним обывателей. Нет никаких оснований считать «моторного», деятельного и несколько суетливого Александра прообразом расслабленного Лаевского, а трижды за шесть лет совместной жизни с Александром рожавшую Анну Ивановну – прообразом бездетной, жалкой и распутной Надежды Федоровны.

Разве что в облике героини повести вдруг промелькнет неизвестно откуда взявшаяся инфантильность: «Она остановилась около двери и робко взглянула на гостей. Лицо у нее было виноватое и испуганное, и руки она держала как гимназистка, которой делают выговор». Или удивит читателя бессмысленный ригоризм провинциальных нравов, столь оскорбивший Александра по его возвращении в Таганрог, когда дядя Митрофан Егорович отказался стать крестным отцом его новорожденной дочери Марии-Моси. Более всего Александра потрясла логика тетушки Людмилы Павловны, согласно которой привечать незаконно сожительствующую пару можно, но принимать участие в крещении дитяти, родившегося в греховном союзе, нельзя… Так и местная гран-дама Мария Константиновна, принимавшая и опекавшая Надежду Федоровну, пока та была «сожительницей» Лаевского, наотрез отказывает ей от дома, узнав, что женщина овдовела, но, став «свободной», не стремится под венец и не рвется перейти из разряда падших созданий в разряд порядочных женщин. Блюстительница нравов и не догадывалась, что жалость Лаевского, принужденность этого брака страшит Надежду Федоровну куда больше общественного мнения.