Текст книги "Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь"

Глава 10

Месяц спустя…

Хаотично разбросанные газеты и журналы заполняли большую часть матовой поверхности письменного стола. Зажав плечом телефон, Егор пытался найти под этой кипой макулатуры пачку сигарет. Он точно помнил, что оставлял их здесь три дня назад.

Впопыхах неосторожным движением столкнул с края столешницы тяжелую стеклянную фоторамку. Учитывая, что в гостиной кафельный пол, Аравин морально приготовился к громкому и противному дребезгу.

И все же, когда звук бьющегося стекла пронзил тишину, Егор раздосадованно выругался и на мгновение застыл, рассматривая девушку за осколками рамки. Алисе здесь как раз шестнадцать-семнадцать. Скрестив ноги, она сидела на траве, выставив перед собой перепуганного кокер-спаниеля, и широко улыбалась в камеру.

– Привет, – прервал длинные гудки звонкий голос Стаси.

– Привет, заноза, – глухо приветствовал ее Аравин, невольно отмечая, как колотится сердце о грудную клетку. Он не мог оторвать взгляд от фотографии. Горло сдавило, дышал с трудом, словно сквозь густой смог. – Как дела?

Присел на корточки и поднял расколотую фоторамку. Точнее, то, что от нее осталось.

– Нормально, – привычно отрапортовала Стася.

– Как баба Шура? – машинально спросил мужчина, отламывая куски стекла и доставая фотографию.

– Как обычно, в боевом расположении духа. Дает последние наставления Нине Михайловне и сетует, что без нее все будет неправильно.

– А как в колледже?

– Справляюсь.

Он никогда не спрашивал, как успехи в боксерском клубе. Не хотел знать. Невозможно объяснить, но спустя месяц его все еще сильно волновал тот факт, что Стася занимается боксом. И столь же сильно его это раздражало. Он все ждал, когда ей надоест. Но, по словам Гришки, вряд ли этот момент скоро настанет.

– Ладно, заноза. Доброй ночи.

– Доброй.

Отключился.

– Что случилось? – в дверном проеме стояла Рита.

Аравин не спеша поднялся.

– В Пакистане землетрясение.

– А я и не знала, – шепотом выдохнула девушка.

– А ты и не знала, – с отчетливым безразличием повторил Егор.

– Много погибших?

– Один погребенный заживо. Но пока еще дышит, – мрачная ухмылка расползлась по напряженному лицу. Глаза так и остались льдинами.

Рита растерянно смотрела, пока не увидела фото в его руках.

– Аравин, блин, что за дурацкие шуточки? – раздраженно спросила она, а у самой мурашки по позвоночнику пробежали и руки задрожали.

Он спокойно поставил фотографию на книжную полку и двинулся к входной двери.

– Уберись здесь, – невозмутимо попросил девушку.

– Куда ты? – взволнованно спросила Рита, засеменив следом.

– Прогуляюсь, – сухо ответил Егор и, схватив с вешалки кожаную куртку, вышел, громко хлопнув дверью.

На улице, не сдержавшись, закурил. Сделал пару неторопливых затяжек и уставился на тлеющий край сигареты. В последнее время все чаще позволял себе эту слабость.

Свыкался с глухой болью, которая жила в нем после смерти Алисы. Уже не ждал, когда утихнет. Иногда это ощущение было ему даже необходимо, как встряска. Как напоминание о том, что сам все еще дышит.

Беспокоило сейчас иное. Впервые эта боль отошла на второй план, вытесненная другими переживаниями.

Вспомнилась последняя встреча со Стасей. Она ворвалась к нему домой и с порога закричала о его несправедливости и эгоистичности.

– По какому поводу бунт? – глаза Егора сощурились, а голос непроизвольно стал громким и властным.

– Меня не пускают на ринг, – она буквально выплюнула эту фразу, всем видом демонстрируя силу своей злости, но, не выдержав его прямого взгляда, бессознательно попятилась назад. Уперлась лопатками в теплое оконное стекло за спиной и спросила не так громко: – Это твоих… ты… ты говорил с тренером?

Внимательный взгляд Аравина намеренно медленно осмотрел девушку. Начиная с рваной челки и заканчивая кончиками мягких туфель на тонкой подошве. Она выглядела как прилежная школьница, хоть и училась в учреждении рангом выше. Лицо без грамма косметики и идеально выглаженная форма: бледно-голубая блузка с нагрудным логотипом колледжа и многоцветная клетчатая юбка в складку.

Хорошая девочка Стася. Вот только характер взрывной, как вспышки молнии.

– Егор?

– Скажи спасибо, что я вообще согласился на этот вы*бон! – грубо ответил он. – Если помнишь, ты туда не должна была возвращаться! Так что езжай домой и не искушай мою нервную систему.

– По-моему, она у тебя в глубокой зимней спячке, – вырвалось у Стаси раздраженно.

– К чему это ты?

– К тому, что ты давно на всех забил. А надо мной решил поизмываться всласть в отместку за одно лишь присутствие в твоей системной жизни.

– Круто. Молодец. Раскусила. А теперь шуруй домой.

– Это нечестно! – расстроенно выдавила Стася, понимая, что он никак не хочет воспринимать ее всерьез и только отмахивается, будто от назойливого насекомого.

– А что же, по-твоему, честно? – резко спросил он. – Дать тебе кров над головой, сунуть деньги в обе руки и сказать: «Малышка, делай, что хочешь»? Так, по-твоему? Ты думала, все так будет? Так ты ошиблась. Я жестко контролирую все свои вложения. А ты – мое вложение. И ты будешь такой, какой я захочу! Послушной и благодарной, в первую очередь.

После этих жестких слов глаза Стаси буквально сверкнули ненавистью. Но его это нисколько не беспокоило. Если надо, он будет жестким. Кнутом без пряника.

– Тогда я вернусь назад в Коломну! – выплеснула она свое негодование.

– Бога ради, валяй! – повысил голос Аравин. – Только не забывай, кто я. Захочу, тебя быстро вернут.

– Я не поеду домой. Буду скрываться. У меня есть где.

– Я везде найду тебя, будь уверена, – твердо сказал он, сам убежденный в своих словах сейчас, как никогда в жизни. – И тогда о боксерской секции можешь вообще забыть.

Девушка невольно отшатнулась назад от того колюче-ледяного взгляда, которым он ее окатил.

– Мы договаривались, что я буду говорить тебе только правду?

– И?

– Я клянусь тебе, что убегу из дома, если ты не перестанешь давить на меня. И я не шучу!

– Хрена с два я тебе это позволю!

– Ты не сможешь ничего сделать.

– Ты сейчас только усугубляешь свое положение, – вкрадчиво сказал Егор. – Я запихну тебя в такие рамки, что ты у себя в комнате вздохнуть лишний раз не сможешь. Будешь у меня на домашнем обучении, и никаких дополнительных занятий.

– Баба Шура этого не допустит!

– Посмотрим.

Он видел, что Стася испугалась такой перспективы, как бы она ни пыталась казаться храброй.

Влага затянула зеленые глаза, и Аравин, стиснув зубы, приготовился к разрывной слезливой сцене.

– Егор, пожалуйста, – неожиданно попросила она. В ее голосе больше не было злости и раздражения. Только тихая мольба. И в сочетании с умоляющим взглядом эта просьба рвала душу изнутри, резко подрывая шаткое равновесие.

– Сначала нервы мне мотаешь, а теперь «Егор, пожалуйста», – раздраженно выдохнул он.

– Я не хочу с тобой спорить. Но ты вынуждаешь меня сопротивляться. Для меня правда очень важен бокс.

Девчонка подошла совсем близко к нему, и было видно, как она внутренне дрожит от волнения. Егор ощущал ее страх перед ним, но то, как Стася смело обняла его, в очередной раз выбило почву из-под ног.

Почему-то не мог оттолкнуть ее. Но и обнять в ответ не мог. Руки будто перестали сгибаться, повисли вдоль туловища и закостенели.

Он хотел быть отстраненным. Но не получалось. Невольно проникался ею. Ее тихим шепотом, ее теплом, ее нежным и непередаваемым запахом. И когда девичьи ладошки мягко коснулись голого участка кожи на шее, ощутил нестерпимый жар под холодными пальчиками.

Понял, насколько ждал этого момента с того самого первого раза.

Простыми объятиями она переворачивала внутри него все внутренности. И он не знал, как противостоять этому шквалу эмоций. Потому что раньше с ним такого не случалось.

Он просто стоял и наполнялся ее теплом.

Кто поверит, он и сам не верил, что как только она отстранится, он захочет притянуть ее обратно. Стиснуть до хруста в костях и дышать глубоко-глубоко в полный объем легких, поглощая ее доверчивую нежность и заряжаясь ее солнечным теплом.

– Пожалуйста, не лишай меня собственного выбора, – снова попросила Стася. – Ты как никто должен понимать меня.

– Я как никто понимаю, что это опасно для тебя, – услышал он свой хриплый голос. – Мне бы не хотелось, чтобы через десять лет ты убивалась из-за кривого носа или неправильно сросшегося запястья.

– Сейчас пластическая хирургия очень далеко ушла, а через десять лет и подавно! – с беззаботной улыбкой сказала Стаська.

– Зря ты это сказала, – мрачно отреагировал он.

– Это вообще-то была шутка. Пожалуйста. Я буду очень осторожной! Мы можем продлить подготовительный период… до лета, например.

– Нет.

– До середины лета!

– Нет.

– Пожалуйста. Очень прошу!

Аравин шумно выдохнул и пронзил ее долгим тяжелым взглядом.

– До конца лета, и то посмотрим, будешь ли ты готова, – настойчиво сказал он. – Иди домой, пока я не передумал. Лимит уступок на сегодня закончен.

Егор ощущал, как с каждым днем привязывается к малолетней занозе все больше. Каждая встреча сминала душу и выворачивала наизнанку. Потому что теперь не мог думать исключительно о себе и своей карьере.

Не было больше зияющей пустоты в душе. Теперь на самом дне там плескалось что-то невесомо-теплое. Оно грело изнутри и с каждым днем наполняло душу все больше.

Поразило то, что, сегодня, глядя на фото Алисы, практически не думал о ней. Вспыхнул фитилек страха новой потери. Одна мысль об этом заставляла внутренности леденеть. Вот это было похоже уже на настоящую агонию. Потому что Аравин не знал, как подавить в себе эту слабость. Или хотя бы притупить, успокоив собственные нервы.

Мужчина остановился и, запрокинув голову, взглянул в звездное небо. От едкого сигаретного дыма зажгло в глазах. Но в немом диалоге с самим собой он не обращал на это никакого внимания.

Даже самому плохому боксеру известно, что главное в боксе не нанести удар, а суметь от удара защититься. Аравин – мастер блоков и величайший тактик по части продуманных комбинаций. Психологически устойчив и вынослив. В боксе все решают доли секунды, и Егор умел принимать решения молниеносно. В противовес природному инстинкту самосохранения, подчиняясь только профессиональным рефлексам и опыту, четко отмеряя нужные мгновения. Так почему он не знал, как выстроить блок против этих чувств? Как запретить себе думать?

И только сегодня понял, что боится снова слететь с петель. Значит, есть еще желание жить…

Глава 11

С госпитализацией бабы Шуры пусто и тихо стало в их доме. Не было слышно родного грубоватого голоса, который доносился в каждый уголок большого особняка. Не было ворчаний, что легко оделась. Не было возмущений, что мало поела. Не было нареканий по поводу учебы…

Отчетливо только сейчас поняла, насколько ей нужна подобная забота. Раньше она много времени проводила на кухне. Но без бабы Шуры это место потеряло свой уют и тепло. Теперь отсиживалась либо в гостиной перед телевизором, либо у себя в комнате.

На кухне гремела кастрюлями служанка Ольга, и сердце Стаси каждый раз замирало, отзываясь на эти звуки. На доли секунды спрессованный мозг думал, что это баба Шура привычно шумит в своем царстве. Очень грустно было возвращаться в действительность и снова внутренне сжиматься от беспокойства.

– Боже… Боже, храни ее…

Врачи уверили, что повода для беспокойства нет. Госпитализацию провели вовремя, и в первый же день прописанного медикаментозного режима баба Шура почувствовала себя значительно лучше.

На улице вечерело, и, невзирая на отдернутые портьеры, в гостиной становилось темно. Но Стася не спешила включать стоящий на расстоянии вытянутой руки от нее напольный торшер. Сидела на оливковом пушистом ковре с распахнутой картонной коробкой и тоскливо перебирала старые фотографии.

Напрягая зрение, рассматривала давний снимок – Егор, Алиса, Гриша и коренастый палевый пес с длинными ушами. Больше всех уделила внимание Егору.

Долго его разглядывала. Высокий, худощавый и хмурый. Волосы такие же темные, как и сейчас. Только намного длиннее острижены, своеобразно взлохмачены и торчат в области висков.

На этой фотографии, кажется, даже собака улыбалась, только не Егор. Как всегда, взгляд исподлобья, а губы плотно сжаты. Вразрез ему хохотали Гришка и Алиса.

– Почему ты сидишь в темноте?

Резко обернулась на окликнувший ее голос. Хотя ей не нужно было видеть воочию его обладателя. Она и так знала, что это Аравин.

Не ждала, что он сегодня придет. И все же рада его видеть. Сердце в груди безотчетно затрепыхалось, нагоняя артериальное давление до допустимого максимума.

Невзирая на внутренний трепет, рассматривала Егора внимательным взглядом. Пыталась определить, в каком он расположении духа. Хотя вариантов у Аравина не так уж и много: нейтрален, скучающе безразличен и зловеще раздражен.

Сегодня он выглядел усталым.

– Что случилось? – спросил Егор, опускаясь на корточки рядом с ней.

Пьянящий терпкий аромат его парфюма ударил ей в ноздри. Едва удержалась от мимолетного желания податься вперед и, прикрывая веки, вздохнуть глубже.

– Мне грустно, – откровенно сказала Стася.

– Посмотри что-нибудь веселое.

– Сахаром соль не перебьешь, – ответила со вздохом.

Настойчивый взгляд из-под припухших от недосыпания век Аравина прицельно устремился прямо в Стаськины широко распахнутые глаза. А она невольно кайфовала от его близости и внимания. Беспечно хотелось удерживать его подольше, несмотря на сбивавшееся дыхание и дрожание рук.

– Из-за чего грустишь? – наконец поинтересовался он.

– Не знаю. Накатило, и все, – ее голос звучал сдавленно, как ни старалась говорить спокойно.

– Ну, с чем-то же это связано?

– Баба Шура болеет. Артем уезжает. На столе непрочитанный томик Лермонтова. В секции я самая слабая. Продолжать?

Все-таки его манера разговаривать, глядя собеседнику неотрывно в глаза, сильно смущала. Но Стася стойко держалась, позволяя себе лишь на мгновение отвести взгляд в сторону.

– Только если тебе становится легче после озвучивания этой ерунды, – прямо сказал Егор. – Правда. Вся эта ерунда не стоит того, чтобы грустить. Баба Шура не умирает. Она проходит курс лечения, который поможет ей нормально себя чувствовать в дальнейшем. Ты же видела, она как в санатории там.

Впервые Стася услышала в его низком голосе подбадривающие нотки и, не сдерживаясь, благодарно улыбнулась.

– Немного успокоилась, моя сладкая заноза? – в ответ на ее улыбку уголки губ Аравина тоже дрогнули.

– Немного, – смущенно ответила она.

Протянув руку, мужчина легко коснулся основания торшера, и мягкий свет большим кругом осветил комнату. Затем он сел на край ковра боком к Стасе и осторожно взял из ее рук фотографию. Едва взглянув, весь переменился. Будто тень легла на лицо, и взгляд потускнел.

– Чья это собака? – попыталась отвлечь его.

– Это был Алисин пес. Клим, – голос сухой и холодный.

– Расскажешь мне о нем?

Егор поднял на нее рассеянный взгляд. Помолчал, размышляя. Она уже привыкла к подобным паузам. Поэтому терпеливо ждала. Знала, что сам заговорит, когда будет готов.

– Да нечего рассказывать, – голос практический ровный, без эмоций. – Алиса подобрала щенка с поломанной лапой где-то в переходах. Принесла домой. Выходила. Он стал жить с нами, – фразы рубленые, короткие, нарочно небрежным тоном, но непроницаемый стеклянный блеск глаз давал Стасе понять, насколько эти воспоминания для него болезненные. – Клим носился за нами по всей округе… У него была дурацкая привычка лаять по ночам, если мы забывали оставить свет в комнате. Но было… весело. Алиса очень его любила. Мы все любили.

Он снова замолчал, и она, не удержавшись, спросила:

– А что потом?

– Потом Клим заболел. Меланома, – он помолчал, всматриваясь в фото. – Алиса убивалась месяц. А мать, знаешь, что сказала?

– Что? – выдохнула Стася.

– Первым делом она порадовалась, что не будет больше шерсти в доме. – Второй раз за вечер на его лице скользнула улыбка. Только в этот раз до жути циничная. Мурашки пробежали по спине от этого оскала. Сердце сжалось, дыхание перехватило, и, даже если бы хотела что-то сказать, – не смогла бы.

– А потом ей, видимо, надоели рыдания Алисы, – снова заговорил Егор, – и она предложила взять новую собаку. Нашла точно такой же окрас кокер-спаниеля.

– Кошмар, – выдохнула девушка шокированно.

– Да, у тебя самой наверняка есть истории, от которых сердце дрогнет, жилы стынут, – сухо отмахнулся Аравин.

– Все не так ужасно, как ты думаешь.

– В смысле?

– Разница между нами в том, Егор, что я прощаю и отпускаю. А ты – нет.

Мужчина задумчиво посмотрел на сидящую сбоку от него девчонку.

Прощал ли он? Отпускал ли? Нет, никогда. Все в себе держал. Воспоминания скованы стальными цепями и спрятаны в самом дальнем уголке души.

Почему он должен что-то кому-то прощать, если его это задевало, каким бы то ни было образом? Прощать людей, которые настолько были зациклены на себе, что их совершенно не волновали собственные дети?

Алиса… Боль предательски выползла из тайных закромов и сдавила горло. В такие моменты ненавидел мать с отцом всей душой.

Нет. Не умел Аравин прощать. Может, и хотел бы, да не умел.

В этом плане у Стаси душа шире оказалась. Умела она фильтровать серость и резкость других людей и вырабатывать свою собственную, незнакомую Аравину теплоту.

Рядом с ней и ему дышалось по-другому – острее и глубже.

– У каждого – свой грех, – ответил он ей.

Пускай видит его таким, каков он есть. Если злопамятность и циничность – слабости, то он не будет их скрывать.

Если надо, то и дальше один. Незачем втягивать в свое болото еще и Стасю. Достаточно держать ее в поле зрения. Знать, что все нормально.

Раньше думал, что нет больше в сердце места свету. Что мрак и пустота там. Только бокс и спасал. А нет же! Оттепель пришла резко и неожиданно. Полтора года назад, увозя зареванную девчонку из Коломны, даже предположить не мог, что способен испытывать к ней что-то, кроме глухого раздражения и безразличия.

Сука-жизнь сначала выбила из-под ног табуретку. А дождавшись, когда петля затянулась до предела, резко срубила натянутый канат. И с тех пор будто в бездну летел, не чувствуя твердой поверхности под ногами. Не знал, чего ждать дальше.

– Оставайся такой всегда, – тихо попросил он, отбрасывая фотографию назад в коробку.

– Какой? – удивленно переспросила девушка.

– Слышишь? – сипло переспросил Егор, терзая ее настойчивым взглядом.

– Слышу, – послушно выдохнула Стася.

– Только меня не прощай. Никогда, – остерегал он ее надорванным шепотом.

– За что? – совсем растерялась она. Не понимала, к чему он ведет этот разговор.

– Не сейчас. Потом.

Мурашки пронеслись по коже на последнем слове Егора. В ответ ему только горестно вздохнула.

Не верила, что Аравин может по-настоящему обидеть ее. Его грубость задевала, конечно. Но сердцем ощущала, что на самом деле он волнуется за нее. Потому и срывается. Иначе бы его не волновали ее занятия боксом настолько сильно. Нельзя так настойчиво удерживать в стороне от потенциальной опасности безразличного тебе человека. Не верила. Как бы идеально он не носил свою равнодушную маску, иногда замечала в его глазах живые эмоции.

Его настойчивый призыв внушал Стасе другое опасение. Боялась, что он так и останется закрытым для нее, подавив в себе эти эмоции.

– Ты можешь намеренно причинить мне вред? – прямо спросила.

Аравин явно не ожидал такого вопроса, поэтому с ответом не торопился. Сверлил глазами и молчал, выдерживая паузу.

Неосознанно Стася сжалась под этим тяжелым взглядом. Но тут же заставила себя расправить плечи и выпрямиться. Лямка лимонного топа слетела с плеча от совершенного телодвижения, и девушка с неким облегчением опустила глаза, чтобы медленно поправить ее.

Аравин поднялся и, отступив к двери, наконец, сказал:

– Нет. Но иногда мы причиняем боль невольно, знаешь?

– Знаю, – тихо согласилась, устремляя на него взгляд. – Но ты не такой.

– Ошибаешься.

Поджимая губы, подмигнул ей. Но не было в этом жесте никакой игривости и веселости. Скорее, Стася назвала бы это подмигивание ободряющим. Так делают люди, когда все совсем плохо, призывая держаться.

* * *

На крыльце отчего дома Аравин остановился и на мгновение прикрыл глаза. Вечерняя прохлада резво скользнула под распахнутую кожаную куртку и, минуя тонкую ткань футболки, вмиг охладила разгоряченную кожу. Тепло в этом году задерживалось. Московская агломерация, уже несколько дней плененная холодным циклоном, дышала последождевой влагой.

Аравин любил такую погоду. Пока все сетовали на холод и ждали теплых деньков, он наслаждался одиночеством. В отличие от теплых дней, дождливые минимально наполнены толпой. На набережной, где Егор каждый день совершал пробежку, людей можно пересчитать по пальцам. В такие дни даже самые заядлые спортсмены предпочитают остаться дома.

Достав из кармана куртки пачку «Парламента» и зажигалку, Аравин поколебался. Несколько раз перекатил сигарету между пальцами и все же, чиркнув зажигалкой, закурил. Опираясь о металлические перила крыльца, с жадностью втянул в себя терпкий табачный дым.

Когда-то вот так же здесь стоял и курил. Как давно это было… Будто в прошлой жизни. Тогда еще даже не был профессионалом.

– Не думал, что боксерам позволительно курить, – заговорил со скамейки не замеченный Егором ранее Гриша. – Одышка, снижение выносливости, прощай, чемпионский титул, и все такое… – вяло перечислил он последствия никотиновой зависимости.

– Чужие лавры спать не дают, – беззлобно огрызнулся Егор и ухмыльнулся.

На душе вдруг стало отчетливо легко.

– Есть немного, Егор Саныч.

– Ей Богу, притомил ты, Гришаня, со своим «Егор Саныч», – недовольно сказал Аравин.

Яковенко встал и, поднявшись на крыльцо, прикурил за компанию. Торопливо затянулся и выпустил дым через нос.

– Не я первый окрысился. Так что, иди ты на хрен!

Аравин затянулся и спокойно посмотрел на Гришу. По малолетке они вместе учились дым кольцами выпускать. И водку вместе пить начинали. Сейчас же могли пройти мимо друг друга и «здрасьте» не сказать.

– Не до шуток щуке, когда крючком под жабры хватают, – стряхнул пепел и уставился в темноту.

Не клеился разговор у них, но и тишина не тяготила. Много было в этом молчании. Сколько бы ни сказали друг другу резких слов, оба знали, что несерьезно все это.

– Как там боксерская секция? Не обрыдло еще нашей принцессе?

– Не обрыдло, – взглянул на Егора Яковенко. – Энтузиазм неиссякаем. Только и разговоров по дороге, какую связку сегодня разучивали. Хотя лучше пускай так, чем по улицам скитаться будет.

Аравин устало прошелся свободной рукой по короткому ежику и, задержавшись на затылке, тихо матюгнулся.

Имя Алисы не было названо вслух. Но Егор понимал, к чему клонит товарищ.

– Смотри в оба, Гришаня.

– Само собой.

Помолчал. Смерил Яковенко долгим взглядом и кивнул.

– Что ж, – в последний раз затянувшись, выбросил окурок. – До связи, Гриш.

– Давай.

Спустя пару часов переступив порог собственной квартиры, Аравин споткнулся о два черных пакета. Присмотревшись, понял, что это аккуратно упакованный кем-то мусор.

– Бл*дь…

Только Рита могла хозяйничать в его квартире в такой поздний час. Впрочем, и в любой другой период времени. С ее появлением заказывать уборку в сервисе практически не приходилось.

– Привет.

Не ошибся в своем предположении. Из дверей кухни, несмело улыбаясь, вышла Рита.

– Салют, – буркнул он.

– Я подумала, ты будешь голодный после тренировки. Запекла лосося в сливочно-горчичном соусе… Только он остыть успел… Ты где так долго?..

– Ты же знаешь, я не люблю, когда ты приходишь без приглашения, – грубо начал Егор, игнорируя вопрос. Не любил заставать ее здесь неожиданно. Другое дело, если встреча оговаривалась заранее. – Я не для этого давал тебе ключи.

Отрывистым движением снял куртку и отвернулся, чтобы убрать ее в шкаф. Успел заметить, как в глазах девушки блеснули слезы.

– Прости…

– Бога ради, не извиняйся, – жестко тормознул ее. – Терпеть этого не могу. Это ведь никак не изменит ситуацию, – придавил девушку недовольным взглядом.

Она не смолчала. Заговорила взволнованно и недовольно:

– Аравин, я тебя поняла. Иногда забываю, что все человеческое тебе попросту чуждо.

И правда, посмотрел сейчас на Риту… и ничего. Пустота. Даже интереса никакого. После разговора со Стасей ощущал это особенно остро.

То, что и раньше казалось пресным, сейчас просто приелось до тошноты.

Раздражала одна мысль о том, что она рядом.

– Я вызову тебе такси, – достал мобильный и набрал номер.

Ожидая ответа, спокойно смотрел на расстроенную девушку.

– Егор… После этого… Я не вернусь больше, – нерешительно сказала она. Последнее слово добавила более твердо: – Хватит!

На мгновение в глазах Аравина мелькнула озадаченность. Затем и вовсе брови сошлись на переносице, выдавая внезапную собранность. Вид у него был такой, словно он в уме дроби умножает.

– Хорошо, – легко согласился.

На том конце провода диспетчер ответил на звонок, и Егор неспешно отвернулся, диктуя адрес.

Пользуясь этой заминкой, Рита тихо скользнула в комнату за сумкой. Вернулась быстро, так как, невзирая на продолжительные отношения, вещей в этой квартире у нее не было. Даже зубной щетки. Каждый раз приносила все с собой и уносила.

Ждали приезда такси вместе. Молча стояли в просторной прихожей, проводя последние минуты вместе. И каждый переживал их по-своему.

Отчаянная горечь переполняла Риту.

Она все же любила. В какой-то мере эта любовь была и материнской, и дружеской, и чувственной. Переживала, как он будет без нее. Готова была заполнять собой весь мир для него.

Но больше не выдерживала бесконечного безразличия с его стороны. Эти чувства убивали.

Смотрела на него и едва сдерживала слезы. Обещала себе, что заплачет, только когда дверь его квартиры в последний раз закроется за ней. Но сердце рвалось на части, не дожидаясь разрешения.

Воспоминания проносились в голове рваными кусками. Плохие и хорошие.

Как же она будет жить без него?

В противовес ей Аравин был совершенно спокоен. Наивно пыталась уловить в его взгляде какую-то толику сожаления или тоски. Но нет. Пустое равнодушие.

– Прощай, дорогой, – позволила себе это нежное прощание.

И все же он ее удивил:

– Если будет что-то нужно, звони. Помогу.

Крепкая мужская рука сжала ее ладонь в сухом рукопожатии. Расставались, как партнеры после завершения выгодной сделки. Только как ни обманывала себя Рита, никаких дивидендов эти отношения ей не принесли.