Текст книги "Неоспоримая. Я куплю тебе новую жизнь"

* * *

Благотворительный вечер в поддержку великих спортсменов-инвалидов устроили с тошнотворно-помпезным размахом в олимпийском комплексе «Лужники». С первых минут Аравин ощущал себя, словно обескровленный труп под обзорным колпаком. Добрая половина присутствующих считала уместным подойти к нему и задать какой бы то ни было профессиональный вопрос.

Впервые за долгое время Аравину чертовски хотелось напиться в хлам. Но, батюшки, несмотря на изобилие алкоголя вокруг, спортсмену здесь употреблять не комильфо. Под прицелом утративших мечту всей своей жизни взглядов и шаткий скрип инвалидных кресел удавился бы.

Натаныч скупо потягивая розовое вино, периодически стрелял в сторону Егора и Риты обеспокоенным взглядом. Аравину же не терпелось сдать бывшую подругу в руки тренеру и свалить, куда глаза глядят. А устремлялись они в сторону Рублевки, где спокойно делала домашнее задание его принцесса.

Безусловно, Рита за минувший год ни на йоту не утратила своей красоты. Она всегда как яркая конфета в фирменной обертке. Этим когда-то и привлекла его. Вот только никогда ее красота по-настоящему не трогала Аравина. А со временем и вовсе приелась.

Сегодня она блистала пуще обычного. Кроваво-алое вечернее платье. Полностью открытая спина. Волосы воронова крыла спадали крупными локонами. В руках поблескивал золотистый клатч, а на ногах в тон ему – такие же вырви-глаз-босоножки.

– Ну, ты и вырядилась, Цыкало, – равнодушно заметил Аравин, щурясь от вспышек камер. – Превзошла саму себя, – на последней фразе – легкая ухмылка, адресованная исключительно репортерам.

– Ты сам сказал «оденься броско». В конце концов, скажи спасибо, что я, несмотря на все, что было, выручаю тебя, – отпивая шампанское, натянуто улыбнулась ему.

В ее отрепетированной позе сквозило явное напряжение. Она не знала, как себя с ним вести. Аравин предельно ясно объяснил, в чем заключалась ее роль, и никаких глупых иллюзий она не испытывала. Но сердце, вразрез здравому смыслу, наполнялось притаившейся тоской по этому мужчине.

– Я смотрю, ты сейчас прям страдаешь от этого.

– Сейчас нет. Позже буду локти кусать.

– Даже так, – сделал вид, что не в курсе.

– Натерпелась я от тебя, Егор. Наплакалась. Сам знаешь.

Сделала большой глоток шампанского. И сразу за ним – второй, такой же жадный. Абсолютно невкусно ощущалось. Даже тошно стало. Видимо, примешались нервы. Но хотелось отогреться, хоть чем-то. Иначе рядом с Аравиным замерзнешь насмерть.

– Знаю. Но сегодня мне нужно было, чтобы рядом была именно ты.

Сердце безрассудно заколотилось, воспринимая его слова на свой манер.

«Ну и дура же ты, Рита! Мало тебе слез и страданий было… Настоящая дура! Так сложно было отказать?» – мысленно ругала себя девушка.

– Я поняла, – сказала вслух, покосившись на неестественно молчаливого Щукина.

Он, видимо, решил, что вино для него – лучшая компания. Рассматривая толпу вокруг, притворялся, будто их рядом нет.

Распрямив плечи, Рита вновь обратила все внимание на Аравина, не желая анализировать поведение еще и этого странного тренера.

– Только не догоняю, зачем тебе, чтобы пресса всколыхнула те крупицы, что у них на нас имелись в прошлом?

«Нас…» – как же болезненно это звучало.

«Глупая, глупая Рита…»

Обещала же себе больше не приближаться к Аравину ни при каких условиях, и опять на те же грабли. В сотый раз. Правду говорила мать, ничему ее жизнь так и не научила. Толку, что на второе высшее замахнулась. Дура дурой!

– Пиара захотелось, – скучающим тоном поведал Егор. – Первых страниц желтой прессы.

«Ага, так и поверила!»

– А если я за этот год хорошего мужчину встретила, замуж вышла…

– Встретила? – совершенно безразлично из его уст.

– Черта с два! – психанула Цыкало, вызывая тем самым покашливание Щукина. Только на лице Аравина по-прежнему – ноль эмоций. Непомерная скука застыла на этой идеальной маске. – После тебя – как заколдована.

– Я тебя расколдую, Рита. После того, как сделаешь то, что мне нужно, с толковым мужиком познакомлю.

Если бы не боялась Аравина, залепила бы ему пощечину прямо посреди этого пафосного мероприятия. Кроме всего прочего, вынуждена признать, что, невзирая на вскрывшуюся рану, счастлива побыть рядом с ним, хотя бы так.

– Так ли, Егор? – отправив пустой бокал на поднос, повисла на его руке. Вздохнула. – А знаешь, я скучала по тебе, Аравин. Рада тебя видеть! Просто видеть. Все! Съела свой пуд соли. Больше надежд не таю.

Пошатнувшись, нечаянно мазнула алыми губами по его подбородку.

– Так, Шарику больше не наливать, – приобняв девушку за талию, подтолкнул к крытой террасе.

– Я не пьяна. Ты же знаешь, я не пью. Знаешь?

– Знаю. Оттого тебе и хватило три бокала, – снимая пиджак, набросил ей на плечи.

Что-то случилось с Аравиным. Раньше он и не подумал бы этого сделать, пока бы Рита сама не попросила. Да и вообще он казался ей несколько другим. Целостным. Без тех самых внутренних ссадин и шрамов. Столько лет гноились, и внезапно затянулись. Появилась в этих темных глазах-льдинах жизнь, вопреки беспристрастному поведению.

С ужасом и болью в сердце Рита предположила, что в необычных переменах Егора могла быть замешана только девушка.

– Вот подышу воздухом… – сказала дрожащим голосом, ощущая, как эмоции захватывают все здравые мысли. Ей нужно было говорить, чтобы не заплакать. – Расскажу, как жила без тебя этот год… В Тай летала. В Грецию. Париж… – пожала плечами. – Получаю второе высшее. Между прочим, выбрала дизайн интерьера… Увлеклась скрапбукингом.

– Чем? – зацепила внимание незнакомым словом.

– Скрапбукингом.

– Понятно, – протянул Егор, не стремясь к тому, чтобы Рита поведала ему сколь-нибудь детально, что это такое. За локоть подвел Риту к кованым перилам. – Только вниз не улети, – подумав, оставил кисть на сгибе ее руки.

– У меня уже есть клиенты.

– По дизайну или по этому скрап…

– Скрапбукингу, конечно. Нет, в дизайне я делаю лишь первые шаги. Сейчас дом родителей переиначиваю. Посмотрим, что получится. Ты скучал по мне, Аравин? – неожиданно спросила, оборачиваясь к нему.

Ему не хотелось топтать ее гордость своим ответом. Молчал. Но Рита не унималась, настаивая:

– Хоть немного? Скучал?

– По запеченной тобой рыбе.

– Ну, хоть честно, – разочарованно выдохнула девушка. – Вот что я больше всего люблю в тебе, Егор, ты никогда не врешь.

А в его сознании держалась только Стася. Не видел ее три дня. Так и не нашел слов, чтобы объяснить вынужденную заморозку их отношений. Но определенно она чувствовала, что что-то не так. Телефонные разговоры стали проходить натянуто. С тяжелыми вздохами. Недомолвками. Полуправдой. У Аравина будто булыжник на душе повис. Только не хотел он, чтобы ее имя смешали с грязью. Это и удерживало на месте.

* * *

В новостной ленте одна за другой мелькали фотографии Аравина с незнакомой Стасе брюнеткой. Сначала даже не поверила своим глазам. Решила, что разум не совсем прояснился после сна. Несколько раз моргнула в попытке смахнуть обманчивую пелену. Только вот девушка с фотографий никуда не исчезла.

– Благотворительный вечер в поддержку великих спортсменов-инвалидов… – растерянно прочитала в голос Стася. – Спортсмены?.. Должно быть, пловчиха или гимнастка… – успокаивала себя, открывая одну из фотографий на весь экран.

Лицо Аравина особого восторга не выражало. Привычная для светских раутов мина. Но близость, с которой они стояли, необратимо заставляла Стасины внутренности скручиваться в жесткую спираль.

Нервно зажимая ладошкой рот, пролистала страницу вниз. Однообразные снимки сменяли друг друга, пока экран не заполнил поистине нещадный для ее сердца кадр. Опираясь на согнутую руку Аравина, брюнетка целовала его в подбородок.

Лицо Стаси приобрело потерянное выражение. Оторопело рассматривала девушку более детально. Красивая. Высокая. Представительная. Зрелая. Яркий макияж. Смелое платье. Идеальная девушка для Аравина.

Мысли в голове Стаси завертелись со стремительной скоростью.

«Боже… Этому определенно есть объяснение!»

«Я ее видела! Где же я ее раньше видела?»

Фокусируя расползающееся зрение, быстро прочитала короткую заметку к фото: «Рита Цыкало, близкая подруга Стального Волка». В комментариях добрыми самаритянами добавлены два других, более давних снимка. Один запечатлел, как Егор и Рита идут вниз по парковке. Второй, более откровенный, в ночном клубе – Цыкало на руках у Аравина. Комментирующие делают выводы, что пара давно вместе: «Перетерпев тяжелые времена, наконец, воссоединились».

«Что за бред?» – взорвалась Стася.

Но продолжала читать изобилие комментариев:

«Да-да-да!!! Я всегда знала, что они вместе!»

«Как-то странно… Скрывались, скрывались… и тут целый ворох фотографий. Похоже на заказуху!»

«А может, у людей просто все стало серьезно? Эх, неужели охомутают Стального Волка?»

«Очень сомневаюсь!»

«Красивая пара!»

«Девушка явно пьяна и на все согласна…»

«Она и без того на все согласна)))»

«Ну, еще бы! Рядом с Аравиным – грех монашкой прикидываться)))»

«Напомните, кто ее отец?»

«Заместитель начальника УГИБДД по Москве».

«Устаревшая инфа))) С этого года он уже не зам – сам начальник».

«Прекрасная партия!»

…В голове у Сладковой загудело от изобилия дурных домыслов. Заставила себя закрыть браузер. С дрожащим глубоким вдохом откинулась на спинку кресла, прикрывая глаза руками.

«Прекрасная партия…» – сложно не согласиться.

В последнюю неделю Аравин стал редко появляться. А когда звонил, сквозила между ними какая-то неуловимая напряженность. Что, если… он попросту устал от отношений?

Как он ей сказал при последней встрече: «На нас обратили внимание». Готовилась к подобному. Боялась. Знала, что это неизбежно произойдет. Но не думала, что так скоро. И все равно, вопреки всему, готова была преодолеть, рука об руку, и этот порог. Переждать. Перетерпеть. Только вот, похоже, Аравин выбрал другой, более легкий путь.

Ревность острым ножом вскрывала ее наивное сердце. Рассекая мышцу, безнадежно кромсала. Но Стася старалась не плакать. Массируя закрытые веки, тихо шептала:

– Не трать силы, Сладкова. Слезы не помогут. Хоть раз в жизни придумай что-то другое. Найди выход!

Но не смогла противостоять переполнявшей ее боли. Горестно всхлипнула. Раз, другой…

– Размазня, – слабо проскрипела, сдаваясь.

Уронила руки на колени и позволила горячим потокам скатиться вниз по щекам. Захлебывалась убийственными эмоциями. Хотелось закричать во всю глотку. Выплеснуть из себя удушающее чувство ревности. Только понимала, что ничего сейчас не поможет.

Мучилась в догадках.

Не верила тому, что у Аравина с Цыкало что-то серьезное. Однозначно, не верила. Знала, что Егор испытывает к ней, Стасе, сильные чувства. И если это еще не любовь, то, совершенно точно что-то, очень близкое. То, как Аравин обнимал ее, как целовал, какие слова говорил… Все это выдавало его чувства с лихвой.

Но игнорировать тот факт, что он проводит время с Ритой, было исключительно невозможно! Может быть, умная девушка, не расценивая Цыкало как реальную угрозу для их отношения, закрыла бы на подобное глаза. Наверняка это являлось сейчас самым благоразумным решением. Только Стася так не могла. Не умела держать в себе чувства, когда они бушевали.

Не сможет вести себя естественно, создавая видимость нормального психологического состояния, когда внутри все разрывает от дикой ревности. Что, если он целовал Риту? Обнимал? Что, если спал с ней? Шептал особенные слова…

«Господи, это убивает!!! Это убивает!»

Егор сказал ей: «Знай, что бы ни случилось в ближайшее время – все липа, чистое надувательство. Реальность здесь».

Но как ей, черт возьми, переступить через эту липу???

Если любила, то каждой частичкой своей души. Даже рассыпавшись на невидимые атомы, в каждом из них сохранила бы любовь размером с земной шар. Взорвавшись, заполнила бы своими чувствами всю космическую галактику.

Кто-то презрительно скажет, пубертатный максимализм. Да ничего подобного! Это Анастасия Сладкова. Не умела она жить по правилам. Существовала эмоциями. Только они ею управляли. Плохо ли, хорошо, но не изменили ее ни время, ни испытания.

Интуитивно чувствовала, что что-то пошло не так. Оказалось, не напрасно. Переживала, что с той, первой ночи, он не делал никаких попыток физического сближения. Носился с ней, как с фарфоровой куклой. Иногда словно и прижать сильнее боялся. Все делал вполсилы. Ощущала сдерживаемое им сексуальное возбуждение. Хотела дать то, в чем он нуждался. Но не решалась сделать первый шаг. А он, черт подери, просто пошел и взял то, что показалось доступней да забористей!

В порыве слепой душевной боли свирепо растерла по щекам удушливую влагу. Всхлипнула…

В этот самый момент дверь спальни резко распахнулась, и на пороге появилась баба Шура.

– Ты собираешься спускаться? Доброе утро!

– Доброе, ба. Сейчас приду, – отвернулась, делая вид, что убирается на письменном столе. Только голос, предательски дрожа, выдавал ее состояние.

– Что случилось? – сходу поинтересовалась Александра Михайловна.

– Ничего. Живот болит.

– Не мели ерунды, Стася. Лицо все в красных пятнах, голос дрожит… По-хорошему спрашиваю, что случилось?

– А что, будет еще и по-плохому? – нашла в себе силы, чтобы пошутить.

– Ты мне зубы не заговаривай, – сердце переворачивалось, когда видела, как Стаська шмыгает носом и потерянно оглядывается. – Ну?

– Расстроилась из-за Егора, – закатывая глаза, неохотно выдала Стася.

Баба Шура суматошливо влетела в комнату, на ходу машинально подбирая разбросанные Стасей декоративные подушки.

– Ступай, умойся. А потом поговорим, – поправила сбитое покрывало на кровати. Разложила подушки. Глубоко вздохнула, успокаивая нервы и воображение.

Дожидаясь возвращения Стаси, успела сложить книги и ручки, валявшиеся по письменному столу.

– А теперь нормально расскажи, что случилось? – строго спросила, усаживаясь в кресло напротив Стаси.

В который раз повторилась немая сцена в их неподражаемом стиле. Баба Шура сверлила девушку внимательным взглядом. А та, в свою очередь, возмущенно вздыхала и закатывала глаза.

– Ох, бабушка… Вот поэтому я тебе и не могу ничего рассказывать. Кипишуешь на ровном месте!

– Давай, говори. Я ему…

– Он ничего не сделал, – перебила бабу Шуру Стася. – Ничего. Просто я увидела в интернете фото и расстроилась.

– Какое еще фото? Фотографию? Чью?

– Егора и… девушки с ним.

Баба Шура, подпирая широкой ладонью лицо, громко фыркнула.

– Нашла из-за чего слезы лить! Тоже мне… Может, и уцепилась какая-то… Вон их сколько вокруг него. Всегда так было. Только он тебя любит. Я уверена.

Стасе хотелось ей верить, но болезненно-свежие впечатления от увиденного не позволяли расслабиться и отпустить ситуацию.

– Может, и так… Я уже ничего не понимаю. Не понимаю… – устало выдохнула она. – Вообще-то я у тебя спросить хотела… Пустишь меня на танцы сегодня? Артем давно звал…

– Сегодня же суббота. Я думала, ты у Егора ночуешь? – спросила Аравина, изучая Стасю пристальным взглядом.

– Я тоже думала, – недовольно буркнула девушка. – А теперь не хочу, – упрямо вздернула подбородок.

Глаза бабы Шуры заволокли встревоженные оттенки.

– А он знает?

– Узнает.

– Я так понимаю, постфактум?

– Угу.

– Ох, Стаська… – тяжело вздохнула Аравина. – Что ты творишь? Бури хочешь?

– Урагана!

– Совсем из ума выжила? – в сердцах воскликнула баба Шура. – Ты характер его знаешь. Не затевай то, с чем потом не справишься. Да и вообще, так не делается, дочка! Сядьте, нормально поговорите. Отыщите истину…

– Не хочу я с ним ничего обсуждать, бабушка! Он меня в известность не ставил, когда отправлялся на столь масштабное мероприятие с этой… – на языке крутились отнюдь не лестные существительные, любезно одолженные у прошлой жизни.

Надо же, сколько не использовала матерные слова, а при случае так и всплывали.

– Стася, Стася… Сейчас в тебе говорит обида, никак не здравый ум. Не горячись, я тебя очень прошу! Дождись Егора. Поговорите. Переночуй с этими мыслями. А завтра…

– Нет, ба. Нет. Нет, – отчаянно запричитала. – Я его, если увижу… я не знаю… будет хуже!

Не хотела рассказывать Аравиной о схватках, что случились у них в прошлом году. Но, зная себя, понимала, если она не остынет, то больно будет и ей, и Егору. Не сумеет держать язык за зубами, наговорит лишнего. А истерики она не хотела.

– Завтра к нему поеду. Завтра поговорим. А сегодня скажешь, что меня нет.

– Как я скажу? Хочешь, чтобы он всю Рублевку с землей смешал? – резко возмутилась баба Шура. – Боже! Вы меня в гроб загоните своими разборками! – бахнула ладонью по письменному столу с такой силой, что Стася невольно вздрогнула.

– Не говори так!

– А ты не делай так!

– Не дави, баб Шура! Не дави, прошу, – голос Стаси упал от безысходности. – Нельзя мне его видеть.

Александра Михайловна несколько раз шумно вздохнула, а затем накрыла Стасину руку своей ладонью:

– Ты хоть точно с Артемом будешь?

– Точно, ба.

– Мне-то спокойно, когда ты с Артемом. Он парень хороший. Но Егор… ох, и взбесится! Страшно представить…

– Разберемся, – твердо заявила Стася.

– Как же! – махнула рукой баба Шура. – Спускайся, давай, а то завтрак совсем захолонет.

– Уже иду. Секунду…

Провожая бабушку взглядом, набрала номер Артема.

– Привет, красотка! – бодро приветствовал тот.

– Слушай, Артем… Помнишь, ты меня звал с собой на открытие этого нового клуба?

– Ну, помню, конечно. А что?

– Я подумала… может, мне все-таки пойти… я не знаю, – не решалась Стася. – Там точно все будет нормально?

– Ты шутишь? – сразу же обрадовался Соколовский. – Конечно, все будет нормально.

– Ты же знаешь, я никогда не бывала в подобных местах и…

– Настя, ты же со мной пойдешь, – перебил Артем, отбрасывая ее сомнения. – Все будет путем. Гульнем цивильно! Компания собирается большая, сразу говорю. Но все адекватные.

– А что мне надеть? Я даже не представляю…

Артем умолк, как будто раздумывая.

– В этом я не советчик, – выдал через паузу с легким смешком. – Позвони Ирке Лабузиной. Она спец по этой части.

– Лабузиной? Она тоже идет?

– Я тебе скажу, Ирка ни одну тусовку не пропускает.

– Ладно, Артем. Что-то придумаю. Во сколько мне нужно быть готовой?

Сбросив вызов, закрыла лицо руками. Слез больше не было. Появился холодный расчет – залатать разодранное сердце. Войти в ремиссию до того, как увидит Егора. Словно находясь за пределами своего тела, вспоминала его давний приказ: «Только меня не прощай. Никогда».

Никогда… Ненавидела это слово.

Абсурдно, но рано или поздно они возвращались к прошлому. Везде можно было проследить определенную закономерность. Они будто следовали по заранее запрограммированному плану. Не получалось ни свернуть с пути, ни срезать, ни блокировать удары. Оставались только клинчи[19]19
  Клинч (от англ. clinch, clinching – зажим, захват) – распространённая техника сдерживания противника в спортивных единоборствах. Клинч – это приём, проводя который боец плотно прижимается к оппоненту и обхватывает его руками.


[Закрыть].

Глава 25

Под навязчивый аккомпанемент ломаного ритма электромузыки и беззаботный смех собравшейся вокруг нее компании, Стася углублялась в свои душевные переживания. Это было пугающе медленное погружение. Как ни сопротивлялась, засасывало, будто в трясину. На поверхности застыли слои обманчивого умиротворения, а на самом дне сердце задыхалось.

Атмосфера всеобщего разгульного веселья не помогала вырваться из замкнутого пространства тревожных размышлений. А может, Стася попросту недостаточно сильно старалась. Едва не скрежетала зубами, когда приходилось вступать с кем-то из ребят в легкомысленный диалог. Усмиряла свой нрав тем, что самовольно влезла в этот сабантуй. Не портить же теперь окружающим вечер.

Артем, Лабузина и другие ребята непрерывно что-то обсуждали, то и дело взрываясь громким хохотом. Стася же, по большей части, тихо отсиживалась в углу дивана, потягивая безалкогольные коктейли. В середине вечера, пресытившись сладостью и кислотой экзотических напитков, и вовсе переключилась на минеральную воду.

Пару раз Артем вытягивал ее на танцпол, но, откровенно говоря, из этого не получилось ничего толкового. Чувствовала себя неуверенно и скованно среди беснующейся молодежи. Все казалось ей странным и по большей части неприятным. Резкий блик стробоскопа, периодически разрезая мягкую синюю подсветку, слепил глаза. А музыка оглушала. Со всех сторон сдавленная гарцующей толпой, ощущала себя словно в чужом бредовом сновидении.

Из-за непомерно большого количества выпитой жидкости систематически бегала в «дамскую» комнату, наблюдая по пути самые различные страсти и драмы «золотой молодежи». Страстные объятия и нетерпеливые поцелуи. Крики и ругань. Вынужденно вслушивалась в пьяные слезы и малопонятный треп незнакомых людей.

Чужие эмоции перегружали и без того растерзанную нервную систему. Испытывала непривычное душевное истощение. Но, к собственному огромному облегчению, слишком злилась, чтобы плакать.

Напряженно вжимаясь в заднее сиденье такси, шумно сопела и возносила немые благодарности притихшему Соколовскому. Естественную тишину салона нарушала лишь тревожная скрипка Вивальди[20]20
  Antonio Vivaldi – Nisi Dominus (perfomed by Emmanuel Santarromana).


[Закрыть]. Идеальное сопровождение Стасиному внутреннему тяжелому монологу. Поначалу еще как-то пыталась прогнать от себя мучительные мысли. Но немного погодя попросту сдалась. Покорилась собственным инквизиторским провокациям.

За целый день Егор даже не позвонил. По обыкновению, каждую субботу он забирал ее из дому вечером. А чаще всего и раньше. Сегодня же… Две минуты третьего на часах – ни звонка, ни эсэмэски. Если бы приезжал домой, уже искал бы.

Хотя и не нужно было Стасе, чтобы Аравин разыскивал ее. Просто бессознательно желала, чтобы проявил уже привычное внимание. Написал греющее, в чем-то даже пьянящее сердце сообщение. Хотелось, чтобы в голове вновь воцарились порядок и тишина. Чтобы мысли чуточку медлили, а не падали разрушающим потоком. Чтобы тех фотографий просто не было. Никогда не существовало.

Только жизнь намного жестче, чем ее девичьи наивные прихоти.

Немало удивилась своей пассивной реакции, когда, примерно на середине пути, Артем попросил таксиста выключить аудиосистему.

– Эта мелодия давит на мозги, – недовольно сказал Соколовский.

У Стаси же не возникало никаких эмоций к подобным мелочам. Формально она будто оглохла и ослепла. Внимала внешним факторам на шестую часть возможного. Неотрывно мозолила глазами экран своего телефона. И тот, словно покоряясь немым молитвам девушки, наконец-то ожил.

Егор: Выходи. Я внизу.

Стася: Я не дома.

Егор: Что значит, не дома?

– Кто так поздно? – неловко прокашлявшись, спросил Артем.

Столкнулись рассеянными взглядами.

– А-а… баба Шура, – в который раз пришлось соврать Соколовскому. Получалось все легче. Практически механически. – Волнуется.

– Баба Шура? Эсэмэски строчит?

– Ага. Научилась… Недавно…

– Да уж…

Пока Стася медлила с ответом, у Аравина, видать, закончилось терпение.

Телефон всполошил повисшую тишину громким ритмичным рингтоном. Звонил практически безостановочно. Обрываясь на вынужденное мгновение, возобновлял вызов. В какой-то миг Стасе показалось, что смартфон, несмотря на льющуюся из него пылкую мелодию любви, неуловимо излучал и рассеивал вокруг нее ощутимую ярость Аравина.

Игнорируя любопытный взгляд Соколовского, не принимала вызов. Разговор между ней и Егором должен был состояться лицом к лицу. Никак не по телефону.

Егор: Какого х*ра, Стася? Где ты находишься?

Стася: Уже в дороге. Скоро буду.

Мобильный стих. И буквально следом за возобновившейся тишиной по нервным окончаниям Сладковой расползлась колючая тревога.

В процессе торможения задавленного разумом гнева Аравин мерным шагом направился к дому. Невзирая на поздний час, застал бабу Шуру с вязанием в кухне.

– Где она? – задал главный вопрос без предисловий.

– На танцы пошла, – спокойно поведала внуку Александра Михайловна.

– Какие, бл*дь, танцы? – прошипел сквозь стиснутые зубы. – Не делай вид, что все по норме. Третий час ночи!

– Егор, что ты от меня хочешь? – вымученно вздохнула баба Шура. Отложив пряжу в плетеную корзину, позволила очкам повиснуть на серебряной цепочке. Устало сжала переносицу. – Стася – не ребенок. И, к слову, не твоя собственность, – тихо, но настойчиво втолковывала ему Александра Михайловна. – Захотела на танцы. Так что, мне ее силой держать дома? Возраст такой… любознательный. К тому же она с хорошей компанией.

– Какой компанией? – холодно спросил Аравин, по привычке контролируя силу голоса.

Уцепился за последнюю фразу, делая вид, что все предыдущие пропустил мимо ушей. Но на деле надавила баба Шура на болевые точки. Резанула по нервам.

– Соколовский – самый младший. Лабузина – ее одноклассница. Шварц… Ну, и другие ребята. Все из нормальных семей.

Сознание Аравина встретило эту информацию с несвойственным ему отторжением. Ревность раздавила ясное мышление. Баба Шура еще что-то говорила. Но Егор будто отключился. Перестал воспринимать ее речь. Под осторожные оклики Александры Михайловны молча покинул помещение.

Жадно глотнул холодный воздух. Сдавленно выдохнул.

Не верил, что его Стася уехала куда-либо гулять, предварительно не сообщив ему. Не мог поверить! Стася, и клуб?

«С*ка, да не может такого быть!»

Суббота являлась их днем. Всякий раз, словно одержимые, ждали выходных. Наслаждались каждой минутой, проведенной рядом друг с другом. Стася много болтала, фантазируя и шутя. Порой придумывала немыслимые вещи. Хохотала. А он умышленно поглощал каждую ее эмоцию. Бесконечно долго целовал, адским чудом не переступая черту дозволенного. Казалось, они оба стали крайне зависимы от этого взаимодействия.

Но сегодня… Факт оставался фактом. Стася ушла.

Аравин сглотнул вставший поперек горла ком. Он не мог дать определение всем тем эмоциям, что возникли в центре его грудной клетки. Их элементарно было слишком много. И часть из них противоречила оставшейся половине.

Достал пачку сигарет. Но закурил не сразу. Некоторое время бесцельно стоял, всматриваясь в усеянное вечными звездами небо. Неосознанно задумался: сколько человеческих судеб они провели? Сколько моментов из его собственной жизни видели?

Хр*н поймешь, какие ощущения сейчас превалировали внутри Аравина. Какие управляли его мыслями. Они сочились в мозгу Егора густым, едва слышным бормотанием. В рациональной попытке как можно скорее от них избавиться, решил дать им волю. Позволил изливаться и множиться. Вырываясь наружу, ускользать в темноту.

Только разгадка все равно не приходила. Аравин не мог точно определить, что его так сильно беспокоило.

До того времени, как подъехало такси, успел выкурить две сигареты.

Застыл в мрачном ожидании. Сосредоточился взглядом на закрытой кованой калитке.

Тихий скрип. Медленное отклонение металлического полотна.

Картинка плавно менялась, но время будто бы навсегда прекратило свой бег. Каждая эмоция, скрытая до этого в неразборчивой массе, отделилась и остро обозначилась. Аравину стало тесно в своей физической оболочке. Грудная клетка превратилась в глухую темницу. Внутри нее заметался разбуженный зверь.

После затяжного ожидания Сладкова во власти его зрения. Одержимая блажь.

Стальные мускулы бесконтрольно сократились под натянутой кожей, когда мужчина переставил руки на металлическом парапете.

– Только без ругани, Аравин, – предупредила Стася неожиданно твердым голосом, придерживая полы темно-фиолетового плаща.

Егор сцепил руки на поручне с такой силой, что костяшки побелели. Мрачно глядел на девушку сверху вниз, с пристрастием оценивая ее наряд. Позволил эмоциям взять над собой верх. Подавился ими.

Из-под довольно короткого плаща девушки никакой другой одежды не выбивалось. Следовательно, то, что находилось под ним, было еще «скромнее». Поджав губы, Аравин созерцал выставленные на всеобщее обозрение затянутые в темный капрон стройные ноги. Не ускользнули от его внимания и черные туфли на высоком каблуке, благодаря которым, вероятно, и появилось в движении Стаси тонкое изящество. Ненамеренная игривость и плавность.

Пока он преследовал ее вниманием, Сладкова дошла до ступенек и поднялась к нему на крыльцо. Остановилась перед Аравиным, сохраняя многозначительную дистанцию. Приоткрыв алые губы в слабом вдохе, опустила веки вниз. Густые волосы, не обремененные какими-либо аксессуарами, рассыпались по плечам девушки тяжелыми прядями, слегка прикрывая порозовевшие щеки.

Егор словно физически ощутил, как неизъяснимо-мрачное напряжение массивной бесформенной грудой легло между ними. Сердце застучало непоследовательными рывками, будто раздумывая, и никак не определяясь с ритмом. А может, оно и вовсе стремилось остановиться от удушающей муторности, скользнувшей за пазуху.

– Давай потом поговорим. Не сегодня, – безо всякого выражения предложила Стася.

Спину Аравина полоснуло огнем. Словно обжигающий пар прошелся по коже.

– Нет, – выказал категоричный протест, изучая неестественно отстраненную девушку тяжелым взглядом. – Сейчас. Поехали.

Эмоции Егора бушевали прямо на выдаче. Не перегорали внутри. Прорывались наружу. Ему нестерпимо хотелось хорошенько встряхнуть внезапно хладнокровную Стасю.

– Я не поеду, – решительно встретилась с ним глазами.

Рассматривал ее, и ничего не видел. Пазлы наискось ложились. Не совпадали. Впервые со дня их знакомства Стася закрылась. Спрятала эмоции. Ушла в глухую оборону.

Ее бесчувственное выражение лица тупым ножом сдирало с него кожу.

– Новую игру затеяла? – грубый тон его голоса резанул сомнительную тишину.

Сладкова тяжело выдохнула, но промолчала. Поджимая губы, глазами никаких эмоций не выдавала.

– Настя?

– Что?

– Разомкни свой прекрасный рот и объяснись!

– Не сегодня.

Он знал Стасю три с половиной года. Давно научился предсказывать все ее реакции на любое возможное действие. Но с такой Сладковой Аравин столкнулся впервые. Его раздражало то, что она контролировала свои слова, свои эмоции, ситуацию в целом. Повторяла его собственные схожие приемы.

– Что значит: не сегодня? Суббота – мой день, Сладкая, – голос Егора неосознанно стал резче и требовательней. Послышались в нем и нотки собственничества, голого эгоизма. Ощутив сопротивление, пошел нахрапом. – Мой.

– Что же ты, Егорушка, вспомнил об этом почти в воскресенье утром? – сбиваясь со своего беспристрастного тона, спросила Стася. Уловив, наконец, ее эмоции, ощутил мрачное и сочное удовлетворение. – В костюме, я смотрю. Весь из себя… Очередной вечер благотворительности?

Ситуация прояснилась с поразительной четкостью. Сошлись пазлы. Обозначилась картинка. И первым делом Аравин испытал не что иное, как малодушное облегчение, понимая истинную причину Стасиной демонстрации независимости. Но, невзирая на это, заложенная ею внутри него ярость продолжала модулировать и разрастаться.

Смотрел на девушку со звериным прищуром.

– Так ты обиделась? Скажи прямо. Какого хр*на ходишь по нервам?

– Это ты мне по нервам прошелся! Понятно?

Просила Аравина не устраивать ругани, и сама же не сдержалась. Только боль, вразрез всем разумным доводам, прорывалась наружу. Сердце тревожным танцем заходилось в груди. Торопилось вступить в диалог.