Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

Генрих уехал перед Пасхой. Он планировал отсутствовать три месяца, воспользовавшись возможностью посетить разные части своего королевства по пути на север и обратно.

Елизавета с детства любила дворец Плацентия. Это было весьма приятное место, хотя там на каждом шагу встречались напоминания о самозваной королеве Маргарите. На терракотовых плитках пола виднелась ее монограмма, на окнах и в крытой галерее, окружавшей заросший травой двор, красовались ее эмблемы. Елизавете казалось неестественным, что она полюбила место, которое привела в порядок и украсила женщина, пытавшаяся уничтожить ее род.

Сидеть в саду в беседке для дам было холодно, а ездить верхом Генрих ей запретил, однако она каждый день гуляла с матерью и сестрами по огромному парку, дыша свежим воздухом.

– Ходьба пойдет вам на пользу, – говорила мать, едва поспевая за дочерью. – Но идите помедленнее, Бесси, это же не скачки.

Анна, Екатерина и Бриджит бежали впереди, наслаждаясь обретенной в Плацентии свободой.

Генрих писал регулярно. У него все в порядке, он остался целым и невредимым после подавления йоркистских бунтов. Елизавета с болью в сердце сознавала, что те, кто верен ее дому, являются врагами Генриха, в душе у нее вновь обострился становившийся уже привычным внутренний конфликт, но больше всего ее беспокоила судьба мужа, и она горячо молилась, чтобы он благополучно вернулся к ней. На сердце у Елизаветы потеплело, когда она услышала, что Генриха хорошо приняли в Йорке, хотя отцы города раньше поддерживали Ричарда.

В Плацентии Елизавета занялась благотворительностью: взяла под свое крыло осиротевших детей и организовала для них приют в одном из поместий, доставшихся ей в приданое. Она выкупала из тюрем должников, раздавала деньги нуждающимся, платила за похороны пиратов, казненных через повешение в доке на Темзе близ Уаппинга, пожертвовала немалую сумму делопроизводителю королевского завода в Ричмонде, у которого сгорел дом.

Просители скоро узнали, что можно приходить к ней со своими бедами. Среди прочих явился обнищавший сын одного сумасшедшего, у которого не было денег даже на еду и приличную одежду. А потом перед Елизаветой предстала маленькая девочка, Анна Лавдей, которую привела мать.

– Она хочет быть монахиней, ваша милость, – сказала женщина, – но я не могу снабдить ее приданым.

Елизавета взглянула на девочку, которая будто излучала духовную красоту:

– У тебя есть истинное призвание?

– Я хочу служить Господу молитвой и трудом, – с чувством ответила Анна Лавдей.

Елизавета улыбнулась ее матери и сказала:

– Я заплачу за нее.

Женщина упала на колени:

– О миледи, не знаю, как и благодарить вас! Теперь я понимаю, почему вас называют Доброй королевой.

Елизавета была тронута. Глядя вслед удалявшейся счастливой паре, она расчувствовалась. Впереди их ждало расставание, мать явно через силу отрывала от себя дочь, чтобы та могла следовать избранному пути. Ее саму ждала похожая участь. Она никогда не забывала, что Бриджит была обещана Богу. Девочке исполнилось пять лет, и казалось, она довольна своей судьбой, но разве могла малышка ясно понимать, что лишится жизни при дворе, семьи, свободы, никогда не познает любви мужчины, радости материнства. Слава Всевышнему, Бриджит не вступит в монастырь еще несколько лет. Может, когда придет время, она посмотрит на свое будущее иначе, и мать согласится, что лучше оставить эту идею.

Когда в начале июня Генрих вернулся к Елизавете в Плацентию, у нее уже был высокий живот и она ослабляла шнуровку спереди на лифе платья. Лицо короля светилось радостью, пока он окидывал супругу взглядом с головы до ног.

– Бесси, вы прекрасны! – воскликнул Генрих и нежно обнял ее. – Вы замечательно выглядите.

– Да, милорд, – ответила она, прижимаясь к нему так крепко, будто хотела не отпускать никогда. Видеть его было так радостно.

После того как Лондон официально встретил вернувшегося короля, Елизавета и Генрих переехали в замок Виндзор.

– Мы останемся здесь до родов? – спросила она во время прогулки по саду, расположенному в верхнем оборонительном поясе.

– Нет, cariad, – ответил король, – я хочу, чтобы мой наследник родился в Винчестере. Там находится замок Камелот, где держал двор мой предок, король Артур, это подходящее место рождения для моего сына. Молюсь, чтобы он стал вторым Артуром, который принесет Англии золотую эру.

От его слов Елизавету пробрал трепет. Принц – Боже, пусть это будет принц! – родится для величия и героических свершений. В нем сольются королевские крови Йорков и Ланкастеров. Он станет живым символом мира между враждующими домами.

Мать не поехала с ними в Виндзор.

– Мне нужно иметь собственный дом, – сказала она Елизавете еще в Плацентии. – А при дворе для меня места нет.

– Но я хочу, чтобы вы были рядом! – воскликнула Елизавета. – И вы знаете, что вам здесь рады.

Мать обняла ее:

– Двум королевам не уместиться при одном дворе, Бесси. Если бы ваш брат успел повзрослеть, я уехала бы в одно из имений, доставшихся мне в приданое после замужества, как делают вдовствующие королевы. Я взяла в аренду на сорок лет Чейнигейтс. Помните? Дом аббата в Вестминстере.

Елизавета в изумлении уставилась на нее:

– Но почему его? С ним связаны такие неприятные ассоциации.

– Все это в прошлом. А теперь он кажется мне мирной гаванью. Вы отлично себя чувствуете в роли королевы, а там хватит места для ваших сестер. Так что я прекрасно устроюсь у аббата Истни. Он проявил сговорчивость, у него останется половина дома, а я займу другую. Ну что вы так расстроились? Я не собираюсь закрываться от мира, а всего лишь перебираюсь в Вестминстер, и мы будем навещать друг друга.

– Если вам так угодно…

– Да. Мне скоро пятьдесят, и меня влечет к тихой жизни.

– Тогда я рада за вас. – Елизавета печально обняла ее.

Однако не успела мать переехать в свое новое обиталище, как Генрих заключил союз с шотландцами и предложил ее в качестве невесты овдовевшему королю Якову Третьему.

Елизавета не смогла сдержаться:

– Но она только что арендовала Чейнигейтс! Ей там нравится. И он почти на двадцать лет моложе.

Генрих сумел извернуться:

– Для меня главное – заключить мир с шотландцами, все прочие соображения второстепенны.

– Но какая же она невеста? Он не дождется от нее детей.

– Довольно, Елизавета. Я принял решение. – Генрих еще никогда не был так резок с нею. Это служило предостережением, что ей не стоит вмешиваться в политику.

– Хорошо, – сухо ответила Елизавета и оставила его одного.

Потом ее осенило: у Генриха есть не один побудительный мотив, чтобы выдать свою тещу за короля шотландцев. Это не только принесет мир между двумя народами, которые издавна враждовали, но и снимет с него бремя содержания двух королев, так как мать перейдет на попечение Якова.

За ужином в тот вечер Генрих снова стал собой. И почти извинялся:

– Не беспокойтесь о своей матушке, Бесси. Ничего еще не решено. Анну и Екатерину предложили в жены сыновьям Якова, что усложняет дело. Может статься, король сам захочет взять в жены одну из них.

Елизавета успокоилась:

– Пожалуй, так будет лучше.

Она задумалась, как отреагирует Сесилия на новость, что одна из ее младших сестер может стать королевой шотландцев, ведь когда-то она сама претендовала на это место. Но во время своего краткого визита ко двору на свадьбу Сесилия говорила, что очень счастлива с Ральфом Скроупом в Апсолле.

– Как я сказал, окончательного решения пока нет, – отозвался Генрих.

В конце августа они отправились в Винчестер. Генрих хотел, чтобы Елизавета устроилась там за достаточное время до родов. По ее расчетам, ждать осталось всего шесть или семь недель.

Елизавете не терпелось поскорее попасть в замок.

– Планы изменились, – сказал ей Генрих за ужином в отдельной гостиной на постоялом дворе в деревушке Брэкнелл. – Посланные туда с инспекцией люди сообщили мне, что замок находится в нелучшем состоянии и совсем не подходит для рождения моего наследника.

– Тогда где же я проведу время уединения? – спросила Елизавета.

– В приорате Святого Свитуна. – (Это был небольшой монастырь при Винчестерском соборе.) – У приора Хантона роскошный дом, который он с радостью предоставит в ваше распоряжение.

– Но я сперва хотела бы посетить замок, – сказала Елизавета. – Мне нужно кое-что показать вам.

По приезде в Винчестер они сразу отправились в замок. Елизавета привела Генриха в главный холл и велела ему посмотреть наверх, где к стене на большой высоте была подвешена массивная круглая столешница.

– Это был стол короля Артура, – сказала Елизавета, пока они стояли и разглядывали столешницу. – Он довольно древний.

– О нем ходят толки даже в Бретани, – ответил Генрих. – Это чудо! Но он выглядит таким обшарпанным. Мы должны привести его в порядок.

– Попросите, чтобы фигура Артура была похожа на вашу! – Елизавета улыбнулась. – Это подчеркнет ваше происхождение.

– Отличная идея! – согласился Генрих и поцеловал ее, чем вызвал улыбки у свиты.

Дом приора был великолепен. В главном холле с прекрасной деревянной кровлей решили устроить присутственную залу для собраний двора Елизаветы, где в роли первых придворных дам выступят ее мать, сестры и леди Маргарет. Спальни были обставлены роскошно, и еще в их распоряжении оказалось маленькое сокровище – чудесная часовня.

Генрих остановился в замке, где для него наскоро переоборудовали несколько залов.

– Негоже, чтобы он жил с вами под одной кровлей, пока вы находитесь в уединении, ожидая родов, – сказала леди Маргарет, и мать согласилась с нею.

Однако король был у них частым гостем – то и дело приезжал ужинать после целого дня охоты в Нью-Форесте.

Елизавета прислушалась к советам и много отдыхала, сидя с закинутыми вверх ногами в холле или наслаждаясь солнышком в саду приора. Когда лето закончилось и зарядили проливные дожди, она в основном стала проводить время в уютном тепле дома.

Генрих беспокоился о соблюдении всех положенных церемоний как до, так и после рождения ребенка. По его распоряжению для Елизаветы привезли две отличные кровати с пуховыми подушками и отороченными мехом горностая алыми покрывалами. Он купил для нее рулоны бархата, дамаста и других тканей, а также горностаевые шкурки, чтобы сшить наряды, которые она будет надевать на церемонии после появления на свет малыша. Портной Елизаветы постоянно был занят.

Сама она часами сидела в счастливой безмятежности и шила одежду для младенца. К ее радости, из Апсолла приехала Сесилия, очень взволнованная предстоящим радостным событием, так как у нее самой до сих пор детей не было, о чем она немало сожалела. Дни летели легко и быстро. Елизавета ничего не боялась. Ее охватила приятная эйфория, и она ожидала своего часа с полной невозмутимостью. Зная, что многие матери и младенцы гибнут во время родов, она полагалась на искусство Элис Мэсси, опытной повитухи, которую выбрала сама. Елизавета, ее мать и леди Маргарет обстоятельно побеседовали с этой женщиной, которую очень рекомендовали некоторые придворные дамы. К тому же рядом будут мать и Маргарет, чтобы подбадривать и развлекать роженицу.

Матушка Мэсси проявила большую предусмотрительность и рекомендовала своей пациентке принимать расслабляющие ванны с травами. Елизавета ежедневно позволяла себе роскошь понежиться в ароматной воде, налитой в большую дубовую бадью, сидя на мягкой подстилке под полотняным балдахином.

– Все мои роженицы учатся дыхательным упражнениям, мадам, – сказала ей повитуха. – Это помогает справляться с болью во время схваток.

– Мне будет очень больно? – нервно спросила Елизавета.

– Будет легче, если вы станете делать дыхательные упражнения. Если понадобится, я дам вам семян мака или приготовлю травяной настой.

– Я слышала, что мощи некоторых святых защищают женщин при родах.

– Так и есть, – согласилась матушка Мэсси, – и еще вы можете написать молитву на длинном куске пергамента и обернуть вокруг себя как родильный пояс. Не беспокойтесь, мадам, я сделаю все возможное, чтобы облегчить ваши роды.

Ясным утром на третьей неделе сентября Елизавета встала из-за стола после завтрака и почувствовала слабую боль внизу живота, она сопровождалась спазмом и разбегалась по телу до поясницы.

– Ох! Что это было? – воскликнула Елизавета и сразу села.

Мать и Маргарет мигом насторожились.

– Не может быть, – быстро проговорила Елизавета. – По моим подсчетам, прошло только восемь месяцев. Еще слишком рано.

– Подождите, придет ли боль снова, – посоветовала мать.

Елизавета намазала маслом кусок хлеба и положила на него сверху джем из айвы.

Через десять минут боль пронзила ее снова.

– О нет, – пробормотала Елизавета, потирая поясницу и ожидая, пока неприятное чувство пройдет.

Мать выглядела встревоженной:

– Думаю, нужно послать за акушеркой.

– Это будет мудро, – согласилась Маргарет.

Когда пришла матушка Мэсси, Елизавета снова ощутила схватки. Через час стало ясно, что роды начались, и Елизавета задавалась вопросом, как сможет вынести боль, если она еще хоть немного усилится. Весь день роженица промучилась, чувствуя, что у нее ничего не получается, и приходя во все большее раздражение и беспокойство по поводу того, что ребенок родится раньше срока и может не выжить.

Королева хотела, чтобы она легла в постель, но матушка Мэсси покачала головой:

– Лучше, если ее милость будет двигаться. Ходьба ей поможет.

И Елизавета ходила по спальне, останавливаясь и опираясь на стол, чтобы перетерпеть боль, когда она становилась невыносимой, и желая видеть рядом с собой Генриха, но об этом не могло быть и речи.

– Мужчинам не место в комнатах рожениц, – твердо заявила матушка Мэсси. – Королю сообщили, что ребенок на подходе, и он попросил, чтобы его держали в курсе дела.

– Он шлет вам самые добрые пожелания и молится о счастливом исходе, – сказала леди Маргарет.

Вечером дамы Елизаветы принялись открывать двери и сундуки, развязывать узлы, чтобы снять оковы с чрева, а матушка Мэсси смотрела на это и качала головой, удивляясь их глупости. А боль продолжала безжалостно мучить Елизавету.

Вскоре после полуночи, когда роженица почувствовала, что больше ей не вынести, повитуха воскликнула:

– Головка появилась!

И он родился, ее сын, – крошечный, запачканный кровью незнакомец лежал на сгибе руки Елизаветы. Мать и Маргарет плакали от радости.

– Наследник, наследник для Англии! – ликовала свекровь.

– Благодарение Господу! – выдохнула мать и, отодвинув в сторону закрывавшую дверной проем штору, позвала вестника. – Будьте добры, сообщите нашему повелителю королю, что у него есть сын и наследник.

– Мы пойдем и скажем ему сами, – прервала ее Маргарет, торопливо выводя королеву из комнаты.

Матушка Мэсси взяла у Елизаветы ребенка, чтобы обмыть и запеленать его. Молодая мать, хоть и была измучена родами, понимала, что акушерка не так сильно радовалась, как ей следовало бы.

– Что-нибудь не так? – в тревоге спросила она, пока служанки приводили ее саму в порядок.

Повитуха уложила младенца в большую золоченую колыбель, сделанную специально для него.

– Ребенок маленький, потому как родился раньше срока, мадам, и я боюсь, что он слабый. Я хотела бы услышать крик из здоровых легких, но этот малыш молчит. – Она обратилась к придворным дамам: – Приведите сюда кормилицу, чтобы мы могли приложить его к груди.

Несмотря на слабость после родов, Елизавета приподнялась в постели:

– С ним все будет хорошо?

– При тщательном уходе и молитвах он выправится. – Матушка Мэсси улыбнулась, но Елизавета подозревала, что акушерка храбрится напоказ. – Я советую вашей милости не перевозить его слишком часто из дома в дом. Устройте его двор в одном месте, пока он не окрепнет.

Повитуха передала младенца Елизавете, и та взглянула на него – рыжие волосики, нежные черты, похож на своего отца. Это сходство натолкнуло ее на мысль, что этому крошечному малышу суждено взвалить на свои плечи тяжелую ношу ответственности – стать королем. Сердце у Елизаветы сжалось. Ее сыну предстоит стать провозвестником новой эры в Англии и оправдать ожидания подданных. Он пробудет с ней совсем недолго, а потом малыша заберут, чтобы вырастить из него великого короля, каким представлял своего наследника Генрих.

Потому ли, что Елизавета знала это, она испытала тревожное чувство отчужденности? Она ожидала, что ее охватит безумная радость, переполнит любовь к ребенку, но ужаснулась, обнаружив в себе лишь какое-то странное душевное оцепенение. Вероятно, она слишком утомлена родами, чтобы что-то почувствовать. С такими противоречивыми мыслями только что ставшая матерью Елизавета отдалась во власть сна.

Глава 14

1486–1487 годы

Когда Елизавета проснулась, солнце сияло сквозь оконные стекла, слышался звон колоколов собора. Рядом с нею сидел Генрих. Он улыбнулся, сжал ее руку и сказал:

– У нас прекрасный мальчик. Наследник, который объединит Ланкастеров и Йорков, Бесси. Я останусь в вечном долгу перед вами. Люди повсюду радуются!

– С ним все в порядке? – спросила Елизавета, чувствуя, что голова у нее тяжелая и в нижней части тела все болит.

– Да. Я поговорил с акушеркой, она сказала, что он очень маленький, и я велел своим врачам осмотреть его. Они говорят, мальчик здоров, чувствует себя хорошо и скоро окрепнет. Не беспокойтесь, Бесси.

– О, хвала Богу, – пробормотала она.

– Вам самой нужно набираться сил, сосредоточьтесь на этом, cariad. – Генрих погладил ее по руке. – Мне сказали, вы очень храбро переносили родовые муки.

– В конце я уже не знала, что с собой делать. Но все было не напрасно.

Генрих склонился над колыбелью и взял на руки сына, теперь уже сладко пахнущего и завернутого в бархатную мантию. Сверху торчала его крошечная головка в расшитом чепчике.

– Он прекрасен, – благоговейно произнес король. – Я назову его Артуром в честь знаменитого предка. Надеюсь, вам нравится.

Елизавета уже давно догадывалась, какое имя выберет Генрих.

– Ему подходит. И мне очень нравится.

– Англичане обрадуются этому имени, а иностранные принцы вздрогнут – оно звучит грозно для всех народов. Мы возвестим новую Артурианскую эру, Бесси. Англия станет великой.

Она улыбнулась ему:

– Господь действительно благосклонен к нам. – Елизавета ликовала, но любовь к ребенку еще не расцвела в ней, и об этом она не могла сказать Генриху.

– Артур отныне будет известен как герцог Корнуолльский[28]28
  Герцог Корнуолльский – титул, который носит в Англии наследник престола, старший сын монарха.


[Закрыть]. Когда он станет немного старше, я сделаю его принцем Уэльским[29]29
  Принц Уэльский – наследник английского престола.


[Закрыть].

– Великий и могущественный принц Артур, герцог Корнуолльский. Грандиозный титул для такого крошечного мальчика. – Елизавета заерзала на постели. – О Генрих, что-то мне нехорошо. Не пошлете ли вы за матушкой Мэсси?

Генрих слегка встревожился и пощупал ее лоб.

– Вы горите, – сказал он. – Я приведу ее.

Король положил Артура в колыбель и торопливо ушел.

Это была лихорадка, и у Елизаветы несколько дней держался жар. Матушка Мэсси постоянно обтирала ее и давала пить много кордиала. Генрих часто заходил к жене, приносил фрукты и конфеты, чтобы вызвать у нее аппетит.

Воспользовавшись своей привилегией в качестве королевы, Елизавета отправила йоменов своих покоев разнести добрую весть о рождении наследника всем лордам королевства, а также по городам и весям. Она предвкушала, что будет делать это с восторгом и гордостью, но лихорадка лишила ее сил, и новорожденный сын по-прежнему не радовал молодую мать так, как должен был.

Генрих повелел, чтобы по всей стране звонили колокола и в церквах пропели «Te Deum» в благодарение Господу за бесценный дар – наследника династии Тюдоров.

– В Лондоне люди жгли костры, выражая тем свою радость, – сообщил он Елизавете. – Каждый истинный англичанин торжествует.

Елизавете по-прежнему нездоровилось, когда в воскресенье, холодное и сырое, Артура, которому было всего три дня от роду, приготовили к крещению в Винчестерском соборе. Специально для этого из собора в Кентербери привезли серебряную купель. По традиции они с Генрихом не присутствовали на церемонии. Король остался с супругой, сидел у кровати под балдахином, на которой Елизавета возлежала в роскошном наряде. Главная роль во время крещения отводилась восприемникам.

Генрих нервничал, потому что граф Оксфорд, один из крестных отцов, опаздывал, без сомнения задержавшись в пути из-за дурной погоды. По прошествии трех часов король распорядился, чтобы в главном покое королевы сформировали процессию. Принца, завернутого в отороченную горностаем мантию из алой златотканой парчи, несла на руках Сесилия, а его длинный шлейф поддерживал граф Линкольн. Глядя на него, Елизавета подумала: не испытывает ли тот недовольства, ведь сперва его вытеснил с первого места в ряду наследников Генрих, теперь – Артур, но, казалось, граф пребывал в прекрасном настроении, он оживленно переговаривался с Анной и Дорсетом, который, к радости матери, недавно вернулся в Англию, после того как Генрих уплатил долг французскому королю. Все еще ощущая озноб, Елизавета следила, как уносят Артура, перед ним шествовали две сотни эсквайров и йоменов с незажженными факелами, а позади следовала огромная толпа лордов и леди. Мать, которая выглядела до кончиков ногтей королевой, ушла вперед, чтобы встретить внука в соборе.

Елизавету тронуло, что Генрих отвел заметные роли ее родным. Так выражалась мера его благодарности к ней, кроме того, он, без сомнения, хотел, чтобы его подданные видели: родственники со стороны Йорков публично принимают Артура в качестве наследника английского престола и таким образом демонстрируют лояльность по отношению к новой династии. А со своей стороны, Генрих показывал, что готов относиться к ним с почтением, которого они заслуживали по рождению.

Отсутствовала на церемонии одна только леди Маргарет. Она сослалась на мигрень, но Елизавета подозревала, что ей не хотелось оставаться на вторых ролях и оказаться в тени другой бабушки принца, которая превосходила ее рангом. Но может быть, она ошибалась относительно Маргарет и той действительно нездоровилось.

Елизавете хотелось бы присутствовать в соборе, смотреть, как крестят ее сына. Но у нее просто не хватило бы сил, даже если бы ей разрешили. Вместо этого они с Генрихом сидели и по-дружески распивали на двоих кувшин вина, обмениваясь поздравлениями. Рядом с постелью стояла церемониальная колыбель с парчовым балдахином и королевскими гербами. Она была огромная и великолепная, на дне лежал мягкий матрас из алой парчи, а постельные принадлежности были сшиты из алого и синего бархата с горностаевым мехом.

– Я приказал установить две бочки вина у собора, чтобы каждый человек мог выпить за принца, – сказал Елизавете Генрих. – Пусть мои подданные разделят со мной эту радость.

– Это придется им по душе, и они ответят вам любовью. – Елизавета улыбнулась.

Вскоре снова зазвучали трубы, огромная процессия вернулась. Лорды несли многочисленные подарки. Менестрели заиграли, когда Сесилия передала Артура в руки Елизавете. Старинный обычай требовал, чтобы мать первой назвала ребенка его христианским именем.

– Добро пожаловать, Артур, мой дорогой, – сказала Елизавета и поцеловала сына. – Да благословит Господь каждый день вашей жизни.

Затем Генрих тоже дал сыну благословение, призвав на помощь всемогущего Господа, Деву Марию и святого Георгия. Артура положили в колыбель, где бедный малютка совсем потерялся, после чего его родителям стали показывать подарки, сделанные по поводу крещения принца, и они ими восхищались. Наконец настало время уносить мальчика в подготовленную для него детскую, а Елизавете отходить ко сну, в котором она так нуждалась.

Наступили дни торжеств, Англия предавалась веселью. Рождение Артура превозносили как начало новой золотой эры. Генрих с гордостью показывал Елизавете баллады, написанные в честь принца на пергаментах, украшенных изображениями алой и белой роз, и ее сердце наполнялось тем же чувством.

– Вы знали, cariad, что сам Мерлин[30]30
  Мерлин – наставник и советник короля Артура в цикле легенд кельтской традиции.


[Закрыть] предсказал рождение нового Артура? – спросил Генрих, когда они вместе читали эти словесные приношения.

Хотя Елизавета еще немного страдала от приступов лихорадки, она быстро оправлялась после родов, уже вставала с постели и сидела в кресле, но пока не настолько окрепла, чтобы вернуться к нормальной жизни, к ней даже прислали доктора Льюиса, который прописал какие-то лекарства.

– Я предпочитаю, чтобы мои роженицы оставались в постели как можно дольше, – сказала Елизавете матушка Мэсси, однако она была так довольна тем, как идут дела у ее пациентки, что позволила ей вставать.

Вскоре после этого акушерка объявила Елизавету совершенно здоровой, и после Михайлова дня та появилась у дверей часовни аббата, ее воцерковили и провели очистительные обряды, одев в новое платье из алого бархата и рыжего дамаста. Елизавета еще испытывала некоторые последствия лихорадки, и колени у нее дрожали, когда она преклоняла их перед алтарем.

Она горячо возблагодарила Господа за ребенка, за благословение материнством и избавление от опасностей, грозящих женщине при родах. А еще Елизавета молилась о том, чтобы полюбить Артура, как он того заслуживал; она уже ощущала жаркое желание опекать его, так что любовь не преминет скоро последовать.

По окончании церемонии Елизавета сидела в своем главном покое на троне под балдахином с гербами и раздавала милостыню бедным. Теперь она была готова возобновить повседневную жизнь, и Генрих вернулся к ней в постель. Это было радостное воссоединение, и муж был нежен с нею, но она молилась, чтобы Господь дал ей передышку, прежде чем она снова забеременеет. Мысль о том, что придется опять пережить родовые муки, страшила ее.

Лихорадка продолжалась у Елизаветы до октября. Только тогда она снова ощутила в себе силы и, прежде чем двор покинул Виндзор, сделала крупное пожертвование собору в благодарность за вернувшееся к ней здоровье. Приор Хантон очень обрадовался:

– Мадам, мы используем ваш щедрый дар, чтобы украсить церковь Девы Марии, где был крещен принц Артур. Я давно уже хотел устроить там окна размером побольше, с красивыми витражами, и надеюсь также заказать роспись стен на темы из жизни Пресвятой Девы. Гордостью этого места станут ваши гербы в благодарность за ваше пожертвование, сделанное обильно дающей рукой.

– Это самое меньшее, что я могу сделать, отец приор, в ответ на вашу доброту ко мне и гостеприимство, – ответила Елизавета и встала на колени за благословением.

Они отправились на восток, в замок Фарнхэм, где будет устроена детская Артура. Там находился дворец епископов Винчестера, и епископ Куртене сказал Генриху, что это прекрасная резиденция для принца – воздух здесь чистый и здоровый, а местоположение удобное для посещения королевских дворцов рядом с Лондоном. Генриху идея понравилась, а Куртене он доверял, так как тот оставил Узурпатора и присоединился к нему в Бретани. Елизавета тоже с радостью препоручила ему своего сына, она знала этого человека в детстве, когда тот служил ее отцу. Теперь Куртене был хранителем личной печати и пользовался высочайшим доверием. Он станет заботливым и усердным опекуном.

Генрих установил правила, которые должны были соблюдаться в детской Артура, но именно Елизавета после обстоятельных бесед с кандидатами назначила главную воспитательницу, няню, ответственных за укачивание принца и прочих слуг. Главной наставницей она выбрала обходительную и умелую леди Дарси. Эта женщина отвечала за детскую Нэда, и можно было не сомневаться, что она обеспечит Артуру любовь и заботу, которой сама Елизавета пока еще не могла ему дать.

Они обходили просторные покои в Фарнхэме, где размещалась детская, и леди Дарси восхищалась дорогими шторами и подушками из алого дамаста, коврами, красивой, но удобной жаровней и тазами для стирки из луженой меди.

– Его милость все продумал, – одобрительно заметила она.

– Наш сыночек слаб, и ему нужен заботливый уход, – сказала ей Елизавета, – но об этом никто не знает. Мы полагаемся на вашу сдержанность, леди Дарси.

– Разумеется, мадам.

– Мы беспокоимся, что он легко может подхватить какую-нибудь инфекцию. Милорд король хочет, чтобы мальчика кормили грудью до двух лет, и до тех пор он останется в Фарнхэме. Кроме того, его милость требует, чтобы еду и питье кормилицы ежедневно проверяли на наличие яда. Мы не можем рисковать нашим самым дорогим сокровищем.

– Разумеется, мадам. Я прослежу за тем, чтобы указания его милости выполнялись в точности.

Елизавета отправилась в Плацентию к Генриху, испытывая виноватое чувство облегчения. Она твердила себе, что никакой вины на ней нет, так как главная ее обязанность по отношению к Артуру исполнена – достойные доверия слуги, которые будут заботиться о нем, назначены. И никого лучше леди Дарси она не могла бы подобрать. Ни к чему ей, матери, оставаться с ним, к тому же это непрактично, ведь у королев есть масса обязанностей. Саму Елизавету и ее сестер растили воспитательницы – так устроен мир. Артура поселили в прекраснейшем месте. Она сделала для него все, что могла.

И тем не менее совесть продолжала твердить Елизавете, что она должна чувствовать боль от разлуки с малышом. Артур был очень важен для нее, и тем не менее она по-прежнему не могла ощутить в себе той всепоглощающей любви к сыну, которую другие матери, очевидно, испытывали к своим детям. Она постоянно молилась о том, чтобы когда-нибудь эта любовь пришла к ней, и говорила себе, что хорошая мать, в конце концов, это та, которая переживает за своих детей, заботится об их благополучии, наблюдает за их развитием и образованием, позже обеспечивает им выгодный брак. Похвальное начало положено, но она и впредь будет блюсти интересы Артура.

Лежа рядом с Генрихом ночью в день возвращения в Плацентию на смятых после любовных утех простынях, Елизавета думала, что сойдет с ума, если не избавится от этого чувства вины. Ей вдруг пришло в голову, что она, вероятно, заковывает свое сердце в броню на случай, если Артура отберут у нее. Ведь стоит тебе полюбить кого-то, и ты становишься открытым для утраты, а что может быть хуже потери ребенка?

– Мы должны организовать вашу коронацию, Бесси, – сказал Генрих на следующее утро, поднимаясь с постели и потягиваясь. – Я не хотел утомлять вас во время беременности, но теперь распоряжусь о начале подготовки.

– Это было бы замечательно, – отозвалась Елизавета, любуясь его стройным мускулистым телом и желая, чтобы он забрался обратно под одеяло и обнял ее.

Однако ум Генриха уже был занят коронацией и другими государственными делами, и она пока потеряла его.

Какой теперь смысл лежать в постели? Елизавета встала и позвала своих фрейлин, чтобы те одели ее, после чего отправилась в церковь на мессу. Там она с изумлением застала Сесилию, сидевшую в слезах на королевской скамье.