Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

Быстро, но жестоко. Ужасная смерть, особенно когда виновный не понимает в полной мере, что плохого он сделал. Елизавета отвернулась, чтобы Генрих не видел катившихся по ее щекам слез. Бедный Уорик, бедный простодушный парень, он ни разу в жизни не причинил никому вреда намеренно, единственное его преступление состояло в том, что в его жилах текла королевская кровь. Она подумала о сестре Уорика Маргарет, которая жила в счастливом браке с сэром Ричардом Полем, главным джентльменом личных покоев принца Артура; смерть брата станет для нее потрясением. Елизавета пожалела, что не находится в Ладлоу, она могла бы утешить бедняжку.

Тем временем ей приходилось тратить много сил на то, чтобы успокоить Кэтрин. Молодая женщина потеряла рассудок от горя и решила идти в Тайберн[35]35
  Тайберн – деревня в графстве Мидлсекс, ныне часть лондонского городского округа Вестминстер. С 1196 по 1783 год официальное место казни осужденных из Лондона.


[Закрыть], чтобы в последний раз увидеть мужа.

– Не ходите! – уговаривала ее Елизавета. – Вы будете помнить то, что увидите, до смертного часа.

– Но я должна! – возразила Кэтрин, и никто не мог ее удержать.

Утром в день казни она отсутствовала на своем обычном месте в церкви, и накидка пропала с крючка в ее комнате. Елизавета перекрестилась и вознесла мольбу о том, чтобы Кэтрин упала в обморок и не увидела, как потрошат ее мужа. Ужасно было представлять такую казнь, а уж видеть ее своими глазами…

Однако по возвращении Кэтрин была спокойна.

– Король изменил наказание, – сказала она столпившимся вокруг нее дамам. – Мужа притащили к виселице на волокуше. Один человек сказал мне: это потому, что он больше недостоин ступать ногами по земле. Но его просто повесили, и, к счастью, все произошло быстро. Некоторые зрители говорили мне, что это может занять четверть часа. Слава Господу, столько времени не потребовалось. Перед тем как ему накинули петлю на шею, он поклялся в том, что он не сын короля Эдуарда, и попросил у Бога и короля прощения за свой обман. Но, о Господи…

Кэтрин разрыдалась, и Елизавета обняла ее, а другие дамы запричитали, пытаясь утешить несчастную женщину, хотя какое тут могло быть утешение. Наконец Елизавета послала за доктором Льюисом, и тот дал Кэтрин снотворного, которое вскоре подействовало.

Сидя рядом с Кэтрин, нашедшей убежище от горя во сне, Елизавета размышляла, почему Генрих изменил наказание? Сделал он это из гуманности или потому, что Уорбек иностранец и по браку родственник короля Якова? Или же он проявил милосердие, так как Уорбек невольно помог ему отправить в мир иной Уорика? А еще ее неотступно преследовала мысль: уж не питает ли Генрих до сих пор сомнений насчет истинного происхождения Уорбека? Но все-таки сам Уорбек перед смертью отрицал свое родство с королем. Ожидая с минуты на минуту суда Божьего, едва ли он стал бы лгать, и ей тоже пора перестать мучить себя.

Вечером Генрих сообщил Елизавете, что казнь Уорика состоится через шесть дней на Тауэрском холме. Она хотела быть там, чтобы оказать кузену хотя бы малую поддержку в его последние минуты, но об этом не могло быть и речи, к тому же Елизавета понимала, что сделает для него гораздо больше, если останется в церкви и будет молиться за его нежную душу. Однако она сильно терзалась в день его смерти и простояла на коленях много часов, упрашивая Господа проявить милость к невинному, которому выпало так мало земного счастья.

Елизавета пыталась не винить Генриха, который оказался в очень сложном положении и, казалось, старался как мог умилостивить ее, после того как пролил кровь Уорика. Он даже заплатил за похороны казненного в приорате Бишам рядом с могилой его деда Делателя королей. Однако Елизавета продолжала подозревать, что этот заговор таил в себе больше, чем рассказал ей Генрих. О нем стало известно так вовремя, так кстати. Но что ни говори, а заговорщики совершили измену. Только напоминать об этом Кэтрин не имело смысла, она была безутешна.

Напряжение плохо сказалось на Генрихе. После казни он заболел, находясь в Уонстеде, в Эссексе, да так сильно, что Елизавета опасалась, как бы ее супруг не умер. Однако Господь не посчитал уместным лишить ее мужа, а Англию – короля, и Генрих вскоре поправился. Елизавета была с ним, когда дон Педро де Айала, испанский посол, приехавший в Англию помогать в организации брака, явился поздравить короля с выздоровлением.

– Я прибыл бы раньше, ваше величество, но вы плохо себя чувствовали. Мои суверены обрадуются, когда узнают, что вам лучше. Им было весьма приятно услышать, что это королевство теперь более стабильно, чем за все последние пять сотен лет, после того как недавняя измена была должным образом пресечена во имя Господа, и я заверил их, что здесь больше не осталось ни капли сомнительной королевской крови, только истинная кровь ваших величеств и принца Артура.

Генрих склонил голову, выражая признательность, а Елизавета вновь забеспокоилась. Уж не стоял ли за последним заговором сам Фердинанд? Не он ли убедил Генриха в необходимости избавить королевство от изменников? Или Генрих сам проявил инициативу? И все же она не понимала, как он мог бы достигнуть желаемого результата, если бы Уорик и Уорбек каким-то образом не были вовлечены в изменнический сговор. Ей хотелось спросить об этом Генриха, но она не смела – и не желала знать ответ.

Глава 20

1500–1501 годы

Наступил 1500 год, заря нового столетия. Генрих прочно сидел на троне, и принцы христианского мира спешили заручиться его дружбой. Он принес покой королевству, раздираемому гражданской войной, его казна была полна, и он триумфально заключил союзы с Испанией и Шотландией. Но его не любили, введенные им налоги были весьма обременительны. Подданные хотели мира и военных побед, но не желали платить за них. Люди говорили о золотом веке, который наступит в правление короля Артура.

Зима выдалась мягкой – даже слишком, так как она не уничтожила чуму, бушевавшую в Лондоне месяцами. Из-за этого приезд инфанты отложили до следующего сентября, когда Артуру исполнится четырнадцать и он достаточно повзрослеет – даст Бог – для брака. Генрих тратил огромные суммы на подготовку к приезду невесты и к свадьбе.

Весной, чтобы избежать заражения, Генрих отвез Елизавету в Кале, последний сохранившийся форпост английской континентальной империи. Там им предстояло встретиться с эрцгерцогом Филиппом. Генрих по-прежнему опасался появления какого-нибудь нового самозванца, поэтому они уехали без шума и фанфар, сообщив о готовящейся поездке всего за два дня до ее начала. Младших детей они оставили во дворце епископа Или в Хатфилде, в Хартфордшире, подальше от охваченной эпидемией столицы.

Елизавета никогда раньше не пересекала море, и плавание из Дувра привело ее в восторг. Ла-Манш был спокоен, и они высадились на берег с наступлением ночи. На следующий день с большой свитой поехали верхом в расположенную за стенами Кале церковь. Кэтрин Гордон возглавляла группу из пятидесяти прекрасно одетых дам королевы. Там они встретились с Филиппом. Елизавета поняла, почему ему дали прозвище Красивый, хотя при этом он производил впечатление человека распутного. Ей хотелось поговорить с ним, так как он был женат на старшей сестре инфанты Хуане и она рассчитывала побольше узнать от него о Каталине.

Возможность для беседы представилась, только когда они оказались лицом к лицу на банкете, который последовал за пиром, устроенным в украшенной гобеленами церкви. Держа в руках серебряную чашу с клубникой, вишней и сливками, Елизавета улыбнулась своему гостю и поздравила его с недавним рождением сына Карла.

– Благодарю вас, ваше величество, – ответил Филипп. – Жаль, что я не смог привезти на встречу с вами эрцгерцогиню. Она слегка нездорова после родов.

– Понимаю. Я сама родила шестерых детей.

– Ваше величество можно поздравить.

Филипп был любезен, но бесстрастен, и Елизавета не прониклась симпатией к нему.

– Мы с нетерпением ждем приезда инфанты в Англию, – продолжила она. – Ее брак с нашим сыном создаст прочную связь между нашими семьями.

– Именно.

– Скажите, вы знакомы с Каталиной?

– Нет, но моя супруга отзывается о ней с большой любовью. Судя по всему, она хорошо образованна, умна и мила.

Каталина ему неинтересна, это Елизавета поняла. Какой смысл выуживать из него информацию, тем более что заиграли музыканты и вот-вот должны были начаться танцы. Елизавета поставила чашу и спустилась с помоста на пол об руку с Генрихом.

В течение следующих нескольких дней в честь Филиппа устраивали живые картины, пиры и турниры, много говорили о политике, Елизавета по настоянию Генриха принимала участие в этих беседах.

– Мы здесь для того, чтобы обсудить брак Марии, – сказал он, когда они сели за стол, установленный в одном из трансептов церкви.

Елизавета смутилась, но быстро пришла в себя.

– Ей всего четыре года, – весело проговорила она.

– Я это знаю, – ответил Генрих, – но мы с Филиппом хотим скрепить нашу дружбу браком между нею и эрцгерцогом Карлом. Это прекрасная партия для нее, миледи, так как Карл – наследник земель Габсбургов, а также Испании.

– Мы понимаем, что брак не состоится еще несколько лет, – вступил в разговор Филипп, – и мне пока не хотелось бы лишать ваше величество общества принцессы. Я буду вполне доволен, если Мария останется на вашем попечении, так как знаю, что нигде она не получит лучшего образования, чем то, которое может дать ей ее мать.

Елизавета попыталась изобразить, что рада и ценит его отношение:

– Благодарю вас. Это действительно превосходный брак для Марии.

В душе у нее царило смятение. Она думала о своей красивой рыжеволосой дочери, такой резвой, грациозной и подающей большие надежды. Как она расстанется с нею?

В Кале они провели сорок дней, в основном за развлечениями. К концу этого срока чума начала отступать, и Генрих посчитал безопасным возвращение в Англию. Сойдя с корабля в Дувре, король с королевой отправились в Гринвич, где их встречали у гейтхауса леди Маргарет и Сесилия, обе одетые в черное и с мрачными лицами.

– О нет, – произнес Генрих, увидев их. – Кто-то умер.

Елизавета в ужасе чуть не выпрыгнула из своих носилок. Только не дети, прошу тебя, Господи!

Сесилия разрыдалась и воскликнула:

– Бедный Эдмунд умер! Меньше часа назад из Хатфилда прискакал гонец. О, мне так жаль!

Елизавета остолбенела, лицо Генриха исказила гримаса горя. Их младший сын, совсем еще малыш, ушел от них навсегда. Она не могла в это поверить и прошептала:

– Ему было всего пятнадцать месяцев.

– Почему? – хрипло спросил Генрих. – Как он умер?

– От летней лихорадки, – сказала леди Маргарет, прижимая короля к груди. – Не печальтесь слишком сильно, сын мой. Эдмунд теперь с Господом, и мы должны радоваться за него.

Вокруг них столпилась вся свита. Елизавета подняла голову и сказала:

– Пойдемте в дом. – Ей не терпелось укрыться в своих покоях.

Генрих взял ее за руку и отвел туда, оба они онемели от шока. В спальне Елизавета легла на кровать, и Генрих держал ее руку, пока она изливала в слезах свое горе.

Облаченные в темно-синие траурные одежды, Елизавета и Генрих, собравшись с силами, присутствовали на торжественных похоронах. Стоя на ступенях Вестминстер-Холла, они ждали прибытия траурного кортежа, после того как он прошел по улицам Лондона. Елизавета увидела приближающиеся факелы и собралась с духом: сейчас появится гроб ее сына. Увидев вырезанную из дерева фигуру будто живого Эдмунда, лежавшую поверх крошечного гроба, накрытого белым дамастом и перевязанного крест-накрест красным бархатом, Елизавета пошатнулась. Трудно было поверить, что внутри лежит тело ее нежного мальчика, похищенное смертью, и она больше никогда его не обнимет.

Опираясь на руку Генриха, Елизавета пошла за покрытыми черной тканью погребальными носилками, которые несли в Вестминстерское аббатство; позади двигалась процессия из пэров Англии, одетых в черные накидки с капюшонами. Все склонили голову, когда над гробом началась панихида, после которой Генрих и Елизавета оставили лордов на ночное бдение; сами они будут молиться о душе сына отдельно, в церкви Святого Стефана. На следующий день Эдмунда похоронили в часовне Исповедника, рядом с сестрой, которую он не знал, и Елизавета столкнулась с необходимостью возвратиться к существованию в мире, который внезапно опустел.

Вскоре после этого, чтобы как-то ободрить супругу, Генрих вызвал ко двору Артура. Принц вырос, но Елизавета с тревогой отметила, что он еще больше исхудал, а терять вес ему было просто непозволительно.

– Весной я плохо себя чувствовал, – поделился с матерью Артур, когда они прогуливались по окружавшей сад галерее. – Я покрывался испариной и кашлял, но доктор Линакр сказал, что это лихорадка. Вы не должны беспокоиться, матушка.

– Но теперь вам лучше? – в тревоге спросила Елизавета.

– Да, – ответил принц.

Это не убедило ни ее, ни присоединившегося к ним Генриха.

– Вы раскраснелись, сын мой, – сказал он и пощупал лоб Артура; мальчик не успел отстраниться. – Вы горите.

– Это ничего, – сказал принц. – Доктор Линакр говорит, что беспокоиться не о чем.

Генрих нахмурился, обнял одной рукой сына и отвел его в сторонку. Елизавета села на скамью и ждала, но ей был слышен их разговор.

– Артур, – обратился к сыну Генрих, – инфанта будет здесь через несколько недель, и скоро настанет момент, когда вам нужно будет исполнить свой супружеский долг. Вы понимаете, о чем я говорю?

Голос Артура звучал тихо:

– Да, сир.

– Ввиду вашей продолжительной лихорадки, думаю, лучше вам заключить брак, но после этого по крайней мере пару лет жить отдельно от инфанты.

– Да, сир, – повторил Артур.

Последовала пауза.

– Я ожидал услышать возражения, – заметил Генрих.

– У меня их нет, сир.

– Мы не должны перенапрягать ваши силы. Молодым людям опасно слишком усердствовать на брачном ложе. Брат инфанты, наследник испанского престола, умер от этого.

– Я слышал, сир. И уверен, что инфанта лучше других поймет это.

– Вы отличный парень, Артур, – сказал Генрих и, когда они вернулись к Елизавете, снова обнял сына за плечи.

Кашель у Артура не прекращался, и Елизавета все время беспокоилась о принце. Когда его отправили обратно в Ладлоу, она не находила себе места, но старалась не подавать виду при Генрихе. Он знал о тревогах жены, никакие его слова не утешали ее, поэтому король написал доктору Линакру, который ответил, что Артур здоров и ждет приезда невесты. Однако прошел четырнадцатый день рождения Артура, а инфанта так и не появилась. Казалось, конца не будет проблемам, которые нужно уладить. Елизавета начала сомневаться, приедет ли вообще Каталина в Англию. О своих тайных страхах, что Фердинанд и Изабелла передумали, она помалкивала.

Чтобы поднять ей настроение, Генрих пригласил ко двору Екатерину и лорда Уильяма Куртене. Той осенью супруги обосновались в своем лондонском доме вместе с детьми – Генри, Эдвардом и Маргарет – и очень много времени проводили в Вестминстере. Сесилия тоже навещала Елизавету, и Анна, когда останавливалась в особняке Говардов в Ламбете. Она только что потеряла еще одного ребенка, отчего выглядела печальной и нездоровой. Однако Елизавете нравилось общество сестер, расстраивало ее только то, что Бриджит не может присоединиться к ним.

Елизавета никогда не теряла вес, который увеличивался с каждой новой беременностью. В апреле 1501 года, когда они с Генрихом праздновали Пасху с детьми в Элтеме, она начала подозревать, что, возможно, имеется и другая причина ее полноты. Уже целую неделю горничные говорили, что не могут зашнуровать на ней платье так плотно, как раньше, и однажды вечером, увидев свое отражение в оконном стекле, Елизавета испугалась, заметив, что грудь ее выглядит тяжелой. Возможно ли, что она снова ждет ребенка? Елизавета искренне надеялась, что нет, так как последняя беременность вымотала ее до крайности. Однако месячные приходили регулярно, а потому она решила, что ей нужно худеть. От двойного подбородка надо избавиться! Но это было трудно, учитывая, как сытно и вкусно ее постоянно кормили. Елизавета послала за своим поваром и приказала ему подавать ей меньшие порции еды.

Время от времени она получала вести об инфанте, которая наконец покинула Гранаду, это был первый этап ее пути в Англию. В июле королеву обрадовало известие, что Каталина делает успехи во французском. Артур хорошо изъяснялся на этом языке, а значит, легкость в общении молодым обеспечена, что будет полезно, когда настанет время ближе узнавать друг друга. Да и сама она сможет без проблем разговаривать с невесткой, а потому Елизавета с еще большим нетерпением стала ждать встречи.

В начале октября Генрих, громко топая сапогами, вошел в ее комнату во дворце Тауэра и сообщил радостную новость: инфанта сошла на берег в Плимуте, где ее ждал роскошный прием. Теперь она едет в Лондон!

Елизавета приказала своему главному конюшему прислать пять колесниц и двадцать верховых лошадей для принцесс и ее дам. Она уже проинструктировала камергера о правилах этикета, которые следует соблюдать по прибытии Каталины, или Кэтрин, как ее станут называть в Англии. Они с леди Маргарет часами составляли списки дам, которые будут прислуживать им и инфанте во время свадебных торжеств.

Донесения о том, с каким неистовым восторгом встречают инфанту люди, стекавшиеся отовсюду посмотреть, как она едет на восток, согревали сердце Елизаветы. Казалось, ее не могли бы приветствовать с большей радостью, будь она самим спасителем мира!

Елизавета и Генрих оба были очень заняты, бесчисленные мелкие дела требовали их внимания. В Тауэре шли кипучие приготовления к свадьбе. Каждый день на площадке перед Белой башней устраивали тренировочные турниры – бойцы проверяли свои навыки, чтобы не оплошать, когда после свадебных торжеств начнутся настоящие состязания. В Королевском холле проводили пиры для уже начавших стекаться ко двору гостей. Но ум Генриха находился в другом месте.

– Бесси… – сказал он, поймав жену за руку в момент, когда главный повар предлагал ей на пробу очередное блюдо. – Я решил поехать навстречу инфанте. Мне не терпится увидеть ее и удостовериться, что она – подходящая невеста для Артура, в чем я себя уверил. Я отправил гонцов к Артуру, который, должно быть, недалеко от Ладлоу, и велел ему встречать меня у дороги.

Елизавета задумалась:

– Я хотела бы поехать с вами, мне тоже не терпится увидеть ее.

Генрих погладил жену по руке:

– Вы нужны здесь. И мне кажется, этот джентльмен ждет, когда вы выскажете свое мнение о его куропатке. – Он улыбнулся нависшему над Елизаветой повару. – Увидимся в Гринвиче. Для поездки все готово. – Генрих поцеловал ее руку и ушел.

Через несколько дней он вернулся с Артуром. Елизавета ужаснулась, увидев нездоровый румянец на щеках сына и его невероятную худобу. Кашель так и не прошел. Однако Генрих казался беззаботным. Он сел у огня, как был – в накидке и сапогах, – и велел Артуру придвинуть табурет.

– Ну, Бесси, донесения не лгали! Инфанта совсем такая, как мы надеялись. Да, Артур?

– Да, сир.

Елизавета попыталась отыскать в сыне какие-нибудь признаки воодушевления.

– Мы догнали инфанту в Догмерсфилде, однако люди из ее свиты имели наглость заявить, что я не могу увидеть их госпожу. Свирепая дуэнья охраняет инфанту, как дракон, и глупый посол решительно заявил, мол, испанский протокол требует, чтобы инфанта оставалась в уединении до самой свадьбы. Можете себе представить, как я на это отреагировал! Вообще, я сразу исполнился подозрений: вдруг у девицы какое-нибудь уродство или она отвратительна с виду. Поэтому я заявил, что они могут сказать испанским лордам: я увижу инфанту, даже если она уже в постели. – При воспоминании об этом Генрих усмехнулся.

– И они согласились? – спросила Елизавета, не сводя глаз с Артура, но тот жадно слушал отца.

– Согласились. У них не было выбора, ведь король здесь – я. Они привели ее, накрытую вуалью, но я не удовлетворился этим, приподнял покров и увидел перед собой очень милую девушку с чудесными волосами и красивыми чертами лица. Подбородок у нее немного выдается вперед, но внимание привлекает ее мягкость и умение держаться с достоинством. Мне понравился ее характер и поведение, вы тоже ее полюбите, Бесси. Артур очень рад, что мы нашли ему такую невесту, не правда ли, сын мой?

– Да, это правда, – подал голос Артур и немного оживился. – Матушка, ни разу в жизни я не испытывал такого удовольствия, как в момент, когда увидел милое лицо моей невесты. Клянусь, я всегда буду ей верным и любящим мужем.

Именно это хотелось услышать Елизавете. Может быть, Артур не так тяжело болен, как она боялась, и брак с этой девушкой благотворно подействует на него.

– Лучшего исхода нельзя и желать, – сказала она, глубоко тронутая. – Да осыплет вас Господь своими благословениями.