Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

Елизавета опустилась на колени у его ног:

– Если бы вы нашли доказательства того, кто этот парень на самом деле, то могли бы публично отвергнуть его притязания, и все бы кончилось.

Генрих запыхтел:

– Мои агенты за границей ищут доказательства, но пока ничего не нашли. Тем не менее я не сдамся. Пусть ищут, пока мы не докопаемся до самой сути!

Через два дня Елизавета отправилась в Бермондси. Она застала мать в постели, хотя был уже полдень, и это ее встревожило. Нетронутый остывший обед стоял на столе. От этого зрелища Елизавету затошнило.

– Вам нездоровится, – сказала она, склоняясь над постелью, чтобы поцеловать мать, и заметила, как та бледна, как она исхудала с момента их последней встречи месяц назад. – Давайте я помогу вам лечь поудобнее.

Пока Елизавета взбивала подушки, в комнату вошла Грейс и торопливо присела в реверансе.

– Ваше величество, миледи ничего не ест, – сказала девушка.

– Попытайтесь, ради меня.

Елизавета принялась уговаривать мать, предлагая ей ложку взбитых сливок, которые та всегда любила. Но мать оттолкнула ее руку.

– У нее был доктор? – спросила Елизавета у Грейс.

– Нет, мадам. Миледи говорит, что это лихорадка и она пройдет.

Елизавета пощупала лоб матери. Холодный.

– Жара нет. Я пошлю за своим врачом. Она знает доктора Льюиса и наверняка допустит его к себе.

– Я не глухая, – раздался с постели язвительный голос матери. – Пусть приходит, если вам угодно. Но он ничем мне не поможет.

Елизавета обмерла.

– Что вы имеете в виду? – запинаясь, пролепетала она.

Мать взяла ее за руку:

– У меня язва в груди. Уже довольно давно. Теперь она стала болеть, и силы мои иссякают.

– О нет! Почему вы мне ничего не сказали? – Елизавета со слезами на глазах обняла мать. – Дорогая матушка, вы для меня всё. Я помогла бы вам. И сейчас помогу. Я слышала про лекарство, которое делают из шелка, слоновой кости, изумрудов, сапфиров, золота, серебра и кости из сердца оленя, говорят, оно очень хорошо действует в таких случаях. Я достану его для вас, чего бы это ни стоило.

– Не слушайте шарлатанов, – сказала мать и похлопала Елизавету по плечу. – Они просто хотят заработать денег. Нет, дитя мое, я не стану встречаться с докторами, у которых есть только одно средство для моего исцеления – отнять у меня грудь, а это процесс медленный и мучительный. Я умру прежде, чем это будет сделано. Мне не выдержать такого испытания. Лучше уж я покину эту юдоль печали и соединюсь с вашим отцом. Жаль только одного: что я покину вас и всех остальных моих любимых детей.

Не то хотела бы услышать Елизавета. Она все еще не оправилась от шока и дрожала. У нее хватало проблем, а теперь появилась еще одна, самая худшая.

– Но как же я останусь без вас? Невозможно, чтобы доктора ничего не могли сделать.

– Нет, Бесси, они мне ничем не помогут. Давайте оставим эту неприятную тему и будем наслаждаться тем, что мы сейчас вместе. Как мои внуки?

Елизавета осушила слезы и попыталась собраться с мыслями. Рассказывая об успехах Артура в учебе, о непоседливой Маргарет и о Гарри, который очень рано начал говорить, она не могла избавиться от ужасной мысли, что ее мать умирает. Но нужно быть сильной ради нее. Именно этого хотела мать.

– Я снова жду ребенка, – сообщила Елизавета.

– Это замечательная новость! Когда он родится?

– Наверное, в июле.

Мать задумалась.

– Тогда я буду молиться, чтобы дожить до этого дня и приветствовать малыша.

– И я тоже, – горячо промолвила Елизавета, и слезы вновь подступили к ее глазам.

– Вам нужно беречься, – сказала мать, и былая живость на миг вернулась к ней. – Поставьте свои нужды превыше потребностей других. Я знаю вас, Бесси. Вы не щадите себя, заботясь о людях и творя благие дела. Обещайте мне, что по возможности будете больше отдыхать.

– Обещаю, – отозвалась Елизавета.

Старая королева кивнула:

– Есть новости о самозванце?

Елизавета держала мать в курсе событий. Хотя та и надеялась, что это может оказаться ее сын, но соглашалась с Генрихом и Елизаветой в том, что это маловероятно. Однако к чему тревожить больную рассказом о бегстве мнимого Йорка во Францию. И Елизавета не упомянула об этом.

– Грейс передает мне все, о чем сплетничают братья-миряне, – сказала мать. – По их словам, некоторые поддерживают самозванца, так как думают, что король поступил с вами несправедливо, отказав вам в праве властвовать.

– Похоже, вы с ними согласны, – мягко промолвила Елизавета.

– Я этого не говорила. Но вы можете видеть, почему кое-кто встает на сторону самозванца.

– Если я довольна своей участью, другим следует относиться к этому так же, – ответила Елизавета. – Вы когда-нибудь слышали от меня жалобы? Кто-то сплетничает об этом?

Мать криво усмехнулась:

– Говорят, вы порабощены.

– Это чушь!

Мать заерзала на постели и поморщилась:

– Дайте мне немного лекарства. – Она указала на стоявший на столике пузырек. – Это сироп из маковых зерен. Лекарь приготовил его для меня. Средство ослабляет боль, но вызывает сонливость.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – спросила Елизавета, не желая оставлять мать, так как понимала, что каждая их встреча может стать последней.

– Нет, побудьте со мной еще немного. Мне приятно, когда вы рядом. Никого другого я не хочу видеть. – Мать выпила сироп. – Так лучше. О чем бишь я говорила?

Голос ее ослаб, и вскоре она погрузилась в глубокий сон. Елизавета сидела рядом и смотрела на мать, впитывая в себя каждую черточку ее измученного тревогами и заботами бледного лица.

Уход в уединение перед родами Елизавета откладывала до самого последнего момента ради возможности посещать Бермондси как можно чаще, опасаясь, что мать умрет, пока она сидит взаперти и не может быть с нею рядом. Однако Дорсет и сестры обещали, что будут наготове, и упрашивали королеву не переживать.

Когда тянуть дольше стало невозможно, Елизавета поспешила к одру умирающей матери. Она не могла заставить себя сказать ей «прощайте», но встала на колени, чтобы получить материнское благословение, и нежно поцеловала, перед тем как уйти со словами:

– Да хранит вас Господь, миледи. Вы знаете, как дороги мне. Пусть Бог позаботится о вас ради меня.

– И пусть Он будет с вами, когда придет ваш час, – ответила мать, пожимая ей руку.

Вестник появился однажды ясным июльским утром, когда Елизавета завтракала.

Анна принесла ей записку. От Грейс. Верная служанка переживала, что ее госпожа плохо выглядит, и просила, чтобы кто-нибудь пришел.

По счастью, Сесилия как раз приехала ко двору провести с Елизаветой время уединения перед родами. Послав за Дорсетом, она, Анна и Екатерина вместе с братом сели в барку и отправились в Бермондси.

Когда сестры вернулись после полудня, Елизавете не понадобилось, чтобы ей сообщали новость, – она сама все поняла по их заплаканным лицам. Долго сидели они вместе и лили слезы, обнимали друг друга, утешали. Утрату трудно было осознать сразу, в тот момент Елизавета думала лишь об одном: теперь мать упокоилась с миром и больше не страдает.

– Прибыв в Бермондси, мы застали ее одну, – рассказывала Сесилия. – Грейс ушла готовить лекарство, хотя раньше матушка отказывалась его принимать. Сама она спала. Я заметила, как она шевельнула плечом, а потом… затихла. Мы послали за лекарем, так как не знали точно, умерла она или нет, тот подтвердил нашу догадку и прислал священника помолиться о ее душе. К счастью, накануне вечером она исповедалась и причастилась.

– Где она сейчас? – спросила Елизавета.

– В церкви, лежит на одре перед алтарем. Монахи бодрствуют у ее тела, Грейс тоже. Бедняжка вне себя от горя. – Сесилия достала из кармана какую-то бумагу. – Вот завещание матери. Грейс говорит, незадолго до смерти матушка попросила, чтобы ее тело отвезли на барке в Виндзор и похоронили быстро, без мирской пышности, в склепе нашего отца, как он хотел.

Елизавета взяла завещание и прочла его. Матери нечего было оставить своим детям, как ей хотелось бы, но она молила Всемогущего Господа благословить особо Елизавету и всех ее детей. Тут молодая королева всплакнула и пожалела, что при жизни недостаточно берегла и ценила свою мать. В последние годы мать стала не такой отстраненной и высокомерной, как в те времена, когда была королевой-консортом. Любить ее не составляло большого труда.

Услышав новость, Генрих поспешил утешить Елизавету. Он объявил при дворе траур и распорядился о проведении похорон. По желанию матери они прошли тихо. Ее тело обрело покой через два дня после смерти в одиннадцать часов вечера в церкви Святого Георгия. Колокола не звонили, и торжественных погребальных гимнов никто не пел. Позже на той же неделе сестры Елизаветы посетили заупокойную мессу, из приората Дартфорд по такому случаю привезли Бриджит. Елизавете сообщили, что ее младшая сестра тосковала по матери и, разумеется, по ним всем, а жизнь в монастыре находила трудной. Елизавета задумалась, сможет ли она с уходом матери в мир иной забрать Бриджит из Дартфорда, и написала приорессе, прося ее дать честный отчет о том, как идут дела у ее сестры. Ответ пришел быстро: дела идут хорошо, большинству девочек требуется время, чтобы свыкнуться. Приоресса просила королеву не забывать, что Бриджит обещана Богу. Намек был ясен.

Елизавета сдалась. Она сделала, что могла, и теперь должна оставить Бриджит на попечение Господа. Вместо того чтобы забирать младшую сестру из монастырских стен, она уступила желанию своей единокровной сестры Грейс вступить в монастырь и отправила письмо аббатисе Баркинга – поинтересовалась, примет ли та новую послушницу, и обещала за ней приданое. Баркинг – богатый монастырь, любимый знатью; лучшей награды для Грейс за заботу о матери не придумаешь.

Матушка Мэсси, которую снова пригласили повитухой к королеве, много суетилась вокруг Елизаветы.

– Потеря матери – это тяжелый удар, мадам, особенно накануне родов. – (Лежа на постели в траурном синем платье, Елизавета часто невольно заливалась слезами. Если матушка Мэсси заставала свою подопечную расстроенной, то отдавала распоряжение принести той что-нибудь вкусное или сладкое, а кроме того, следила, чтобы какая-нибудь из сестер постоянно находилась с нею.) – Вашей милости нужны развлечения, – заявляла повитуха, – а у вас их совсем мало, когда вы сидите тут взаперти. Хорошая компания скрасит вам жизнь.

– Король приходит, когда может, но мне хотелось бы видеть детей, – ответила ей Елизавета.

– Не беспокойтесь, мадам. Я уверена, о малышах хорошо заботятся и вы скоро их увидите.

– Пройдет много недель, – вздохнула Елизавета.

В июле у нее родилась исключительно красивая дочь. Генрих в изумлении смотрел на малютку и с готовностью согласился, что ее следует назвать Елизаветой в честь покойной бабушки и матери. Мать и дочь провели вместе несколько чудесных недель, пока маленькую Бет, как они ее называли, не увезли в детскую Элтема. Как только Елизавету воцерковили после родов, она поспешила туда и радостно собрала вокруг себя своих малышей, целовала и обнимала их. О, какое же это благословение – иметь таких счастливых, здоровых и милых детей!

Находясь вдали от мира, Елизавета не представляла, как сильно ухудшились отношения Англии с Францией, Генрих предпочитал не тревожить ее дурными новостями. Однако в октябре ситуация стала критической, надвигалась война. Король во главе армии отправился во Францию, оставив Артура номинальным регентом вместо себя на время отсутствия, а Елизавету – в Элтеме с младшими детьми.

Она остро ощущала, что Генриха нет рядом. Когда Елизавета узнала, что он осадил Булонь, она обезумела от беспокойства и на коленях молила Господа, чтобы Он сохранил ее супруга. Она бомбардировала Генриха любовными письмами, упрашивая поскорее вернуться к ней. И он вернулся. Ради нее и к ее изумлению, он снял осаду и заключил мир с королем Карлом – такова была мера его любви к ней. В ноябре Генрих снова очутился в объятиях Елизаветы. Она наслаждалась тем, насколько близки они стали почти за семь лет брака, и тем, что Генрих переживал разлуку так же остро, как она.

Однажды они катались верхом по парку в Элтеме. Король пребывал в оптимистичном настроении.

– Договор положил конец поддержке Карлом самозванца, и он больше не называет его Ричардом Четвертым! Я надеялся, что Карл доставит паренька ко мне, но он лишь запретил ему находиться во Франции. Подозреваю, что тот отправился в Бургундию. Это мы увидим. – Они охотились с соколами, Генрих вытянул руку в грубой перчатке, чтобы сокол уселся на нее. Завязывая путы на ногах птицы, он улыбнулся Елизавете. – Интересно, какие еще сюрпризы приготовит нам ваша тетушка Маргарита?

Вскоре они узнали. Как-то раз после полудня Генрих помогал Елизавете разобраться с ее домашними счетами, и тут распорядитель принес ему запечатанное письмо. Король внимательно прочел его, время от времени похмыкивая, затем нахмурился:

– Как я и думал. Ваша тетя Маргарита верна себе. Сперва она изобразила, что сомневается в обоснованности притязаний мнимого Йорка, но потом заявила, мол, она побеседовала с ним и убедилась: это действительно ее племянник, восставший из мертвых, после чего прилюдно поздравила его с тем, что он остался в живых. Юнца взял под опеку ее сводный внук, эрцгерцог Филипп, отъявленный дурак; он обращается с самозванцем как с королем. Мой агент пишет, что мошеннику выделен просторный дом в Антверпене, где тот имеет наглость содержать двор и сидит под балдахином с королевскими гербами Англии. Когда он выходит на улицу, его сопровождает стража из тридцати лучников в костюмах с его эмблемой – белой розой. Скоро он поедет в Вену, где этот лис, император Максимилиан, без сомнения, встретит его как законного короля Англии. Тьфу! – Генрих бросил письмо на стол.

Елизавета взяла его и прочла.

– Он продолжает утверждать, будто его спасли пришедшие убить Нэда. Говорит, мол, они глубоко раскаивались и сжалились над ним, затем доставили его к джентльмену, который отдал приказ об убийстве, тот пожалел мальчика и сохранил ему жизнь на условии, что тот даст клятву на Священном Писании в течение нескольких лет не раскрывать, кто он такой.

– Глупая сказка, – фыркнул Генрих. – Убийцы знали, что их задача – расправиться с наследниками Йорков, которые представляли угрозу для Узурпатора. Они убили одного и оставили в живых другого? После смерти старшего брата Йорк становился законным королем Англии. – Генрих забрал письмо у Елизаветы. – То есть этот парень не станет в подробностях рассказывать об убийстве вашего брата и своем собственном бегстве из Тауэра. Он говорит, лучше помалкивать о таких вещах, так как они могут затрагивать тех, кто еще жив, и порочить память умерших. Это удобный способ предотвратить любые вопросы по поводу нестыковок в его истории.

– Но моя тетушка явно проглотила эту сказку. Ваш агент говорит, она с удовольствием слушает, как парень ее повторяет.

– И теперь, я полагаю, фламандцы верят, что самозванец ускользнул из лап Ричарда благодаря божественному вмешательству, чтобы его благополучно доставили к тетке. Меня беспокоит, Бесси, что многие в Англии убеждены: самозванец – это Йорк, и считают его избавление от смерти чудом, причем не только невежественное простонародье, но и важные персоны.

Даже теперь Елизавета невольно искала крупицы правды в этой истории. Возможно ли, что мнимый Йорк в самом деле ее брат? Но о таких фантазиях ни в коем случае нельзя говорить с Генрихом. Она должна служить ему поддержкой и опорой, а не предаваться несбыточным мечтам. Ее братья мертвы, иного не дано.

– Хотелось бы мне взглянуть на этого юнца, – сказала она. – Кто лучше меня определит, самозванец он или нет.

– Когда я доберусь до него, вы его увидите, – мрачно изрек Генрих.

Вопреки невысказанным дурным предчувствиям Елизаветы Артур постепенно превращался в многообещающего мальчика, наделенного очарованием и добрым нравом, отчего все знавшие принца любили его. Ему было уже шесть лет, он быстро прибавлял в росте, хотя ему никогда не стать таким здоровяком, как Генрих.

– Артур уже достаточно подрос, не годится, чтобы его воспитывали женщины, – заявил Генрих во время зимнего визита в Элтем.

Они стояли у окна и смотрели, как их дети играют в заснеженном саду. Артур разглядывал малиновку, севшую на ветку, и пытался подманить ее, предлагая птице крошки с руки. Тем временем Маргарет и Гарри катались в снегу, мутузя друг друга. Няньки спешили унять детей, но Елизавета не удержалась от улыбки, а Генрих громко рассмеялся:

– Вот это характеры! Настоящие Тюдоры эта парочка. – Король повернулся к Елизавете. – Ваш отец ввел правило отправлять наследника престола в замок Ладлоу, чтобы тот овладел искусством управления своим герцогством Уэльс. Это прекрасная наука для будущего короля, и я решил после Рождества послать туда Артура. Он может возглавить Совет Марча и Уэльса – пока, разумеется, чисто номинально.

– Приятно видеть продолжение традиции, – сказала Елизавета, понимая, что отныне будет видеть Артура лишь изредка и настал момент разлуки, который она предчувствовала сразу после рождения первенца.

Эта перспектива страшила ее. Дело было не столько в том, что она начнет скучать по нему, ее беспокоило, насколько сильным будет это чувство.

– Главой совета я назначу своего дядю Бедфорда, – продолжил Генрих, подходя к очагу и грея над огнем руки. – В число советников принца я включу Дорсета и сэра Уильяма Стэнли. Кто будет президентом, я пока не решил.

– Во времена моего отца этот пост занимал епископ Олкок, он был хорош на своем месте.

– Он здравомыслящий человек. Хорошо, Бесси, мы назначим его. А камергером двора Артура, по-моему, должен стать сэр Ричард Поль.

Елизавета испытывала смешанные чувства в связи с отъездом Артура в Ладлоу. Она понимала, что это желательно, но как он будет чувствовать себя там, в сельской местности?

– Нужно назначить к нему врача. Доктор Джон Арджентине хорошо служил моим братьям, и я бы порекомендовала его.

– Да, я его помню. – Генрих посмурнел. – Он приезжал ко мне в Бретань тем летом, после коронации Узурпатора. Сказал, что сбежал из Англии, потому как там для него стало слишком опасно. Вы знаете, что он посещал ваших братьев в Тауэре?

– Да. – Елизавета поежилась. – Мои бедные братья… Как ужасны были, наверное, их последние дни, мальчики провели их отрезанными от всех, кого любили, в большом страхе. Доктор Арджентине, вероятно, одним из последних видел принцев живыми. Думаю, он заслуживает знака королевской милости за свою преданность.

– Мы примем его. Доктор Реде тоже поедет с Артуром. Под его руководством мальчик делает заметные успехи.

Ужасная мысль пришла в голову Елизаветы.

– Вы ведь не отправите и других детей в Ладлоу? – Одно предположение, что они будут так далеко, лишало ее присутствия духа.

– Нет, Бесси. Я следую примеру вашего отца. Наследника трона подобает готовить к тому, что он станет королем. А вот Гарри, Маргарет и Бет останутся с леди Дарси в Элтеме, где вы сможете часто навещать детей и следить за их обучением.

Елизавета успокоилась. Хотя знакомое чувство вины вновь волной окатило ее: мысль о разлуке с Артуром расстраивала ее гораздо меньше, чем с Гарри, окажись тот на месте старшего брата.

Глава 17

1493–1495 годы

В феврале Артур уехал в Ладлоу; судя по всем донесениям, принц благополучно устроился там и успешно осваивался со своей новой ролью. Генрих был доволен, внимательно читал письма Бедфорда и удовлетворенно кивал. Елизавета обрадовалась, узнав, что здоровье Артура в порядке и не дает поводов для беспокойства. Мальчик имел склонность, особенно зимой, подхватывать всякую хворь, какая только ни появлялась вокруг.

Весной Елизавета отправилась в Дартфорд на церемонию принятия Бриджит монашеских обетов. Ее сестре исполнилось двенадцать, она уже годилась для вступления в орден, тем не менее Елизавете по-прежнему было грустно думать, что девочка в таком юном возрасте посвятит себя Господу, однако Бриджит сообщила ей в письме, что таково ее желание. Но все же, когда она, одетая в белую тунику, наплечник, черную накидку и платок, какие носили члены доминиканского ордена, дала обет блюсти строгий режим молитвы и размышления, Елизавета тайком уронила слезу.

– Я буду часто писать вам, – пообещала она сестре по окончании обряда, когда ей дали пару минут на прощание в приемной для гостей. – И продолжу платить матушке приорессе за ваше содержание.

– Спасибо, дорогая Бесси, – ответила Бриджит, которая еще не успокоилась после пережитого волнения.

– Да хранит вас Господь, – сказала Елизавета, беря сестру за руку и наклоняясь поцеловать ее.

Однако Бриджит отстранилась. Монахиням не дозволено вступать в физический контакт с людьми. Елизавете вдруг показалось, что между ними разверзлась пропасть.

Тут в дверь постучали.

– Пора на вечерню, сестра Бриджит.

Девочка сделала реверанс:

– Прощайте, Бесси. Да пребудет с вами Господь.

Однажды ярким июльским днем Елизавета сидела в барке и готовилась пуститься в увеселительную прогулку по Темзе со своими сестрами, как вдруг на борт взбежал Генрих. Анна и Екатерина встали, чтобы выйти из каюты, но он остановил их:

– Нет, леди, у меня есть новости, которые вам нужно услышать. – Он сел рядом с Елизаветой на скамью с мягким сиденьем и дал знак капитану отчаливать. – Я получил сведения от моих разведчиков из Бургундии, – сказал король, сверкая глазами. – Теперь мне точно известно, что мнимый Йорк – самозванец. Его зовут Перкин Уорбек, и он сын лодочника из Турне. В нем нет ни капли королевской крови!

Елизавета понимала, что должна испытать облегчение, ликовать так же, как Генрих, но она цеплялась за слабую надежду – а вдруг этот молодой человек окажется настоящим Йорком? – и ей было трудно отказаться от навязчивой фантазии. Она уже представляла себе их радостное воссоединение и Йорка, говорящего: не важно, что Генрих стал королем, так как у него, Йорка, нет желания предъявлять претензии на корону и он не сделает ничего во вред ей или ее детям. Однако теперь стало ясно, что настоящий Йорк уже не явится из небытия, чуда не произойдет. То же разочарование Елизавета прочла на лицах сестер.

– Я выразил официальный протест Филиппу и Максимилиану в связи с тем, что они дали приют опасному мятежнику, – говорил тем временем Генрих. – По крайней мере, теперь нам понятно, с чем мы имеем дело. Никто не станет принимать всерьез этого шарлатана.

Однако его оптимизм скоро угас. Выдуманная Уорбеком история стала известна очень широко, многие поверили в нее или хотели верить. Как-то вечером Генрих пришел в спальню Елизаветы в сильном раздражении и упал в кресло.

– Донесения о заговорах продолжают поступать, планы мятежников пока еще очень смутные, чтобы предпринимать какие-то ответные действия, но тем не менее это вызывает тревогу. Мне доложили, что преступники покидают святилища и присоединяются к Уорбеку в Бургундии. Мой Совет подозревает, что многие люди из знати тайно подключились к заговору. Мне неприятно говорить это вам, Бесси, но один из ваших йоменов – некий Эдвардс – перебежал к Уорбеку.

Елизавета была потрясена:

– Я понятия не имела об этом! И даже не знала, что он куда-то делся.

Какой ужас, если при ее дворе обнаружится предатель!

Генрих встал:

– Простите, cariad, но сегодня я не расположен к любовным утехам. Я слишком зол из-за этих донесений.

Он поцеловал жену, взял свечу и вышел. За дверью всполошилась стража.

Елизавета легла, голова утонула в мягком валике. Тревожно, что люди до сих пор верили заявлениям Уорбека или желали использовать их для своих целей, но теперь этому будет положен конец, не так ли?

Затем ей в голову пришла ужасающая мысль: а сам Генрих верит донесениям разведки об истинном происхождении Уорбека? Или они ему просто на руку? Говорило ли его сегодняшнее поведение о том, что он до сих пор питает крупицу сомнения? И все же, внушал Елизавете разум, если Генрих намерен сфабриковать ложные доказательства того, что мнимый Йорк – мошенник, разве он не сделал бы этого давным-давно, чем уберег бы себя от долгих месяцев тревог и волнений? Нет, она беспокоится напрасно.

Слухи о заговорах вводили в заблуждение. В стране месяцами было тихо, и Елизавета давно уже забыла о своих страхах, посчитав их безосновательными. Про Уорбека больше ничего не было слышно, и она питала робкую надежду, что он впредь не причинит им хлопот.

Однако Генрих постоянно держался настороже, не сбрасывая со счетов исходящую из Бургундии угрозу.

– Да, Уорбек сидит тихо, слишком тихо, – сказал он однажды нежным осенним утром, когда они с Елизаветой состязались в стрельбе из лука по мишеням в Шине. – Но одному Богу известно, что он затевает втайне. И не забывайте, Бесси, ваша тетка по-прежнему держит его при себе, и я сомневаюсь, чтобы она упустила возможность стереть меня в порошок.

– Но кажется, большинство людей теперь уже согласны, что Уорбек – мошенник. – Елизавета пустила стрелу.

Генрих кивнул.

– Надеюсь на это. Хороший выстрел, – похвалил он. – Посмотрим, сумею ли я перебить вас. – Король натянул тетиву, стрела со свистом пролетела по воздуху и ткнулась в мишень чуть сбоку от пущенной Елизаветой. – Кажется, вы побеждаете!

Позже они возвращались во дворец, слуги держались позади них на приличном расстоянии, Генрих взял Елизавету за руку:

– Я намерен покончить с Уорбеком раз и навсегда. Он называет себя Йорком, так? Что ж, я положу этому конец – сделаю Гарри герцогом Йоркским. Как ему и положено, ведь он – второй сын короля.

Елизавета заулыбалась:

– Ничто не могло бы порадовать меня больше!

Генрих усмехнулся:

– Мы устроим по этому поводу большой праздник, утрем нос нашим врагам, образно выражаясь!

– Это было бы чудесно!

Однако Елизавета задумалась. Таким образом Генрих объявит всему миру, что ее брат, предыдущий герцог Йоркский, мертв. Не имело значения, так ли это на самом деле, главное, чтобы люди поверили. И тем не менее в глубине души Елизавета невольно радовалась, что титул перейдет к Гарри.

Ближе к концу октября 1494 года Елизавета, Генрих и леди Маргарет отправились на барке из Шина в Вестминстер. Днем Гарри перед посвящением в герцоги проедет с эскортом по Лондону. На прошлой неделе ради такого случая отец подарил ему нового рысака. Елизавета считала, что конь слишком велик для трехлетнего мальчика, но, видя, как уверенно тот держится в седле и кричит: «Глядите на меня!» – совершенно успокоилась. Ей хотелось бы находиться в Сити и смотреть, как Гарри едет по улицам в сопровождении лорд-мэра, олдерменов и членов городских гильдий. Принц был в полном восторге от предстоящего участия в процессии и дальнейших церемониях. Он упивался тем, что стал центром внимания.

Когда кавалькада наконец прибыла ко дворцу, Гарри по-прежнему гордо сидел на своем жеребце. Розовощекий мальчик с блестящими глазами, он выглядел таким милым и благородным, в длинной мантии и шапке с пером. Генрих снял сына с седла и поцеловал.

– Я был хорошим все время! – пролепетал Гарри, а родители взяли его за руки и повели внутрь Вестминстер-Холла, где их встречали собравшиеся там придворные.

Спустя три дня Гарри поручили прислуживать королю за обедом. Он стоял абсолютно неподвижно с перекинутым через руку полотенцем, как один из новых йоменов отцовской стражи. Елизавету поразило спокойствие сына, он держался так, словно был рожден для величия. И вновь она обругала себя за сожаление, что не он ее первенец. Но Гарри гораздо больше подходит для роли короля, чем Артур.

По окончании обеда Генрих осенил сына крестом, Елизавета тоже дала ему благословение. Завтра вместе еще с двадцатью двумя кандидатами он будет возведен в рыцари ордена Бани.

– Вы сейчас отправитесь совершать церемониальное омовение, а затем будете бодрствовать всю ночь в церкви Святого Стефана, – сказал король. – Как вы думаете, Гарри, вам удастся не заснуть?

Едва ли трехлетний ребенок мог осознанно ответить на такой вопрос. Но принц решительно кивнул:

– Да, отец. Я хотел бы не спать каждую ночь! – (Елизавета вспомнила слова леди Дарси, что им всегда трудно уложить Гарри спать.) – Скорее бы мне уже надеть мои новые доспехи! – (Их специально изготовили для посвящения принца.)

Ночь прошла спокойно, а утром Гарри возвели в рыцари ордена Бани. Церемония присвоения дворянского достоинства состоялась на следующий день, когда его в присутствии всего двора, обеих палат парламента, лорд-мэра и олдерменов Лондона официально сделали герцогом Йоркским. После этого Генрих и Елизавета, в коронах и горностаевых мантиях, вместе с Гарри, гордо красовавшимся в своих доспехах, под приветственные крики толпы зрителей прошествовали в Вестминстерское аббатство на мессу.

Торжества продолжались две недели. Три дня были посвящены турнирам, во время которых Гарри прыгал от восторга на королевской трибуне. Елизавете потребовалось немало терпения, чтобы удержать сына на златотканом сиденье. Пятилетняя Маргарет тоже находилась там, очень взволнованная своей ролью – вручать призы.

Глядя на две рыжие головки брата и сестры, дружно махавших зрителям, Генрих тихо сказал Елизавете:

– Я правильно поступил, сделав Гарри герцогом. Раньше я подумывал о церковной карьере для него с перспективой стать архиепископом Кентерберийским. Славный путь продвижения для младшего сына, и это можно было бы сделать за счет самой Церкви, но…

– Нет! – перебила его Елизавета. – Церковником Гарри не бывать. У него не тот темперамент.

– Полностью с вами согласен. Думаю, его будущее в миру. Нужно подыскать ему в невесты какую-нибудь знатную наследницу.

Пока Генрих рассуждал о будущем сына, внимание Елизаветы привлек громкий крик зрителей. Одного рыцаря сбили с коня, и победитель, сняв шлем, ехал к королевской трибуне за своей наградой. Генрих буркнул:

– Это сэр Джеймс Тирелл, cariad. Он хорошо служил мне последние девять лет.

Елизавета заставила себя улыбнуться толстому рыцарю, поклонившемуся с седла, и подумала: удалось ли ей сохранить благожелательный вид и не выдать своих истинных чувств к человеку, убившему ее братьев?

Рождество они прекрасно провели в Гринвиче. Генрих уделял много внимания приехавшему из Ладлоу Артуру. Принцу исполнилось восемь, и он уже умел держаться как будущий король. Отец безмерно гордился им, и люди его любили. Елизавета тоже прониклась этим чувством, но все же недостаточно, она любила его не так, как Гарри, который сразу заартачился, поняв, что все похвалы и знаки внимания, которые он считал по праву своими, теперь адресованы Артуру. Как же утомительно было заверять его в том, что и он тоже важен.

После Двенадцатой ночи Артур уехал, и двор переместился в Тауэр. В прошлом месяце Генриха известили об обнаружении изменника, сэра Роберта Клиффорда, который уехал из Англии в Бургундию два года назад и посвятил себя поддержке Перкина Уорбека. К удивлению многих, Генрих даровал Клиффорду прощение и предложил вернуться в Англию. И вот теперь бывшего изменника вызвали в Тауэр.