Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

Генрих дал Елизавете копию. Самозванец заявил, что он – сын Джона Уорбека, мытаря из Турне, и его против воли втянули в этот обман.

– Он иностранец, Бесси, то есть не мой подданный, – сказал Генрих, сидевший напротив жены у очага и глядевший на нее, пока она читала признание. – Это значит, что его нельзя обвинить в государственной измене.

– Так что вы предлагаете сделать с ним? – спросила Елизавета, откладывая в сторону бумагу.

– Держать под надзором! Я выпущу его из Тауэра и приведу ко двору.

Елизавета разинула рот, потом воскликнула:

– Поразительная снисходительность! Этот человек шесть лет представлял серьезную угрозу для вашего королевства.

Генрих пожал плечами:

– Все это я прекрасно понимаю, Бесси. Но парень просто оказался орудием в руках других людей и покаялся в своем обмане, так что он больше для меня не опасен. Я уверен, что он не попытается сбежать. За ним будут тенью ходить двое стражников, и ему не позволено будет покидать пределы дворца. Помните Ламберта Симнела? Он хорошо проявил себя на моей кухне, и теперь я одобрил его повышение до сокольничего.

Елизавета кивнула, но все равно терпимость Генриха казалась ей невероятной. Он, похоже, собирался обходиться с Уорбеком как с принцем, которым тот называл себя. Другие короли вздернули бы его на виселице! Она не могла решить, глупость это или высшая мудрость управления государством. И еще она снова задумалась, не может ли быть, что в глубине души Генрих до сих пор опасается: а вдруг Уорбек действительно ее брат?

– Есть и более радостная новость. Я хотел сообщить вам, что работаю над договором о вечном мире с Шотландией, – произнес Генрих, нарушая тишину. – По его условиям Маргарет выйдет замуж за Якова, как я и рассчитывал.

Елизавета слушала в смятении. Она мечтала, что в один прекрасный день Маргарет станет супругой какого-нибудь могущественного принца, но пока не была готова расставаться с нею. Ее прекрасная своенравная дочь еще так юна, и мысль, что она отправится в это дикое северное королевство с вечно буйствующей знатью и двуличным королем, была невыносима.

– Это великолепная партия для нее, – мягко сказал Генрих, – и она, если Господь захочет, положит конец столетиям войн между нашими королевствами.

– Если Господь захочет, – эхом отозвалась Елизавета, думая про себя, что для этого понадобится нечто большее, чем брак. – Но ей всего восемь, а ему сколько? Двадцать пять? Разница в возрасте слишком велика. И девочка слаба здоровьем.

– Маргарет пока не поедет в Шотландию, Бесси. И возраст не главное в этом союзе. Многие браки складываются удачно, несмотря на разницу в годах супругов.

– Да, я знаю, но я слышала о Якове такие вещи, которые беспокоят меня. У него плохая репутация в отношениях с женщинами. Он уже имеет много внебрачных детей.

– Как и ваш отец, уж позвольте мне напомнить об этом. – Генрих улыбнулся. – Тем не менее он был великим королем. У Якова много прекрасных качеств и талантов, и я уверен, когда придет время, с Маргарет он будет обращаться хорошо.

В дверь постучали, и вошла Кэтрин Гордон с шелком для вышивания, который два дня назад заказала Елизавета. Увидев короля, она быстро присела в грациозном реверансе. И когда Генрих улыбнулся ей, у Елизаветы создалось очень неприятное впечатление. Она увидела, что ее супруг не может отвести глаз от Кэтрин, которая вся зарделась под его пристальным взглядом. В Елизавете вспыхнуло подозрение. Она боялась, что теперь понимает, почему он так по-доброму обошелся с этой женщиной и подарил ей прекрасную одежду, соответствующую ее рангу. Елизавета видела счета, в которых Генрих лично перечислил каждую деталь одежды, которую заказал для Кэтрин, вплоть до чулок, и в тот момент не подумала ничего дурного. Сегодня Кэтрин была в одном из новых платьев, очень изящном, из черного бархата с отделкой мехом норки, оно подчеркивало ее изысканную красоту.

Елизавета пыталась убедить себя, что, одев Кэтрин так роскошно, Генрих хотел умаслить ее родственника, короля Якова, с которым собирался заключить мирный договор, скрепленный рукой Маргарет. Однако тихий предательский голосок в голове нашептывал ей, что Генриху, без сомнения, было приятно делать красивые подарки миловидной Кэтрин или он даже мечтал о теле, которое так великолепно одел.

Кэтрин вновь сделала реверанс и вышла, а Елизавета следила за лицом супруга. Его глаза провожали молодую женщину, пока та шла по комнате, – казалось, король зачарован ею.

– Генрих… – произнесла Елизавета, и он вздрогнул. – О чем вы задумались? Вы совсем далеко отсюда.

Он пожал плечами:

– Я подумал, что будет трудно удержать Уорбека от попыток увидеться с женой, так как она очень хороша.

Разве стал бы он так откровенничать с нею, если втайне вожделел Кэтрин? Она напрасно дала разгуляться своему воображению?

– Кэтрин очень скромна, – продолжил Генрих, – но это необыкновенно привлекательная женщина и, хотя она родила Уорбеку сына, выглядит совсем свежей и нетронутой.

Елизавета ничего не сказала. Замечание Генриха казалось не вполне уместным, но, может быть, он просто объяснял с точки зрения мужчины, почему Уорбек любил Кэтрин. Или предавался собственным фантазиям. Но опять же едва ли он стал бы открывать их своей жене.

– Я оказал супруге самозванца почести, так как на ней нет вины, – говорил меж тем Генрих. – Уорбек ее недостоин. Когда в Эксетере я заставил его повторить свое признание для нее, она заплакала и набросилась на него с упреками за то, что он солгал ей и королю Якову. Ее происхождение, красота и достоинство требуют мужчины гораздо более высокого положения. Я заверил ее, что в будущем перед нею откроется много возможностей, а я буду относиться к ней как к сестре.

– Она стала пешкой в этой игре, – сказала Елизавета. – Мне нравится Кэтрин, она заслуживает лучшего.

Елизавета взялась за вышивку, ум ее был взбудоражен, она не знала, что и думать. Вот если бы ей был двадцать один год, а не тридцать один и она не располнела бы… До рождения детей она была такой стройной, но пять беременностей изменили ее когда-то изящную фигуру, и она не могла не вспоминать, что отец ее раздался вширь после тридцати. Нужно будет последить за своей диетой.

Неужели глаза обманули ее? Они с Генрихом были женаты уже двенадцать лет и до сих пор оставались близки, любили друг друга. Он регулярно приходил к ней в постель. У нее не было причин подозревать, что он хоть раз изменил ей. К тому же верилось с трудом, что Генрих воспользовался бы слабостью скорбящей матери, которая оказалась в столь трудной ситуации. Может быть, это тот случай, когда рыцарственный король проявляет сочувствие и дружбу к даме.

Однако, лежа рядом с Генрихом той ночью и слушая его тихое посапывание, Елизавета не переставала думать о том, что могло происходить между ним и Кэтрин на востоке страны, и гадала, заметил ли кто-нибудь еще, как король смотрит на жену Уорбека. Кого она могла спросить, не выдав своих подозрений? Никого. Ей нужно просто перестать думать об этом и признать, что она беспокоилась понапрасну.

Елизавета восседала на троне рядом с Генрихом, сердце у нее бешено колотилось. Сегодня Уорбек предстанет перед ними, прежде чем поселится в золотой клетке при дворе. Момент, когда она наконец увидит его, приближался. Через несколько минут ее сомнения, брат он ей или нет, разрешатся.

И вот Уорбек вошел, по бокам двое стражников, которым приказано постоянно следовать за ним; высокий, красивый, с выдающимся вперед подбородком, он был поразительно похож на ее отца. Когда Уорбек встал перед ними на колени, Елизавета взглянула на его прекрасное лицо и едва не лишилась чувств.

Он был не Йорк, какие бы перемены ни произошли с ее братом с течением времени и по мере взросления; она знала это доподлинно. Елизавета многое поставила бы на кон за то, что Уорбек – один из бастардов ее отца, вероятно зачатый в годы его изгнаннической жизни в Нидерландах. Когда он выражал благодарность королю за снисхождение к нему, Елизавета услышала его голос – низкий, мужественный, с сильным иностранным акцентом.

Сердце Елизаветы забилось ровнее, и она сумела милостиво склонить голову, когда Уорбек поклонился ей, после чего был уведен. Однако вдруг в ее сердце взыграла злость – на короля Карла, на Максимилиана, на эрцгерцога Филиппа, на тетку Маргариту и короля Якова, которые использовали этого молодого человека и сотворили гнусный подлог, из-за которого сама она терзалась шесть долгих лет, а Генрих находился под угрозой, – шесть лет мучительных надежд и переживаний. Елизавета винила их и за ощущение жестокого разочарования, которое охватило ее, ведь она питала слабую надежду, что Уорбек может оказаться Йорком. Теперь ей уже никогда не узнать, что случилось с ее братьями. Но нужно смотреть в будущее. В конце концов, с поимкой Уорбека помолвка Артура становилась реальностью. Фердинанд и Изабелла теперь не смогут ссылаться на существующую угрозу трону Генриха.

Приложив сверхчеловеческие усилия, Елизавета восстановила душевное равновесие и вернулась к нормальной жизни. Уорбек иногда приходил в ее покои повидаться с Кэтрин Гордон, однажды при их встрече присутствовал Генрих, он обращался с ними обоими очень любезно. Было видно, что молодой человек без ума от своей жены.

Однажды Уорбек сел рядом с Елизаветой, и они вместе смотрели, как дамы отрабатывают танцевальные па. Но он не сводил глаз лишь с одной.

– Увы, мадам, – сказал Уорбек, – сжальтесь над несчастным человеком. Моя жена прекрасна, как звезды. Кто ее ни увидит, каждый невольно восхищается ею и любит ее. Но мне это запрещено.

Он выглядел таким подавленным, Елизавета не нашла в себе сил напомнить ему, что он сам в этом виноват.

– Если вы будете вести себя хорошо, господин Уорбек, – сказала она, – и докажете, что больше не представляете угрозы для короля, может быть, со временем он смягчится.

Про себя она сомневалась в этом, но надежда поможет Уорбеку не сбиться с пути. Ей было жаль Кэтрин, жену и не жену, не имевшую надежды вновь обрести детей, и все это не по своей вине. Она явно любила своего мужа, хотя и была обижена на него за обман.

Все было готово к Рождеству, которое они устраивали в Шине. Подарки приобретены, йольское бревно и вечнозеленые ветки принесут в канун праздника, кухни работали вовсю. Артур ехал из Ладлоу, а остальные дети уже прибыли из Элтема. Елизавета поборола свои страхи относительно фантазий Генриха о Кэтрин Гордон, так как он больше не давал ей поводов сомневаться в нем, и с радостью ждала наступления праздников.

За два дня до Рождества около девяти вечера они с Генрихом развлекали гостей, собравшихся в покоях королевы, когда услышали крики:

– Пожар! Пожар!

Все вскочили, король отворил дверь в антикамеру, Елизавета выглянула поверх его плеча и почувствовала запах дыма. Они торопливо вывели придворных в галерею, соединявшуюся с винтовой лестницей, где, дай бог, было безопаснее, однако там стоял еще более густой дым, а внизу слышался треск.

– Сюда, сир! – крикнул стражник с другого конца галереи. – Скорее!

– Это не опасно? – спросила остолбеневшая Елизавета. – Где дети? И леди Маргарет?

– Стражники пошли за ними, – ответил ей мужчина, окликнувший короля. – Прошу вас, поторопитесь!

Генрих схватил жену за руку и побежал сквозь дым. Пол под ногами казался горячим. Елизавета подобрала юбки и перекинула через руку шлейф. Она боялась, как бы не загорелись доски пола.

Когда они достигли лестницы, Елизавета уже вся дрожала, и – о ужас! – как только последний человек оказался у спуска, пол галерей рухнул, и пламя взвилось вверх.

– Спускайтесь! – прокричал Генрих, и все поспешили вслед за стражником вниз.

В одном месте стена уже тлела, и они отшатнулись, боясь задеть за нее. Но наконец спуск завершился, они вышли во двор, и там, к великому облегчению Елизаветы, стояли дети и леди Маргарет; девочки жались к ней, а Гарри пребывал в возбуждении от поднявшейся суматохи. Слуги бегали с ведрами и тазами воды, йомены стражи сформировали цепь и передавали их друг другу вдоль горящего здания, но их отчаянные усилия не давали результата, пожар распространялся, и Генриху с Елизаветой ничего не оставалось, кроме как собрать своих родных и увести их в парк. Оттуда они видели силуэт пылающего дворца на фоне неба. Дети в благоговейном ужасе таращили глаза. Елизавета, сцепив руки, думала только об одном: каким чудом они спаслись от опасности.

Пламя бушевало три часа, то один, то другой из дворцовых служащих приходил к королю с докладами о происходящем. Лорд-камергер считал, что пожар начался в покоях короля.

– Можно потушить огонь?

– Он набрал слишком большую силу, ваша милость. Люди пытались спасти шторы, постели, посуду и драгоценности, но жар был очень сильный.

Генрих помрачнел:

– Они сделали все, что могли, и я ценю это. Смотрите, часовня горит! – Некоторое время Генрих глядел на пламя, потом повернулся к Елизавете и своей матери. – Уже поздно. Нужно всех вас уложить спать. Хорошо, что мое старое имение Байфлит сразу за садом. Милорд камергер, подготовьте его для нас. Сделайте только самое необходимое, я понимаю, что люди нужны здесь. Застелите только постели для сна, дети устали.

– Я – нет, отец, – заявил Гарри.

– А я – да! – твердо ответил ему Генрих. – Вам уже давно пора спать.

Часом позже камергер вернулся, чтобы проводить их в дом, и Елизавета со спящей Марией на руках увела всех остальных, а Генрих, несмотря на усталость, настоял на том, что останется, пока пожар не потушат. Однако огонь охватил уже весь дворец, и казалось, что гореть ему еще долго.

Проснувшись наутро в сырой постели, которая нуждалась в хорошем проветривании, Елизавета обнаружила рядом с собой Генриха, он лежал на кровати в той же одежде, что и накануне вечером, лицо его было испачкано сажей. Король спал глубоким сном, – видимо, вчера он слишком утомился, чтобы раздеться.

Тем же утром после завтрака, состоявшего из свежеиспеченного хлеба и сыра, которые доставили с близлежащей фермы, Генрих взял Елизавету с собой на осмотр причиненных пожаром разрушений. Они не могли подойти очень близко, так как руины дворца еще дымились, но с облегчением увидели, что главная башня осталась почти нетронутой. Однако огонь уничтожил многое, и Генрих мрачно окидывал взглядом сгоревший дворец.

Вокруг собрались главные служители двора.

– Кто-нибудь знает, с чего все началось? – спросил король.

Заговорил лорд-стюард:

– Случайно, сир, я уверен, а не по злому умыслу. Некоторые считают, что от искры загорелась балка.

Главный казначей покачал головой:

– Другие думают, что дворец поджег Перкин Уорбек.

– Возможно. – Казначей явно сомневался. – Но, сир, ущерб может составить тысячи фунтов.

– Нет смысла лить слезы. – Генрих пожал плечами. – Я отстрою дворец заново, еще красивее и больше, чем прежде. Прошу вас, предложите награду каждому, кто найдет среди руин что-нибудь из сокровищ короны. А тем временем пусть милорд камергер приготовит должным образом главный усадебный дом. Мы отметим Рождество там.

Глава 19

1498–1499 годы

Уорбек сбежал! Новость распространилась по Вестминстеру так же быстро, как огонь, который уничтожил Шин полгода назад.

– Он улизнул от стражи и вылез через окно в гардеробной, – брызжа слюной, говорил Генрих; Елизавета давно не видела его таким разъяренным. – Вот как он отплатил мне за мою снисходительность! Что ж, в следующий раз я не буду таким милосердным. Он, вероятно, держит путь к побережью, поэтому я отправил за ним своих людей и распорядился перекрыть дороги.

– Может быть, он укрылся в каком-нибудь святилище, как раньше в Больё? – предположила Елизавета.

Тут в комнату влетела обезумевшая от горя Кэтрин Гордон и застыла на месте, увидев короля. Генрих перестал ходить и посмотрел на нее тем взглядом, который Елизавета уже видела раньше.

– Вам не о чем беспокоиться, леди Кэтрин, – тепло проговорил он. – Я знаю, вы тут ни при чем. Наказание ждет только вашего мужа, когда мои люди его поймают, а это непременно случится. И нет. – Он поднял руку. – Лучше не просите за него.

Однако Кэтрин все равно упала на колени:

– Я молю лишь о том, чтобы ваша милость сохранили ему жизнь! – Она воздела руки в мольбе.

– Увы, мадам, вы просите слишком многого, – ответил ей Генрих с болезненным выражением на лице.

Елизавета помогла Кэтрин встать, потрясенная тем, что ей приятно, что Генрих дал ей отпор. Она сама подумывала вступиться за Уорбека, хотя и знала, что это не приведет к добру.

Тут как раз появились Дерби и еще двое советников.

– Ваша милость, приор монастыря картезианцев в Шине здесь. Уорбек попросил там убежища, и они держат его у себя.

– Хорошо, – ответил Генрих. – Пусть идет сюда. И сообщите об этом доктору де Пуэбле. Если Фердинанд и Изабелла уже оповещены о побеге Уорбека, скажите ему, пусть сообщит им, что беглец пойман и получит по заслугам.

Приор описал произошедшее, затем тоже опустился на колени и призвал короля сохранить Уорбеку жизнь.

– Отец настоятель, – ответил Генрих, – я не кровожадный человек, но больше не готов проявлять к нему снисхождение.

Спорить было бесполезно. Когда Уорбека схватили, его заковали в колодки и заставили читать свое признание перед глумившейся над ним толпой сперва на Чипсайде, затем в Вестминстере, после чего под строгой охраной препроводили в Тауэр.

– Судя по донесениям, даже теперь этот негодяй продолжает утверждать, что он – Йорк, – едко произнес Генрих за обедом, обращаясь к Елизавете, которой кусок не лез в горло. – Констеблю он заявил, что, когда его освободят из Тауэра, он дождется моей смерти, а потом отдастся в ваши руки, потому что вы его сестра и следующая в очереди на наследование короны. Будь он моим подданным, я казнил бы его за измену. Но это не так, а потому я посадил его в камеру, где он не увидит ни солнца, ни луны и больше нас не обеспокоит. Ему нужно преподать урок.

– Значит, вы не подвергнете его суду и не казните? – Елизавета думала о Кэтрин, хотя сама не испытывала особой симпатии к Уорбеку, который вел себя как недоумок и продолжал упорствовать в своей лжи.

– Нет, – ответил ей Генрих.

Такого Елизавета не ожидала. Она была уверена, что самозванцу настанет конец. Ни один иностранный правитель, даже тетка Маргарита, не мог бы упрекнуть Генриха, если бы он отправил этого преступника на смерть. Так почему он не делает этого?

Она посмотрела на мужа через стол. Годы жизни в тревожной неопределенности сделали свое дело. Он выглядел старым, а ведь ему всего сорок один год. Волосы поредели и начали седеть, бледное лицо от постоянных забот иссечено морщинами. Непрерывные тревоги последних лет и на ней сказались не лучшим образом. Она тоже постарела. Зеркало показывало ей толстую матрону с поджатыми губами и двойным подбородком.

«Довольно унывать!» – упрекнула себя Елизавета. Уорбек в тюрьме, и будущее казалось ясным: путь к свадьбе Артура с инфантой расчищен, и подготовка пройдет гладко. Днем состоялась аудиенция доктора де Пуэблы с Генрихом. Елизавета присутствовала на ней и обрадовалась, увидев, что испанский посол сияет улыбкой.

– Ваше величество, мои суверены будут весьма обрадованы известием, что корона теперь неоспоримо ваша и правление прочно во всех отношениях. Я посоветую им отправить посланников в Англию для обсуждения приготовлений к свадьбе инфанты с принцем Уэльским.

Прекрасная новость!

Посланники прибыли в июле. Они были почти так же величественны, как их суверены, и отличались столь изысканной вежливостью, что Генрих, Елизавета и леди Маргарет отлично с ними поладили. Личная аудиенция продолжалась четыре часа, она сопровождалась множеством экстравагантных комплиментов и обменом бесчисленными любезностями.

Гости привезли письма для Елизаветы от Фердинанда, Изабеллы и инфанты.

Генрих прочел их благоговейно, явно желая продемонстрировать послам, как много значит для него этот союз.

– Мадам, я хотел бы всегда иметь одно из этих посланий при себе.

Елизавета уловила намек:

– Увы, милорд, я не хочу лишаться их, разве что отправлю одно принцу Артуру.

На гостей это, казалось, произвело сильное впечатление.

С того дня Елизавета вела регулярную переписку с королевой Изабеллой и инфантой, подчеркивая свое острое желание, чтобы брачные приготовления завершились успешно, и заверяя их, что Каталину встретят в Англии с распростертыми объятиями. Она следила через плечо своего секретаря за тем, как тот писал под ее диктовку на латыни, и иногда заставляла его переписывать по три-четыре раза, желая выразить свои чувства как можно точнее.

Когда испанские послы посетили двор в знойном июле, Елизавета чувствовала себя плохо. У нее два раза не было месячных, и она не сомневалась, что снова беременна, так как страдала от обычной подрывающей силы тошноты. В то утро Генрих вызвал доктора Льюиса, однако прописанные добрым эскулапом средства не помогали. Через два часа явились послы, а Елизавете хотелось только одного – лечь и уснуть, ей силой пришлось заставить себя пройти с королем в процессии на мессу и обратно. Она старалась быть любезной, когда послы перед уходом целовали ей руку, и очень обрадовалась, что леди Маргарет, зная, как дурно ее невестке, взяла на себя дальнейшую церемонию.

По окончании приема Маргарет отправила королеву отдыхать и села рядом с нею.

– Я собиралась написать инфанте, – сказала Елизавета. – Есть кое-какие вещи, которые ей необходимо знать.

– Не утруждайте себя этим, – ответила Маргарет. – Я могу увидеться с доктором де Пуэблой. Что ему передать?

– Вы очень добры. – Елизавета сжала руку свекрови. – Меня беспокоит, легко ли будет говорить с инфантой, когда она прибудет в Англию, думаю, ей нужно посоветовать всегда говорить по-французски с женой ее брата, эрцгерцогиней Маргаритой Австрийской, чтобы выучить язык, потому как я не понимаю латынь и тем более испанский.

– Это очень мудрый совет, моя дорогая. Я передам его доктору де Пуэбле.

– Я также хочу, чтобы инфанта приучилась пить вино. Она, вероятно, не знает, что вода здесь непригодна для питья.

– Я скажу ему. А теперь, Елизавета, вам нужно поспать. Вы же хотите чувствовать себя хорошо, когда мы отправимся в тур по стране.

Маргарет должна была сопровождать их, но сперва Генрих и Елизавета совершили еще одно паломничество в Уолсингем, чтобы помолиться о благополучном обретении сына. Затем король с королевой присоединились к матери Генриха в ее доме в Коллиуэстоне. Находясь там, они заметили, что доктор де Пуэбла каждый день является ко двору обедать со всеми своими слугами.

– У него что, нет денег на еду? – удивился Генрих.

На следующий день ему сообщили, что доктор де Пуэбла вновь приехал в Коллиуэстон.

– Зачем он все время приезжает сюда? – спросил Генрих у лорд-стюарда.

– Поесть! – последовал ответ.

Генрих поймал взгляд Елизаветы, и они оба вдруг расхохотались. Именно в такие моменты между ними возникало удивительное чувство общности и взаимопонимания, и тогда Елизавета забывала все свои опасения насчет Кэтрин Гордон.

Из Коллиуэстона они отправились в летний тур по стране. Елизавета по-прежнему чувствовала себя совершенно измученной, однако постаралась надеть улыбку на лицо и скрыть тот факт, что отупляющая тошнота и постоянная усталость заставляли ее желать лишь одного – лечь в постель. Генрих решил, что из-за ее состояния в этом году тур будет более кратким, однако, хотя дорога требовала напряжения, настроение Елизавете поднимали простые люди, которые сбегались поглядеть на нее и совали ей в руки розы, свертки с маслом и другими домашними продуктами. Женщины, видя неплотно зашнурованное платье, поздравляли ее и желали благополучных родов. Если эти пожелания сотворят чудо, у нее будет прекрасный здоровый сын.

Вернувшись в Вестминстер, они застали там епископа Камбре, только что прибывшего из Бургундии и жаждавшего получить аудиенцию.

– Будьте начеку, – предостерег Елизавету Генрих. – Это ставленник вашей тетки Маргариты.

– Я это прекрасно знаю! – ответила она; ходили слухи, что епископ и ее тетушка – настоящие родители Уорбека.

Несмотря на тошноту, Елизавета присутствовала на встрече Генриха с епископом – толстомясым, роскошно одетым прелатом, который, судя по виду, любил предаваться утехам плоти.

– Ваше величество, – пророкотал он после того, как были произнесены обычные любезности, – ее милость герцогиня желает убедиться, что ее племянник, герцог Йоркский, пребывает в добром здравии.

Елизавета чуть не ахнула. Генрих на миг смутился, после чего его лицо побагровело.

– Герцог Йоркский, милорд епископ, чувствует себя прекрасно и живет со своими сестрами во дворце Элтем, – холодно произнес он. – Если же вы имеете в виду Перкина Уорбека, который не является кровным родственником герцогини, но она тем не менее по какой-то непостижимой причине принимает в нем участие, то я прикажу доставить его сюда, чтобы вы провели инспекцию.

Епископ от злости залился краской:

– Ваше величество, ее милость видела молодого человека и провела с ним много времени, и она уверена в том, что он – ее племянник. Со всем к вам уважением, но вы никогда не встречались с этим ребенком.

– Но его хорошо помню я, милорд епископ, – вмешалась Елизавета. – Вы полагаете, я не узнала бы родного брата? Могу заявить вам с полной уверенностью: Уорбек – не Йорк и не может иметь никаких прав на английский престол.

Прелат бросил на нее циничный взгляд, который говорил: по его мнению, она повторяет то, что ей велел говорить король. В Елизавете вспыхнула ярость.

– Королева говорит правду, – отрезал Генрих. – Есть множество доказательств того, кто такой на самом деле этот самозванец, так что абсурдное утверждение, будто он – Йорк, выглядит дурацкой насмешкой. Правда давно установлена в этом королевстве. Но я велю привести сюда Уорбека, чтобы удовлетворить вашу госпожу.

Епископ открыл было рот, чтобы возразить, но Генрих заставил его умолкнуть, одарив таким взглядом, от которого онемела бы и целая армия.

– Возвращайтесь сегодня в три часа пополудни, – сказал он. – Узник будет ждать вас.

Незадолго до назначенного часа двор собрался, и Генрих с Елизаветой воссели под балдахинами с государственными гербами. По кивку короля стража ввела Уорбека.

Елизавета оторопела, увидев его в цепях, и едва узнала. Он был грязен, со спутанными волосами, в одежде вонючей настолько, что от ее запаха мутило. Она с содроганием попыталась представить, как живет узник в убогой, лишенной окон камере, если всего несколько недель заключения привели его в такое жалкое состояние. Если так будет продолжаться и дальше, долго он не протянет, в этом Елизавета не сомневалась. Она увидела, что доктор де Пуэбла пристально смотрит на Уорбека; судя по всему, посол ужаснулся и разделял ее чувства. Елизавета глянула на Генриха, но того страдания Уорбека, видимо, не тронули.

Узник стоял перед ними с потухшим взором, будто утратил всякую надежду. Как он, должно быть, сокрушался о своей безумной попытке бегства, если еще был способен мыслить разумно. Елизавета молча возблагодарила Господа, что Кэтрин сегодня не сопровождает ее.

Объявили о появлении епископа, тот вошел в зал, а увидев Уорбека, втянул в себя воздух и заметно побледнел.

– Воистину этот негодяй не принц крови, – звенящим голосом произнес Генрих. – Теперь вы удовлетворены, епископ?

– Я сообщу об этом герцогине, – сказал прелат, поджал губы и, откланявшись, удалился.

Генрих кивнул на Уорбека и приказал страже:

– Уведите его.

Глядя, как беднягу выпроваживают из зала, Елизавета хотела было попросить, чтобы с ним обращались получше. Но она понимала: не следует делать этого на глазах у всего двора. В частной обстановке Генрих может проявить бо́льшую уступчивость.

Доктор де Пуэбла вышел вперед:

– Ваше величество, могу я просить об аудиенции?

– Разумеется, господин посол, – ответил Генрих. – Пройдемте в мой кабинет.

Он встал, сделал знак Елизавете следовать за ним и пошел к двери, находившейся позади помоста, и дальше по галерее в свои покои. В комнате, которую он использовал как кабинет, на столе были аккуратно разложены его счетные книги и другие бумаги.

– Да, доктор де Пуэбла, чем я могу быть вам полезен?

– Ваше величество, речь пойдет о самозванце. Мои суверены озабочены тем, что он до сих пор имеет возможность действовать против вас и расшатывать ваш трон. Король Фердинанд непрестанно давит на меня, чтобы я побуждал вас избавиться от этого проходимца. Он не может понять, почему вы этого не сделали.

Елизавете не понравилось такое начало разговора.

– По трем причинам, господин посол, – ответил Генрих. – Во-первых, я никогда не забывал, что Уорбек стал орудием в руках тех, кто использовал его, чтобы сбросить меня с трона. Во-вторых, он не мой подданный. В-третьих, его жена – родственница короля шотландцев.

– Некоторые принцы не проявляют такой щепетильности, – заметил доктор де Пуэбла. – Мой повелитель, к примеру, не возражал бы против того, что я так говорю. Этот союз много значит для короля Фердинанда и королевы Изабеллы, но им нужна уверенность, что их дочь едет в мирное королевство со стабильной монархией.

Елизавета вновь ощутила неприятную тревогу внутри, и ответ Генриха был резким:

– Вы видели своими глазами, что Уорбек теперь не может ничем угрожать мне. Мой трон стоит прочно, наследование его утверждено. Чего еще желать вашим суверенам?

– Головы Уорбека, – ответил доктор де Пуэбла. – В противном случае они могут передумать и не выдадут свою дочь за принца, будущее которого может подвергнуться опасности.

– Боже правый, приятель, это Англия, а не Италия! – взорвался Генрих. – Страна в покое, наши враги побеждены. Прошу вас, передайте это их величествам!

– Я так и сделаю, сир, – сказал де Пуэбла, очевидно решив, что сейчас лучше отступить, чем продолжать прения. – Я молюсь лишь о том, чтобы не объявились другие мнимые претенденты на престол, раз вы так милостиво обходитесь с самозванцами.

Посол ушел раньше, чем Генрих успел возразить ему. Когда дверь за тем закрылась, он дал волю своему гневу:

– Я не дурак, Бесси! Я держу Уорбека под строгим надзором, и если он начнет выкидывать еще какие-нибудь штучки, то проживет ровно столько, чтобы успеть пожалеть о своих поступках.

– Я знаю, знаю, – утешительно проговорила Елизавета. – Но едва ли он будет представлять для вас угрозу долго. Вы видели, в каком он состоянии? Нельзя ли содержать его в лучших условиях ради нашего Господа?

Генрих уставился на нее:

– Вы просите о милосердии к нему? К этому негодяю, который причинил вам столько горя, не говоря уже об угрозе моему трону и годах беспокойства? Бесси, мне трудно отказать вам хоть в чем-нибудь, но на этот раз я не могу.