Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

– Я намерен лично допросить его, – сказал Генрих Елизавете за ужином в королевских покоях. – Ему известно, кто еще поддерживает Уорбека. Открою вам секрет: Клиффорд работал на меня, изображая из себя предателя.

– Неужели! Я удивлена, – наконец сумела вымолвить Елизавета, – и тому, что вы не сказали мне правды о нем, тоже.

Генрих посмотрел на нее мрачно:

– Простите, но такие вещи иногда приходится держать в тайне. Я бы доверил вам свою жизнь, но не стану взваливать на вас такую ношу, как необходимость хранить в секрете важную информацию.

У Елизаветы отлегло от сердца.

– Благодарю вас. Но я предпочла бы знать. Если ему удалось выведать что-то о моих братьях…

– Тогда я сказал бы вам. Увы, кажется вполне определенным, что Йорк мертв. Будь он жив, его наверняка уже давно предъявили бы, учитывая всю эту возню вокруг самозванца.

Елизавете это казалось сомнительным. Чего мог Йорк ожидать от Генриха?

– Мы точно знаем, кто такой Уорбек? – спросила она, пристально глядя на мужа.

– Конечно, – твердо ответил он.

После допроса Клиффорда Генрих с посеревшим лицом сразу пришел к Елизавете.

– Что случилось? – спросила она, беря его за руки.

– Измена! – прорычал король. – Сэр Уильям Стэнли… Вы можете в это поверить? Он предал меня и переметнулся к этому мошеннику. Брат моего дорогого крестного отца! Он, который пришел мне на выручку при Босворте и помог получить корону. Ведь он мой камергер, ради всего святого! Есть и другие – люди, которые пользовались моим доверием. Они сменили окраску. – Король тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками. – Стэнли сказал Клиффорду, что не будет сражаться против Уорбека, если тот действительно сын короля Эдуарда.

Елизавету затрясло.

– Но с чего ему бросать вас?

Генрих поднял лицо и посмотрел на нее:

– Клиффорд был откровенен со мной. Стэнли не нравится мое правление, новые налоги и то, как я обращаюсь с вами.

– Со мной? Но вы всегда относились ко мне хорошо. Лучшего я и желать не могу.

– Стэнли считает, что мы должны править совместно, как Фердинанд и Изабелла.

Генрих отвел взгляд. Этой темы они всегда избегали в своих разговорах. Елизавета ничего не сказала, а просто сидела и смотрела в огонь.

– Сперва я не мог поверить словам Клиффорда, – продолжил Генрих, нарушая молчание. – Я доверял Стэнли. Он обогатился у меня на службе. Мы с ним виделись каждый день. Наверное, я глупец, если ни разу не усомнился в его преданности. Боже, Бесси, что же делать? Я не хочу обижать Дерби, так как ясно, что он непричастен к заговору, но к Стэнли я должен проявить подобающую случаю суровость и показать пример другим, чтобы не смели связывать свою судьбу с Уорбеком. Тут нет места милосердию.

Какое потрясение: сэр Уильям, который вместе с нею трудился ради того, чтобы возвести на трон Генриха, предал его! Как почувствует себя дорогой отец Дерби, когда узнает, что его брат – изменник? И леди Маргарет, невестка Уильяма? Это и ее коснется очень близко.

Елизавета встала и обняла мужа:

– Да, вы должны поступить сурово с этими иудами. Я не стану просить о сохранении его жизни. Ради вашей собственной безопасности пусть все узнают, что случается с теми, кто строит козни против вас.

Сэра Уильяма Стэнли и его сообщников арестовали и приговорили к смерти за умысел на смерть короля и смену власти в королевстве. Дерби покинул двор и уехал в Латом. Он уже был стариком, падение брата стало тяжелым ударом для него. Однако перед отъездом он заверил Генриха в своей преданности и сказал ему, что у того никогда больше не будет поводов сомневаться в ком-нибудь из Стэнли.

В продолжение двенадцати дней казней, последовавших за судебным разбирательством, Елизавета много времени проводила в молитвах. На двенадцатый день на Тауэрском холме был обезглавлен Стэнли.

– Дело Уорбека в Англии теперь подобно камню без раствора в кладке, и самозванец должен знать это, – сказал ей Генрих в тот мрачный февральский день. – Тем не менее мои лазутчики доносят, что он обещал Максимилиану и Филиппу, если те продолжат снабжать его деньгами, половину моего королевства и всю мою собственность, даже игрушки наших детей! – Генрих презрительно фыркнул. – Он собирает наемников для нападения на Англию и рассчитывает на симпатии простонародья к дому Йорков. Пусть попробует! Мы с ним быстро покончим.

Король был крайне раздосадован, предательство Стэнли и угроза вторжения со стороны Уорбека потрясли его. Он подозревал всех и каждого.

– Я позабочусь о том, чтобы ваши сестры вышли замуж за верных мне людей, – заявил Генрих однажды за ужином, отодвинув от себя нетронутую тарелку с едой. – Любой дурак может добиться замужества с ними и захватить трон. Помните, что Уорбек до сих пор не женат!

Елизавета затаила дыхание.

– Я понимаю, Генрих, но, пожалуйста, молю вас, найдите моим сестрам супругов, достойных любви. Подумайте о том, как счастливы мы с вами.

– Анну ждет прекрасное будущее. Она давно помолвлена с лордом Томасом Говардом, наследником графа Суррея, и пришло им время пожениться. Сэр Томас верный подданный и хорошая партия для нее.

С упавшим сердцем Елизавета представила себе лорда Томаса с его длинным худым лицом и воинственным темпераментом – и прекрасную, нежную, чувствительную Анну, которой всего девятнадцать. По крайней мере, жених был лишь на пару лет старше. Суррей, сидевший в тюрьме после Босворта за то, что сражался на стороне Ричарда, безусловно, был не прочь снискать расположение короля через своего сына. Он провел в Тауэре три года, так как Генрих считал началом своего правления день накануне Босворта. Когда король спросил Суррея, почему тот поддерживал Ричарда, он услышал в ответ: «Если бы парламент надел корону на столб, я бы стал сражаться за него, как буду сражаться за вас». Суррей по-прежнему демонстрировал прямоту и честность. Генрих простил его, дал ему свободу и восстановил его герцогство. С тех пор Суррей еще не раз подтвердил свою преданность. Его желание получить в наследство отцовское герцогство Норфолк, переданное в казну после гибели самого герцога в битве при Босворте, было вполне естественным. И кто стал бы винить его за то, что он продвигает этот брак, в результате которого Говарды породнятся с королевской семьей, в результате чего две семьи свяжут не только узы верноподданничества? Если бы только сын Суррея был таким же располагающим к себе, как его отец!

Однако Анна безропотно согласилась на этот брак, и Елизавета помогла организовать его, вместе с Сурреем обсуждая последние условия. Этот союз был далек от того, который когда-то предполагался для Анны, но оставался почетным: сестра королевы выходила за представителя одного из самых благородных семейств Англии. Тем не менее Елизавета пролила нежданную слезу, когда Анна вошла в церковь в Гринвиче об руку с Генрихом и тот вложил ее руку в ладонь Томаса Говарда.

Суррей долго торговался. Генрих отказался увеличить приданое, назначенное Анне королем Эдуардом, поэтому Елизавете пришлось выделить новобрачным ежегодное содержание, к которому король согласился добавить небольшую сумму, а также средства на ведение хозяйства, продукты и напитки.

– Я вынуждена содержать даже семь их лошадей и платить за одежду Анны, – жаловалась Елизавета Екатерине, предвидя, что то же самое ей придется делать и для второй сестры, а потому умолкла, чтобы та не прочла ее мысли и не подумала, будто она скупится.

Генрих пока так и не сказал, кого наметил в супруги Екатерине, но в ее скором замужестве сомнений не было. Как сводить концы с концами, Елизавета не представляла.

Она скучала по Анне, которая покинула двор и отправилась жить в поместье Сурреев в Ламбете. Сестра сразу забеременела и чувствовала себя скверно, ей рекомендовали отдыхать дома, и она не смогла присутствовать на свадьбе Екатерины с лордом Уильямом Куртене, отец которого поддерживал Генриха во время восстания Бекингема, сражался за него при Босворте и был награжден за это графством Девон. Прекрасный сэр Уильям являл собой достойную партию для принцессы – жених храбрый, мужественный и добродетельный. В подготовке этого брака Елизавета тоже приняла участие, стараясь не думать о тратах, и сошлась с графом Девоном на условиях, схожих с теми, что были обговорены для Анны. Потом Екатерина тоже исчезла из жизни Елизаветы, так как лорд Уильям увез ее в Девон, где его отец имел три замка. Вскоре после этого Екатерина написала ей, что и она ждет ребенка.

После отъезда сестер Елизавета почувствовала себя очень одинокой, так как прежде они всегда были вместе. Сесилия редко приезжала ко двору, а Бриджит совсем перестала существовать для нее. К тому же королева начинала паниковать из-за своих растущих долгов. Сидя одна у себя в покоях, она старалась привести в порядок счета, но у нее от этого начинала болеть голова. Ей уже пришлось в очередной раз заложить свою посуду и занимать деньги у камергера и дам, пряжки у нее на туфлях теперь были не золотые, а из жести, и денег на новые платья не предвиделось, пока ей не выплатят содержание на следующий квартал.

В конце концов Елизавета излила свое горе Генриху и пожалела, что не сделала этого раньше, так как он проявил большую доброту: дал ей заём, чтобы она расплатилась с долгами, и добавил к нему город и замок Фотерингей, главные владения ее предков Йорков. Сейчас замок пустовал, и с трудом верилось, что двадцать лет назад, когда там были перезахоронены ее предки, он поражал великолепием. Многие из тех, кто присутствовал на похоронах в тот день, уже тоже ушли из жизни. Бабушка Йорк еще жива, но затворилась в замке Беркхэмстед, вела там полумонашеское существование и была уже очень слаба. Елизавета стыдилась, что в последние годы редко навещала старую леди, но бабушка всегда была для нее фигурой неприступной, и несколько раз при встречах с герцогиней внучка испытывала гнетущее чувство, что та не одобряет Генриха. От этого их разговоры не приобретали легкости.

Тревога из-за возможного вторжения Уорбека не покидала Елизавету и в моменты общения с Генрихом. Пытаясь обрести более позитивное отношение к жизни, она искала утешения в молитвах и обществе детей, часто писала Артуру и слегка морщилась, читая его формальные ответы, а в Элтем ездила так часто, как только могла. Маргарет приближалась к шестилетнему возрасту и превращалась в норовистую юную леди, которая когда-нибудь обязательно заставит плясать под свою дудку какого-нибудь несчастного принца. Гарри уже почти исполнилось четыре года, и он подавал надежды, что станет прекрасным рыцарем, уверенно держался в седле и зачарованно слушал истории про короля Артура и святого Георгия, которые рассказывала ему Елизавета. Трехлетняя Бет отличалась миловидностью и грацией, больше всего на свете любила танцевать и играть в куклы, проявляя полное безразличие к тому факту, что отец вел переговоры о ее браке с будущим королем Франции. Елизавета провела с детьми много счастливых часов, учила старших читать и писать, а Бет сидела у нее на коленях и впитывала в себя всю эту детскую науку.

В апреле по традиции отмечали День святого Георгия. Генрих объявил Елизавету главной леди-компаньонкой ордена Подвязки и возвел Гарри в рыцари ордена Подвязки. Тот вел себя очень хорошо во время посвящения и выглядел совсем взрослым в новом алом бархатном костюме, шапочке и миниатюрной орденской накидке.

В конце мая Елизавета узнала о кончине бабушки Йорк. Финал ее долгой жизни был мирным. Королева распорядилась, чтобы тело герцогини облачили в черную рясу ордена бенедиктинок, которую она носила уже много лет, и погребли рядом с мужем, герцогом йоркским, в церкви Фотерингея. Когда объявили последнюю волю покойной, Елизавета едва не прослезилась, узнав, что бабушка завещала ей свою псалтырь и кусочек мощей святого Кристофера, кроме того, внучка унаследовала ренту герцогини, отчего преисполнилась чувством облегчения: наконец-то ее финансовые проблемы утратят остроту. Помимо этого, Елизавете достался замок Байнардс, резиденция бабушки на берегу Темзы, что вместе с Фотерингеем – очень кстати, подумалось ей, – делало ее владелицей двух важнейших имений дома Йорков.

– Это был трудный год для вас, cariad, – тихо проговорил Генрих однажды летней ночью, когда Елизавета лежала в его объятиях, а мягкий ветерок из окна играл на ее коже. – Но скоро мы отправимся в тур по стране и увидимся с Артуром. Это вас взбодрит.

– Думаю, вам тоже необходимо развеяться, – ответила она, теснее прижимаясь к нему. – Но вам действительно нужно ехать сейчас, когда со дня на день ожидается вторжение Уорбека?

– Нужно, – ответил Генрих. – Если самозванец объявится, мы готовы к встрече, на своих военачальников я могу положиться. Однако казнь Стэнли стоила мне утраты популярности на северо-западе, где у этого рода много сторонников. Думаю, в Ланкашире они пользуются бóльшим уважением, чем я!

– Но Дерби наверняка верен вам?

– Да, однако преданность людей его брата непрочна. Необходимо, чтобы меня увидели в тех краях и в вашем обществе, чтобы вернуть любовь моих подданных. Вы сумеете очаровать их.

– Вы будете мною гордиться, – пообещала Елизавета, после чего Генрих начал целовать ее, и все мысли о политике унеслись в окно.

Чиппинг, Нортон, Ившем, Тьюксбери, Вустер… Куда бы они ни заезжали в том июле, повсюду люди сбегались приветствовать короля и королеву. Это согревало им сердца, давало надежду, что народное мнение поставит заслон притязаниям Уорбека. Каждый день Елизавета и Генрих ожидали услышать новости о приближении вражеского флота, но ничего не происходило. Каждую ночь Елизавета молилась, чтобы так было и дальше.

Наконец они прибыли в Тикенхилл, резиденцию Артура рядом с Бьюдли в Вустершире. Это был красивый усадебный дом к западу от города, он возвышался на холме среди одичалого парка. Отец Елизаветы расширил его для Нэда, а Генрих превратил в великолепный дворец для Артура, который стоял на крыльце и встречал их. В свои девять лет мальчик приобрел новое чувство достоинства и приветствовал родителей с официальной вежливостью. Его наставники постарались на славу, он был принцем Уэльским до кончиков ногтей и выглядел совсем здоровым, чего прежде никогда не бывало; без сомнения, это произошло благодаря здешнему свежему воздуху. Вот только Елизавета почувствовала себя чужой ему, и дело было не только в долгой разлуке. Ощущение не исчезло и в следующие дни, когда Артур уехал вперед, чтобы принять их в Ладлоу, и для них устроили развлечения. Глядя на сына, увлеченно следящего за событиями спектакля, показанного им в амфитеатре, высеченном в старой каменоломне, или сидящего рядом с отцом на пиру, Елизавета пыталась вновь отыскать в себе чувства, которые должна испытывать к нему, как делала, когда Артур был маленьким. Если бы она могла вызвать в себе ту безграничную любовь, которую питала к Гарри и другим своим детям. Как же это неправильно с ее стороны – иметь любимчиков, но она ничего не могла с собой поделать.

Елизавета надеялась, что Генрих или Артур не догадываются о ее материнском фиаско. Она тщательно старалась скрывать свои истинные чувства, на людях выражала привязанность к старшему сыну, восхищалась его успехами в учебе, умением держаться, как подобает принцу, растущими познаниями в искусстве управления государством, но все время сознавала, что должна чувствовать больше, больше, больше! Отъезд в Шрусбери стал для нее большим облегчением.

Оттуда они направились к северу, в Честер, а потом, в конце июля, – в Хаварден, в Уэльсе, где их ждали Дерби и леди Маргарет. Дерби сердечно принял гостей, хотя Елизавета опасалась, что он может быть зол или настроен враждебно из-за казни его брата. Однако про сэра Уильяма Стэнли они не упоминали, как будто вовсе ничего не случилось. И когда граф проводил их в Латом-хаус, огромный дом в Ланкашире, куда Елизавета так и не попала бурным летом 1485 года, она была тронута его сообщением, что для облегчения их поездки он построил отличный каменный мост в Уоррингтоне. На всем протяжении пути вдоль дороги собрались толпы народа, одни люди встречали короля и королеву радостно, другие – нет, но Елизавета обращалась ко всем с улыбкой, кивала, грациозно махала рукой и радовалась, слыша в ответ аплодисменты.

– Дары всем! – крикнул Генрих, и его помощники принялись бросать в толпу россыпью золотые монеты; некоторые зеваки стали выкрикивать благословения королю. К концу поездки он уже вовсю улыбался.

Увидев Латом, Елизавета ахнула и заметила, что Генрих прищурился. Дворец был великолепный, достойный короля, и Елизавета легко могла представить, о чем думает ее супруг: не слишком ли роскошный дом выстроил для себя один из его подданных. Пока они подъезжали к замку через олений парк, Елизавета насчитала восемнадцать башен, делящих пополам мощные стены.

Леди Маргарет встречала их во дворе, сгорая от нетерпения услышать новости о внуках. Она лично отвела Елизавету и Генриха в отведенные им покои, где они с удовольствием отдохнули и освежились после долгой дороги.

– Приятно было получить такой теплый прием от местных жителей, – сказал Генрих, скидывая сапоги и растягиваясь на постели. – Вы очаровали их, Бесси!

– Думаю, раздача даров помогла, – улыбнулась Елизавета.

– Идите сюда, – сказал он и протянул к ней руки.

В Латоме короля и королеву потчевали великолепными яствами, развлекали музыкой и танцами. На второй день Дерби провел их по всему дому и поднялся вместе с ними на крытую свинцом крышу, чтобы показать прекрасный вид на сельскую округу. Елизавета пережила неприятный момент, когда Генрих подошел к самому краю крыши и стоял там, любуясь панорамой. Она не могла поверить своим ушам, когда шут Дерби подошел к своему господину и прошептал ему на ухо:

– Том, помни Уилла.

Елизавета застыла, так как он имел в виду, разумеется, сэра Уильяма Стэнли, и на какие-то ужасные несколько секунд она обмерла от мысли: вдруг Дерби сейчас столкнет Генриха с крыши, сделать это было проще простого. Сердце у нее бешено заколотилось. Но Генрих тоже услышал слова шута и резко повернулся со словами:

– Пойдемте вниз.

Дерби, сделав суровое лицо, глянул на шута и пошел вперед.

– Этого наглеца нужно повесить! – воскликнула Елизавета, как только они с Генрихом остались наедине.

– Он шут, а потому волен говорить, что ему вздумается, – отозвался Генрих.

– Но он подстрекал вашего отчима к измене. Я правда испугалась, что они сейчас расправятся с вами.

– Шутка была в дурном вкусе, но Дерби верен мне, и он женат на моей матери, это достаточная гарантия безопасности для меня. Нет, Бесси, чем меньше слов, тем легче залечить рану. Но я поговорю с Дерби, чтобы он прогнал от себя этого негодяя.

На третий день пребывания в Латоме Генрих и Елизавета ужинали с хозяевами, когда прибыл гонец с посланием для короля. Прочитав письмо, Генрих поднял глаза и сдвинул брови:

– Уорбек попытался совершить вторжение. У него четырнадцать кораблей, полные наемников; они встали на якорь у Дила. Он послал солдат на берег провести разведку, но люди в Кенте были настороже и призвали войско, которое я оставил там на всякий случай. Вторгшихся на нашу территорию изрубили в куски, и флот Уорбека ушел на запад, в Ирландию, где попытался атаковать Уотерфорд, но мой наместник, сэр Эдвард Пойнингс, с легкостью отогнал врага. Мои советники считают, что Уорбек теперь двигается в сторону Шотландии.

– Счастливо отделались! – буркнул Дерби, а Елизавета вздохнула с облегчением.

– Это мы еще увидим, – сказал Генрих. – Все зависит от того, примет ли его король Яков. Ну, я не собираюсь терять сон из-за этого и не вижу причин прерывать тур по стране. Может быть, шотландцы дадут отпор Уорбеку или Яков захочет устроить свару посерьезнее! В любом случае мы скоро все узнаем.

– Значит, вы сможете поехать с нами в Ноусли? – спросила мать Генриха.

– Да, миледи, – ответил он.

Охотничий дом в Ноусли находился к востоку от деревушки Ливерпуль. Генрих с Елизаветой провели там день, наслаждаясь охотой. Затем пришло время прощаться с Дерби и леди Маргарет, потом они отправились в город Манчестер, где проводились ярмарки, и дальше на юг. Когда король с королевой проехали Маклсфилд, Стаффорд и Личфилд, Елизавета начала ощущать растущую усталость и тошноту, а оказавшись в Вудстоке, уже не сомневалась, что снова ждет ребенка. Генрих обрадовался, но и встревожился, так как его супруга была сильно утомлена.

– Мы отдохнем здесь немного, – сказал он, – у меня нет неотложных дел.

Елизавета обрадовалась передышке. Когда тошнота отступила, она стала по утрам гулять по парку или заходила в зверинец посмотреть на животных, а после обеда лежала на постели с книгой. Дамы развлекали ее сплетнями и музыкой, а Генрих присоединялся к ней при каждой трапезе. Как приятно было пожить частной жизнью, не появляясь на публике, тем более что Елизавете часто хотелось только спать, и ничего больше.

Сентябрь начался приятно – прекрасный месяц золотой листвы с теплой погодой и легким ветерком. Но потом задули сильные ветры, листья полетели с деревьев. Выходя на воздух, Елизавета понимала, что ей нужна накидка. Во время одной из своих одиноких прогулок по саду она услышала за спиной топот бегущих ног, быстро обернулась и увидела Генриха, лицо его выражало смятение.

– Бесси… – выдохнул он, остановившись и положив руки ей на плечи. – Бесси, cariad, у меня есть новости. Сядьте. – Он подвел ее к каменной скамье, обнял и как будто не мог продолжать.

– В чем дело?! – испуганно воскликнула Елизавета.

– Наша Бет… – Генрих сглотнул. – Господь забрал ее к себе.

Елизавета закрыла рот ладонью:

– Нет! Нет! Только не наша малютка Бет!

Она уронила голову на грудь Генриху и разрыдалась. Потерять ребенка – это ужасно, такое случалось с другими людьми, но с нею и Генрихом – никогда, ведь Господь улыбался их союзу, разве нет? Предаваясь скорби в объятиях супруга, слезы которого мешались с ее слезами, Елизавета видела только одно – протянувшиеся вперед долгие годы без Бет, пустые, полные горя…

– Почему? – наконец спросила она. – Бет была здорова. Никаких дурных признаков… наверное, все произошло внезапно.

Генрих утер глаза:

– У нее была лихорадка. Вы знаете, как легко дети погибают от нее. Доктора ничего не могли сделать.

– Это ужасно. Жизнь ее так внезапно оборвалась. Ей было всего три года. О, я не могу в это поверить. Моя малышка, моя маленькая девочка…

– Мы должны переносить испытания терпеливо, Бесси, и не подвергать сомнению Господню волю… – Генрих запнулся, а потом снова заплакал, и они прижались друг к другу, изливая в слезах свое горе.

Десять дней спустя Елизавета стояла на коленях в церкви Вудстока и думала о том, что происходит в Лондоне. Она представляла себе маленький гроб на покрытой черной тканью повозке, лошади тянут ее мимо молчаливой толпы людей в Вестминстерское аббатство, приор встречает катафалк. Архиепископ Мортон, теперь уже кардинал, позаботился обо всех приготовлениях, Генрих не поскупился на расходы. Сотне бедняков раздали по такому случаю черные рубахи, чтобы они шли за повозкой вслед за плакальщиками. Церемония будет роскошная, но пройдет без нее и Генриха, что очень расстраивало Елизавету. Она по-прежнему чувствовала себя слабой для путешествия, и королевские врачи, встревоженные тем, как подействует горе на ее и без того шаткое состояние, настояли на необходимости провести еще какое-то время в покое.

Стоявший рядом на коленях Генрих положил ладонь на ее руку. Через какое-то время они взглянули друг на друга и встали.

– Теперь, наверное, все уже закончилось, – прошептала Елизавета, глядя на золоченую статую Богоматери, и вспомнила, что и той пришлось потерять свое дитя.

Генрих привлек жену к себе:

– Ей теперь уже ничто не грозит, она лежит рядом со святилищем святого Эдуарда, и Господь заботится о ней. Мы построим для нее прекрасную гробницу. Что-нибудь из мрамора, может быть, и с высеченной наверху фигурой?

– Да, – выдохнула Елизавета. – И эпитафией, где будет сказано, как трагически оборвалась ее жизнь и как внезапно малышка была вырвана из наших рук.

– Чтобы наследовать жизнь вечную на небесах, – добавил Генрих.

– Я не перестаю думать о других детях. Как они это пережили. Я хотела бы быть с ними и дарить им утешение.

– Они в надежных руках, – заверил ее король. – Сэр Ричард Поль, леди Дарси и мистресс Оксенбридж – на них можно положиться. Увы, нашим детям пришлось столкнуться с реальностью смерти в таком юном возрасте.

– Сердце мое надрывается от жалости к ним, – отозвалась Елизавета и оперлась на руку Генриха.

Они медленно вышли из церкви в ожидавшую их впереди бесцветную жизнь без Бет.

Прошло два дня, Елизавета была готова покинуть Вудсток. Ей не терпелось попасть в Виндзор, чтобы больше не страдать от тягот путешествия, но до того они с Генрихом остановились в Эвелме в Оксфордшире и погостили у ее кузена, брата Линкольна, Эдмунда де ла Поля, графа Саффолка, который очень сочувствовал королю и королеве в их утрате. Затем они посетили монастырь Бишам, где Елизавета поклонилась могилам своих предков Невиллов и постояла у гробницы с фигурой своего покойного крестного отца Уорика Делателя королей, думая о том, как низко могут пасть некогда могущественные люди, ведь непомерные амбиции в конце концов ничего ему не принесли. Ей хотелось бы в тот момент стоять перед другой могилой, где было похоронено ее сердце.

Наконец, по прошествии долгого времени, перед ними встали стены и башни Виндзора. Настроение у Елизаветы слегка улучшилось. Тур по стране затянулся, его сопровождало горестное событие, и теперь ей нужно несколько дней отдохнуть, прежде чем отправиться в барке в Элтем, чтобы увидеть Маргарет и Гарри. Как же она скучала по ним, как хотела оказаться рядом с детьми! За четыре месяца разлуки они наверняка подросли. Тут Елизавета снова вспомнила о девочке, которой не суждено стать старше ни на год, и опять заплакала.

В ноябре, постаравшись справиться со своим горем, Генрих и Елизавета присутствовали на традиционном празднике, устроенном вновь назначенными присяжными сержантами в роскошном дворце Или в Холборне. По обычаю Елизавета и ее дамы обедали в одной зале, а Генрих со своей свитой – в другой. Оба были заинтригованы посещением Или, так как сто лет назад дворец служил лондонской резиденцией их общего предка Джона Гонта, герцога Ланкастера, и его прекрасной, но печально знаменитой третьей жены Екатерины Суинфорд, матери детей Гонта, Бофортов. Однако Елизавете было трудно проявлять особый интерес хоть к чему-нибудь.

Она понимала, что нужно взять себя в руки. Это ее долг перед Генрихом, перед их детьми, еще не рожденным младенцем и перед самой собой. Король надеялся на сына, но – да простит ее Бог! – она молилась еще об одной дочери. Бет ей никто не заменит, но если у нее появится еще один ребенок, которого она полюбит, кто бы он ни был, это смягчит боль утраты.

Физически Елизавета чувствовала себя лучше. Тошнота и усталость прошли. Если бы не тяжесть на сердце, все было бы хорошо. В поисках успокоения души и желая помолиться о благополучном разрешении от бремени, она еще раз съездила в святилище Богоматери Уолсингемской, которая славилась тем, что дарует покой и утешение страждущим. Одетая в накидку с капюшоном, Елизавета сняла обувь у часовни Босоногих и оставшуюся милю прошла босиком вместе с другими паломниками. Она благоговейно вступила в святилище, наполненное запахом благовоний и свечного воска, и упала на колени перед позолоченной, украшенной драгоценными камнями статуей Божьей Матери. Рядом были выставлены знаменитые святые реликвии, в том числе фиал с молоком Мадонны. В этом святом месте Елизавета молилась о душе своей дочери и о том, чтобы ей самой была дарована милость принять утрату и с радостным сердцем покориться воле Божьей. В конце она добавила мольбу об удачных родах и обретении здорового ребенка.

Поднявшись с колен, Елизавета сделала приношения, вышла на зимнее солнце и тут почувствовала, будто чья-то маленькая ручка легла в ее руку. Посмотрев вниз, Елизавета никого не увидела, но это не наваждение, она была уверена. Богоматерь Уолсингемская услышала ее, поняла горечь утраты и послала ей в утешение ребенка. Елизавета получила благословение от Пресвятой Девы.

Вернувшись ко двору, она застала Генриха в гневе.

– Уорбек объявился в Шотландии, и король Яков принял его с королевскими почестями! – прорычал он. – Одел в наряд, подобающий королю, выделил щедрое содержание, а еще взял подлеца с собой в триумфальный тур по стране.

– О нет. – Это не предвещало ничего хорошего. Ужасная новость.

– А я еще надеялся договориться о мире с Шотландией и предложить Якову Маргарет в качестве невесты!

Глаза Елизаветы расширились. Вот это новость!

– Но ей всего шесть лет!

– Бросьте, Бесси, вам лучше других известно, что принцесс часто обручают в детстве. Мы еще не скоро отправим ее в Шотландию, если вообще отправим, учитывая, как поступает Яков.

– Мне бы хотелось, чтобы вы обсудили это со мной. Я ее мать.

– Вы были в отъезде, когда мне пришла в голову эта идея, и теперь я ее с вами обсуждаю, – раздраженно ответил на упрек Генрих. – Но едва ли это случится. Яков, похоже, намерен провоцировать меня.

Услышав последние слова короля, Елизавета вздохнула свободнее.

– Он действительно верит, что Уорбек – мой брат, или просто притворяется, чтобы создать вам проблемы? – спросила она, решив не продолжать разговор о помолвке.

– Боюсь, что Яков верит. Он дал Уорбеку в жены свою родственницу, леди Кэтрин Гордон. Едва ли король поступил бы так, если бы считал Уорбека мошенником. Но еще хуже то, что, узнав об этом, Фердинанд и Изабелла приостановили подписание договора о браке их дочери с Артуром. Доктор де Пуэбла говорит, они и не подпишут его, пока самозванец на свободе. Ей-богу, что за неразбериха! – Генрих принялся расхаживать взад-вперед. – Но я делаю все возможное для устранения угроз. Работаю над составлением мирного договора с Максимилианом и буду настаивать, чтобы мы оба обязались не поддерживать мятежников в государствах друг друга.

– И Максимилиан согласится?

– Да. Это в наших общих интересах. Договор захлопнет дверь во Фландрию перед носом Уорбека, так как Максимилиан уже предупредил вашу тетку Маргариту, что она потеряет полученные в приданое земли, если не будет соблюдать условия соглашения. И теперь, когда я примирился с французами, Уорбек изолирован в Шотландии.

– Вы все сделали великолепно! – похвалила Елизавета мужа и обняла его.

Он поцеловал ее:

– Слава Всевышнему, вы вернулись и выглядите намного лучше.

– Да. Паломничество повлияло на меня благотворно.