Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

– Что случилось? – спросила Елизавета, торопливо подходя к сестре. – Сис?

Та повернула к ней заплаканное лицо.

– Это из-за короля! – всхлипнула она. – Он аннулирует мой брак с Ральфом. Я не вернусь обратно в Апсолл и никогда больше его не увижу.

Елизавета на миг потеряла дар речи.

– Что? Он и словом не обмолвился об этом.

Сесилия утерла глаза:

– Сегодня утром он вызвал меня в свой кабинет и сказал, что Ральф – неподходящий супруг для меня, так как его отец поддерживал короля Ричарда.

– Но лорд Скроуп был одним из тех, кто получил прощение после Босворта.

– Король по-прежнему сомневается в его лояльности. Но Ральф ему не враг, я клянусь. Бесси, не могли бы вы поговорить с его милостью, чтобы он позволил нам остаться вместе? Я люблю Ральфа. Мне невыносима мысль о разлуке с ним. – Сесилия снова разрыдалась, плечи ее вздрагивали.

– Конечно, – ответила Елизавета. – Я поговорю с ним. Ждите здесь.

Король, как ей сообщили, завтракал.

– Дайте мне пройти, – приказала Елизавета стражникам и прошествовала мимо них в покои Генриха.

Он с удивлением вскинул на нее глаза, когда она влетела в столовую залу, и сделал знак слугам удалиться.

– Cariad, чему я обязан удовольствием видеть вас? Вы, кажется, взволнованы.

– Именно так! – воскликнула Елизавета. – Только что я услышала ужасающую новость. Моя сестра сильно опечалена, так как ее брак будет аннулирован. Я впервые узнала об этом, застав Сесилию в своей часовне, она плакала навзрыд. Скажите мне, что это неправда.

– Елизавета, сядьте, – попросил ее Генрих тоном человека, который собрался объяснить что-то капризному ребенку. – Это правда. Я испытываю сомнения относительно лояльности Скроупов, и Ральф – неподходящий супруг для Сесилии. У меня есть на примете гораздо более выгодная партия для нее, и я хотел бы видеть ваших сестер удачно выданными замуж.

– И кто же эта выгодная партия? – Елизавета не собиралась сдаваться.

– Лорд Уэллес, мой дядя, сводный брат моей матери.

– Понимаю. – Она действительно поняла. Вероятно, тут не обошлось без Маргарет.

Елизавета знала лорда Уэллеса. Он пользовался большим уважением ее отца и был одним из тех видных йоркистов, которые оказывали сопротивление Узурпатору и присоединились к Генриху в Бретани, за что получил пэрство. В целом Уэллес был приятным человеком, но он вдвое старше Сесилии, хотя это не тот аргумент, который подействовал бы на короля.

Елизавета открыла было рот, чтобы возразить, но какой смысл? Ей все равно не победить в споре. Упорство Генриха непреодолимо, как Страшный суд. Если он что-то решил, его не переубедишь.

Боевой дух внезапно покинул Елизавету. Она поняла, что привлекало Генриха в новом брачном союзе, – должно быть, он видел в ее сестрах или в их будущих мужьях потенциальную угрозу своему трону. Ему пойдет на пользу замужество невесток с его верными сторонниками. Елизавета не могла оспаривать это. Но как же тяжело будет Сесилии покинуть любимого Ральфа.

Елизавета постаралась утешить сестру, хотя и догадывалась, что та не верит в искренность ее желания помочь.

– Я сделала, что могла, – сказала Елизавета, ясно сознавая, что никакие протесты не поколебали бы решимость Генриха.

Сесилия покачала головой:

– Была ли на свете более несчастная принцесса? Мы – пешки, Бесси, которые по своей прихоти двигает король. И он никого не станет слушать, даже вас.

Брак мигом аннулировали, и в конце ноября Елизавета уже стояла с Генрихом в церкви Святого Стефана, наблюдая за новым венчанием Сесилии. У невесты, наряженной в парчу, было трагическое выражение лица, жених суетился вокруг нее, всячески проявляя внимание и заботу, и вообще был очарователен, так что к концу свадебного пира удостоился горькой улыбки Сесилии. Елизавета позволила себе немного расслабиться. Все сложится. Уэллес станет хорошим мужем для ее сестры.

Той осенью и до самого Рождества Генрих с Елизаветой проводили много времени вместе, строили планы ее коронации и составляли списки: дам, которые будут сопровождать ее, необходимой дорогой одежды и гостей, которых они хотят пригласить. Однако во время праздников Генрих казался озабоченным.

– Ходят все более упорные слухи, что в скором времени граф Уорик вновь даст о себе знать, – сказал он, садясь рядом с Елизаветой, чтобы послушать выступление хористов из Королевской капеллы. – Некоторые из моих советников слышали такие разговоры в тавернах и церквах, но никто не знает, где их источник. Идет и другая молва – будто Уорик сбежал или был убит в Тауэре, однако сегодня он был там, совершенно живой и здоровый.

Елизавета обрадовалась, услышав это, так как беспокоилась о своем юном кузене. Однако слухи ее встревожили.

– Вы серьезно относитесь к этим разговорам? – спросила она.

– Думаю, нам нужно быть настороже, – ответил Генрих. – Я не могу рисковать своей безопасностью.

Хористы ждали. Генрих кивнул, и их голоса вознеслись к потолку.

Холодным январским днем Елизавета играла в триктрак с Анной, когда появился Генрих и отослал ее сестру прочь. По его лицу было видно, что он чем-то взволнован.

– Cariad, – сказал король, присаживаясь к ней за стол, – мне очень жаль, но вашу коронацию придется снова отложить. До меня только сейчас дошли новости, что в Ирландии появился самозванец, который претендует на мой трон и называет себя Уориком.

Елизавета была потрясена:

– Но Уорик в Тауэре!

– Именно, мы проверяли. Но этот Ламберт Симнел – вероятно, имя ненастоящее – заявляет, будто он сбежал из тюрьмы.

– А кто такой Ламберт Симнел?

– Простой мальчик – боюсь, лишь игрушка в руках какого-то авантюриста. Имя странное. Один из моих агентов сообщил мне, что его зовут Джон, значит первое имя вымышлено. Досадно, но мы почти ничего не знаем об этом заговоре, и меня беспокоит, что люди попадаются на уловки этого самозванца. Один из них, должен признаться, – это лорд Скроуп. – Генрих посмотрел на жену, будто хотел сказать: «Я же говорил вам», а она попыталась не заострять на этом внимания. – По общему мнению, мальчик умеет изящно выражаться, красив и обходителен, к тому же он, судя по всему, точно и убедительно рассказывает о своем прошлом. Некоторые всерьез принимают его за Уорика. И он хвалится, что намерен низвергнуть уэльского слюнтяя, который захватил корону. – Генрих презрительно фыркнул.

– Кто-то наверняка его подучивает, – сказала Елизавета, в гневе сжав кулаки: любой, кто выступал против Генриха, угрожал и Артуру.

– Я думаю точно так же, – согласился король. – Скорее всего, это какой-то известный йоркист, хорошо знакомый с жизнью двора и королевской семьи.

– Но известные йоркисты знают, что Уорик в Тауэре!

– Ах, они могут верить, что его похитили оттуда. – Генрих заколебался. – И даже, вероятно, с охотой, просто чтобы досадить мне. Этот парень может служить прикрытием для того, кто всерьез претендует на корону, но не смеет действовать открыто. И, Бесси, у меня есть причины опасаться, что это ваш кузен Линкольн.

Елизавета собралась было протестовать, но поняла, что Генрих, вполне вероятно, прав. Его победа при Босворте положила конец надеждам Линкольна на корону. Желавшие видеть на троне короля из дома Йорков с готовностью поддержат его притязания. Очень может быть, что Линкольн взращивал Симнела в качестве претендента с целью замаскировать свои собственные тайные намерения.

– При моем восшествии на престол он дал клятву верности, – сказал Генрих, – но я всегда с трудом верил ему. При Узурпаторе он исполнял должность лорда – наместника Ирландии. Вам не кажется символичным, что этот самозванец появился именно в Ирландии?

– Вероятно, вы правы. – Елизавете не хотелось признавать, что один из членов ее семьи – изменник. – Как вы поступите? Арестуете его?

– Нет. – Генрих мрачно улыбнулся. – Я слежу за ним, и мой Совет пытается разузнать побольше о Симнеле. Я усилил охрану в портах и готов действовать быстро, если понадобится. Не беспокойтесь, cariad. Мы управимся с этим самозванцем. – Генрих хотел уже встать, но замер. – Что вы знаете о сэре Джеймсе Тирелле?

Вопрос испугал Елизавету.

– Почему вы спрашиваете?

– Узурпатор сделал его комендантом Гина в провинции Кале. Он до сих пор там, и я размышляю, стоит ли подтверждать его назначение на эту должность.

– Мне известно только, что его посылали в Тауэр, чтобы взять там из гардероба вещи, необходимые для церемонии наделения титулом сына Узурпатора, и Тирелл был там в то время, когда исчезли мои братья.

Генрих нахмурился:

– Вы считаете, он к этому причастен?

– Я не знаю. Мне это казалось странным. Но вероятно, так сложились обстоятельства.

– Хм… По словам верных мне людей, вслед за этим он получил от Ричарда несколько высоких должностей. И тем не менее Тирелл не сражался при Босворте, таким образом избегнув обвинения в измене. Я расспрашивал о его достоинствах, и до сих пор он хорошо служил мне в Гине, так что я утверждаю его в должности.

Генрих поцеловал Елизавету и ушел. Она сидела и размышляла о том, почему Ричард доверил Тиреллу все эти высокие посты. Оценил его способности? Или то была награда за оказанные услуги?

Не стоило ей так думать. Нужно полагаться на здравое суждение Генриха, более объективное, чем ее собственное.

Некоторое время не было никаких новостей. Отправляясь в феврале в Фарнхэм навестить Артура, Елизавета испытывала дурные предчувствия, словно вот-вот грянет буря. Угроза со стороны Симнела, как она и опасалась, не исчезла.

За четыре месяца Артур набрал вес, хотя по-прежнему выглядел очень хрупким. Когда Елизавета протянула к нему руки, он отпрянул, прижался к пышной груди леди Дарси и посмотрел на мать с опаской.

– Не годится так приветствовать свою леди матушку, милорд принц, – упрекнула малыша его наставница. – Ну же, идите.

Она передала ребенка Елизавете, которая поцеловала пушистую головку мальчика и попыталась ощутить прилив материнской нежности. Неспособность отыскать в себе эти чувства вызвала у нее панику. Даже милая беззубая улыбка Артура не задела струн ее сердца. Она ощущала одну лишь жалость к этому крохе, который в материальном смысле не нуждался ни в чем, только мать не могла полюбить его. И все же Елизавета отдала бы свою жизнь ради сына, ведь он – ее плоть и кровь и ему грозит много опасностей. Может быть, так выражалась ее любовь?

В Вестминстер Елизавета вернулась расстроенной. Что за негодная она мать. Нужно почаще навещать Артура.

– Как чувствует себя наш сын? – спросил Генрих, придя в ее покои ужинать.

– Хорошо, – ответила она. – Он набрал вес, улыбается и следит за всем глазами.

– Прекрасно. Это внушает надежду. Скоро я сам съезжу посмотреть на него. – Генрих улыбнулся жене, но что-то в его взгляде насторожило ее.

– Какие-нибудь неприятности? – спросила Елизавета, откладывая нож.

И снова легкая тень промелькнула по лицу короля. Видимо, он сделал нечто неприятное для нее.

– Бесси, меня беспокоит ваша матушка.

– Что? – (Генрих всегда был обходителен с тещей, выбрал ее крестной матерью для Артура.) – Что вас беспокоит?

Король сглотнул.

– Я не могу забыть, как во время правления Узурпатора она поставила под угрозу мой успех.

– Она содействовала вашему успеху! – мигом встала на защиту матери Елизавета.

– Но она примирилась с Узурпатором и по собственной воле отдалась в его руки, а также доверила ему судьбу своих дочерей.

– У нее не было выбора!

– Разве? Останься она в святилище, он не мог бы строить планы женитьбы на вас. – (Так вот оно что, обида на Ричарда, пытавшегося отобрать у него невесту, все еще растравляла душу Генриха.) – Покинув убежище, она предала тех, кто по ее же страстному призыву оставил свои земли и сбежал ко мне в Бретань, понимая, что я поклянусь жениться на вас.

Щеки Елизаветы запылали от гнева.

– Генрих, послушайте меня, и давайте покончим с этим раз и навсегда, прошу вас! Мы не могли оставаться в святилище. Уход оттуда казался нам, как я уже объясняла, единственным возможным шагом. Если бы мать не отпустила нас, Ричард, вероятно, забрал бы всех оттуда силой, как моего брата Йорка. Наше пребывание в святилище доставляло неудобства аббату и ставило его в неловкое положение. Вестминстерское аббатство находилось в осаде. Это было ужасное время, и мы думали, что ваше дело проиграно.

Генриха, похоже, это не убедило.

– Но она должна была понимать, что я совершу новую попытку. Я поклялся жениться на вас и намерен был исполнить свое обещание. Она строила планы, как выдать вас замуж за Узурпатора, и, если бы этот брак состоялся, вы оказались бы потеряны для меня, а те верные люди, которые по ее призыву встали на мою сторону, не смогли бы вернуться в Англию, не подвергая свои жизни опасности.

Елизавета была потрясена тем, как глубоко заходит возмущение Генриха, какой жестокий удар нанесли ему действия матери и ее собственные. Она надеялась, что они обе уже прощены, и верила в то, что Генрих понял, какие мотивы двигали ими.

Очевидно, это понимание не распространялось на ее мать.

Но это нелепо. Елизавета накрыла руку мужа своей ладонью:

– Генрих, все в прошлом, вам это уже известно, зачем печалиться о давнишних делах теперь? Вы никогда не выказывали недовольства моей матерью. Напротив, вернули ей королевский статус и всегда относились к ней уважительно. Даже выбрали ее, а не свою мать крестной для нашего первого ребенка и раздумывали, не сделать ли свою тещу королевой шотландцев.

Генрих убрал свою руку:

– Я никогда ей не доверял и постоянно присматривал за ней. Теперь, когда нам угрожает самозванец Симнел, мой Совет рекомендовал мне оставить ее без средств, чтобы она больше не могла строить козни.

Елизавете не верилось, что Генрих может быть таким двуличным.

– Что вы сделали?

– Совет издал указ, которым лишил вашу мать всей собственности. Я забрал принадлежавшее ей в свои руки, и парламент назначит для нее содержание.

Елизавета обомлела:

– И чтобы сделать это, вы ждали, пока я уеду!

– Елизавета, успокойтесь. Это вопрос безопасности.

– Вы действительно думаете, что моя мать будет замышлять наше – и своего внука – свержение ради како-го-то выскочки, имеющего глупость утверждать, будто он Уорик? Она и ради настоящего Уорика не стала бы этого делать! Это безумие.

Лицо Генриха помрачнело.

– Вы забываетесь, мадам. Никто иной не мог бы так хорошо инструктировать участников этого спектакля, как она.

– Не могу поверить, что вы сказали это! – Елизавета ужаснулась, не в силах постичь, что ее супруг так долго лицемерил. – И каково же будет ее содержание?

– Четыреста марок.

– Это меньше, чем назначил ей Ричард.

– Это больше, чем она заслуживает. Ее участь послужит примером остальным, что нужно хранить верность.

– Генрих… – начала Елизавета, но вдруг ей все стало ясно. – Я знаю, почему вы это делаете. Вы ищете предлог, чтобы освободиться от необходимости обеспечивать ее.

Король в гневе стукнул кулаком по столу:

– Вы меня неправильно поняли, Елизавета! Ваша мать – деятельная и ловкая женщина, именно она организовала заговор против Узурпатора.

– Нет, это сделала ваша мать.

– Кто бы то ни был, ваша родительница находилась в гуще событий, и она вполне может затеять заговор и против меня тоже.

– Но зачем?

Генрих помолчал.

– Думаю, она предчувствует, что вы будете обладать большим влиянием как королева, вроде того, каким обладала она сама в свое время, и я полагаю, она крайне недовольна мною, считает, что вы находитесь в угнетенном положении и я мешаю вашему продвижению.

– Это неправда. Я довольна своей жизнью, и моя мать это знает. Она никогда не жаловалась на вас. Вы говорите неразумно, Генрих. Зачем ей строить заговор против вас, когда это приведет к низвержению ее собственной дочери и внука? Она неутомимо трудилась, чтобы наш брак состоялся. И даже если ей не по душе, что у меня так мало власти, она понимает, что ее станет еще меньше, если вас сместят с трона.

Глаза Генриха были как сталь.

– Но вдруг она верит, что ее сыновья живы?

– Тогда у нее еще меньше причин поддерживать того, кто называет себя Уориком!

Генрих упрямо поджал губы.

– Я все равно ей не доверяю и не могу допустить, чтобы на этот раз она воспользовалась хоть малейшей возможностью. Простите меня, если я проявляю чрезмерную осторожность. Завтра вечером ваша мать должна отправиться в аббатство Бермондси, а ее сын Дорсет будет находиться в Тауэре, пока не минует угроза со стороны самозванца.

– Аббатство Бермондси? Но как же быть с арендой Чейнигейтса?

– Ее можно расторгнуть.

– Генрих, прошу вас… – Елизавета была вне себя. – Моя мать не изменница. Она арендовала Чейнигейтс, потому что хотела вести тихую жизнь. Не смотрите на меня так.

Но его было не переубедить, и спорить дальше не имело смысла, она все равно проиграет.

– Могу я, по крайней мере, увидеться с нею? – спросила Елизавета.

– Конечно.

– А что будет с моими сестрами? Куда отправятся они?

– Они могут остаться при вашем дворе. Бриджит будет жить с матерью. Раз она обещана Господу, Бермондси – подходящее место для нее. Не забывайте, аббатство давно находится под покровительством королевской семьи. Моя бабушка, королева Екатерина, вдова Генриха Пятого, умерла там пятьдесят лет назад.

Елизавета знала ее историю: Генрих забыл упомянуть, что Екатерина де Валуа была отправлена в Бермондси с позором после того, как стало известно о ее тайном браке с Оуэном Тюдором, и умерла, вынашивая его ребенка.

Есть Елизавете расхотелось. Ужин стоял перед нею нетронутым, соус застыл.

– Если вы позволите, – сказала она, – я пойду повидаюсь с сестрами.

– Разумеется, – холодно произнес Генрих.

Однако эта холодность не шла ни в какое сравнение с той ледяной яростью, которую она ощущала по отношению к нему.

Анну и Екатерину Елизавета застала в слезах, они не могли поверить в то, как изменилась в одночасье их жизнь. Одной из них было одиннадцать лет, другой – семь, и обе уже скучали по матери и сестре.

– Я отведу вас к ним, – пообещала Елизавета, про себя кляня Генриха за то, как он поступил с дорогими ей людьми.

На следующий день они втроем отправились в Бермондси. Огромный монастырь стоял на берегу Темзы напротив Тауэра – не слишком приятный вид для матери, учитывая, что ее сыновья, вероятно, погибли в стенах крепости. Аббатство, может, и находилось под покровительством королей, но, пока служитель, отвечавший за прием гостей, вел Елизавету и ее сестер в жилые комнаты, она заметила, что дом содержится плохо и повсюду видны следы небрежения.

Осунувшееся лицо матери осветилось при виде гостей, но бедняжка сразу разрыдалась и упала в объятия Елизаветы.

– Скажите, что вы пришли забрать меня отсюда! – взмолилась она. – Это ужасное место.

Глаза Елизаветы защипало от слез.

– Увы, миледи, если бы я могла! Я старалась убедить короля, чтобы он оставил вас в покое, но он непреклонен. Его обуревает страх за свою безопасность, так как в Ирландии появился этот самозванец.

– Советники обвинили меня в том, что я его поддерживаю! – сквозь слезы проговорила мать. – Как будто я могла бы сделать хоть что-нибудь, что повредило бы вам или милому Артуру.

– Я знаю, – заверила мать Елизавета, подводя ее к креслу.

Сестры заливались слезами, а шестилетняя Бриджит цеплялась за юбки Елизаветы. Рядом молча стояла девушка-служанка. Елизавета узнала в ней Грейс, одну из внебрачных дочерей отца, к которой мать очень привязалась.

– Это так несправедливо, – всхлипывала королева. – Я хочу всего лишь вернуться домой, в Чейнигейтс. Прошу вас, поговорите с королем ради меня.

– Я поговорю, – обещала Елизавета, озираясь вокруг и поеживаясь; лет сто назад, когда здание только что построили, эти комнаты, вероятно, были хороши, но теперь тут стояла промозглая сырость, пахло речной водой.

– Этот дом построили графы Глостеры, – сказала мать, проследив за взглядом Елизаветы. – В тринадцатом столетии они были благодетелями аббатства. Теперь эти комнаты используют для размещения гостей, и монахи не берут за это плату, вот почему здесь не слишком уютно. Однако они обязаны держать покои наготове для нужд короля. Хотя едва ли какой-нибудь король захочет остановиться здесь. – Она взяла шаль и накинула ее на плечи.

Теперь Елизавете стало ясно, почему Генрих выбрал Бермондси. Мать могла находиться здесь, и ему это ничего не стоило. Ей стали отвратительны его скупость и упорное нежелание понять, как несправедливо он поступает.

– Я поговорю с ним еще раз, – повторила она. – Скажу, что вы не можете здесь оставаться.

– О, благодарю вас! – выдохнула мать, заламывая руки.

Они остались обедать. Еду с ненавязчивой любезностью им подали простую: хлеб, похлебка и жесткие куриные крылышки. Сестры провели полдня с матушкой, после чего неохотно и весьма эмоционально попрощались с нею.

– Я буду приезжать как можно чаще, – пообещала Елизавета, которой очень неприятно было оставлять мать в этом унылом месте.

Она вернулась в Вестминстер, решительно вознамерившись поговорить с Генрихом, однако ей сообщили, что его милость на заседании Совета. Он постарается увидеться с нею позже. Тем временем Елизавета ничем не могла занять себя и с завистью наблюдала за сестрами, которые увлеченно взялись играть в кости.

Когда Генрих наконец пришел, они легли в постель, так как уже наступил вечер. Он выглядел усталым, был в неважном настроении и смотрел на нее выжидательно.

– Вы хотели видеть меня, Елизавета.

Возмущение бурлило у нее в груди после их ссоры накануне вечером, и визит в Бермондси лишь усилил его.

– Да.

– Полагаю, речь пойдет о вашей матери. Ну, с этим придется подождать. Сейчас у меня есть более неотложные дела.

– Нет, это не может ждать! – возразила Елизавета и сжала руки в кулаки. – Она огорчена, заперта в этом ужасном сыром доме.

– Вы преувеличиваете, мадам. Ее разместили в королевских апартаментах по моему распоряжению.

– Королевских? В тринадцатом веке они, вероятно, такими были, но теперь там просто жутко. Попробовали бы вы сами там пожить!

Генрих сел и откинул голову на спинку кровати.

– Елизавета, я устал, и у меня уйма проблем. Мне сейчас не до того.

– Тогда скажите одно слово и позвольте моей матери вернуться в Чейнигейтс. Больше от вас ничего не требуется. Она для вас не опасна, поверьте мне. Генрих, пожалуйста! – Елизавета опустилась перед ним на колени и воздела руки в мольбе, глаза ее блестели от слез.

Король посмотрел на нее, и она увидела, что он колеблется.

– Если вы любите меня, милорд, и не хотите обречь меня на жизнь в тревоге за мать, тогда прошу вас, сделайте мне такое одолжение. Я ручаюсь за нее, хотя, уверяю вас, в этом нет необходимости.

– Бесси… – произнес Генрих более мягким голосом, а использование домашнего имени еще больше обнадежило Елизавету, хотя надежды эти тут же были перечеркнуты. – Бесси, я не могу допустить, чтобы она покинула Бермондси. Вы получите деньги, чтобы устроить ее там с бо́льшим комфортом, но она должна остаться в аббатстве. Сегодня дело получило новое развитие.

Елизавете не хотелось ничего об этом знать. Она в отчаянии думала только о том, как объяснит матери суровую непреклонность по отношению к ней Генриха.

– Бесси… – снова проговорил король и взял ее за руку. – Для меня главное – сохранить спокойствие в стране. Я привыкаю к мысли, что короли иногда вынуждены принимать неприятные решения. Пока существуют хоть малейшие подозрения относительно вашей матери – а я не единственный, кто сомневается в ее лояльности, поверьте мне, – она должна оставаться там, где находится. Это не моя прихоть, а насущная необходимость.

Елизавета, обиженная, встала и села в кресло.

– Я не могу согласиться с вами, и кому лучше знать, как не мне, но что значит мое мнение? – с горечью промолвила она.

Генрих вздохнул:

– За этим Симнелом стоят влиятельные люди. Теперь нам известно, что он – сын органного мастера из Оксфорда, ему двенадцать лет, как и Уорику. Мои соглядатаи доносят, что его учил этой роли некий священник, отец Саймондс, которому якобы привиделось, что он станет наставником короля. Вы можете подумать, что все это вполне безобидно, заговор, составленный дураками. Но похоже, Саймондс действовал в интересах сторонников Йорков.

– Но кого? – Елизавета неохотно признавала существование опасности.

– Вам не кажется примечательным, что этот заговор созрел в Оксфорде, недалеко от дома милорда Линкольна в Эвелме? И что сующийся не в свои дела епископ Стиллингтон, уйдя на покой после Босворта, жил в Оксфордском университете. Я не сомневаюсь в его причастности к заговору и приказал, чтобы его вызвали в Совет.

– Опять он! Это его стараниями меня объявили бастардом и Ричард сумел захватить трон.

– Ну, ему придется ответить за свои поступки еще раз. Я однажды простил его, но не собираюсь делать это снова. – Генрих выглядел огорченным. – Надеюсь, вы понимаете, Бесси, почему я не могу освободить вашу мать. Я не хочу, чтобы это легло, как меч, между нами.

Елизавета покачала головой:

– Дело в том, Генрих, что я этого не понимаю. Но у меня нет выбора, кроме как склониться перед вашей волей, как бы это ни печалило меня. Только представьте, что чувствовали бы вы, если бы вашу мать заточили в таком месте в наказание за то, чего она не делала.

Генрих резко встал:

– Пойду в свою постель. Мне жаль, что вы так расстроены.

Это вовсе не было извинением. Когда дверь за ним закрылась, Елизавета залилась потоком слез.

На следующий день она отправилась в Бермондси одна.

– Я пыталась, с Божьей помощью пыталась! – рыдая, говорила Елизавета матери. – Он как будто сделан из камня и такой подозрительный. Но как только с самозванцем разберутся, я снова надавлю на него и заставлю слушать, клянусь.

– Не переживайте, Бесси, – печально ответила мать. – Вы хорошая, добрая девочка, и я знаю, вы старались как могли. Не беспокойтесь обо мне. Я привыкну жить здесь.

– Он обещал дать мне денег, чтобы устроить вас здесь с комфортом, – сказала Елизавета. – Я привезу мебель, ковры и занавески, чтобы вам было приятнее, и еще игрушки для Бриджит.

При этих ее словах сестра вскинула глаза. Она была флегматична и делала все медленно, но вызывала симпатию.

– Мы обе вам очень благодарны, правда, Бриджит? – отозвалась мать. – А теперь, Бесси, расскажите мне побольше об этом самозванце.

Через неделю после того, как мать поселилась в Бермондси, Генрих приказал провести Уорика с торжественной процессией по Лондону на мессу в собор Святого Павла.

– Слухи о самозванце распространяются быстро, пусть люди увидят, что настоящий Уорик здесь, в Лондоне, жив и здоров, – сказал Генрих, стоя с Елизаветой на крыльце дворца Шин и поправляя на себе мантию, прежде чем сесть в барку и отправиться в Сити и Епископский дворец, где по окончании службы должен был состояться прием. – Я пригласил Линкольна. Лучше держать его под присмотром, да и Уорик его знает. Вечером вы увидитесь со своими кузенами, я привезу их сюда.

Елизавета напряженно смотрела ему вслед. Уорика она не видела уже почти два года и часто беспокоилась, как сказывается на нем заключение в Тауэре. А кузен Линкольн и у нее тоже вызывал подозрения.

Ближе к вечеру в Шин прибыла красочная процессия во главе с королем. Елизавета увидела ее из своего окна. Генрих лично привел Уорика и Линкольна в ее покои. Она встала и протянула руки своему младшему кузену, который повзрослел, но и похудел в сравнении с тем, каким она его помнила.

– Милорд Уорик, как приятно вас видеть, – сказала Елизавета.

Мальчик тупо взглянул на нее и, оглядывая комнату, убранную роскошными гобеленами, а также столпившихся вокруг лордов и дам, ответил:

– Благодарю вас, миледи.

– Эдвард? – окликнула его Елизавета. – Как вы живете?

Уорик промолчал.

– Вот Маргарет, – продолжила Елизавета, подзывая к себе его тринадцатилетнюю сестру.

Та, явно растроганная встречей, обняла брата. Он позволил ей это, но сам на объятие не ответил, а стоял столбом. Девочка была удивлена и явно расстроилась.

Елизавета поприветствовала Линкольна, заметив, что высокий мрачноватый молодой человек ведет себе гораздо сдержаннее, чем бывало раньше. Он тоже смотрел на Уорика с тревогой, – видимо, и его обеспокоило отсутствие у того выраженной реакции на встречу с родственниками. Пока Маргарет пыталась получить от мальчика какой-нибудь вразумительный ответ, Линкольн наклонился к Елизавете.

– Я раньше говорил с нашим кузеном – или, лучше сказать, пытался, – произнес он, понизив голос. – Он невинен, как годовалый ребенок, не может отличить гуся от петуха.

– Мне грустно это слышать, – отозвалась Елизавета.

– И то, что он сидит в Тауэре, не идет ему на пользу, – пробормотал Линкольн.

– У короля есть на то причины, – сухо ответила она.

Негоже Линкольну критиковать своего суверена. Уорик не в здравом уме, это верно, и сам по себе безобиден, но одним своим существованием он представляет угрозу для Генриха и всегда может стать центром притяжения для мятежников. Тем не менее Елизавете стало жаль мальчика, когда после, без сомнения, ошеломительного для него дня беднягу вернули к унылому прозябанию в Тауэре.

Затем Генрих вызвал на заседание Совета епископа Стиллингтона.

– Я хочу знать правду об этих проклятых заговорах и уверен, что без него тут не обошлось, – сказал король Елизавете.

Он пришел в ярость, когда Стиллингтон отказался явиться по вызову, сославшись на защиту университета, где безвылазно просидел весь март. В конце концов разъяренный Генрих был вынужден издать для него охранную грамоту.

– Только так он согласился на встречу со мной, – прорычал король. – И у меня нет выбора, так как мне нужно допросить его. Он хочет, чтобы встреча произошла без свидетелей. Ей-богу, этот негодяй еще ставит мне условия!

Генрих увиделся с епископом в Виндзоре. Елизавета на их встрече не присутствовала, но после король пришел в ее покои, имея вид далеко не счастливого человека.

– Он ничего не скажет, – вздохнул Генрих, устало опускаясь в кресло у очага. – Что ж, я буду держать его здесь под домашним арестом, пока он не заговорит. А если этого не произойдет, пусть остается тут. Одним пакостником меньше.

Елизавета налила супругу вина, размышляя, не является ли истинной причиной заточения Стиллингтона опасение, как бы епископ не сказал чего-нибудь неудобного про ту старую историю с первым браком короля Эдуарда. Может, это и глупо, однако последствия той «откровенности» епископа так сильно сказались на жизни Елизаветы, что она с тех пор жила в страхе, как бы враги Генриха снова не взяли на вооружение эту небылицу. Она радовалась, что Стиллингтона заставили умолкнуть.

На следующий день Генрих влетел в ее личный сад с побелевшим лицом:

– Линкольн удрал!

– Удрал?

– Исчез, скрылся в ночи. Если это не доказательство его вины в деле о самозванце, пусть свиньи полетят! Он хочет стать королем, Бесси. Я всегда это подозревал.