Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

– Ему нужно возобновить занятия, cariad.

Елизавета вздохнула. Как было бы приятно, если бы Артур был с ними в дни праздников и она могла бы последить за его здоровьем, так как до сих пор не была до конца уверена, что с ее сыном все в порядке. Однако можно даже не пытаться уговаривать Генриха, чтобы он изменил свое решение.

– Кэтрин поедет с ним?

– Я размышлял об этом. Сперва я думал, что она может остаться с вами, по крайней мере на зиму. Артур знает, что им нужно немного подождать, прежде чем они начнут жить вместе как муж и жена.

Елизавета с радостью оставила бы при себе Кэтрин. Девушка ей очень нравилась, и она наслаждалась ее обществом. Между ними возникло теплое чувство. Напротив, у Кэтрин с Артуром, казалось, было мало общего. После свадьбы та первая вспышка радости, которую принц проявил при встрече с невестой, похоже, угасла и превратилась в отстраненную формальную любезность. Вероятно, Артур стеснялся своей неудачи в постели.

– Я думаю, Кэтрин будет трудно зимовать на границе с Уэльсом, она приехала к нам из более теплого климата Испании.

– Некоторые из моих советников тоже указали именно на это. Но я поговорил с Артуром и Кэтрин, они оба согласны, чтобы она сопровождала его в Ладлоу. Духовник принцессы тоже не возражает, по его словам, король Фердинанд и королева Изабелла ясно выразили свое желание, чтобы принц и принцесса не разлучались, но ее дуэнья, разумеется, подняла шум и сказала, что принцессе нужно остаться. Я решил, пусть они оба едут в Ладлоу.

Елизавета изумленно уставилась на мужа:

– Но вы же сказали, что им лучше не жить вместе.

– Я вынужден склониться перед волей суверенов.

Елизавета надеялась, что Генриху не придется пожалеть о своем решении.

– По крайней мере, я прошу вас, скажите Артуру, что они не должны жить как муж и жена.

– Я объясню ему это очень тщательно. Тем не менее Фердинанд и Изабелла настаивают, чтобы брак был заключен окончательно, дабы скрепить наш союз. В свете случившегося с инфантом Хуаном можно было бы предположить, что они предпочтут отсрочить начало супружеской жизни. Мне хотелось бы сказать им, что я соглашаюсь на отъезд Кэтрин в Ладлоу, хотя это представляет опасность для нашего сына, так как не считаю, что он готов к супружеству. Но я проявлю такт и скажу, что покоряюсь их желанию. Ничто не должно поставить под угрозу добрые отношения Англии с Испанией.

– А не здоровье нашего сына?! – воскликнула Елизавета.

– Я поговорю с Артуром. Это дело нужно уладить, не предавая огласке.

У Елизаветы ком стоял в горле, когда 21 декабря она прощалась с Артуром и Кэтрин.

– Да пребудет с вами Господь! – крикнула она им вслед, глядя, как носилки выезжают из нижнего оборонительного пояса Виндзорского замка, и стараясь в последний раз увидеть бледное лицо сына и его руку, поднятую в прощальном жесте.

В последовавшие за расставанием недели многое отвлекало Елизавету от тревог: сперва Рождество, затем празднование помолвки Маргарет с королем Яковом и подписание договора о вечном мире между Англией и Шотландией. Обручение прошло с большой пышностью в главном покое королевы, который по такому случаю был украшен эмблемами в виде переплетенных роз Тюдоров и шотландского чертополоха.

Маргарет выглядела великолепно, в блестящем белом платье со шлейфом, и вела себя очень прилично, не выказывая никаких признаков непослушания, за которые ее так часто корили в детстве. С этого дня ее будут величать королевой шотландцев и оказывать ей подобающие статусу почести при дворе ее отца, поставив в один ранг с матерью. Елизавета уже готовилась к неизбежному расставанию, хотя Маргарет отправится в Шотландию не раньше сентября 1503 года. Они проведут вместе еще много месяцев.

Зазвучали фанфары, и король удалился в свои покои, чтобы отобедать с шотландскими и английскими послами, а Елизавета взяла Маргарет за руку и отвела к столу, поставленному в холле под балдахином с гербами, где две королевы сели рядом и им с большими церемониями подали обед, после которого состоялись турниры, а вечером – роскошный банкет. Во всех лондонских церквах пропели «Te Deum», на улицах ночью будут жечь праздничные костры и для угощения народа выкатят бочки дарового вина.

На следующий день маленькая королева шотландцев появилась при полном параде в покоях Елизаветы и одарила призами победителей турниров. Показали живую картину, которая сопровождалась исполнением народных танцев, потом был устроен еще один турнир и превосходный заключительный банкет.

После обручения Елизавета занялась подготовкой приданого Маргарет, вызвала торговцев и портных, организовала примерки. Девочке особенно понравилось платье из алого бархата с меховыми манжетами и бело-оранжевыми рукавами из шелка.

– Я надену его для встречи с королем, – заявила она. – Надеюсь, оно еще будет годиться.

– Портные сошьют его на вырост, – успокоила ее Елизавета.

Кроме одежды, нужно было подготовить и другие вещи. В дворцовой кладовой сложили груды оловянных тазов, кувшинов для умывания, жаровню, пару мехов для раздувания огня и множество других предметов домашнего обихода. По рекомендации леди Маргарет Елизавета поручила Мейнарту Вевику, придворному художнику, нарисовать портреты – ее самой, Генриха и Маргарет, чтобы дочь забрала их с собой в Шотландию. Среди всей этой суматохи сборов Елизавета иногда забывала, что сама она никуда не едет.

После Масленицы Генрих получил письмо от сэра Ричарда Поля, камергера Артура, и принес его Елизавете. Руки короля дрожали.

– Артур нездоров, – сказал он, обняв жену одной рукой и подводя ее к очагу. – Поль не объясняет, в чем проблема, по его словам, сам он и другие люди опасаются, что наш сын все-таки переусердствовал в брачной постели и теперь страдает сильным утомлением.

– Но он не должен был спать с Кэтрин! – воскликнула Елизавета. – Лучше бы они остались при дворе. Вы не можете вызвать их обратно, Генрих?

– Давайте не будем реагировать слишком бурно, cariad. Может быть, ему скоро станет лучше. У него хватает сил председательствовать в Совете и развлекать местную знать, значит не все так плохо. Я напишу Линакру и спрошу его мнение.

Елизавета пала духом. Пройдет много дней, прежде чем они получат ответ.

– Можно мне поехать в Ладлоу? – спросила она.

– В такую погоду? – Брови Генриха взлетели вверх. Он прав: дороги покрылись льдом, завывали ветры. – Бесси, постараемся не беспокоиться слишком сильно. Если Артур действительно болен, Поль так и сказал бы. Никто не станет рисковать, когда речь идет о наследнике престола.

«Вы рискуете! – хотелось крикнуть Елизавете. – Вам вообще не следовало отправлять его туда!» Но она придержала язык. Ей нужна была эмоциональная поддержка Генриха, чтобы не потерять почву под ногами и сохранить здравомыслие в такой трудный момент. Нельзя бросаться резкими словами.

За несколько дней до того, как они надеялись получить ответ Линакра, Генрих пришел в покои Елизаветы, топая сапогами, разогнал ее дам и увел жену в кабинет, служивший ей молельней.

– Можно подумать, недостаточно проблем, которые доставил нам де ла Поль! – начал он, не успела Елизавета вздохнуть. – Я был щедр! После смерти Линкольна и Акта о лишении прав и состояния я сделал его брата Эдмунда графом Саффолком, вы помните? А в прошлом году, когда Саффолк в ярости убил какого-то подлеца, я простил его. Некоторые негодяи считали его законным йоркистским претендентом на трон, но я всегда доверял ему. А теперь, похоже, Саффолк возомнил себя обиженным, так как я недостаточно дал ему и не сделал герцогом, как его отца. Он покинул Англию, обосновался при дворе Максимилиана и называет себя Белой розой. Мало того, сэр Джеймс Тирелл, комендант Гина, подстрекал его к бегству. Я приказал Тиреллу сидеть дома, но до Саффолка мне не добраться.

– Вы были добры к нему сверх меры, а он так поступает с вами.

Но Елизавета думала не о Саффолке. Она вспоминала слова аббата Истни, который много лет назад говорил ей, что сэр Джеймс Тирелл по приказу короля Ричарда побывал в Тауэре в момент исчезновения ее братьев. Она давно задавалась вопросом: имеет ли он к этому какое-то отношение? И вот Тирелл снова проявил себя, поддержав изменника.

Генрих расхаживал по комнате, как делал всегда, когда бывал взволнован.

– Бог знает что подумают Фердинанд и Изабелла об этой новой угрозе моему трону. После казни Уорбека и Уорика я переживал, как бы не объявился какой-нибудь новый самозванец. Мои лазутчики за границей считают, что Саффолк опасен. Я приказал публично обвинить его в измене у Павлова креста, и епископ Лондона объявит его отлученным от церкви.

Елизавета села, едва переводя дух. Саффолк был ее кузеном, выполнял важную роль во время коронации и разных церемоний при дворе. Она симпатизировала его матери, тете Саффолк. Отступничество этого человека обрушилось на нее как гром среди ясного неба.

Хорошо, что сестры здесь. В тот вечер Елизавета собрала их у очага, и они стали рассуждать о том, что толкнуло Саффолка на такой поступок.

– Могу предполагать только самое худшее, – в тревоге промолвила Елизавета.

– Ужасно, что еще один наш кровный родственник оказался предателем, – сказала Анна, которая выглядела бледной при свете огня. Она снова была беременна и плохо себя чувствовала.

– Это отразится на нас, – вступила в разговор Екатерина. – Король может решить, что нам нельзя доверять.

– Он знает, что мы преданы ему, – отмела эту мысль Елизавета. – Он боится нашей родни. Линкольн претендовал на трон, очевидно, у Саффолка те же амбиции. Может быть, недовольство тлело в его уме все эти годы.

– Он – горячая голова, и его младший брат Ричард тоже, – добавила Сесилия. – Но я не думаю, что у него хватит мозгов спланировать заговор.

– Зато у Максимилиана хватит, – вставила Елизавета. – Предполагается, что он – наш союзник, но этот человек способен доставить нам массу неприятностей, как уже делал, когда приютил у себя Уорбека. Он хитрый лис.

Две недели спустя Елизавета все еще печалилась из-за предательства Саффолка. Однажды вечером, лежа в постели и пытаясь читать один из романов Кекстона, она заметила, что слова бессмысленно пляшут у нее перед глазами. Когда Саффолк начнет действовать, если он и правда предпримет что-нибудь? Неужели их вечно будут осаждать самозванцы? Она так устала от этого, нестерпимо устала.

Дверь открылась, и вошел Генрих, одетый в ночную рубашку и шапочку, со свечой в руке:

– Я рад, что вы еще не спите, Бесси.

– Мой дорогой супруг, как приятно вас видеть. – Так и было, но Елизавета была слишком взволнована и напряжена для занятий любовью.

Однако Генрих не лег к ней в постель. Он сел у огня и некоторое время молчал.

– Бесси, боюсь, у меня опять дурные вести. Я проследил, с кем общался Саффолк, и установил наблюдение за этими людьми. Сегодня вечером я узнал, что лорд Уильям Куртене обедал с ним накануне его бегства из Англии. С тех пор он поддерживает с Саффолком переписку и в одном из писем предлагает тому вторгнуться в Англию через Девон, где расположены поместья его семьи.

– Боже правый! – Потрясенная, Елизавета выбралась из постели и присоединилась к Генриху у очага. – Не могу в это поверить.

– Я тоже. Куртене был капитаном в моей армии и бился с Уорбеком. Я полагался на преданность этого человека. В противном случае я ни за что не согласился бы на его брак с Екатериной.

– Какой это будет удар для нее.

Генрих прищурился:

– Но удивится ли она?

Елизавета разинула рот от изумления:

– Неужели вы и правда верите, что она причастна к этому? Она не склонна к предательству!

Король вздохнул:

– Простите меня. Нет никаких свидетельств, что она помогла своему супругу, но, кажется, я уже никому не могу доверять.

– А есть настоящие доказательства того, что лорд Уильям совершил измену?

– Да. Перехваченных писем достаточно для того, чтобы отправить его на плаху.

– О Преблагая Дева! – Елизавета прикрыла рот рукой. – Но вы ведь не… Вы не можете! Подумайте о Екатерине… и их маленьких детях.

Генрих взял ее за руку:

– Я не собираюсь изводить под корень весь его род. Вам следовало бы лучше знать меня, Бесси. Я не хочу, чтобы мой свояк появился перед народом на эшафоте. Но я отправлю его туда, где он не сможет больше доставлять мне хлопот. По моему приказу он арестован и препровожден в Тауэр.

– Сегодня вечером?

– Да.

– О нет! Бедная Екатерина. Я должна пойти к ней. – Елизавета уже надевала платье поверх ночной рубашки. – Вы поможете мне зашнуроваться?

– Бесси, уже поздно. Вы не можете мотаться по Лондону в такой час, – возразил Генрих.

– Я – королева! Никто не посмеет задавать мне вопросы. – Она провела расческой по волосам и завернулась в накидку, потом надела ботинки. – Генрих, я должна увидеться с Екатериной. Ей нужно утешение. Не запрещайте мне, прошу вас.

– Я не стану, но вы должны взять эскорт. И, Бесси, мне правда очень жаль, что ваша сестра оказалась в таком бедственном положении, но помните: вина за это лежит на ее муже.

Елизавета быстро забралась в носилки, и лошади повезли ее по безмолвным улицам Сити в Ньюгейт. Двое йоменов стражи ехали рядом с нею верхом с факелами в руках. Ставни во всех домах были закрыты, караульный, который уже собирался объявить, что наступила полночь и все спокойно, сильно удивился, разглядев во тьме, кто едет мимо.

На самом деле все вовсе не было спокойно и, вероятно, никогда уже не будет. Арест Куртене мог иметь далекоидущие последствия. И сколько еще человек вовлечены в очередную измену? Елизавету переполняли чувства. Тревога за Артура, постоянная усталость, которую она ощущала в последнее время, а теперь еще предательство Куртене. Это было слишком для нее. Но она не должна думать о себе.

В доме лорда Уильяма на Уорик-лейн горели огни. Елизавета почти выскочила из носилок, один из стражников стукнул в дверь. Открыл взъерошенный управляющий. Вероятно, он думал, что проблемы еще не закончились.

– Ее милость королева, – объявил стражник.

– Я хочу увидеться с леди Уильям, – сказала Елизавета.

– Очень хорошо, мадам. Она обрадуется вашему приезду.

Управляющий отвел ее в холл, где за длинным столом сидела Екатерина, растрепанная и заплаканная.

– Бесси! Слава Господу, вы пришли. Я схожу с ума от страха.

– О моя дорогая! – Елизавета поспешила обнять сестру. – Ну, вам не о чем беспокоиться. Генрих не собирается отправлять Уильяма на смерть. Он будет держать его в Тауэре, пока идет расследование измены Саффолка.

Екатерина закрыла глаза. Губы у нее тряслись.

– Я думала, что никогда больше его не увижу. Они пришли без предупреждения, схватили Уильяма и увели без ночной сорочки, нижнего белья и даже теплой накидки.

– Это можно исправить, – сказала Елизавета, не желая вступать в пререкания с сестрой, когда та так расстроена.

– Вы уверены, что король не отправит его на плаху? Обычно так поступают с изменниками.

– Нет, он заверил меня, что не сделает этого. Я вам обещаю.

– Но его не лишат прав и состояния? Тогда я останусь в бедности и наши дети лишатся наследства.

– Екатерина, вы забегаете вперед. Уильяма пока еще ни в чем не признали виновным. Он под подозрением в организации заговора вместе с Саффолком, и это дело будут расследовать дальше. Вы можете рассчитывать на меня, я за него вступлюсь, и за вас тоже, и за малышей. А завтра вы должны приехать ко двору и остаться со мной, чтобы я могла вас поддерживать. И если вы когда-нибудь окажетесь в нужде, я буду рядом, как всегда.

Елизавета сделала все, что могла. Она уже выплачивала Екатерине пенсион, а теперь увеличила его с помощью подарков. Для своих племянников и племянницы она устроила отдельный двор, сама платила жалованье персоналу, выделяла средства на продукты и новые платья для мальчиков.

Она понимала, почему Генрих посадил в тюрьму лорда Уильяма, но не могла удержаться от возмущения, которое, Елизавета сама это понимала, было совершенно иррациональным. Обрушить на нее все это, когда она так переживала за Артура, казалось жестокостью. Но что еще мог сделать Генрих?

Сэр Джеймс Тирелл тоже теперь находился в Тауэре по обвинению в изменнической переписке с Саффолком. Какой глупец! Генрих не только утвердил его в должности коменданта Гина, но и даровал ему земли в Пале-де-Кале; сэр Джеймс жил там в полном комфорте целых шестнадцать лет. Почему он проявил такое безрассудство и решился на измену?

Генрих рассказал ей, как Тирелл отказался выполнить приказ и явиться в Англию. Наконец королю удалось заманить его домой под гарантии неприкосновенности, и Тирелл был арестован, как только сошел с корабля.

– Он отказывается говорить, – раздраженно произнес король. – Что ж, мы дадим ему время подумать, а потом окажем на него небольшое давление.

«Может быть, Тиреллу известно больше, чем мы предполагаем, – подумала Елизавета, – и не все это связано с Саффолком?»

Новости из Ладлоу приходили тревожные. Здоровье Артура давало поводы для беспокойства.

Письмо от доктора Линакра доставили в тот момент, когда Елизавета сама неважно себя чувствовала. В последнее время она испытывала уже ставшую привычной усталость, одышку и иногда приступы головокружения. Посмотрев на свое отражение в зеркале, она расстроилась, так как выглядела очень бледной. Руки у нее всегда были холодные. Размышляя об этом, Елизавета понимала, что с момента рождения Эдмунда не чувствовала себя здоровой. Она старалась не придавать особого значения своему недомоганию на фоне проблем, обуревавших Генриха, и не советовалась с врачами, убеждая себя, что симптомы слишком неясные, чтобы поднимать шум. Но, по правде говоря, она просто боялась услышать вердикт врачей.

А теперь, похоже, Артуру становилось хуже, если читать между строк. Боже милостивый, ей нужно как-то справиться с этим!

– Я должна поехать к нему, – сказала Елизавета, после того как Генрих показал ей письмо Линакра.

– Вы плохо себя чувствуете, Бесси. – Король выглядел встревоженным. – Путь туда долгий, а вы начинаете задыхаться от простой прогулки по саду. Отдохните пока, а там посмотрим. Артур в надежных руках. Линакр пишет, что в тех краях распространяется какая-то зараза и Артур, вероятно, подхватил ее. Я не могу рисковать, чтобы и вы тоже заболели.

– Это ведь не чума? – Елизавета втянула в себя воздух.

– Нет. Просто какая-то лихорадка гуляет в округе.

– Значит, болезнь Артура может быть несерьезной? – Елизавета ухватилась за эту надежду.

– Я молюсь об этом. Если бы существовала опасность, Линакр наверняка сказал бы нам.

Елизавета неотступно молила Бога спасти ее сына. Стоя на коленях в церкви, она повторяла все известные ей молитвы, взывая к Господу, чтобы Он услышал ее. Она заплатила двум священникам, пусть от ее имени совершат паломничество и сделают приношения в дюжине святых мест, в каждом прося заступничества Девы, покровительницы матерей, которая поймет ее отчаянный страх за здоровье сына. Артур поправится, твердила она себе.

А потом – слава Всевышнему! – пришла самая восхитительная новость. Артуру стало лучше. Он окреп достаточно, чтобы в Великий четверг омыть ноги пятнадцати беднякам – по одному за каждый год своей жизни. Елизавета тоже принимала участие в традиционных церемониях, проходивших при дворе: раздала деньги и отрезы ткани тридцати семи бедным женщинам, по одной за каждый год, что ей довелось провести на земле. Она мучительно переживала за своего мальчика. В Страстную пятницу она поехала в Гринвич, а в Пасхальное воскресенье – в Ричмонд и там после мессы сделала приношение на главном алтаре, ум ее при этом блуждал. Но она исполнилась благодарности. Артур поправлялся. Мир приходил в нормальное состояние.

Нуждаясь в отдыхе после эмоциональной перегрузки и мучаясь от постоянной усталости, которая отравляла ей жизнь, Елизавета отправилась на несколько дней в поместье Хэмптон-Корт на Темзе погостить у верного друга и камергера Генриха лорда Добене. Дом у него был солидный, расположенный посреди обширной усадьбы, где когда-то начали обрабатывать землю и развели две тысячи овец рыцари-госпитальеры, у которых Добене взял участок в аренду. Теперь усадебный дом превратился в модный особняк, вполне подходящий для приема королевских особ.

Елизавета наслаждалась щедрым гостеприимством Добене. Он был хороший человек, благоразумный, прямой и честный, его все любили. Но главное, ради чего королева приехала туда, – это мир и покой Хэмптон-Корта, хранившего в себе эхо монастырского прошлого. Для Елизаветы это место служило духовным убежищем. Кое-где тут сохранились монашеские кельи, и она попросила, чтобы ее разместили в одной из них, а не в приготовленной для нее роскошной спальне. Там и в церкви проводила она долгие часы в благоговейных раздумьях и молитвах о здоровье Артура.

Очевидно, молва о пребывании королевы в Хэмптон-Корте распространилась по округе, так как местные жители стали приходить, чтобы посмотреть на нее, рассказать о своих горестях или подарить ей что-нибудь. Одна бедная женщина дала Елизавете немного миндального масла, за что та была ей искренне благодарна, так как шел Великий пост[38]38
  Так у автора, Великий пост почему-то идет вслед за Пасхальным воскресеньем.


[Закрыть] и животный жир употреблять было нельзя. Другие приносили цыплят, груши, яблоки, пудинги или пироги. Елизавета следила, чтобы никто не уходил от нее без приличного вознаграждения, которое часто было больше того, что она могла себе позволить. Но щедрость окупалась сторицей, так как люди осыпали ее благословениями.

Второго апреля, чувствуя себя намного лучше, Елизавета покинула Хэмптон-Корт и отправилась на барке в Гринвич.

Генрих тепло встретил ее.

– Надеюсь, вам стало лучше после отдыха, – сказал он, целуя жену.

– Определенно. – Она успокоилась и стала бодрее. Хэмптон-Корт оказал на нее благотворное действие. – Есть новости из Ладлоу?

– Нет, и я полагаю, что там все хорошо. Надеюсь, мы скоро услышим подтверждение этого.

Разумеется. Хватит переживать, нужно успокоиться. Разве она ничему не научилась за время своего отдохновения?

– А что нового слышно про Саффолка? – спросила Елизавета.

– Только то, что он теперь называет себя герцогом, – скривившись, сообщил ей Генрих.

– Это возмутительно! А Тирелл заговорил?

– Нет! Но скоро заговорит. На него окажут давление. А теперь, Бесси, забудьте об этом и пойдемте обедать. – Он протянул ей руку, и она взяла ее, радуясь, что они снова вместе. Жизнь хороша. Вдруг Елизавета исполнилась чувства благодарности.

Два дня спустя ее разбудила среди ночи одна из фрейлин:

– Мадам, король послал за вами.

– Что? – Елизавета с трудом очнулась от сна. – Сколько времени?

– Четыре часа, мадам.

Королева полностью пробудилась. Должно быть, дело очень срочное, раз Генрих вызывает ее в такой час. «Боже правый, только бы не Артур!»

Накинув ночной халат и сунув ноги в тапочки, Елизавета взяла свечу и спустилась по потайной лестнице в спальню Генриха. Там она застала его с исповедником. Когда король встал и повернулся к ней, лицо его казалось бледным и осунувшимся в свете свечи.

– О Бесси… – сказал он, протягивая к ней руки, и она увидела, что ее супруг плачет. – О Господи, помоги нам. Скажите ей, брат.

Елизавета уже знала, что услышит. Она ожидала этого, сколько бы ни старалась убедить себя в обратном.

Глаза священника излучали доброту.

– Мадам, если мы получаем благо из рук Господа, почему нам не принимать и зло? Крепитесь, дочь моя. Ваш дражайший сын принц Артур отправился к Господу.

– Он умер! – в отчаянии взвыл Генрих, сгреб в охапку Елизавету и прижал ее к себе, пока она силилась осмыслить ужасную новость.

– Он ушел от нас! Наш мальчик, наш мальчик умер! – восклицала несчастная мать снова и снова, уткнувшись в грудь Генриха; они прилепились друг к другу, попав в водоворот горя и неверия.

Елизавета прозревала впереди только оставшиеся ей земные годы в мире без Артура. Она больше никогда его не увидит, такое просто невозможно представить! Как ей теперь жить?

Генрих рыдал.

– Мы должны переносить нашу скорбь вместе, – срывающимся голосом произнес он.

– Да, мое сердце, – запинаясь, ответила Елизавета.

Только Генрих мог понять всю тяжесть утраты. Неужели их ребенок действительно умер в расцвете юности?

Ей нужно быть сильной ради них обоих. Собрать все внутренние силы и поставить интересы короля превыше своих.

– Мой дорогой, – сказала Елизавета, пытаясь подавить слезы, – мы должны принять Господню волю и радоваться, что Артур попал на небеса.

– Аминь, – тихо произнес священник и оставил их, неслышно притворив за собой дверь.

Елизавета высвободилась из объятий Генриха. За десять минут он постарел на десять лет. Сердце ее обливалось кровью при взгляде на него. Ему предстояло пережить не только эту чудовищную утрату, но и крушение надежд на то, что в Англии начнется новая Артурианская эра. Теперь лишь одна юная жизнь стояла между ним и потерей всего, что он так старательно выстраивал. Генриху было уже сорок пять, он мог не дожить до того, чтобы подготовить Гарри к коронации, или не увидеть, как он повзрослеет. И тут Елизавета вспомнила, как она часто думала – да простит ее Бог! – что Гарри лучше подходит на роль короля, чем Артур. Но разве она хотела, чтобы корона досталась ему такой ценой?! Никогда!

– Мой дорогой, молю вас, подумайте о себе и о своем здоровье, – промолвила Елизавета. – Не поддавайтесь отчаянию. Помните о благополучии королевства, которое нуждается в вас, и обо мне.

Она понимала, что просит его сделать то, чего сама никогда не смогла бы. Но им необходимо двигаться дальше. Даже в момент, когда душевная рана была еще так свежа, Елизавета понимала важность этого.

– У нас остался всего один сын, – стенал Генрих. – Одна драгоценная жизнь между мною и катастрофой. Гарри еще нет одиннадцати лет. Мы должны беречь его. Нельзя потерять и этого сына тоже!

– Он здоров и крепок.

– Но Господь забрал у нас уже троих детей. И есть люди, замышляющие захватить мой трон. Если со мной случится беда, что будет с Гарри? Помните предостережение Писания: «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок». Мы оба знаем, что может произойти с королем-ребенком.

– Не забывайте, – сказала Елизавета, – что у вашей матушки после вас больше не было детей и тем не менее Господь в милости своей всегда хранил ее единственное чадо. И привел туда, где вы находитесь сейчас.

– Но Он забрал моего сына, моего наследника… – Голос Генриха сорвался.

Утешение пришло неожиданным образом. Елизавета думала, что дни, когда она могла выносить ребенка, остались в прошлом, и считала, что новая беременность подвергнет ее большому риску. Последняя проходила так тяжело, и Генрих с тех пор берег жену, боясь поставить ее жизнь под угрозу. Но теперь… Еще один ребенок принесет утешение им обоим. Он не заменит Артура, но с ним возродится любовь, и наследование престола будет обеспечено более надежно.

Елизавета набрала в грудь воздуха:

– Генрих, утешьтесь. Господь оставил вам прекрасного принца и двух принцесс. Он по-прежнему на своем месте, и мы оба еще достаточно молоды, чтобы иметь детей.

Генрих сквозь слезы смотрел на нее:

– Вы рискнете собой ради меня?

– Я сомневаюсь, что это будет так уж рискованно. Каждая беременность протекает по-своему. Может, на этот раз все будет не так плохо. И мы найдем утешение в близости.

– О cariad! – Он снова обнял ее, как тонущий человек хватается за обломок судна.

– Еще один ребенок станет утешением для нас обоих, – сказала Елизавета, чувствуя, что Генриху по-прежнему нужна поддержка. – И, мой дорогой, это поможет вам отвлечься от ужасной утраты. Вы известны в христианском мире как рассудительный и мудрый правитель и теперь должны подтвердить свою репутацию тем, как справитесь с этим несчастьем.

– Спасибо, Бесси, за утешение, – ответил ей Генрих. – Теперь я пойду и помолюсь за душу Артура.

– А я чуть-чуть полежу, потом пойду в церковь, – сказала Елизавета. – У меня немного кружится голова. От потрясения.

На самом деле ей с трудом удавалось переставлять ноги, но она все-таки сумела вернуться в свою спальню. Уснуть не получится, это Елизавета понимала, а потому села у огня и попыталась успокоить растревоженный ум. Если бы она могла вообще ни о чем не думать.

И вдруг внезапно все ее существо наполнилось такой любовью к сыну, что она не могла дышать. Любовь была глубокой, чистой и настоящей, она пересиливала смерть. Елизавета любила Артура. И теперь не сомневалась в этом, хотя было уже слишком поздно. Внезапно она упала на колени и завыла, колотя себя в грудь. Прибежали ее дамы.

– Пошлите за его милостью, – распорядилась Кэтрин, пока остальные пытались успокоить королеву.

Но она была безутешна. Мир больше не будет таким, как прежде, когда в нем был Артур. Он ушел от нее полностью и бесповоротно, превратился в воспоминание. Жестокость осознания этого так больно резанула по сердцу, что Елизавете показалось, ей этого не перенести.

Но Генрих поспешил к ней, опустился на колени рядом с нею и заключил ее в объятия.

– О любовь моя, cariad, – пробормотал он. – Позвольте мне утешить вас. Вы дали мне такой мудрый совет. Я благодарил Господа за то, что у нас пятнадцать лет был сын, и прошу вас сделать то же самое. Он ниспослал нам великое благословение.

Тут они оба заплакали. Они переживут эту утрату вместе, как вместе создали Артура, и будут стойко держаться, объединенные скорбью по сыну.

Следующие дни прошли как в тумане. Хорошо, что Генрих установил правила для королевского траура, сама Елизавета была не в состоянии думать о таких тривиальных вещах, как этикет. Леди Маргарет, тоже потрясенная смертью любимого внука, приказала дамам одеть королеву в черное бархатное платье и сюрко[39]39
  Сюрко – верхняя одежда длиной до пола, без рукавов, с увеличенными проймами и капюшоном.


[Закрыть] с длинным шлейфом и капюшоном. Для нее также изготовили накидку из черного дамаста, а принцессам купили платья из такой же ткани. Елизавета будет соблюдать траур в течение шести месяцев. Все это ничего для нее не значило. Ей было все равно, во что одеваться.

Сесилия прилетела к ней, кто еще мог понять горе сестры так, как она, и они вместе проливали слезы, вспоминая своих умерших детей.

– Они всегда будут с нами, в наших сердцах, – сказала Сесилия. – Примите свое горе. Я не могу отпустить свое. Не хочу. Это будет все равно что заново пережить смерть моих девочек.

– Я хочу, чтобы Артур вернулся ко мне, – сквозь слезы проговорила Елизавета. – Хотя бы на пять минут, чтобы я могла сказать, как сильно любила его. При жизни я не успела этого сделать.

– Не переживайте, он знает, – заверила ее Сесилия и сжала руку сестры.

Елизавета находила утешение в повседневных делах, придерживаясь своего обычного распорядка. Это давало ей опору. Исполняя ежедневные обязанности, она чувствовала себя ближе к Артуру больше, чем когда-либо прежде, и удивлялась: может, он рядом с нею духовно, и это давало ей утешение.