Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

– Если бы я знал с самого начала то, что знаю теперь, это избавило бы меня от долгих лет тревог по поводу самозванцев и мой трон был бы в безопасности. Посмотрите на меня! Я состарился раньше срока из-за всех этих тревог, которые мне пришлось пережить. И вы ждете милосердия!

– Генрих, прошу вас! Окажись вы на ее месте, разве вы предали бы доверие своего брата? Рискнули бы тем, что из-за вас он может попасть на плаху?

Король сдался, но гнев его не остыл.

– Имелись и более важные проблемы.

– Да. Но настоящий виновник – Тирелл, а не его сестра.

– Ей-богу, теперь он заговорит. Я его заставлю.

– Пусть сперва прочтет письмо аббатисы.

Генрих вздохнул:

– Хорошо. Но завтра утром первым делом он предстанет перед нами.

Тирелл стоял с посеревшим лицом. Всю его браваду и напускное безразличие как рукой сняло. Он не смел встретиться взглядом с Елизаветой.

– Ну, сэр Джеймс, что вы имеете сказать нам? – рявкнул Генрих.

Узник как будто силился подобрать слова.

– Правда ли то, что сообщила мне ваша сестра? – холодно спросила Елизавета.

Тирелл замялся.

– Да, ваша милость.

– И обоих моих братьев задушили? Ни один не выжил?

– Да.

– И это было сделано по приказу узурпатора Ричарда? – вмешался Генрих.

– Да, сир.

– Тем не менее вы понимали, что это преступление. Полагаю, вы надеялись получить свою выгоду? Или вы намерены утверждать, что выполнили приказ из страха?

Тирелл опять замялся.

– Ну? – Лицо Генриха было мрачнее тучи.

– Я искал продвижения по службе. Когда король Ричард сказал, что у него есть очень важное поручение, которое нужно выполнить втайне, я ухватился за эту возможность. А узнав, о чем идет речь, хотел отказаться, но не посмел. Понимаете, сир, я знал, что обладаю сведениями, которые, в случае если о них станет известно, могут стоить королю трона, как и оказалось впоследствии, когда слухи о расправе над принцами лишили его необходимой поддержки. Если бы я не стал выполнять приказ Ричарда, то поставил бы себя самого в опасное положение, я боялся, что он не оставит меня в живых, чтобы я не мог рассказать правду.

Генрих не дал слабины:

– И вы убили двух невинных мальчиков.

– Я не сам это сделал, сир. Все исполнили мой конюший Джон Дайтон и Майлз Форрест. Меня даже не было в комнате.

– И вы полагаете, это освобождает вас от ответственности? Вы отдали им приказ!

– Сир, я сказал вам правду.

– Они мучились? Понимали, что происходит? – вскричала Елизавета, не в силах больше сдерживаться.

– Они спали, мадам. Я не слышал никаких звуков борьбы. Все закончилось очень быстро.

– Где похоронили тела? – спросил Генрих. – Я обыскал весь Тауэр и не нашел ничего.

– Увы, сир, я не знаю. Я ушел до того, как их закопали. Но Дайтон сможет вам сказать.

– Я вызову его на допрос, – сказал Генрих. – А теперь, сэр Джеймс, вы, вероятно, объясните мне, почему помогали изменнику Саффолку?

Тирелл наверняка понимал, что смерти ему не миновать, и открыл все: как он проникся симпатией к де ла Полю; как Саффолк обещал ему награду гораздо большую, чем то, что он получил от Генриха, и как он уверил себя, что, помогая Саффолку попасть к имперскому двору, не совершает измены.

Генрих слушал его с мрачным видом.

– На следующей неделе вас будут судить в Гилдхолле, – произнес он наконец. – Знайте, что вы можете отвечать на обвинения, но о деле с принцами не упоминайте.

Елизавета в изумлении воззрилась на короля.

– Уведите заключенного, – приказал Генрих.

– Почему он не должен упоминать про моих братьев?! – воскликнула Елизавета, как только они оказались одни в его кабинете.

– Потому что я хочу, чтобы эта история получила подтверждение, прежде чем о судьбе ваших братьев станет известно всем. Ни к чему, чтобы старая полемика по поводу вашей законнорожденности возникла снова.

– Но вы будете спокойнее чувствовать себя на троне, если люди узнают, что принцы мертвы.

– Люди узнают, об этом я позабочусь. Но я не хочу, чтобы при дворе начались пересуды.

Елизавета поняла, что его тревожит. Ее законнорожденность была критически важна для устойчивости династии Тюдоров и наследования власти. Этот вопрос всегда оставался для Генриха весьма чувствительным. Он даже запретил книги, в которых упоминался изданный Ричардом акт, объявлявший всех детей Эдуарда IV бастардами, и Елизавета была от души благодарна ему за это. Упоминание о ее братьях могло вновь поднять эту тему. Генрих прав: лучше соблюдать осмотрительность.

С Дайтоном король встречался сам. Зачем ей испытывать новые потрясения и еще раз слушать, как умерли ее братья. Вечером Генрих пришел. Елизавета опасалась, что он не станет рассказывать ей обо всем в подробностях.

– Что за негодяй! – выпалил король, принимая от нее кубок с вином, прежде чем лечь в постель. – Подлец из подлецов, и к тому же хитер. Мне пришлось вытягивать из него каждое слово. Он сказал, что закопал ваших братьев под лестницей, под какой-то кучей хлама, но не думает, что тела и теперь там, так как Тирелл говорил ему, будто Ричард намеревался позже перенести их куда-нибудь. Я спросил его, может ли он указать точное место, а он ответил, что не помнит. Сомнительно, конечно, но больше мне ничего выудить из него не удалось. Бесси, сегодня днем я приказал своим людям осмотреть каждую лестницу в Тауэре, и ни под одной не обнаружили никаких признаков, что там когда-то копали.

У Елизаветы от разочарования поникли плечи. Она надеялась, что сможет похоронить своих братьев достойно, как им полагалось по рангу. И вот ей отказано даже в этом утешении. И все же она наконец смирилась со своей утратой. Теперь, по прошествии стольких лет мучительной неопределенности, она знала правду, это давало ей некое утешение и чувство облегчения. Екатерина и Бриджит едва ли помнили своих братьев, а вот Сесилия переживала боль утраты вместе с нею, и Анна тоже, хоть и в меньшей степени. Сесилию эта новость поразит сильнее всех.

В Гринвич Елизавета вернулась к Вознесению, понимая, что всегда будет нести в сердце боль утраты. Прошло несколько недель, и она узнала, что на суде в Гилдхолле Тирелла обвинили в измене и приговорили к смерти. Вскоре после этого ему отрубили голову на Тауэрском холме. Изменник понес заслуженную кару за совершенные преступления, особенно за те, о которых на суде не упоминали. Справедливость наконец восторжествовала.

На следующей неделе Генрих объявил, что Тирелл признался в убийстве короля Эдуарда Пятого и герцога Йоркского. Известие это не произвело особого шума – вчерашние новости, ушедшие в историю, память у людей короткая. Вероятно, многие и без того уже были убеждены, что принцев убили, какая теперь разница, если давнишние подозрения подтвердились.

И Елизавета уверилась окончательно и бесповоротно, что новых самозванцев не появится.

Среди прочих забот Елизавета не забывала и о своей невестке. Кэтрин лежала больная в Ладлоу уже больше месяца. Принцесса медленно поправлялась, но Фердинанд и Изабелла выражали тревогу и требовали, чтобы их дочь немедленно увезли из этого нездорового места. Доктор Линакр заверил Елизавету, что ее невестка скоро достаточно оправится для путешествия, тогда королева послала в Ладлоу эскорт и обтянутые черной тканью носилки, которые должны были доставить выздоравливающую Кэтрин в Ричмонд.

Увидев принцессу, Елизавета ужаснулась. Перед Рождеством девушка цвела юной красотой и здоровьем, рыжеволосая, розовощекая, ясноглазая. Теперь она исхудала, волосы тусклые, глаза безжизненные. Елизавета вспомнила завещание Артура и вопиющее упущение, которое он сделал. Действительно ли Кэтрин так скорбела из-за смерти Артура, или ее жалкий вид – результат болезни? Определить это не представлялось возможным, и расспрашивать невестку Елизавета не хотела. Лучше считать, что она безутешна в своей утрате.

– Добро пожаловать, мое дорогое дитя. – Елизавета подняла Кэтрин из реверанса, чувствуя, как выпирают кости ее позвоночника из-под бархатного платья. – Сердце мое было с вами в эти последние недели.

– Как и мое – с вашим величеством, – ответила Кэтрин.

– Я вам очень сочувствую – овдоветь такой молодой. Хочу заверить вас, что, пока вы в Англии, материнская и отцовская забота вам обеспечена.

– Благодарю вас, ваше величество. – На глазах принцессы блеснули слезы.

– Король собирается определить вам место, где вы поселитесь, пока ваше будущее не определено, – сказала Елизавета и жестом пригласила Кэтрин садиться. – Есть два места на выбор: дворец епископа Даремского на Стрэнде, неподалеку от Лондона, или дворец архиепископа Кентерберийского в Кройдоне, что в нескольких милях к югу.

Кэтрин попыталась улыбнуться:

– Его величество очень добр. Какой из дворцов порекомендует ваше величество?

– Я бы поехала в Кройдон, он расположен в сельской местности, и при этом оттуда удобно добираться до Сити и Вестминстера. Это прекрасный дворец, вполне подходящий для принцессы, и воздух там здоровый.

– Тогда я поеду туда. Но, мадам, что же теперь будет со мною?

– Честно говоря, Кэтрин, мы с королем еще это не обсуждали. Мы скорбели о смерти Артура и больше беспокоились о вашем здоровье, чем о будущем. Но я поговорю с его милостью сегодня же вечером.

– Благодарю вас, мадам.

– Вы хотели бы вернуться домой, в Испанию? – мягко спросила Елизавета.

Девушка сглотнула.

– Я хочу поступить так, как будет угодно моим родителям. – Это был правильный ответ знающей свой долг дочери. Кэтрин хорошо воспитали.

– Разумеется. Мы вернемся к этому завтра. И я прикажу, чтобы для вас подготовили дворец Кройдон.

За ужином в тот вечер Елизавета обратилась к Генриху:

– Какие у вас планы насчет Кэтрин?

Король вздохнул:

– Многое зависит от желаний Фердинанда и Изабеллы. Они прислали соболезнования и написали, что известие о смерти Артура причинило им глубокое горе, но следует покорно принимать волю Божью.

– Как бы тяжело это ни давалось, – печально промолвила Елизавета.

Генрих взял ее за руку:

– Мой приоритет – сохранение союза с Испанией. Этого можно достичь, выдав Кэтрин замуж за Гарри.

– Но ему еще нет и одиннадцати лет, а ей шестнадцать. Они будут плохо подходить друг другу.

– Cariad, дело в союзе Англии с Испанией. Через несколько лет разница в возрасте перестанет иметь значение. Вы видели, как Гарри смотрит на нее? Как смотрел во время свадьбы? Он всегда страстно желал того, что имел Артур. Теперь он получит корону Артура и, могу поспорить, от его невесты тоже не откажется.

Елизавета вспомнила все те ситуации, когда она видела Гарри и Кэтрин вместе. Да, ее младший сын не скрывал своего восхищения ею. Из этого что-то могло выйти.

– Но дозволит ли такой брак Церковь? – спросила она. – Они родственники по браку. Такой союз могут счесть кровосмесительным.

– Мне нужно посоветоваться на этот счет с епископами. Но я жду, чтобы испанские суверены высказали свое желание, чего они хотят для Кэтрин. Надеюсь, они увидят, какие выгоды сулит ее брак с Гарри. Бог свидетель, я не хочу возвращать половину приданого, которое она привезла с собой, и желаю получить остальное. Но больше всего мне нужен союз.

Назавтра Елизавета увиделась с Кэтрин и сообщила ей: Генрих ждет, что скажут ее родители. Днем принцесса уехала в Кройдон. Глядя вслед удаляющимся носилкам, Елизавета пошатнулась, чувствуя себя измотанной, у нее слегка кружилась голова. Доктор Льюис был в отъезде, поэтому послали за лондонским врачом, который прописал ей отдых и здоровое питание.

Елизавета не хотела валяться в постели, в таком случае у нее появлялось время на тяжкие раздумья об Артуре. Она хотела быть на ногах, заниматься делами, но стоило ей ослушаться предписаний врача, как на нее навалилось такое изнеможение, что пришлось послать за хирургом, который пустил ей кровь, велел лечь в кровать, и она пролежала там три дня, стараясь сосредоточиться на книгах или разговорах с дамами, которые сидели с нею, чтобы тревожные думы об Артуре не вторгались в ее голову.

Кэтрин тоже постоянно появлялась в мыслях Елизаветы, и она отправила пажа справиться о здоровье невестки. Тот принес ответ: принцесса сказала, что стала больше есть и немного поправилась. Елизавета задумалась, не беременна ли она? Но ведь испанский врач утверждал, что Артур был слишком слаб, чтобы вступить в настоящие супружеские отношения. Но откуда ему знать наверняка, что происходило или чего не происходило в постели молодоженов? Разве не восхитительно было бы, если бы Кэтрин носила ребенка Артура?

Это имело бы огромное значение. Если ребенок окажется мальчиком, он отодвинет Гарри с первого места в ряду наследников. Елизавета могла представить, как тот расстроится: Гарри невероятно гордился своим новым статусом наследника короля. Но доживет ли Генрих до момента, когда его внук станет взрослым? Ему уже сорок пять, а к тому времени будет за шестьдесят. Гарри может в конце концов оказаться правителем Англии в качестве регента.

Пока эти мысли кружились в голове Елизаветы, появился Генрих, отпустил ее дам и сел рядом с постелью жены:

– Как вы себя чувствуете сегодня, cariad?

– Кажется, немного лучше. Надеюсь на это. Я не могу все время лежать здесь.

– Не переутомляйтесь, – предостерег ее Генрих. – Вы должны заботиться о себе. Особенно если… – Он с надеждой взглянул на нее.

О Небо! Король думал, что она страдает от неприятных симптомов ранней стадии беременности. Верная своему слову, Елизавета принимала Генриха в своей постели с распростертыми объятиями, нуждаясь в утешении, которое дарила ей близость с ним, а также предлагая себя в качестве сосуда, где взрастет еще один наследник, который укрепит трон. Но пока еще не было никаких признаков, что она зачала ребенка.

– Это еще одна причина, почему я хочу скорее поправиться. – Елизавета улыбнулась и сжала руку мужа.

– Мы не должны торопить события, – ответил Генрих. – Я способен сдерживать свое нетерпение!

Глаза их встретились. Между ними зародились новая нежность и взаимопонимание. Смерть Артура сблизила их, объединила в общем горе, они стали мягче и добрее относиться друг к другу.

– У меня есть хорошие новости, – сменил тему Генрих. – Только что ко мне приходил доктор де Пуэбла. Фердинанд и Изабелла поручили ему сохранять наш альянс. Они требуют немедленно вернуть Кэтрин и ее приданое, но сказали Пуэбле, чтобы тот обеспечил помолвку принцессы с Гарри. А главное, они желают знать, не ждет ли она ребенка. Если ждет, союз их дочери с нашим вторым сыном будет противоречить каноническому праву как кровосмесительный. Это очень деликатный вопрос, но мы должны выяснить правду. Доктор де Пуэбла задает вопросы.

– Вы будете держать меня в курсе событий?

– Конечно.

Через неделю Елизавета с радостью пригласила Генриха разделить с нею ложе, так как чувствовала себя полной сил после отдыха.

– Из Кройдона поступают противоречивые сведения, – сказал король, когда они, обнявшись, лежали в постели, утомленные после любовных трудов; легкий ветерок из открытого окна игриво обдувал их тела.

– Противоречивые?

– Да. Духовник принцессы сказал доктору де Пуэбле, что брак был заключен окончательно, но ее дуэнья решительно утверждает, что нет и Кэтрин осталась девственницей. Однако мои законники говорят, что дело не в скреплении брака супружеской близостью. Главное – беременна она или нет, а теперь совершенно ясно, что нет.

Трагично, что Артур не оставил никого после себя в этом мире, но Елизавета не питала особых надежд на это.

– Значит, нет никаких препятствий для ее помолвки с Гарри?

– Нет, – ответил Генрих. – Но я думаю, нам лучше выдержать приличествующее время, прежде чем двигаться дальше. Отсрочка не повредит, ведь испанские суверены так же хотят сохранить альянс, как и я. – Он поцеловал Елизавету, приютившуюся у него на плече, в макушку. – Теперь мы знаем, что Артур не оставил наследника, значит Гарри можно сделать принцем Уэльским.

Это, по крайней мере, порадовало сердце Елизаветы, хотя, как случалось часто в те дни, она не смогла удержаться от воспоминания о юноше, который и теперь должен был бы носить этот титул, о своем сыне, которому полагалось стать королем.

К моменту, когда они с Генрихом в июне отмечали праздник Тела Христова, у Елизаветы один раз не было месячных, и она подозревала, что беременна. Это вызвало у нее смешанные чувства. Отчасти она радовалась, особенно за Генриха и Англию – и за себя, конечно, раз уж на то пошло, хотя новый ребенок не сможет заменить Артура или других детей, которых она потеряла. Отчасти страшилась, что эта беременность поставит под угрозу ее жизнь. Елизавете было тридцать шесть лет, она давно уже вошла в средний возраст и долгое время чувствовала себя нездоровой.

Пытаясь не обращать внимания на постоянные приступы тошноты, Елизавета заказала новую одежду для Уильяма Куртене, который по-прежнему томился в Тауэре. У нее не осталось слов утешения, которые она могла бы сказать Екатерине, отчаянно желавшей, чтобы ее супруга отпустили на свободу. Елизавета несколько раз упрашивала Генриха сделать это, но тот вновь и вновь обещал ей не отправлять Куртене на эшафот, однако решительно заявлял, что тот останется в Тауэре.

– Но его не судили, и ему не вынесли приговор! – воскликнула Елизавета.

– Этого не произойдет, пока Саффолк не окажется у меня в руках, – ответил Генрих. – До тех пор он будет сидеть под замком и не сможет ничего натворить. Скажите своей сестре, что в любом случае ни один волосок не упадет с головы ее супруга.

Но Екатерину это мало утешало.

На следующий день двор переехал в Вестминстер. Елизавете слишком тяжело было видеть шестилетнюю Марию в глубоком трауре, поэтому она купила рукава из оранжевого шелка, чтобы оживить черное платье дочери. Мария пришла в восторг – малышка любила покрасоваться, но это ее не портило – и с удовольствием щеголяла в своем обновленном наряде. Тогда пришлось купить пару таких же и для Маргарет… Гарри очень хотел скинуть с себя траурные одежды. Он ненавидел любые напоминания о смерти и явно не желал говорить об Артуре.

Елизавета сделала приношение в святилище Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве и помолилась, стоя на коленях рядом с могилами Бет и Эдмунда. Бедные малыши, они освещали этот мир своим светом так недолго. Елизавета помянула в молитве и Артура, упокоившегося так далеко отсюда, в Вустере. Удастся ли ей побывать на его могиле?

Однако жизнь постепенно начинала приходить в норму, горе не стояло на пороге. Когда они переехали в Ричмонд, Генрих распорядился устроить маскарад, и Елизавета заплатила меднику за блестки, звезды и наконечники для шнурков из серебра и золота, чтобы украсить костюмы участников забавы. Кроме того, она снабдила накидками из подкладочного шелка сарсенета в цветах Тюдоров – белом и зеленом – королевских менестрелей и трубачей. Сесилия помогала с приготовлениями, и Елизавета подумала, что ее сестра выглядит в последнее время гораздо более счастливой, хотя и была слишком погружена в свои заботы, чтобы задаться вопросом, с чего бы это? Представление слегка отвлекло ее от печальных дум, но пережитое горе всегда оставалось с ней. Елизавета могла аплодировать танцорам, но внутри умирала. Почувствует ли она когда-нибудь себя снова живой?

В середине июня Елизавета находилась в Виндзоре и раздавала деньги своим грумам и пажам за то, что они жгли традиционные костры накануне Дня святого Иоанна. Она пыталась найти утешение в детях, которые оставались у нее, хотя один вид их милых лиц напоминал ей о пережитых утратах. Она растила Артура так же, как остальных, и ради чего? В начале июля, решительно подавив такие мысли, Елизавета взяла детей на банкет, устроенный в парке. Пока Гарри, Маргарет и Мария носились по траве, она говорила себе, что Артур прожил свою жизнь не напрасно.

Но затем к ней подошел Генрих и разогнал своих отпрысков и дам Елизаветы. При виде разгневанного лица короля Елизавета с трудом поднялась на ноги, забыв сделать реверанс:

– Милорд! Что случилось?

– Ваша сестра Сесилия! Она тайно вышла замуж за какого-то ничтожного проходимца, не спросив моего разрешения, которого я бы не дал, если бы она оказала мне такую любезность.

От шока Елизавета не могла пошелохнуться:

– Нет! Что на нее нашло, чтобы делать такие вещи? И кто ее муж?

– Никто, его не знаю ни я, ни вы! Некий Кайм, одни говорят, он родом из Линкольншира, другие – что с острова Уайт. Ей-богу, как принцесса крови, она должна знать, что не имеет права вступать в брак без моего дозволения, тем более умалять родство с королем, бросаясь в объятия простого эсквайра! Она за это поплатится.

– Нет! – воскликнула Елизавета, и слезы полились у нее из глаз, когда она осознала, в какой ужасной ситуации оказалась Сесилия. – Что бы она ни сделала, Сесилия – моя сестра и я люблю ее. Прошу вас, не будьте с ней слишком суровы!

– Бесси, ее брак в моих руках. Я мог бы устроить ее помолвку с каким-нибудь влиятельным принцем и заключить выгодный союз для себя, для Англии! Или выдал бы ее за знатного лорда, чтобы обеспечить его лояльность и вознаградить. Неужели мне нужно объяснять это вам? Сестра или не сестра, она совершила тяжкий проступок. Я запрещаю ей находиться при дворе и конфискую земли, которые ей оставил лорд Уэллес. Будьте благодарны, что я не упрятал ее в Тауэр!

Он ушел, сердито топая сапогами, туда, где был привязан его конь. Елизавета никогда еще не видела своего супруга в таком бешенстве. Ей хотелось, чтобы он поскорее успокоился и смягчил свой гнев против Сесилии, которая останется нищей без своего дохода, и тогда именно ей, Елизавете, придется содержать ее.

Утерев глаза, Елизавета позвала детей, и те с опаской подошли к ней.

– Ваш отец рассердился из-за одного важного государственного дела, – сказала она им. – Не беспокойтесь. Ему нужно было выговориться. Пойдемте вернемся в замок.

Сразу по возвращении Елизавета поспешила в покои леди Маргарет. Та сдружилась с Сесилией после того, как сестра Елизаветы овдовела. Маргарет наверняка придет на помощь.

Войдя в комнату, Елизавета увидела там Сесилию, которая заливалась потоками слез, а Маргарет держала ее за руку и уговаривала не предаваться отчаянию.

– О моя дорогая! – воскликнула Елизавета и подбежала к сестре с объятиями.

– Вы знаете, – произнесла Маргарет.

– Генрих сказал мне. Он намерен запретить Сесилии бывать при дворе и конфисковать ее земли.

– Может быть, он сказал это в сердцах, – молвила старая леди, – и вскоре отменит свои распоряжения или, по крайней мере, определит более мягкое наказание. Он не мстителен.

– Да, но он очень зол, – сказала Елизавета.

– Бесси, я люблю Томаса! – крикнула Сесилия. – Я послушно выходила замуж дважды из политических соображений и потеряла обоих супругов. Не понимаю, почему я не могу теперь сама сделать выбор и следовать велениям своего сердца.

– Бог знает, Генрих смотрит на это иначе, – рассеянно проговорила Елизавета. – Лучше бы вы сперва посоветовались со мной. Я бы перевернула небо и землю, лишь бы помочь вам. Но поставить Генриха перед свершившимся фактом – это было крайне опрометчиво. Вы только усложнили дело для самой себя. Скажите мне, что такого в этом Томасе?

– Он любит меня. С ним я чувствую себя прекрасной и особенной. И он добр. Я уверена, он вам понравится! – Сесилия вдруг вся засветилась.

– Смею сказать, наверное, так и было бы, но мое мнение о нем не имеет значения, сейчас проблема не в этом. Сис, пожалуйста, не волнуйтесь. Я подумаю, как смягчить Генриха.

Она попыталась – за ужином тем же вечером. Использовала все виды оружия, какие только имелись в ее арсенале: мольбы, уговоры, слезы, просьбы сжалиться над сестрой ради ребенка, который лежал у нее под сердцем… Ничто не помогало. Наконец терпение Елизаветы истощилось, она бросила ложку на стол и закричала:

– Неужели у нас сейчас мало проблем, чтобы вы так строго обходились с Сесилией? Я живу в печали, Генрих. Мы оплакиваем нашего сына. Мне нужно как-то примириться с мыслью, что мои братья были жестоко убиты. Не добавляйте нам горестей. Мне нужно, чтобы сестра была со мной. Для меня важно любое утешение и поддержка, которые я могу получить.

Генрих отвел взгляд:

– Бесси, я прежде всего должен быть королем, а уж потом отцом и мужем. Сесилия сама навлекла на себя беду, я тут ни при чем. Если я не преподам ей урок в пример другим, найдутся те, кто решит, что со мной можно не считаться, и это пройдет безнаказанно, а я этого не допущу!

Мольбы Елизаветы не были услышаны. Ее саму потрясло поспешное и безрассудное замужество Сесилии, но гневалась она теперь исключительно и только на Генриха, который проявлял такое непреоборимое упрямство. Елизавету сильно задело нежелание короля снизойти к ее мольбам и уважить ее чувства.

– Я устала, – сказала она. – С вашего позволения, пойду к себе.

– Спокойной ночи, – сказал Генрих, осушая кубок.

Елизавета ушла, кипя от возмущения. Что с ним случилось? Неужели у него нет сердца?

Глава 24

1502–1503 годы

Дамы готовили Елизавету ко сну, а ее ум бурлил от недовольства, и оно было связано не только с Сесилией. Обжигала болью мысль, сколько горя причиняет Екатерине нерешенная судьба Уильяма Куртене, и это тоже вина Генриха. Политика у него, казалось, шла впереди жалости и человеческого сочувствия, если уж на то пошло! Как он отправил Артура в Ладлоу посреди зимы, настаивал, что мальчик к этому готов! Нельзя было так рисковать, никогда, ни за что. Они оба тревожились о здоровье Артура, но нет, Генрих проигнорировал чутье ее материнского сердца и решил полагаться на мнение доктора Линакра. Елизавета чувствовала, что ей трудно простить Генриху катастрофические события, которые он принес в ее жизнь, не говоря уже о несчастьях, обрушившихся из-за него на сестер.

Она больше не могла сидеть спокойно и ждать, пока ей расчешут волосы. Прогнав жестом руки своих дам, Елизавета сама забралась в постель, продолжая злиться. Ей казалось, что они с Генрихом стали близки как никогда, пережив тяжелую утрату, но она ошибалась. Похоже, он очерствел. Почему он так зол?

Ответ мог крыться в другом тревожившем ее деле. Елизавета по-прежнему с болью в сердце примечала, каким восторженным взглядом Генрих смотрит на Кэтрин Гордон, с каким почтением относится к ней. Она полагала, что ее брак основан на верности и взаимной поддержке, но то, как Генрих вел себя в последнее время, заставило Елизавету усомниться в этом. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, она видела растолстевшую матрону с печальным лицом, давно утратившую свежесть юности, измотанную семью беременностями. Разве может хоть один мужчина не предпочесть ей милую, цветущую молодостью Кэтрин, яркую и с такими мягкими манерами? Елизавета продолжала твердить себе: нет никаких свидетельств того, что интерес Генриха к этой молодой особе хоть когда-нибудь выходил за рамки рыцарственного увлечения. Но она все равно ощущала угрозу для себя.

Елизавета решила на некоторое время уехать, желая показать Генриху, как глубоко он ее обидел. Они редко путешествовали отдельно друг от друга, разве что паломничества Елизавета совершала одна, и вообще не любили разлучаться. Она помнила, как Генрих спешил вернуться домой после военных действий во Франции, потому что сильно по ней соскучился. Теперь она хотела снова заставить его скучать по себе, пусть поймет, какой урон он наносит их браку. А сама она, находясь в отъезде, постарается привести в порядок свои чувства. Елизавета любила Генриха, в этом сомнений не было. Но ненависть, как естественная оборотная сторона любви, обладала разрушительной силой. У Елизаветы хватало рассудительности, чтобы понимать это. Так что лучше ей провести какое-то время вдали от Генриха.

Уехать сразу она не могла. Утром, прежде чем сказать Генриху о своем решении, Елизавета зашла в покои леди Маргарет и нашла там Сесилию, которая отчаянно желала поскорее узнать, что сказал король.

– Мне очень жаль, – начала Елизавета. – Простите меня, я старалась как могла, но он ничего не слушал.

У Сесилии был такой вид, словно ее ударили.

– Вы сделали все, что было в ваших силах, – сказала Маргарет. – И большего от вас ожидать нельзя. Мы с Сесилией договорились: я отдам ей и Кайму в пользование Коллиуэстон и попытаюсь убедить короля, чтобы он вернул ей доходы.

– Пусть вам повезет больше, чем мне. – Елизавета вздохнула, подозревая, что увещевания свекрови могут оказаться более весомыми, чем ее мольбы. – Но, Сис, это очень хорошее предложение. Коллиуэстон – прекрасный дом. Мало какие молодожены могут похвастаться более удачным жилищем для начала супружеской жизни.

Сесилия обняла сестру:

– Миледи Маргарет так добра. И мне будет легче перенести немилость короля, если я смогу жить с Томасом. Надеюсь, вы когда-нибудь примете его, Бесси.

– Я тоже. Вы поступили глупо, но по любви, и кто может винить вас за это? По крайней мере, я оставляю вас в надежных руках.

– Вы покидаете нас?

– Я собираюсь совершить тур по стране и возьму с собой Екатерину. После всего случившегося мне нужно уехать, чтобы сменить обстановку.

– Разумно ли это сейчас? – усомнилась Маргарет. – На вашем месте я бы не поехала далеко, Бесси.

– Ну что вы, я чувствую себя вполне сносно, – солгала Елизавета, – и еще не решила, куда именно отправлюсь. Но я буду очень осторожна, уверяю вас.

– Это как-то странно. – Маргарет искоса взглянула на нее. Догадалась ли она, что тут дело неладно? – А как отнесся к этому Генрих?

– Мы с ним пока не обсуждали мой отъезд. Я как раз иду к нему.

– Подозреваю, что ему это все не очень понравится. Но вы должны сами во всем с ним разобраться.

– Я буду скучать по вам, – сказала Сесилия.

– Мы обе будем, – эхом отозвалась Маргарет.

Направляясь по галерее в покои Генриха, Елизавета чувствовала тяжесть на сердце. Гнев по-прежнему кипел в ней, и все же она терпеть не могла ссор. Но это он поставил ее в такое ужасное положение.

Слуга провел Елизавету в кабинет короля, где Генрих сидел за столом и разбирал кучу счетов. Он настороженно поднял взгляд:

– Бесси, добрый день. Что привело вас сюда?

Она села.

– Я хочу отправиться в летний тур по стране, если вы позволите.

Генрих положил перо и печально взглянул на нее:

– Одна?

Елизавета выдержала его взгляд:

– Да.

– Но мы обычно делаем это вместе.

– Это был очень трудный год. Я изнемогаю под грузом горя и забот, и мне нужно уехать.

– От меня?

– От всего.

– Это имеет отношение к Сесилии?

– К Сесилии и ко всему остальному, что случилось. Я больше так не могу, Генрих. Путешествие поможет мне развеяться.

– И куда вы отправитесь?

– В Уэльс, небольшими переездами.

– В Уэльс? Бесси, вы с ума сошли? Вы видели себя в зеркале в последнее время? У вас нездоровый вид. Вы ждете ребенка, и ваша жизнь была очень тяжелой. Тем не менее вы намерены совершить путешествие длиной в сотни миль. Честно говоря, я считаю, что вы поступаете безрассудно.