Текст книги "Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза"

– Мы должны молиться, дочь моя, – мягко проговорил Истни. – Нужно полагаться на Господа, Он позаботится о них и защитит от всякого зла.

– Где был Господь сегодня утром, когда в Тауэре творилась такая несправедливость?! – вскричала королева.

Аббат весь внутренне сжался – это было заметно, – сказал:

– Я буду молиться за всех вас, – и ушел.

Беглянки пришли в смятение, узнав, что войска с севера прибыли в Лондон в устрашающем и доселе невиданном количестве, они остановились лагерем на поле Финсбери, к северу от Сити.

– Мои братья-миряне считают всех северян хвостатыми дикарями, – мрачно улыбаясь, сказал аббат.

– Лондонцы издавна ненавидят и боятся их, – заметила мать, поднимая взгляд от вышивки. – Помните, как они однажды заперли ворота, чтобы не пустить в город Маргариту Анжуйскую и ее северную армию? – Королеву передернуло. – Страшно подумать, для чего явились сюда эти люди. Неужто Глостер решил силой выставить нас из святилища или захватить трон путем запугивания?

– Может быть, он боится, что кто-нибудь еще строит заговор против него, – предположил аббат.

– Но он послал за этими солдатами еще до того, как рассорился с лордом Гастингсом. Нет, отец аббат, он с самого начала метил на трон. И получит его грязными методами, если честные не сработают.

– Молюсь, чтобы до этого не дошло.

– Бросьте, отец, вы так же хорошо, как я, знаете, что в былые времена войны одерживали победу над правом. Ужасные дела творились. Разве Глостер усовестится, если речь идет о том, чтобы лишить власти мальчика и самому сделаться королем вместо него?

Сидя за столом и делая вид, что играет в шахматы с Сесилией, Елизавета поморщилась от резких слов матери. Это пугало ее, ей по-прежнему было неприятно слышать отзывы матери о дяде Глостере, говорившей так, будто он какое-то чудовище. Ох, если бы только она сама могла поговорить с ним, всего немного, тогда все их сомнения и страхи сразу разрешились бы.

На следующий день они сидели за трапезой, когда услышали отдаленный топот марширующих ног. Все тревожно переглянулись, а звуки становились все громче, и вскоре уже казалось, что они доносятся со всех сторон.

– Что это за шум? – спросил Йорк.

– Я не знаю. – Мать запнулась, руки у нее дрожали, и она отложила нож.

С несвойственной ему торопливостью вошел аббат. Елизавета никогда не видела его таким взволнованным.

– Ваша милость, аббатство окружено солдатами милорда Глостера. Они вооружены мечами и кольями. Только что прибыл кардинал Буршье, он хочет вас видеть.

– Зачем? – Королева встала, лицо ее выглядело очень белым на фоне вдовьего траура. – Он пришел силой выгнать нас из святилища?

– Он не сказал, мадам. Вы встретитесь с ним? Это было бы разумно.

– Я встречусь. Прошу вас, пришлите его сюда. – Мать села в кресло с высокой спинкой и приняла вид истинной королевы. – Вы четверо, идите во двор и поиграйте, – велела она младшим детям. – Бесси, Сис, подойдите и встаньте рядом со мною.

Кардинал Буршье вошел, шурша красной сутаной, и поклонился матери, протягивая руку с перстнем для поцелуя.

– Благословение Господне вам, дочь моя, – приветствовал он ее.

Елизавета хорошо знала его, так как была в родстве с этим старым аристократом, который завоевал и сохранял расположение обеих сторон в конфликте Ланкастеров и Йорков просто потому, что всегда искал мира.

– Прошу, садитесь, ваше высокопреосвященство, – сказала королева – Выпьете вина?

– Благодарю вас. – Аббат Истни налил ему. Кардинал отпил немного и откашлялся. – Мадам, меня прислал сюда лорд-протектор. Он выразил Совету соображение, что королю не подобает получать корону в отсутствие своего брата, который должен играть важную роль в церемонии. Но, мадам, боюсь, он полагает, что вы удерживаете милорда Йорка здесь, в святилище, против его воли.

Мать возмутилась и открыла было рот, чтобы протестовать, однако кардинал поднял руку:

– Прошу вас, выслушайте меня. Лорд-протектор хочет, чтобы герцог был освобожден, так как святилище было создано его предками в качестве убежища, а не места пленения, и он уверен, что мальчик хочет быть со своим братом.

Элизабет знала, что это правда. Йорк прямо заявлял об этом. И вполне понятно, что живого девятилетнего мальчика раздражали ограничения, связанные с пребыванием в святилище. Он часто жаловался, что его держат взаперти при дворе женщин, и постоянно твердил о своем желании быть с Нэдом.

Дядя Глостер, сам отец сына, не ошибался. Это было неправильно – держать мальчика в святилище.

– Мадам, – продолжил кардинал, – я здесь для того, чтобы просить вас отпустить Йорка со мной, дабы он мог занять подобающее ему место в обществе. Обещаю вам, с ним не случится ничего плохого.

Мать разогревалась для битвы, можно было представить, как у нее на загривке вставала дыбом невидимая шерсть.

– Ваше высокопреосвященство, вы слишком хороший человек, чтобы видеть зло в других, но уверяю вас, я нахожусь в святилище по весьма основательной причине, и недавние события показали, что, придя сюда, я была права. Милорд Глостер заставил умолкнуть моих друзей. Он держит в заключении моего брата и сына. Но ему недостаточно иметь в своей власти короля. Он предвидит, что герцог Йорк станет законным наследником престола, если его брата… устранят. Говорю вам, милорд, я подвергну своего сына опасности, если позволю ему покинуть это место.

Кардинал развел руками:

– Мадам, мадам, вы преувеличиваете! Милорд Глостер относится к королю и его брату с родственной нежностью, как дядя к племянникам; он хочет, чтобы они были вместе в это время. У Йорка нет причин укрываться в святилище, слышал ли кто когда-нибудь о ребенке, который просил бы убежища в святом месте? Вам с дочерьми тоже незачем находиться здесь, но я понимаю ваши опасения, даже если они безосновательны. Нет, погодите, мадам, я еще не закончил. Милорд Йорк вернется к вам после коронации. Лорд-протектор хочет, чтобы он присутствовал на церемонии во избежание дальнейших кривотолков.

Голос матери был ледяным:

– И что же, для того чтобы отвести моего сына в Тауэр, нужен такой эскорт? Целый отряд вооруженных солдат? Ваше высокопреосвященство, мне это кажется попыткой устрашения. Вы же не станете отрицать, что аббатство окружено? Мы слышали, как пришли войска.

Кардинал смутился и понизил голос:

– Мадам, поверьте, если вы не отпустите мальчика, его заберут силой.

Королева вцепилась в подлокотники кресла, костяшки ее пальцев стали такими же белыми, как лицо.

– Он не посмеет!

Наступила тишина. Елизавета чувствовала, как мучается мать. Она и сама испугалась, поняв с тяжестью на сердце, что все время ошибалась в отношении дяди Глостера. Неужели он действительно применит вооруженную силу, чтобы мальчик смог присутствовать на коронации?

– Прошу вас, мадам, – не отступался кардинал, – милорд Глостер сердится, что вы сидите здесь, и решил, что мальчик должен покинуть это место. Я пытаюсь смягчить его горячность. Вы должны понять: если не согласитесь, последствия могут быть… неблагоприятными. Аббатство в осаде. Не хочу пугать вас, но может произойти насилие. Пусть лучше герцог пойдет со мной, чем святилище подвергнется вторжению.

Елизавета так сильно дрожала, что боялась, как бы ей не упасть в обморок. По лицу Сесилии струились слезы.

– Как вы можете в таком случае убеждать меня, что мой сын будет в безопасности? – Голос матери дрожал.

– Вы должны поверить мне, мадам, вот и все. Я не считаю, что ему грозит беда, и обещаю, что он вернется к вам после коронации.

– Хорошо, – сдалась мать, – я отдам его вам, полагаясь на слово вашего высокопреосвященства. Елизавета, приведите вашего брата. Сесилия, помогите собрать его вещи. Возьмите небольшой сундук. – Она повернулась к аббату, который наблюдал за ними с мрачной сосредоточенностью. – Отец, не попросите ли вы двоих братьев-мирян отнести поклажу вниз?

– Конечно, – ответил тот и покинул комнату.

– Я и мои дочери останемся в святилище, – услышала Елизавета слова матери, когда они с Сесилией уходили. – Я знаю, мы не будем в безопасности, если покинем его. Могу молиться лишь о том, чтобы вера вашего высокопреосвященства в добрые намерения Глостера оправдалась.

Собирая вещи Йорка – его одежду, его игрушки, деревянный меч, лук со стрелами, – Елизавета подавляла слезы и страхи. Брат покинет их совсем ненадолго, но ей будет не хватать его компании, его озорства, его выходок и даже поднимаемого им шума. Он оживлял их существование в святилище.

А вот сам Йорк был вне себя от радости, что уходит. Когда Елизавета сказала ему, что кардинал пришел забрать его и он отправится к Нэду в Тауэр, он захлопал в ладоши и крикнул:

– Наконец-то!

Йорк вприпрыжку побежал в Иерусалимскую палату и терпеливо вынес отчаянные объятия королевы.

– Да благословит и убережет вас Господь, мой милый сын. – Она заплакала. – Пройдет немного времени, молюсь, и вы вернетесь ко мне. Берегите его, ваше высокопреосвященство, о, пожалуйста, сохраните его и моего другого бедного ягненка!

– Я это сделаю, ваша милость, – ответил старик и осенил ее крестом. – А теперь пойдемте, милорд Йорк.

Елизавета смотрела им вслед. Йорк едва ли не приплясывал рядом с кардиналом. О, кардинал словно тоже стал девятилетним мальчиком, не знающим бед, блаженно не сознающим опасностей – реальных или мнимых, такая атмосфера окружала их.

Дверь затворилась. Мать опустилась на пол и закричала, выпуская наружу свое внутреннее страдание:

– О мой мальчик, мой мальчик… Увижу ли я его когда-нибудь?

И потом они все заплакали.

Йорк отсутствовал уже два дня, Елизавета беспрестанно тревожилась о нем и о Нэде. Как они там, в Тауэре? Счастливы ли? Хорошо ли о них заботятся? Хуже всего было отсутствие новостей. Даже аббат ничего не знал. Елизавете хотелось, чтобы скорее наступил день коронации. Тогда тысячи людей увидят, что ее братья живы и здоровы, и она успокоится.

– Ждать осталось недолго, – сказала она, пытаясь успокоить мать. – Всего восемь дней.

Королева обозлилась на нее:

– Вы думаете, Глостер позволит Нэду получить корону? Не будьте дурой, Бесси! Он перестанет быть лорд-протектором с момента коронации и, когда парламент будет созван от имени короля, столкнется с риском, что его не назначат на эту должность вновь. У него есть враги, и наверняка он нажил себе новых своими недавними действиями. Нет, он не допустит, чтобы коронация состоялась. – И королева снова разрыдалась.

Елизавета не могла в это поверить. Несомненно, поднимется волна возмущения, если коронация не состоится. Король завоевал сердца людей, он – сын своего отца, а отец пользовался популярностью в народе. И он – законный наследник! Мать слишком извелась от переживаний, надо делать скидку на это.

– Глостер может забрать нас всех отсюда силой, – причитала королева. – Если что-нибудь случится с вашими братьями, вы, девочки, следующие в очереди наследников после Йорка. Он и вас захочет заграбастать.

– Ничего не случится с нашими братьями. – Сесилия вздохнула. – Нэда коронуют, вот увидите, матушка.

– Хотелось бы мне в это верить!

Елизавета встала на колени у ног королевы:

– Если бы дядя Глостер хотел забрать нас, то уже сделал бы это. Вы боитесь его, миледи, но я уверена, он тоже боится вас, боится, что вы устроите заговор против него, если у вас будет такой шанс. Дорсет до сих пор на свободе, и у вас есть другие родственники, которые могут вам помочь.

Впервые мать прислушалась к ней.

– Может быть, вы и правы, – сказала она, помолчав, и тяжело вздохнула.

Вечером аббат присоединился к ним за ужином. Он выглядел подавленным, произнес молитву и не притронулся к мясу.

– Я сегодня был при дворе, мадам, – сказал он, – виделся с моим добрым другом епископом Линкольнским. Он советник, как вам известно, и человек больших знаний и благочестия. Мы долго говорили с ним наедине. Мне трудно говорить вам об этом, но, думаю, вы должны знать, что короля и Йорка, похоже, перевели в более удаленные покои в Тауэре.

Мать встала, лицо ее превратилось в маску ужаса.

– Вы имеете в виду, они в темнице?

– Нет, они в Белой башне. На прошлой неделе их видели в саду коменданта, они играли и стреляли из луков. С тех пор их заметили только раз или два у окон, и эти окна зарешечены. Но больше всего меня беспокоит, что их обслуга была удалена. Очевидно, единственный человек, который имеет доступ к ним, – это Арджентине, королевский врач, и я пытался поговорить с ним, но безуспешно.

Елизавету затошнило. Можно ли было так обманывать себя и верить, что дядя Глостер поступает честно? Это была жестокость, не меньше. Она глотнула вина, чтобы успокоиться, а мать залилась слезами и упала головой на стол:

– Они больны? Я их мать! Мне должны были сообщить! О мои бедные мальчики, что с ними сталось? Почему они всеми покинуты и должны сами защищать себя? Чем они заслужили такое обращение?

Аббат покачал головой:

– Они безвинные дети, и это необъяснимо, зачем лишать их слуг? Но они не больны. Епископ Рассел сказал только, что у короля небольшие проблемы с зубами. И если милорд Глостер имеет какие-то недобрые намерения по отношению к принцам, едва ли он позволил бы врачу посетить мальчиков.

– Разве то, что он сделал, не достаточное свидетельство его злых намерений? – бросила мать. – Вы до сих пор не верите, что он замышляет захват короны?

Аббат Истни опечалился:

– Увы, мадам, я не знаю. При дворе ходят разговоры, что так и есть. Епископ тоже их слышал. Но для этого нет оснований.

Мать подняла заплаканное лицо:

– Я здесь совершенно беспомощна. Ничего не могу сделать для защиты своих детей. Если Глостер захватит трон, мы пропали. Он устранил всех, кто мог противостоять ему. Мои сыновья – последнее препятствие. Вы должны знать, какова участь низложенных королей в этом королевстве, – их всех убивали!

– Мадам, прошу вас! – взмолился аббат. – Не могу поверить, что милорд Глостер замыслил убийство детей своего брата.

– Тогда почему он удалил от них всех, кто мог бы им помочь?

– Увы, я не знаю. Это выглядит жестокостью.

– Им никогда не приходилось заботиться о себе самостоятельно, – вмешалась в разговор Елизавета. – Они, наверное, и одеться-то сами не сумеют, Йорк не станет умываться, если его не заставят. А если Нэду прописано лекарство для зубов, он наверняка забудет принять его. Отец аббат, доктор Арджентине единственный человек, который может сказать нам, как они себя чувствуют и как справляются. Ради моей леди матушки, прошу вас, найдите его!

– Я вернусь ко двору завтра, – пообещал аббат.

Следующим вечером Елизавета сидела одна в саду, Екатерину и Анну заперли в спальне, после того как они подрались и таскали друг друга за волосы. Мать лежала в постели с головной болью, Сесилия была с нею и присматривала за Бриджит.

Сосредоточиться на книге удавалось с трудом, принцесса не переставала думать о братьях. Она уже не была так уверена, что Нэда коронуют. Но действительно ли мальчики в беде, или дядя Глостер просто намерен держать их в Тауэре? Елизавета не беспокоилась бы так сильно, если бы не удаление слуг от принцев; именно это, как ничто другое, предвещало недоброе.

Сидя под открытым окном аббата Истни, она слышала доносившиеся из его кабинета голоса. Он говорил со своим заместителем.

– Спасибо, что пришли, отец приор, – услышала Елизавета голос аббата. – Я ценю ваши советы. У меня есть кое-какие новости, но королева в весьма расстроенных чувствах, и я не уверен, что ей нужно это слышать, мне не хочется огорчать ее еще сильнее. Утром я ходил ко двору, чтобы найти там доктора Арджентине, так как он недавно посещал принцев, а их мать и сестры хотели бы получить какие-нибудь известия.

Елизавета задержала дыхание, боясь услышать то, что последует дальше.

– Он не хотел говорить со мной, – продолжил аббат, – но я надавил на него, и он согласился побеседовать, но только в своем кабинете, дверь которого запер. Отец приор, этот человек напуган. Он доверительно сообщил мне, что юный король сказал ему, как жертва перед закланием, что ищет отпущения грехов ежедневными исповедями и покаянием, потому как верит: смерть глядит ему в лицо.

Последовала исполненная ужаса пауза. Елизавета опасалась, что сейчас разрыдается и никогда не сможет остановиться. Разлука с братьями сама по себе тяжела, но знать, что они остались одни и живут в страхе, было просто невыносимо.

– Это еще не все, – продолжил аббат. – Находясь при дворе, я поговорил с несколькими членами Совета. Один сказал, что был в Тауэре, но не видел там ни короля, ни его брата. Они словно вовсе исчезли с людских глаз. Другие плакали и говорили о своих подозрениях, что с принцами расправились. Это домыслы, конечно, но все это неглупые люди, опытные в делах управления и знакомые с государственными секретами. Такие обычно не дают воли слезам.

Снова наступила тишина. Сердце Елизаветы стучало так громко, что она боялась, как бы в кабинете аббата не услышали этот стук.

– Лучше ничего не говорить, отец аббат, – после долгого молчания произнес приор. – У нашей бедной королевы и без того много забот. Я помолюсь за нее, а также за короля и его брата.

– Я боюсь за принцев, – признался аббат, – и больше не верю в добрые намерения милорда Глостера. Мне хотелось верить, что он поступит по чести, но каждая новость делает это все более трудным. Я слышал, некоторые горожане вооружились из опасения, что северные войска могут быть использованы для подчинения Лондона. О коронации, которая приближается, я не получал никаких известий, так что в аббатстве не делается никаких приготовлений.

– Сомневаюсь, что она состоится, – сказал приор.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – пессимистичным тоном отозвался аббат.

Часть вторая. Незаконнорожденная

Глава 8

1483 год

Настал день, назначенный для коронации. Теперь уже было ясно, что она не состоится. Мать рыдала часами, предчувствуя недоброе. Этот ужасный воскресный день тянулся бесконечно, и Елизавета с трудом сохраняла спокойное выражение лица в присутствии матери. Она погрузилась в занятия с сестрами – их юные жизни не должны омрачаться, – играла в шахматы с Сесилией, но пребывала в постоянном страхе грядущей беды. Аббат ничего не говорил матери о своем разговоре с доктором Арджентине, но при каждом его появлении она вскидывалась, ожидая дурных новостей.

Сегодня на лице у Истни было хорошо ей знакомое серьезное выражение.

– Ваша милость, мне сообщили, что у Креста святого Павла[18]18
  Крест святого Павла, или Павлов крест – первый проповеднический крест и кафедра под открытым небом на территории собора Святого Павла в Лондонском Сити.


[Закрыть] произнесена проповедь, которая может быть понята в мрачном смысле, так как проповедником был доктор Шаа, брат мэра, а темой он выбрал текст: «Побочные отростки от дерева не должны укореняться». Простите меня, мадам, но он утверждал, будто покойный король зачат в прелюбодеянии.

Мать презрительно рассмеялась:

– Опять эти старые клеветы? Больше Глостер не смог ни до чего додуматься, чтобы оправдать свои амбиции? Он знает так же хорошо, как я, что это ложь.

– Ложь или нет, а я слышал, что ту же проповедь повторили во всех лондонских церквах. Милорд Глостер, кажется, так развратил проповедников Слова Божьего, что они, не краснея, заявляли людям без малейшего уважения к приличиям и религии, что король Эдуард должен быть низложен, так как он не имеет прав на трон.

Мать вскочила на ноги:

– Это возмутительно!

– Согласен с вами. – На лице аббата было написано отвращение. – И очевидно, люди тоже так думают. Говорят, большинство из них сомневались, только некоторые одобрительно кивали.

– Они не потерпят такой несправедливости. Герцогиня Йоркская, должно быть, ужаснулась. Ее публично обвинили в супружеской измене. Это нестерпимо для женщины ее статуса и благочестия! Глостер должен понимать, что на таком хилом коньке далеко не ускачешь. Никто не воспримет это всерьез.

Аббат, видимо, сомневался в этом:

– Мне не по себе, мадам. Что-то затевается. Пока мы здесь говорим, лорды собираются на заседание парламента. Завтра герцог Бекингем должен обратиться к ним и к палате общин в Гилдхолле. Горожан тоже созвали, и я сам пойду. А когда вернусь, все вам расскажу.

Утро понедельника тянулось томительно долго. Никто не мог найти себе никакого занятия. Колокола монастырской церкви отбивали час за часом. Когда же вернется аббат? Что там происходит, бога ради?

Наконец аббат Истни вошел в Иерусалимскую палату – вид у него был крайне утомленный – и с порога сказал:

– Глостеру предложили корону.

– Нет! – Мать покачнулась в кресле. – Нет! Он не имеет права!

Елизавета и Сесилия поспешили поддержать ее. Это было ужасно, ужасно. Такого не может быть.

Потрясенная королева сделала знак аббату, чтобы тот сел, и прошептала:

– Расскажите же, что случилось.

– Когда я прибыл, мадам, – начал Истни, – Гилдхолл был полон. Собрались лорды и епископы, лорд-мэр и жители Лондона. Затем появился милорд Глостер, и Бекингем прочел обращение, в котором утверждалось, что дети короля Эдуарда – бастарды, так как он был по закону обручен с другой женщиной во время брака с вашей милостью.

Елизавета разинула рот, а мать выглядела изумленной.

– С другой женщиной? Это абсурд.

– Многие подумали так же, потому что в зале поднялся ропот, будто рой пчел загудел. Люди в ужасе переглядывались, едва смея в это поверить, и многие возмущенно переговаривались. Однако Бекингем поднял руку, чтобы восстановить тишину, и попросил Глостера, чтобы тот, как следующий в ряду наследников и единственный истинный наследник Ричарда, герцога Йоркского, принял корону. Тот сделал вид, что колеблется, но Бекингем настаивал и призвал людей приветствовать его как законного короля. В конце концов они это сделали, что неудивительно, так как Сити наводнен огромным количеством вооруженных людей Глостера и Бекингема, а трое других лордов позже сказали мне, что им было велено явиться в Лондон, взяв с собой лишь небольшой эскорт.

– Значит, их запугали, чтобы они одобрили эту измену, – едко произнесла мать. – И похоже, все было спланировано заранее. Но это… эта клевета на покойного короля, что он был двоеженцем, – ее нельзя так оставить, нужно с нею разобраться, и как можно скорее, ведь эта подлая ложь придумана ради удовлетворения амбиций Глостера. Он принял корону?

– Пока нет. Он попросил время, чтобы помолиться. Лорды и члены палаты общин должны ждать его завтра в замке Байнардс.

– У него хватит духа явиться в дом матери, после того как он ее опозорил! О, какое ужасное злодеяние! Мои бедные мальчики! Что будет с ними? – Она разрыдалась.

Елизавета тоже не смогла сдержать слез. Как мог дядя Глостер так поступить с ними? Так попрать все законы верности и приличия?

– Ваши сыновья по-прежнему в Тауэре, мадам. Предполагаю, Глостер оставит их там. Они дети и не могут подняться против него.

– Но другие могут от их имени! Когда мой сын Дорсет узнает…

– Думаю, нет, – сурово произнес аббат. – Кто теперь осмелится противостоять объединенной мощи Глостера и Бекингема? И, честно говоря, некоторые могут считать, что лучше иметь на троне взрослого мужчину, доказавшего свою способность к управлению и силу на полях сражений, чем ребенка. Но все-таки, если Глостер примет корону, это будет узурпацией власти, и я готов открыто выступить против.

– Нет, отец аббат. Я бы не хотела, чтобы вы подвергали себя опасности. – Мать встала и принялась расхаживать по комнате, шлейф шуршал по полу. – Но нужно воспротивиться тому, как это делается! Голословные утверждения, что мои дети незаконнорожденные, не имеют под собой оснований. Где доказательства?

– Бекингем не представил никаких, мадам. Он просто заявил, что епископ Бата Стиллингтон сообщил ему о совершенном им обряде бракосочетания покойного короля и Элеоноры, леди Батлер, дочери старика Шрусбери, на котором никто не присутствовал, кроме него и самой пары. Епископ, очевидно, объяснил, что его благополучие зависело от милости короля, а потому он никогда не говорил об этом и убедил леди тоже хранить молчание, она так и поступила.

Елизавету затошнило. Основания ее мира, казалось, рассыпались под ногами. Это не могло быть правдой! Каких-то несколько недель назад отец был жив, правил, а она считалась первейшей принцессой Англии и предвкушала славное будущее. Теперь, когда у нее отняли все, можно распрощаться и с правами по рождению, без которых она ничто.

Лицо аббата выражало отвращение.

– Любой епископ, который хоть чего-то стоит, должен знать, что церемония бракосочетания, проведенная без свидетелей, недействительна.

– Странно, что Стиллингтон молчал двадцать лет и только теперь заговорил, особенно если знал, когда венчал нас, что король Эдуард был женат, – язвительным тоном произнесла мать. – И я вспоминаю, что лет десять назад епископ был среди тех, кто приносил присягу на верность моему сыну как безусловному наследнику своего отца. Зачем делать это, если ему было известно, что наследник незаконный? Но эта Элеонора Батлер… Я немного знала ее. Она стала женой старшего сына лорда Садли и умерла несколько лет назад в монастыре в Норвиче. Это была женщина с грубыми чертами лица, совсем не красавица и не во вкусе моего супруга, я бы сказала. Ни одной минуты не верю, что он сочетался с нею браком. И почему ни она, ни ее родные ни слова не сказали, когда король женился на мне? Многие возражали против этого брака, насколько я помню! Уорик с удовольствием поддержал бы ее, лишь бы избавиться от меня! И если эта женщина была такой благонравной, как мне помнится, она не подвергла бы опасности свою бессмертную душу, храня молчание. Нет, это нонсенс, и милорд Глостер дурак, если думает, что может заявить притязания на трон на таких основаниях! – Она набросилась на аббата. – Вы верите в это?

– Нет, мадам, я не верю, – заявил он. – Кажется подозрительным, что вся эта история всплыла на свет только сейчас, уж очень удобно для Глостера, так как дает ему предлог для захвата власти. Я уверен, многие сомневаются и считают ваших детей законными наследниками дома Йорков. К тому же, разумеется, и король, и леди Элеонора мертвы, так что не могут ни подтвердить, ни опровергнуть обвинения.

Больше Елизавета молчать не могла:

– Значит, мы не бастарды?

– Ни в коем случае, – заверил ее аббат. – Это дело должен разбирать церковный суд, которому потребуются доказательства существования тайного брака. А я подозреваю, что их нет.

– Но Глостер должен дать ответ завтра. Как он может принять корону, когда его притязания не имеют под собой серьезных оснований?

– Вот именно! Как? – отозвался аббат. – Могу побиться об заклад: до церковного суда это дело не дойдет.

– Какая гнусная ложь! – воскликнула мать. – И если Глостер готов зайти так далеко, что помешает ему убить моих сыновей? Живые они всегда будут представлять для него угрозу. Вы говорите, что люди плакали при упоминании о принцах, и тем не менее они, кажется, готовы остаться в стороне и допустить их низложение – и даже хуже, боюсь! Я должна действовать, Мне нужно связаться с Дорсетом. Если он может пересечь море, пусть поднимет армию.

– Мадам, как вы свяжетесь с ним? Вы знаете, где он?

– Нет, не знаю. – Мать перестала ходить и села. – Боже правый, я совсем одна и так напугана. Стоит мне подумать об этих невинных детях в Тауэре… Они наверняка понимают, что дело плохо. Нэд, должно быть, удивляется, почему его не короновали. Он не сделал ничего, чтобы заслужить такое. Королей свергали, потому что они были плохи или не способны к правлению, но ему не дали шанса проявить себя.

Ужасно, но все это происходило на самом деле. Елизавета поймала себя на том, что со страхом смотрит в будущее, где у нее нет статуса, и стены святилища словно смыкались вокруг и давили на нее все сильнее.

На следующий после бессонной ночи день они с трепетом ждали новостей. Аббат отправился в замок Байнардс с лордами и главными представителями духовенства. Святилище заволокло пеленой уныния.

Все случилось ровно так, как они и боялись. Лицо аббата сказало им об этом.

– Милорд Глостер дал уговорить себя и покорно исполнил просьбу лордов. Он изобразил, что делает это против своей воли, но согласился и был немедленно провозглашен королем Ричардом Третьим.

– А что с моим мальчиком, законным королем?! – вскричала мать.

– Я не знаю, мадам.

Ее сын лишен короны, ее брак назван незаконным, а дети объявлены бастардами, но от Ричарда не пришло ни слова, он даже не попытался сообщить королеве о случившемся. И теперь этот изверг – король, и они все в его власти.

Аббатство, будто в насмешку, ожило. Королева и ее дочери с ужасом наблюдали за приготовлениями к коронации Ричарда, назначенной на 6 июля. Аббат теперь захаживал к ним реже, занятый многочисленными заботами, однако его доброта и сочувствие не уменьшились. Он сообщил им, что войска северян до сих пор находятся в Сити.

– Подозреваю, что король опасается каких-либо выступлений или заговора против него.

– Молюсь, чтобы так и было! – прошипела мать. Она не желала называть Ричарда королем. Для нее он был Узурпатор, что в ее глазах равносильно Антихристу.

Елизавета часто искала убежища в тихом дворе, где ей не приходилось терпеть слезы и стенания королевы. Оттуда однажды утром она услышала, как монахи пели «Te Deum»[19]19
  «Тебя, Бога, хвалим» (лат.).


[Закрыть], без сомнения готовясь к коронации. От этого у нее потекли слезы, но плач бедняжки был прерван появлением очень расстроенной Сесилии.

– Бесси, идите скорее! Матушка в ужасном состоянии.

Елизавета подобрала юбки и торопливо поднялась по ступенькам, слыша жалобные причитания королевы.

– Боже! Боже! – восклицала она.

С нею был аббат. Ему не полагалось предлагать утешение, как это делают мирские люди, но он поглаживал мать по плечу и уговаривал ее принять волю Божью.

– Дитя мое, с прискорбием сообщаю вам, что милорд Риверс и сэр Ричард Грей мертвы. Я получил известие, что в конце прошлого месяца их обезглавили в Понтефракте по приказу короля, когда тот еще был лорд-протектором.

Дядя Риверс, этот блестящий рыцарь, мертв? И ее брат Дикон? Гнев запылал в груди Елизаветы. И это приказал Глостер! Она больше не станет называть его дядей, он потерял всякое право на это.

– Но почему? – с мукой в голосе спросила Елизавета.

Аббат Истни растерянно покачал головой:

– Ричард обвинил их в подготовке его убийства. Миледи, это было своеволие, а не правосудие, ведь им отрубили голову без суда. Это еще один акт тирании, кровь невинных вновь пролилась для удовлетворения амбиций Ричарда.

Настанет ли конец его злодеяниям? Понимает ли он, что сотворил со всеми ними? Как можно быть таким жестоким?

Елизавета опустилась на колени рядом с матерью, попыталась утешить ее в горе и разогнать страх за будущее. Но все было напрасно.

Они услышали колокольный звон, возвещавший начало коронации. Елизавета осталась в доме. Она не пошла во двор, где могла бы услышать крики толпы, приветствующей Узурпатора. Ей этого было не вынести. Она тихо сидела с матерью и сестрами, понимая, что они страдают так же, как она, ведь в этот день триумф полагался Нэду. Колокола стали горьким напоминанием обо всем утраченном, еще одним испытанием вдобавок к тому, что уже выпало им на долю. Нэд в Тауэре наверняка слышит этот звон, раздающийся со множества колоколен Сити. Каково ему сейчас?