Текст книги "Холм демонов"

– Похоже, что наш, – не очень уверенно ответил Василий, – но некоторые сомнения все же остаются.

– Мы хотели бы встретиться с ним лично, – добавила Надежда. – Как к нему пройти?

– Да очень просто. Идите вон по той улице до самого конца, и самая последняя избушка – его. Но только на машине вы туда не проедете, там даже наш тракторист Максимыч намедни увяз. Да вы оставьте ее возле почты, я уж присмотрю.

x x x

Преодолевая бездонные лужи, Дубов с Чаликовой медленно, но верно пробирались к избушке Сидорова. Вдруг Надя остановилась:

– Вася, а вам не кажется странным – в Италию с Францией он посылает искусствоведческие статьи с обратным адресом, чтобы получить ответ и гонорар, а в недальний Кислоярск – «из деревни от дедушки». К чему бы это?

– Может, просто забыл уточнить по рассеянности? – предположил детектив. – Хотя нет… И вообще, похоже, все сходится!

– Что сходится? – не поняла Чаликова.

– Осторожно, Наденька, не поскользнитесь. Если я не ошибаюсь, нам вон к той избушке… Добрый день, господин Сидоров! – радостно закричал Василий высокому и чуть сутуловатому человеку в старой фуфайке, который копался в огороде. Тот поднялся с грядки и подошел к полуобвалившемуся плетню:

– Чем могу служить, господа?

– Разрешите представиться. Я – частный детектив Дубов, а эта очаровательная дама – журналистка Чаликова. Мы занимаемся поисками людей, пропавших во время военных действий.

– Естественно, по запросам заинтересованных лиц, – добавила Надя.

– Любопытно, кому это понадобился Сидоров, – невесело усмехнулся огородник. Однако в его глазах за толстыми стеклами очков мелькнуло недоумение и даже легкий испуг.

– Ну, например, директрисе кислоярского музея госпоже Свешниковой, -не задумываясь ответила Чаликова. – Ее заинтересовали ваши исследования в области, так сказать, сравнительного демоноведения, и она хотела бы поделиться с вами своими мыслями.

– Искренне сожалею, что забыл указать в письме точный обратный адрес, – учтиво заметил Сидоров, – однако очень сомневаюсь, чтобы почтеннейшая Тамара Михайловна специально для этого стала обращаться к частному сыщику.

– Разумеется, – согласился Дубов. – Мы, конечно, рады, что помогли госпоже Свешниковой вас разыскать, но куда больше сами рады, что нашли вас. – И, понизив голос, добавил: – Уважаемый Всеволод Борисович.

Сидоров спокойно обвел взглядом Дубова и Чаликову и столь же спокойно произнес:

– Давайте пройдем в дом. А то негоже гостей принимать на улице.

Изнутри избушка Сидорова выглядела еще беднее, чем снаружи. Наде и Василию сразу бросилось в глаза, что вперемешку с нехитрым крестьянским скарбом повсюду лежали рукописи на многих европейских языках. А из красного угла, где в деревенских избах обычно находятся образа, глядел портрет академика Лихачева.

– Присаживайтесь, господа, – пригласил Сидоров. – Извините за беспорядок, сейчас поставлю самоварчик…

– Может быть, приступим к делу? – нетерпеливо предложил Василий.

– Да, конечно, – откликнулся хозяин. – Как я понял, когда вы назвали меня Всеволодом Борисовичем, это не было простой оговоркой, не так ли?

– Совершенно верно, – отчеканил Дубов. – Я с полной ответственностью утверждаю, что вы – бывший директор Старгородского музея Всеволод Борисович Козицкий. И не пытайтесь этого отрицать!

А хозяин ничего и не отрицал – он продолжал возиться с самоваром.

– Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, – продолжал Дубов. – Если хотите, я могу рассказать в подробностях, как вы превратились из директора Козицкого в беженца Сидорова.

Сидоров по-прежнему молчал. Но заговорила Надя:

– Погодите, Вася, но с чего вы взяли, что господин Сидоров – это Козицкий? Ведь директор музея пропал без вести, а по официальной версии -погиб…

Дубов поудобнее устроился на колченогой табуретке:

– А вот послушайте. И если я в чем-то ошибусь, то прошу вас, Всеволод Борисович, меня поправить. Когда началась Мордавско-Придурильская война, то музейные ценности, в том числе картины Врубеля, оказались под угрозой: они могли погибнуть при бомбежке либо просто быть распроданы.

– За оружие, – вставила Надя.

– За оружие и боеприпасы, – подтвердил Василий. – Но вы, Всеволод Борисович, этого допустить никак не могли, а потому начали вентилировать вопрос о переправке картин и всего прочего за кордон, а конкретно – в Кислоярск. Однако обстоятельства вынудили вас форсировать события. Но наивный маневр с целью запутать следы не дал желаемого результата – на восточном выезде из города грузовик 33-33 МОР был остановлен отрядом ОМОНа, вашего водителя Костю выволокли из кабины и принялись зверски избивать…

– Он погиб? – вскрикнул хозяин.

– Кто, Костя? Жив и здоров, – успокоил его Василий.

– Слава богу! – прошептал Козицкий. – Я до сих пор не могу себе простить, что оставил его…

– Ну, не упрекайте себя так, Всеволод Борисович, – мягко сказала Надя. – Все равно вы бы ничем ему не помогли, а ведь вам нужно было спасать коллекцию.

– Дальнейшее представляется мне так, – продолжал Дубов. – Поскольку Придурильские руководители не очень-то доверяли своим омоновцам, то им просто было дано распоряжение задержать грузовик и передать спецслужбам, без указания на характер и ценность грузов. Однако омоновцы, начав избивать водителя, так увлеклись своим любимым занятием, что даже сразу не заметили, как вы пересели за руль и уехали. А для «отмазки» перед начальством их командир Мстислав составил рапорт в том смысле, что вы оказали сопротивление и вас пришлось поставить к стенке, а грузовик сжечь. Ну или что-то в этом роде. – Василий отхлебнул чаю из треснувшего стакана и продолжал: – Именно то обстоятельство, что вас считали погибшим, а грузовик уничтоженным, и позволило вам довольно долго и беспрепятственно передвигаться по территории Придурильской республики.

– В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, – вздохнув, сказал Козицкий. – И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны – раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу… – Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:

– То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?

– Вы совершенно правы, господин Дубов, – спокойно сказал Козицкий. -Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?

– Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, – чуть смутился Василий. – Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места… – Василий на минутку задумался. – Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?

– Да, – кратко ответил Козицкий. – Я заехал на полигон, но запутался в многочисленных дорогах – ведь раньше я там никогда не бывал. А уже близился вечер, да и бензин заканчивался. Нужно было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как загнать грузовик в заброшенный бункер. Но тут вдруг начался налет. Наверно, они заметили, что по бывшему полигону что-то движется, и решили на всякий случай скинуть бомбу. Должно быть, завалило въезд в бункер, и я оказался в кромешной тьме. Я и сейчас без содрогания не могу вспомнить, как шарил по стенам моего склепа и всюду натыкался на шершавый холодный камень… Но потом немного освоился и, обдирая до крови пальцы, прорыл небольшой лаз и выбрался наружу. Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. – Всеволод Борисович тяжело вздохнул. – Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?

– Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? -спросил Дубов.

– Отчего же нет, – невесело усмехнулся директор. – Взгляните, пока можно. Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего – разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден…

– Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, – возразила Чаликова. – По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.

– Знаете, я уже никому не верю, – задумчиво откликнулся директор. -Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.

– Мы явились в поисках истины! – заявил Василий.

– А что есть истина? – резко обернулся к нему Козицкий. – Я веду… то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров – это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе… Ну да вы сами знаете.

– Да, конечно, – кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.

– Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, – продолжал Всеволод Борисович. – Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина – это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать – а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?

– Я с вами не согласен, – раздумчиво ответил Василий, – но и мешать вам не намерен… Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.

– Вы хотели посмотреть на музейные ценности? – прервал вновь возникшее молчание Козицкий. – Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи – днем нас могут увидеть.

x x x

В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой «летучая мышь». Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное – в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини – Фемиды.

Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз. Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма. Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки – казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.

– Все это похоже на страшную фантастику, – сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. – Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.

– Эту легенду придумал я, – ответил Козицкий. – На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще – для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!

И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка. Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе. Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один – хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
БЕСЫ

Обеды в ресторанчике «Три яйца всмятку» были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные – о всякой небывальщине. Так, на этот раз господин Ерофеев потчевал сотрапезников историей о том, как таможенники отняли у его шофера микроавтобус и укатили на нем в Кислоярск, где он впоследствии и был найден. Публика с удовольствием смеялась в том месте, где водитель ставил печать в документы всем желающим и за это ему совали деньги, так что за день он заработал более тысячи долларов. После чего ночью отправился домой на попутке. Смеялись, но не верили. Хотя и сам господин Ерофеев не особенно в это верил.

– А может, он мне и лапшу на уши повесил, – смеясь, пожимал плечами бизнесмен, – сам где-то халтуру провернул, потом приехал в город, оставил микрушник на другом конце Кислоярска и наплел мне целую историю. Хотя зачем – непонятно.

– Может, чтобы вы не узнали? – предположил Серапионыч.

– А мне-то какое дело, – снова пожал плечами Ерофеев. – Бабки заработал – молодец. Машину в гараж поставил, и гуляй вальсом.

– Нет, ну я имел в виду, – продолжал Серапионыч, – чтобы вы не узнали про его отлучку.

– Да нет, доктор, – улыбнулся Ерофеев, – машину нашли гаишники на Родниковой в тот же вечер, когда он должен был вернуться в город.

– Тогда зачем придумывать какую-то безумную историю? – обиделся на вруливого водителя Серапионыч. – Странно.

– Вот и я говорю – странно, – обратился Ерофеев к Дубову. – А вы что скажете, господин сыщик?

Дубов задумчиво покрутил ложечкой в стакане с чаем:

– Знаете ли, я как раз проезжал через эту таможню и, судя по вашему рассказу, примерно в то же время. И таможенники были на месте и, по-моему, никуда уезжать не собирались. Но дело не в этом.

– А в чем? – нетерпеливо спросил Ерофеев.

– Да в том, что эти таможенники – бывшие Кислоярские омоновцы, и сюда им соваться – полное безумие.

– Значит, соврал? – уточнил Ерофеев.

– Но с другой стороны, – продолжал рассуждать Дубов, – если он прибыл в город вовремя, даже пусть попутно подхалтурив, то зачем оставлять машину где-то на улице? Да еще и с дверями настежь и с ключами в зажигании. Ведь, если я вас правильно понял, гаишники именно из-за этого обратили на «Латвию» внимание. Я сам водитель со стажем и такой безалаберности никогда не допускал.

– А может, он был того? – предположил Серапионыч и щелкнул себя пальцем по горлу.

– Может быть, конечно, – покачал головой Дубов, – но опытный водитель выключает фары и запирает машину даже, как говорится, на «автопилоте».

– Так, значит, не врет? – снова вклинился Ерофеев.

– Хотя, может, он дал ее кому-нибудь покататься? – предположил Дубов.

– За тысячу долларов? – усмехнулась баронесса, до этого молча поедавшая вегетарианский салат. – Господи, ну и тему вы для разговора нашли! Василий Николаич, расскажите нам лучше, как вы съездили в Старгород и что вы там узнали о картинах Врубеля. Эта тайна меня куда больше занимает, нежели шоферские фантазии.

Дубов как-то неловко отхлебнул чай. Поморщился, хотя чай был неплохой – «Липтон». И наконец изрек:

– Э-э-э, – врать Великий Сыщик был не мастер, – понимаете ли, госпожа Хелена… – Тут он снова сделал паузу и хлебнул еще чайку, видимо, набираясь храбрости. – До Старгорода мы, собственно, не доехали. Машина сломалась. Старый «Москвич» – это автомобиль не для дальних поездок. -Сыщика явно «понесло». – Вкладыши коленвала сношены, а поменять их сложно. Сам я, по крайней мере, не умею. Хотя как-то однажды менял картер, когда пробил на ухабах…

Баронесса внимательно слушала всю эту чушь и даже деловито кивала головой. Ерофеев явно не понимал, что происходит, и с удивлением поглядывал на Дубова. Серапионыч же догадывался, что Василий что-то откопал и просто не хочет говорить об этом баронессе.

– А вы слышали, – пришел на выручку Дубову доктор, – к Земле летит астероид и упадет в наше Кислое море?

– А вот это интересно, – оживился Ерофеев, – туристы понаедут, ученые…

И вопрос о картинах Врубеля, к удовольствию Дубова, сошел со сцены. Только госпожа Хелена очень уж задумчиво жевала салат. Даже не замечая, что это салат доктора.

А когда обед был закончен и все вставали из-за стола и прощались до следующего раза, баронесса, пожимая руку Василия, внезапно задержала ее в своей.

– Василий Николаевич, а вы не хотите заглянуть ко мне? -проникновенно сказала она. – Посмотреть некоторые новые экспонаты.

Дубов слегка опешил – баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот хитро подмигнул Дубову.

– Ну что ж, госпожа Хелена, – решился Василий, – когда вам будет удобно?

– Сейчас, – решительно сказала баронесса.

– А, ну сейчас, так сейчас, – деланно равнодушно пожал плечами Дубов. – Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.

x x x

Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что, собственно, немудрено – люди с менее устойчивой нервной системой просто падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же хотела как лучше – саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно, прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом виде.

Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик был посрамлен. Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного вещания. Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.

И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям – она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.

– Хватит заговаривать мене зубы! – негромко, но с чувством сказала она. В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что баронесса готова «слямзить» какой-нибудь бесхозный исторический экспонат. И ее ничто не остановит.

– Василий, вы меня любите? – спросила она требовательно.

Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил первое, что пришло в голову:

– Я вас уважаю, госпожа Хе…

– Вы что, отвергаете мои нежные чувства? – В голосе баронессы прозвучала угроза.

– Я, знаете ли, ну… – Василий не знал, что сказать. И наконец придумал: – Я предпочитаю холостую жизнь…

– А я и не покушаюсь на вашу руку, – с пафосом отвечала баронесса, -мне нужно ваше сердце!

Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно расстегивать пуговки своей кофточки.

– Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, – неуверенно промямлил Василий.

Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в расцвете лет. И все же что-то его останавливало.

– Госпожа Хелена, – осторожно начал Василий, – если вас интересуют картины Врубеля, то… – Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса перестала теребить пуговки.

Пауза затянулась.

– Ну так говорите же! – не выдержала госпожа Хелена.

В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:

– …если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?

Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак. И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись, погрозила пальцем мумии фараона:

– Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!

x x x

Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место, где была найдена угнанная «Латвия». Детектив по привычке размышлял: «Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа „спиртик-водочка“. Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают, такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься? Так ведь и „приличные девочки“ в этом районе не водятся. Что им здесь делать? В смысле, наемникам. Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все равно непонятно – зачем?»

И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным образом – кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким голосом:

– Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!

– Мешковский!… – простонал Дубов.

Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять, какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним. Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни города. Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия. А потом… А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе… А стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам. И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому как он жутко обижался и начинал изображать из себя «уличную девку». Хотя настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.

Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал, либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:

– …А друзья называли Чайковского любовно «чайничек». И хотя у нас совершенно уснуло правосудие, «золотой век» поэзии уже позади. В связи с этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию. Так, на недельку…

Дубов мало обращал внимания на всю эту болтовню и лишь кивал головой время от времени, стараясь изобразить заинтересованность.

– …Им, конечно, далеко до Генриха Манна, но зато какие смелые и наглые. И с автоматами. Это здорово возбуждает, – продолжал изливаться Мешковский.

Дубов же при слове «автоматы» профессионально насторожился. – Всю ночь мы разговаривали. А наутро их уже не было. Как жаль, как жаль, – опечалился Мешковский и даже, похоже, решил пустить слезу, но не выжал. Что его еще больше огорчило. – Полный стол водочки, а поговорить не с кем. Может, вы заглянете ко мне, Василий Николаевич?

– Загляну, – решительно ответил сыщик, что даже на секунду сбило Сашульчика с толку. Но лишь на секунду. Думать он был не любитель, а жил лишь эмоциями.

– Вы мне всегда нравились, Василий, – с пафосом произнес Мешковский. – Вы грубоваты и малопрезентабельны, но я вас понимаю. Пойдемте ко мне. Я покажу вам письма Чайковского к Жириновскому.

x x x

Беспорядок в квартире Мешковского был продолжением беспорядка в его голове. Богемно, со вкусом и немного грязно. Василий знал Сашульчика и потому знал, что выудить что-либо из него можно только между первыми ста граммами и вторыми ста граммами. В этом промежутке Мешковский был более-менее вменяем. А потому, как только они сели за стол и выпили по рюмке, Дубов стал наседать на него с вопросами.

– Где это вы, Сашульчик, так разжились водочкой? – как бы невзначай поинтересовался сыщик. – Да и продуктов, я вижу, целая куча… Должно быть, нашлись богатые спонсоры?

– О, да-да, – радостно подхватил Мешковский, – такие спонсоры! Такие симпатичненькие мужчинки! – Тут Сашульчик испуганно смолк. – Ах, ведь их главный предупреждал, чтобы я молчал об их визитации!

– Вот как? – удивился Василий. Или сделал вид, что удивился. -Странно. Обычно господа спонсоры не очень-то любят скромничать -наспонсорят на полушку, а шуму… – Детектив доверительно понизил голос: -Но мне-то вы можете все рассказать, я вас не выдам.

– О да! – томно повел глазками в сторону бутылки радушный хозяин. -Если бы вы, Васенька, были поэтом, то я сбацал бы в «Железке» вашу репрезентацию, а в спонсоры непременно позвал тех противненьких мужчинок.

– А что это за мужчинки? – Василий решил идти напролом, так как знал по опыту, что еще минут десять – и Сашульчик совершенно перестанет быть пригоден к деловому употреблению.

– Ах, это такие мужчинки! – вздохнул Мешковский. – Я им так старался приглянуться – и все мои усилия не вызвали в их душах ответных поползновений. А их главненький очень заинтересовался альбомом «Обитатели Кислоярского зоопарка», а когда я его напрямую спросил, нравлюсь ли я ему, то он ответил, что предпочитает любить всяких зверушек и собирается наутро отъехать в деревню, где пленэр наполнен разными козочками, коровками, свинками, лошадками… Да вы сами поглядите!

Вскочив из-за стола, Мешковский подошел к книжному шкафу и снял с полки зоопарковский альбом, зажатый между Бхагавадгитой и перепиской Рихарда Вагнера. Однако на соседней полке вместо книг стоял запасной графинчик, отнюдь не пустой, и рюмочка. Сашульчик отложил альбом в сторонку, налил себе водочки и залпом выпил. Такого поворота Дубов никак не ожидал. Он, однако, попытался задать еще один вопрос:

– А как звали их главненького?

Но было поздно: Мешковский, игриво покачивая бедрами, уже следовал к проигрывателю. И Василий понял, что ему, скорее всего, придется довольствоваться теми скромными сведениями, что удалось извлечь из Сашульчика в небольшом перерывчике между первой и второй.

Проблески разума в красных глазах Мешковского окончательно погасли. К тому же в комнату вплыл некий худосочный господин и плавно перетек за стол. Его маленькие детские ручки ловко замелькали, закидывая в рот селедку под маринадом, сливовый джем, копченый шпек и апельсин. Все это стремительное поглощение пищи обильно запивалось водочкой, как водой. И в полном молчании. Дубов в очередной раз за сегодняшний день был поражен. Мешковский же распахнул свои любвеобильные объятия:

– Све-е-етик!

Но тот человечек, которого он называл Светиком, никак не реагировал на приветствия Сашульчика. Ну разве что хрюкнул. Правда, довольно дружелюбно.

При этом опуская яблоко в карман пиджака, а куриную ножку за пазуху. Мешковский попытался облобызать Светика, но тот мягко уклонился, и хозяин попал рукой в винегрет. Светик аккуратно извлек руку Сашульчика из тарелки, аккуратно же облизал пальцы и снова погрузился в процесс забрасывания еды в рот и карманы. Тогда Мешковский просто поцеловал его в макушку и перенес свое внимание на проигрыватель. А комната тем временем наполнялась людьми, возникавшими, казалось бы, из ниоткуда. Кто-то уже шурудил в холодильнике, деловито гремя банками. А кто-то рылся в шкафу, выкидывая прямо на пол цветастые галстуки Мешковского. Сам же хозяин наконец запустил добитую радиолу, и по квартире понеслись истерические вопли Пугачевой: «…все могут короли…я так хочу, чтобы лето не…как айсберг в океане…какой был полковник!»

Дубов, стараясь не привлекать к себе внимания, двинулся к дверям, но там он столкнулся с господином Светиком, который вальяжно выплывал вон, нагруженный провизией, как испанский галион золотом. Сыщик деликатно посторонился, и худосочный обжора хрюкнул ему дружелюбно. Хотя, может, это была просто отрыжка? А Сашульчик уже танцевал, завернувшись в простыню. «…и будешь ты летать с одним крылом…» Василий хотел сказать «до свидания», но, здраво подумав, предпочел удалиться без прощаний. От греха подальше…

x x x

В кислоярском угро было людно и шумно, как на вокзале. Дубов, бросив дежурному: «Я к Столбовому», окунулся в облака табачного дыма и непрерывный гомон. Добрый день, привет, здрасьте – неслось со всех сторон, но он упорно продвигался к цели. И в конце концов налетел на Столбового в дверях его кабинета.

– А, Василий Николаич, – виновато улыбнулся хозяин, – извините, спешу, спешу.

– Егор Трофимыч, – решительно преградил ему дорогу Дубов, – пару минут, не более!

Столбовой, скорбно потоптавшись на месте, развел руками – мол, что с тобой сделаешь – и вернулся в кабинет.

– В город приехала банда наемников, – с порога начал Дубов. – Они вооружены автоматами, правда, их цели мне пока не известны.

– Только чего нам не хватало, – грустно покачал головой Столбовой, -мы и так уже на ушах стоим из-за взрыва в храме кришнаитов. Очередного. Черти б их побрали.

– Ну так, может, это их работа? – сразу навострился Дубов. – Кстати, когда произошел взрыв, что за взрывчатка, есть ли свидетели?