Текст книги "Холм демонов"

– Довольно любопытно, – осторожно ответил Дубов. – Что это за пьеса?

– О, это великое произведение великого сочинителя! – важно сообщил Антип. – Считавшаяся безвозвратно утерянной трагедия Джона Уильяма Свампа «Завоевание Мангазеи».

– Там и для тебя есть что сыграть, Савватей Пахомыч, – подхватил Мисаил. – К Степану приходят городские старейшины, они просят пощадить мирных жителей и обещают отдать ему все свои несметные богатства, но царь отвечает, что ему и так все принадлежит, а главного старейшину велит высечь у себя на конюшне. И тогда сей старец выхватывает из-за пазухи дамасский кинжал и гордо закалывается. Уверен, что у тебя это прекрасно получится!

– Я подумаю над вашим предложением, – дипломатично уклонился от ответа Дубов. – Но что это за Джон Уильям как там его и почему трагедия неизвестная, если у вас есть ее текст?

– Джон Уильям Свамп был по роду занятий представителем одного крупного торгового дома с Альбиона в Новой Мангазее, – начал терпеливо объяснять Антип, – но основным делом его жизни стало сочинительство для подмостков. Свамп был свидетелем завоевания Мангазеи царем Степаном и поведал об этом в своей трагедии, написанной хотя слогом аглицких драм, но на нашем языке, коим он, долгие годы живя здесь, овладел в совершенстве. Но потом все списки этой трагедии были отобраны, а сам Джон Уильям выслан обратно в Англию.

– Так что же, значит, все описанное имело место на самом деле? -заинтересовался Дубов.

– Да как ты не понимаешь, Савватей Пахомыч, – загорячился Мисаил, -художник имеет право на свое видение происходящего. Это ведь не какой-нибудь бездарный ремесленник…

– Да нет, это-то я понимаю, – поспешно перебил детектив, не желая вдаваться в концептуальные дискуссии о художественном вымысле и пределах его допустимости, – просто я не понимаю, как эта пьеса два века спустя попала к вам.

– Загадочное дело! – с сомнением покачал головой Антип. – Сегодня мы выступали на площади со своими шутками, а когда уже собрались уходить, то к нам подошел какой-то невзрачный господин и сказал: «Что вы всякую дрянь играете – это с вашими-то способностями!». Протянул нам этот свиток, а сам был таков.

Василий осторожно взял в руки свиток с «Завоеванием Мангазеи»:

– Бумага хоть и не очень новая, но двести лет ей никак не дашь. А вы уверены, что это действительно та самая вещь, а не какая-нибудь подделка?

– Да как ты можешь?! – чуть не подпрыгнул Мисаил. – Так написать мог только настоящий великий маэстро!..

– Ну хорошо, – опять не стал спорить Василий, – допустим, что это и есть та самая трагедия. А вы не задумались, почему она всплыла именно сегодня? Не оттого ли, что кому-то выгодно разжигать в Мангазее противо-царь-городские настроения? И вы прекрасно знаете, кто он – этот кто-то!

– Князь Григорий?.. – неуверенно пробормотал Антип.

– А вам не кажется странным, – продолжал Дубов, – что пьесу, считающуюся утерянной два века назад, неизвестно кто отдает неизвестно каким скоморохам…

– Как это неизвестно каким?! – сорвался с места Мисаил. – Просто человек увидел, что такие даровитые скоморохи, как мы, исполняют всякую дрянь, и решил нам помочь!

– Вздор! – решительно заявил Василий. – Если хотите, я могу рассказать, как все было, а вы уж сами решайте, как поступать. Двести лет назад все списки крамольной трагедии были изъяты и, скорее всего, вывезены в Царь-Город, где их поместили в спецхран. Ну, то есть, в тайное бумагохранилище, – поправился детектив. – Мне доподлинно известно, что сторонники князя Григория имеются в самых высоких Царь-Городских кругах, и они-то, имея доступ в спецархив, могли вынести оттуда рукопись трагедии и сделать с нее сколь угодно списков – один из них и попал к вам.

– Но для чего? – удивился Антип.

– Это элементарно! – в сердцах брякнул Василий. – То есть, я хотел сказать, что и дураку понятно. Для того же самого, для чего тут распространяют подметные письма – чтобы возможно больше мангазейцев ожидали князя Григория как освободителя и благодетеля. Он, в отличие от недоброй памяти царя Степана, надеется взять город с наименьшими жертвами и разрушениями. И отнюдь не из каких-то человеколюбивых побуждений, а чтобы заполучить в готовом виде всю здешнюю инфраструктуру.

– Чего-чего? – не поняли скоморохи.

– Ну, налаженные торговые связи, пристани, судоверфи, всяческие мастерские, кузницы и все такое прочее. Так что думайте сами, вкладывать ли свою лепту в победу князя Григория, или нет. Мне кажется, что мы сюда прибыли, скажем так, с несколько иной миссией.

– Да, пожалуй, – пробормотал притихший Мисаил. А Антип неуверенно добавил:

– Кто его знает? Князья Григории приходят и уходят, а эта, как ее, инфра – остается…

x x x

Едва только Серапионыч возвратился в терем Рыжего, как хозяин кинулся ему навстречу:

– Ну как, доктор, есть надежда?

– Случай, конечно, запущенный, – со знанием дела ответил Серапионыч, проходя в гостиную, – но отнюдь не безнадежный.

– Доктор, а нельзя ли это как-нибудь ускорить? Ведь государство в опасности!

– Как любит говаривать один наш общий знакомый, «Не спеши, а то успеешь», – поправил на носу пенсне доктор.

– Знаю, знаю, – подхватил Рыжий, – «Тише едешь – шире лицо».

– Морда, – учтиво поправил Серапионыч. – Наш общий знакомый в данном контексте употребляет именно это словечко.

– Что ж, морда – так морда, – вздохнул хозяин. – Ну ладно, не буду вас торопить. Но только вы очень уж не затягивайте.

– Ну а как там наш боярин Андрей? – поинтересовался Серапионыч, проходя в гостиную. – Уже оклемался?

– Да, вроде бы пришел в себя и даже что-то пытается говорить, -ответил Рыжий. – Но я сам только перед вами пришел и его еще не видел.

– Ну так пойдемте вместе, – предложил доктор.

Внешний облик боярина Андрея говорил, что дело хоть медленно, но верно идет на поправку. Едва завидев Рыжего, боярин очень обрадовался и даже попытался привстать на кровати.

– Лежите, пациент, вам вредно делать резкие движения, – остановил его Серапионыч.

– А говорить он может? – затревожился Рыжий.

– Вообще-то может, но пока лучше не напрягать связки, – заметил доктор.

– Но ведь от этого зависит судьба страны! – взмолился Рыжий.

– Что у вас за страна такая, что ее судьба зависит то от запоя главы государства, то от нескольких слов члена Боярской Думы, – проворчал Серапионыч. На что Рыжий ответил:

– Знаете, доктор, имеется такой анекдот: один червячок спрашивает у другого: «Ну зачем мы живем в этой противной навозной куче?». А второй отвечает: «Понимаешь, есть такое понятие – Родина».

– Ну ладно, – сжалился доктор, – говорите. Только кратко.

Боярин Андрей заговорил еле слышным шепотом, то и дело надолго прерываясь:

– Я был у князя Длиннорукого… Там были все, кто за него… Сначала князь выставил большую бочку зелена вина, а потом…

– Пожалуйста, без лишних слов, – перебил Рыжий, – тебе нельзя много говорить. Как я понимаю, у Длиннорукого произошло нечто такое, что заставило тебя со всех ног броситься ко мне в терем, так ведь?

– Да, – с трудом выдохнул боярин Андрей. – Длиннорукий, как выпил, стал похваляться, что скоро в Царь-Город явится князь Григорий и всем, кто был против него, покажет, где раки зимуют… И что он уже готовится преподнести Григорию столицу, как на тарелочке… А потом, выпив еще чарку, сказал: «И знаете, как это будет? В условленный день я приглашу и царя, и бояр, и Рыжего к себе на празднества, а потом все, кого я упрежу, незаметно выйдут наружу… – Боярин Андрей надолго замолк, но потом, собрав последние силы, с огромным трудом договорил: – А кого не упрежу, тех подожгу вместе с теремом». – Боярин закрыл глаза и без чувств уронил голову на подушку.

x x x

Едва дождавшись захода солнца, Василий извлек из своего немногочисленного багажа армейский компас. Этот прибор был позаимствован из походного снаряжения майора Селезня, но стараниями колдуна Чумички приобрел новые способности, которые, однако, действовали только в определенные часы: от заката до первых петухов.

Благодаря этим новым способностям стрелка компаса теперь указывала не на север, как обычно, а куда-то на юго-запад. Это значило только то, что немалая часть пущенных за два дня в оборот «лягушачьих» монет (не менее четверти) находится в одном месте, а направление стрелки соответственно указывало в сторону этого места.

– Господа скоморохи, – высокопарно обратился Дубов к Мисаилу и Антипу, – нынче ночью нас с вами ждут великие дела.

– Что за дела? – живо заинтересовались господа скоморохи.

– Нам предстоит идти по горячему следу, пробираться сквозь запутанную паутину улиц и закоулков Новой Мангазеи и в конце концов узнать, где она -эта черная бездна, куда проваливаются благородные металлы!

По выражению лиц скоморохов Василий понял, что смысл его вдохновенной речи до них вряд ли дошел – скорее, они воспринимали ее как монолог из какой-то возвышенной трагедии. Однако в пространные объяснения детектив вдаваться не стал.

x x x

Майор ловко спустился с крыши баньки на грешную землю.

– Молодец, Васятка, – ласково пробасил он, потрепав мальчонку по непослушным вихрам. – Это ты хорошо придумал сюда перебраться. И мост, как на ладони, и село видать, и дорога между ними. А оставаться на сеновале, конечно, было рискованно.

– А не пора ли перекусить? – деловито осведомился Васятка.

– Да-да конечно, – охотно согласился майор, – хватит об искусстве, пора и о животе подумать.

Уже сидя за крохотным столиком и со смаком уплетая деревенское сало с чесночком, майор все же вернулся к теме «военного искусства»:

– Васятка, ты мне так и не рассказал поподробней о том, что ты в селе интересного видел?

– Инте… какого? – нахмурил лоб Васятка. – Странного-то точно видел немало.

– Ну и? – нетерпеливо спросил майор.

Васятка отпил чаю из жестяной кружки и задумчиво уставился в окно.

– Эти люди из вашей страны, – наконец произнес он.

– С чего это ты взял? – несколько удивился майор.

– У них говор такой же, как у вас.

– А, понятно, – кивнул майор. – Ну, этому-то я не удивлен. Этих наемников Каширский в наших краях набирал.

Майор откусил знатный кус сала с черным хлебом и ухмыльнулся:

– Вот потому-то и я здесь. Как говорится – клин клином надо вышибать.

– Оружие у них странное, – озабоченно сказал Васятка.

– Ничего, – радостно осклабился майор, – у меня такого странного оружия – полный рюкзак. И мне уже доводилось эту шелупонь гонять в Придурильщине. Это в наших краях место такое. Ох и неспокойное!

– Но у них в повозках еще и чародейские всякие гадости. Эти повозки они строго охраняют.

– Откуда ты знаешь? – приподнял бровь майор.

– Да двое из ихних, хлебнув самогона, бахвалились, а я подслушал.

– Гм, чародейства, говоришь? – насупился майор. – Ох уж надоела мне вся эта магия. Но задницу-то мы им все равно надерем. О, пардон, я хотел сказать – уши.

– Да ладно, – улыбнулся Васятка, – я ж не маленький.

x x x

Едва предночная мгла опустилась на улочки Новой Мангазеи, Дубов со скоморохами снарядились в путь. Перед отправкой детектив еще раз вынул компас, но теперь стрелка, к некоторому его удивлению, показывала уже не на юго-запад, а по направлению, близкому к восточному. «Значит, монетки переехали», подумал детектив, а вслух сказал:

– Ну, бог нам в помощь!

Неукоснительно следовать указаниям стрелки в густо застроенном районе города было невозможно, и «юным следопытам» приходилось выдерживать направление лишь очень приблизительно. Вскоре чудо-компас вывел их на окраину Мангазеи, а пройдя по почти деревенской улочке, Василий и его спутники оказались на старом кладбище. Глядя на мрачные надгробия, Антип машинально перекрестился, а Мисаил что-то забормотал – не то молитву, не то монолог из какой-то пьесы.

Василий не очень-то разбирался в кладбищах, но если бы рядом с ним оказалась баронесса Хелен фон Ачкасофф, то она сходу определила бы, что в Новой Мангазее – городе, в котором смешались стили и традиции разных народов, верований и эпох – и некрополь представлял собой нечто многостилевое, или, выражаясь научным языком, эклектическое. Тут живописно чередовались и заросшие травой неряшливые холмики с покосившимися деревянными крестами, и монументальные статуи, и солидные каменные гробницы. Однако Василий обращал внимание на все эти сооружения лишь постольку, поскольку они препятствовали ему продвигаться в направлении, указанном стрелкой.

Однако с огибанием каждого очередного препятствия колебания стрелки становились все заметнее – это говорило о том, что цель близка. И когда Дубов со спутниками подошли к мрачного вида часовне, стрелка резко напряглась, будто охотничий пес, почуявший дичь. Василий обошел вокруг часовни, но стрелка упорно указывала внутрь этого сооружения.

– Здесь, – кратко сказал Дубов. – Нет, туда, конечно, не полезем, но теперь я точно знаю, где это находится.

Скоморохи по-прежнему не очень понимали смысл поисков, но кладоискательская лихорадка, похоже, захватила и их.

– Можно и внутрь, – вдруг предложил Антип, пытаясь разглядеть заржавевший замок на дверях, ведущих в усыпальницу.

– Да, почему бы и нет? – С этими словами Мисаил зажег огнивом свечку и поднес ее поближе к замку.

– Ломать дверь? Никогда! – решительно заявил Василий. – Во-первых, аморально тревожить покой мертвых, а во-вторых, мы можем спугнуть крупную щуку…

– Ерунда, – перебил Антип, доставая из сумы какой-то хитрый инструмент. – Откроем и закроем так, что никто не заметит! Черт, да его, кажется, уже сто лет не отпирали…

x x x

Как всегда по вечерам, глава Царь-Городского сыскного приказа Пал Палыч читал сводку событий за день. Читал скорее по привычке, так как с каждым днем явственнее ощущал, что все это уже становится никому не нужным. Только что он получил неофициальные, но вполне достоверные сведения, что войска князя Григория перешли границу и, не встретив никакого сопротивления, расположились в деревне Каменка. Значит, все кончено, и падение столицы -вопрос считанных дней. Не добавляли оптимизма Пал Палычу и сообщения о том, что он и без того уже прекрасно знал – бегство Каширского, нападение на боярина Андрея и… О нет, это что-то новенькое: минувшей ночью осквернена могила князя Владимира. Утром посетители кладбища увидели, что могила грубо раскопана, а гроб с телом покойника исчез.

– Что за чертовщина! – возмущенно покачал головой Пал Палыч. -Неужели Серапионыч? Принесла же нечистая этого чужеземца. Конечно он, кто же еще! Ведь именно Серапионыч успел первым выскочить на крыльцо и спугнуть того, кто нападал на боярина Андрея. Хорошо, конечно, что успел, но как это получилось? Ясно – он даже не ложился после нечестивых дел на кладбище. Узнать бы, куда он девал мертвое тело?.. А, ерунда, и так все летит в тартарары. – И глава приказа продолжил чтение:

– «Женщина в черном, постоялица Гостиного Двора, сразу после завтрака отбыла в наемной повозке в неизвестном направлении». Ну и бес с ней, -прокомментировал это сообщение Пал Палыч. – Ага, вот что-то из Боярской Думы: «Боярин Илюхин вновь был выведен из Думы за непотребное поведение. Сей боярин, бранясь матерно, обвинил Рыжего в осквернении могилы князя Владимира и в убиении боярина Андрея, а царя Дормидонта – в потворстве безобразиям Рыжего». Значит, им еще не известно, что боярин Андрей остался жив, -отметил Пал Палыч. – А впрочем, теперь все это уже не имеет ровно никакого значения…

x x x

Колеблющееся пламя свечи выхватывало из кромешной тьмы мрачные каменные своды, покрытые вековым влажным мхом, и уходящие вниз ступени, сложенные из грубо обтесанных валунов. И хоть всем троим стало явно не по себе, они тем не менее двинулись вниз. Первым шел Дубов, машинально ощупывая ногой склизкие ступеньки. Его опыт подсказывал, что в таком месте можно ожидать всяческих неприятных ловушек.

Василию казалось, что они идут уже целую вечность, а лестнице все не было конца – будто она уводила в самые недра земли. Но вот ступеньки закончились, и искателям приключений открылась обширная зала, в центре которой на возвышении стоял мраморный гроб с четырьмя каменными факелами по углам. Вдоль стен располагались такие же факела, только поменьше, и возле каждого из них были проемы, ведущие в узкие коридоры – и пугающие, и завораживающие своей неизвестностью. Василий сверился с компасом и решительно направился в проход слева от гроба. Скоморохам ничего не оставалось, как следовать за ним.

Проход представлял собой каменный туннель, который то сужался, то опять расширялся, то уходил вверх, то вниз, то разветвлялся, то в него вливались другие, столь же зловещие коридоры. Через некоторое время наши путешественники потеряли всякую ориентацию в пространстве, и уже не знали, где и на какой глубине они находятся. И лишь только стрелка указывала им путь. Время от времени в стенах возникали ниши, в которых иногда стояли гробы, покрытые паутиной и пылью, иногда лежали чьи-то истлевшие останки с обрывками погребальных одежд на белесых костях, а иногда и хорошо сохранившиеся мумии людей, умерших много веков назад. Убеленные сединами старцы, благочестиво сложившие узловатые руки на груди. Юные девы в белых саванах, которые, казалось, лишь уснули и готовы пробудиться от векового сна и восстать со смертного ложа. Воины в потускневших доспехах, готовые обнажить мечи и покарать нарушителя их вечного безмолвия.

 
– Кем брошены булатные мечи
Здесь, на пороге вечного покоя? -
 

завороженно произнес Мисаил, и его слова поглотили сочащиеся влагой камни стен. Дубов с Антипом посмотрели на него так, что Мисаил смутился и всю остальную часть пути лишь что-то бормотал себе под нос, с суеверным ужасом косясь на покойников…

И когда им стало казаться, что пути не будет конца, после очередного поворота коридор привел их в просторную залу, точно такую же, как та, откуда они начали свой путь. Здесь были такие же, как и там, каменные факела, только на постаменте стоял не гроб, а саркофаг. Стрелка компаса недвусмысленно указывала прямо на него. Василий приблизился к саркофагу, обошел вокруг, постучал по гулкому мрамору, попытался поднять крышку, но даже с помощью скоморохов это не удалось. Дубов устало прислонился к одному из факелов, и тот под его весом вдруг начал съезжать куда-то в сторону. Крышка саркофага со зловещим шорохом поднялась, и взору Василия открылось его содержимое – монеты: золотые и серебряные, аглицкие и гишпанские, совсем новые и уже изрядно потертые… Небрежно перебирая монеты и нередко узнавая среди них свои «лягушачьи», Дубов обнаружил в головах саркофага пергаментный свиток.

– Посвети мне сюда, – попросил Василий Антипа и принялся вслух читать. А скоморохи заглядывали внутрь саркофага и буквально пожирали взглядом невиданные сокровища.

То, что читал Василий, по своему содержанию мало напоминало трагедию

«Завоевание Мангазеи» и другие произведения мировой классики – скорее, это был бухгалтерский учет прихода-расхода денег в могильном тайнике. Дубов перевернул свиток на другую сторону и медленно, с трудом разбирая непривычную для себя письменность, прочел:

– «Манфреду Петровичу за боярина Лужка – двенадцать золотых. Ему же за Геннадия Андреича – десять золотых и три серебряных. Анисиму и Вячеславу за Манфреда – двадцать золотых. Прости, Петрович, но ты слишком много знал»…

– Что за бред! – удивился Антип.

– Жаль, нет бумаги все это переписать, – с сожалением вздохнул Дубов. – Мне кажется, что этот бред содержит очень важные сведения…

– Читай дальше, Пахомыч, – оторвался от созерцания злата Мисаил, – я все запомню!

– Да? – недоверчиво глянул на него Василий. – Ну ладно. «Вячеславу и Анисиму за…». Черт, ничего не разобрать!

– Дай мне! – Мисаил чуть не силой выхватил у Василия свиток и стал читать про себя, неслышно шевеля губами. А Дубов с интересом разглядывал диковинные монеты с чеканными профилями неведомых ему европейских, азиатских и даже африканских правителей, стараясь не думать об обратном пути через мрачный лабиринт мертвого царства.

x x x

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
СРЕДА. ЗЛОПОЛУЧНАЯ ДОСКА

Утром Василий проснулся чуть позднее обычного – вообще-то он принадлежал к числу «жаворонков», но после столь бурных ночных приключений следовало хорошенько отоспаться.

К его немалому удивлению, скоморохи уже бодрствовали: Антип хлопотал по хозяйству, а Мисаил что-то быстро писал на клочке бумаги. «Ясно, сочиняет какую-нибудь новую скоморошью мистерию», подумал детектив – но ошибся. Мисаил отложил перо и протянул листок Дубову:

– Вот, Савватей Пахомыч, список с того свитка.

– О, спасибо, – обрадовался Василий, – я его сегодня же изучу. А что это вы вскочили ни свет ни заря?

– Мне, как заснул, тут же стали сниться всякие гробы, могилы да покойники, – признался Мисаил. – А когда мертвец вылез из гроба и схватил меня за горло, то я так завопил, что тут же проснулся.

– А мне приснилось, что меня живьем закопали в гробу, – добавил Антип. – Нет, лучше уж вовсе не спать!

– Да уж, путешествовать на сон грядущий по гробницам – не самое приятное занятие, – посочувствовал Дубов. – Но работа – лучшее лекарство от ночных ужасов.

– Что за работа? – заинтересовались скоморохи.

– Мы пойдем на кладбище…

– Опять?!! – чуть не хором взвыли Антип и Мисаил.

– Нет-нет, в гробницу на сей раз не полезем, – несколько успокоил их детектив. – Мы займемся наружным наблюдением.

– А это еще что за непотребство? – насупился Антип.

– Это значит, что нам с вами, не спускаясь в склеп, нужно будет выяснить, каким образом туда попадают только что сделанные монеты, -объяснил Василий. – Я достаточно ясно выражаюсь?

– Достаточно, – вздохнул Мисаил. – Ну что же, на кладбище, так на кладбище…

x x x

Войдя в царскую залу, Серапионыч увидел, что на сей раз Дормидонт Петрович просматривает какие-то бумаги. Некоторые он не глядя подписывал, а некоторые пробегал и откладывал в сторону.

– А, эскулап, – усмехнулся царь, подняв взор от бумаг, – проходи, проходи. Не стесняйся, усаживайся… Челобитных всяческих пруд пруди, -проворчал он, откладывая очередную бумажку, – ну прям как малые дети. Тятя, дай то, тятя, дай се. Самим надобно жить и своим умом. Верно я говорю, эскулап?

– Если ваши подданные своим умом жить научатся, то зачем им будет нужен царь? – протирая пенсне платочком, в свою очередь спросил Серапионыч.

– Э нет, братец, – тут же отвечал Дормидонт, – царь им всегда нужен будет. Для того, чтоб на него можно было все свалить. Я вот, мол, пьяница и лодырь, и царь наш батюшка такой же, как я, дурень, только он в царском тереме живет, а я в избе с худой крышей. Кто виноват? Конечно, царь!

– Но мне всегда казалось, Ваше Величество, – осторожно начал Серапионыч, – что правители для того и существуют, чтоб заботиться о своих подданных. Чтоб они не жили в избах с прохудившимися крышами.

Царь небрежным жестом смел все бумаги со стола и выставил на него графин и рюмки.

– Выпьем! – сказал он мрачно.

Выпили. Посидели, смакуя ласковое тепло, растекающееся по телу.

– Да брось ты, эскулап, – в конце концов нарушил молчание царь. – Ну не полезу же я крыши дырявые латать, право слово. Сам человек токмо свою жизнь строит. Если он человек, конечно, а не быдло какое-то. Наливай, эскулап, по второй.

Снова выпили. Посидели.

– Я ж раньше добрый был, – усмехнулся царь, – то бишь дурак. Помогал всем, как мог. От чистого сердца, вот те крест! – При этом царь быстро перекрестился. – Так однажды надо мной бояре так смеялись… И поделом мне, дурню. А вышло вот как. Шел один боярин по улице и видит – мужик сидит возле своей избы да семечки лузгает. А на избе-то половину дранки бурным ветром, незадолго до того случившимся, посорвало. Ну, боярин-то и спрашивает мужичка: «Ты чего это сидишь, семечки лузгаешь, а крышу-то не чинишь?» А мужичок ему эдак весело и отвечает: «А зачем, мил человек, мне самому надрываться? Я вот челобитную царю отписал. На бедственный ветер сослался и, думаю, царь-батюшка деньгами мне поможет. А я на те деньги плотника найму, пусть он на крышу и лезет». И боярин тот рассказал эту историю остальным, и смеялись они надо мной, почитай, три дня, пока и до моих ушей эта история не дошла. Давай-ка, эскулап, еще по одной выпьем. За глупость мою.

– Если доброта уже стала глупостью, то выпьем за нее, родимую.

– Постой-ка братец, – насупился царь, – и ты, никак, надо мной, понимаешь, смеешься?

– Упаси бог, Ваше Величество, – развел руками Серапионыч, – я только имел в виду, что вы поступали правильно. Другое дело, что одни глупцы пользовались вашей добротой по-глупому, другие же глупцы над вами насмехались.

– Ладно, выпьем, – мрачно подвел черту царь. – Хотя я думаю, что скорее были правы они, а я… – Не докончив фразы, Дормидонт Петрович махнул рукой и резко опрокинул чарку в рот.

Вдруг входная дверь распахнулась, и в залу вбежала высокая и стройная девушка в длинном сером платье. Приглядевшись к ее лицу, Серапионыч увидел, что она вовсе не так молода, как ему показалось издали.

– Опять выпиваешь, батюшка? – с неодобрением произнесла девица, указывая на графинчик. – Говорили же тебе все лекари и знахари, что пить вредно! Помрешь, и останусь я бедная сиротинушка…

– Да ладно, Танюшка, не причитай, тут все свои, – устало махнул рукой царь. – Это вот лекарь, боярин Владлен. А это моя наследница, сиречь царевна Татьяна Дормидонтовна.

Серапионыч молча поклонился. А Государь, нахмурившись, обернулся к Танюшке:

– Что ж ты, понимаешь, ходишь тут где не велено? Я тебя помиловал, в Симеонов монастырь не отослал, разрешил дома остаться, но с уговором, чтобы сидела в своих горницах и носу без особого зову не казала, а ты…

– Как же, так я и стану в горнице сидеть, – не осталась в долгу царевна, – а ты тут будешь водкой заливаться!

– Цыть, непутевая! – Дормидонт в сердцах грохнул посохом об пол. -Знаю я, зачем ты сюда, понимаешь, пожаловала! Надеялась Рыжего своего тут встренуть, али не так?

Серапионыч деликатно кашлянул:

– Извините, дорогой Государь и дорогая царевна, у вас тут семейные дела начинаются, не дозволите ли мне вас покинуть?

– Оставайтесь, боярин Владлен, – тут же попросила Танюшка. – Ведь батюшка же сказал, что тут все свои. – При этих словах царевна хитро улыбнулась.

– Ох, непутевая девка, непутевая, – ласково вздохнул царь, – вся в батьку… Ступай, эскулап, но завтра непременно приходи. Еще поговорим.

Серапионыч незаметно выскользнул из залы. Танюшка же с напором продолжала:

– Батюшка, ну разреши ты мне выйти за Рыжего! Не сидеть же век в девках.

– За Рыжего не выдам, – отрезал Дормидонт. – Не тот он человек, чтоб на царской дочке жениться.

– А Григорий? – не без ехидства подпустила царевна. – За него выдать ты меня почему-то не отказывался!

– Так Григорий – он все же какой-никакой, да князь, – объяснил царь.

– Окстись, батюшка, да какой он князь! – возмутилась Танюшка. -Вурдалак он и больше никто. А Рыжего ты сам из темницы выпустил – значит, не так уж он и плох!

– А как же не выпустить, когда ты все уши про него прожужжала, -возразил Дормидонт Петрович. – И вообще, такова была наша царская воля. Хочу – казню, хочу – милую, понимаешь.

– Ну так захоти дать нам свое родительское благословение, -подхватила царевна.

– За Рыжего не выдам, – повторил Дормидонт. – И вообще, понимаешь, отправлю-ка я тебя, дочка разлюбезная, в наш загородный терем от греха подальше. Все равно он пустой стоит…

– Как – в терем? – опешила царевна.

– В терем – и дело с концами! – вновь пристукнул посохом царь. – А пущай попробует твой Рыжий хоть на версту к терему приблизиться, так я его, того-этого… Ладно, царевна, ступай. В дорогу готовься.

Низко поклонившись, Танюшка с покорностью вышла из залы, а Дормидонт, печально вздохнув, подлил себе в чарку еще водки.

x x x

При дневном освещении кладбище выглядело хотя и не слишком весело, но все же не столь мрачно, как ночью. По причине бездействия чудо-компаса, который, как известно, работал только в ночное время, Дубову и его спутникам пришлось довольно долго искать нужную гробницу. Она в самом деле выглядела очень старой и заброшенной – ее стены и крыша заросли мхом, кирпичи кое-где обвалились, и некому было привести это массивное мрачное сооружение в лучший вид.

Кругом часовни вольготно раскинулись многочисленные могилы – и более-менее ухоженные, и совсем заброшенные – но теперь Василий знал, что прямо под ними находились многоэтажные лабиринты древних захоронений.

– «Родовая усыпальница князей Лихославских», – с трудом разобрал Антип полустершуюся надпись над входом.

– Тихославских, – поправил Мисаил.

– А черт их знает, – не стал спорить Антип, – может, и Тихославских. Тут не поймешь.

– Довольно странно. – Василий присел на покосившуюся скамеечку возле одной безымянной могилки. – Князья Лихославские-Тихославские, как можно понять из многочисленных захоронений, весьма обширный род – и куда же, в какую бездонную пропасть он провалился, если уже сто лет, если не больше, тут не только не хоронят, но даже некому привести часовню в приличный вид?

Дубов обвел взором смиренное кладбище – и был вынужден прикрыть глаза, так как его малость ослепило солнце, отразившееся в позолоченном куполе некоего сооружения шагах в тридцати от княжеской усыпальницы.

– Вот достойный пример, как надо держать в порядке место последнего упокоя, – с некоторой завистью заметил Мисаил. – А вот ежели я, к примеру, помру, так ведь зароют где-нибудь при дороге и даже отходной не споют… -Скоморох тяжко вздохнул.

– А, ну ясно – это не просто гробница, а храм-усыпальница, – отметил Антип, внимательно оглядев белокаменное здание с золотым куполом. – Это наподобие семейного храма – наверху что-то вроде церкви, а внизу покойнички.

– «Гробница Загрязевых», – прищурившись, прочел Мисаил надпись над узорной дверью. Сделать это оказалось тоже нелегко, но по иным причинам, чем в случае с Лихославскими – буквы, как и купол, были покрыты золотом, отсвечивающим на солнце.

– Должно быть, богатые люди эти Загрязевы, – уважительно заметил Антип, – раз такую храмину отгрохали. А видите там изваяние перед входом? Это ведь, как я понимаю, дело рук самого маэстро Черрителли, а он задешево работать не станет.

– Не уверен я, что это работа маэстро Черрителли, – возразил Мисаил.

– А кого же еще? – удивился Антип. – Я его творения завсегда узнаю.

Мисаил подошел к изваянию и, осмотрев постамент, был вынужден согласиться:

– Да, твоя правда. Там так и написано: «Дорогому и любимому Мелхиседеку Иоанновичу Загрязеву – от вдовы, сына и дочери. Ваятель Джузеппе Черрителли».

– Ну ладно, – Василий поднялся с лавочки, – оставим пока Загрязевых вместе с Черрителли в покое. Я отправлюсь по делам в город, а вы побудете тут и постараетесь что-нибудь узнать о гробнице князей Тихославских. Средств не жалейте – я вам оставлю десять золотых на сбор информа… то есть ценных сведений. В общем, если заметите что-то подозрительное – запоминайте.