Текст книги "Холм демонов"

– Возьмите этот рисунок, Савватей Пахомыч, – говорил Седой, – и не расставайтесь с ним ни на миг. Он поможет вам разыскать этого зводея и захватить его живым… Или мертвым, – многозначительно добавил дядя Митяй.

– А как лучше? – небрежно спросил Дубов, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Вучше мертвым, – ответил Седой то, что Василий и ожидал услышать.

– Постараюсь оправдать доверие, – с чувством произнес Дубов.

– Очечество ждет от вас подвига! – патетически воскликнул дядя Митяй. – И оно хорошо запватит, особенно есьви вы исповните задание побыстрее.

– Ну как вы можете! – решительно возмутился Дубов. – Я иду на это исключительно ради любви к Государю и Отечеству, а не…

– Ну, денежки-то вам не помешают, – с хитроватой и вместе добродушной улыбочкой перебил дядя Митяй. – Мивиктриса Никодимауна мне по-тихому поведала, што вы собиваетесь пожениться, стало быть, на первое обзаведение средства понадобятся, не так ли?

– Так, – несколько упавшим голосом согласился Дубов. Предстоящая женитьба на Миликтрисе Никодимовне была для него новостью, но опровергать ее он не стал, а заговорил о другом:

– Дядя Митяй, а этого, как его, Данилу Ильича, еще не похоронили?

– Сегодня хоронят, – тяжко вздохнул дядя Митяй. – Как раз в полдень, на Старом кладбище. Жаль, сам я не смогу туда пойти, отдать посведнюю почесть этому преквасному чевовеку…

– А давайте я пойду заместо вас, – вызвался Дубов.

– Сходите, конечно, – несколько удивился Седой, – но для чего? Ведь вы даже не были с ним знакомы.

– Понимаете, я где-то слышал, что преступников часто тянет к их жертвам, – стал объяснять Дубов, – и многие именно на этом и «засыпались». А если Дубов придет на похороны, то я смогу проследить, куда он отправится потом, и вывести на чистую воду не только его, но и тех, кто с ним связан. Наверняка же он работает не один.

– А ведь верно! – согласился Седой. – Мивиктьиса Никодимауна описывала вас как способного скомороха и стихоплета, но я вижу, что из вас мог бы повучиться хороший сыскарь.

– Покорнейше благодарю, – вежливо кивнул Дубов. – И вот еще: куда мне нести голову Дубова, если, м-м-м… дело будет сделано?

– Куда нести? – чуть задумался дядя Митяй. – Сюда, пожалуй, не стоит. Ко мне домой – тем бовее. Ага, я вам сообщу одно место, где и буду ждать по ночам. – Седой что-то черкнул на обороте портрета. – Можете приходить и без «головы Дубова» – просто чтобы довожить о ходе поисков.

– Договорились! – Василий бережно сложил портрет и сунул себе за пазуху.

x x x

Серапионыч уже сидел на краешке кресла, когда в залу вошел царь Дормидонт. Доктор почтительно встал. Царь глянул на него так, будто хотел испепелить взором. Но ничего не сказал. Сел. Сам налил водки.

– Садись, эскулап. Выпьем, – глухо сказал он.

Выпили. Помолчали. И тогда царь заговорил вновь, только теперь в его голосе появилась неестественная для него горькая, долго таимая тоска:

– Я старый больной человек. Выписал бы ты мне какое лекарство, эскулап.

– Единственное лекарство, какое я могу вам предложить – это быть честным по отношению к самому себе, – деловито отвечал Серапионыч.

– Ты вместо того, чтоб о моем здоровье озаботиться, жилы мои на локоть мотаешь! – сверкнул глазами царь.

Серапионыч на это ничего не отвечал, лишь молча внимательно смотрел на Дормидонта, ожидая продолжения. И тот, не выдержав молчания, заговорил вновь.

– Чего ты от меня хочешь, эскулап? – уже срываясь на крик, вопрошал царь.

Но Серапионыч продолжал хранить молчание.

Тогда царь вскочил со своего кресла и заметался по зале, бормоча себе под нос проклятия. В конце концов он подскочил к Серапионычу и ухватил его за галстук. И притянул к собственному лицу. Так близко, что, казалось, у царя три глаза вместо двух.

– Я старый человек! – тихо, но грозно заговорил он. – Я хочу спокойно дожить свои дни и предстать перед Богом!

Серапионыч слегка придушенным голосом отвечал:

– А сможете ли вы, Ваше Величество, сказать Господу, что сделали на этом свете все, что могли и что должно?

Дормидонт зарычал, как разъяренный лев. Он отбросил галстук Серапионыча, и тот столь резко опустился в кресло, что чуть не упал. Царь с проклятиями смел со стола графин и грохнул кулаком.

– Что ты хочешь от меня, эскулап? Чего добиваешься?! – с тоской и яростью выкрикнул он.

Но Серапионыч молчал, поправляя галстук. Тогда царь склонился через стол и прямо в лицо выкрикнул:

– Чего тебе от меня надобно?!

– Мне ничего не надо, – спокойно отвечал Серапионыч, – это народу надо.

– Что ему надо? – снова выкрикнул Дормидонт.

– Народу, всего-навсего, нужен царь, – развел руками доктор. – Отец и заступник. Чтобы он вышел и сказал всю правду о надвигающейся опасности. Чтобы люди знали, что царь думает о них, печется о них неустанно. А не заперся в своем тереме, как говорят злые языки, и водку пьет.

Дормидонт устало осел в свое кресло. Прикрыл глаза рукой. В зале повисла тягостная тишина. Серапионыч встал, поправил еще раз галстук и двинулся к дверям. Под его ногами захрустело стекло разбитого графина, но царь даже не поднял взгляда в его сторону. Серапионыч задержался в дверях, глядя на массивную фигуру Дормидонта, застывшую в золоченом кресле. Тихо прикрыл за собой двери и пошел, улыбаясь чему-то своему, чему-то хорошему.

В коридоре Серапионыча перехватил Рыжий:

– Ну как, доктор? – с надеждой спросил он.

Серапионыч неспешно протер пенсне и водрузил на место.

– Лечение было кардинальным и нелегким, – деловито отвечал он. – Но пациент оказался человеком крепким. Так что жить будет.

Произнеся это, Серапионыч с довольной улыбкой двинулся дальше, а Рыжий так и остался стоять в недоумении. Но тут из залы раздался грозный рык, разнесшийся эхом по коридорам и лестницам:

– Рыжий! Подь сюда!

Рыжий вздрогнул, но не от неожиданности, а от удивления. Это был голос царя. Настоящего царя. Отца и заступника верноподданных своих. Царя, понимающего всю ответственность, лежащую на его плечах, и готового достойно нести это бремя во имя Народа и Отечества.

x x x

– А неплохой человек ваш градоначальник, – как бы между делом заметил Василий, когда они с Миликтрисой остались вдвоем.

– Не знаю, я с ним не знакома, – равнодушно повела плечами Миликтриса Никодимовна.

– А разве дядя Митяй не…

Миликтриса искренне расхохоталась:

– Дядя Митяй – градоначальник! Но с чего ты это взял?

– Ну, не знаю даже, – смутился Василий. – Он мне показался таким… – Детектив запнулся, подбирая подходящее слово. – Солидным, импозантным -в общем, представительным.

– Вообще-то он человек при должности, но чтобы градоначальник – это уж ты хватил… Постой, Савватей Пахомыч, куда ты? Уютная постелька ждет нас!

– Никаких постелек, любимая! – ласково, но твердо пресек Василий любовные поползновения. – Лично меня ждет не постелька, а важное задание.

– Да благословит тебя Господь! – Миликтриса Никодимовна набожно поклонилась образам и осенила крестным знамением спину Дубова, который уже шел к выходу.

От обладательницы «собственного дома в Садовом переулке» детектив решил направиться прямиком на кладбище. Правда, с несколько иными намерениями, чем те, о которых он сказал дяде Митяю. Во всяком случае, вряд ли он ожидал встретить на погребении истинных убийц Данилы Ильича. Во-первых, если бы Анисим и Вячеслав ходили провожать в последний путь всех, кого загубили, то они, скорее всего, просто не вылезали бы с кладбища. А во-вторых, Василий надеялся, что «новые мангазейские» уже отработали даденные им шесть золотых – пять за исполнение и один за срочность.

На похороны Василий шел с иной целью. После гибели Данилы Ильича он, подобно Штирлицу после провала Кэт, остался безо всякой связи с Царь-Городом. Посылать донесения Рыжему с обычной почтой или специально нанятым вестовым он не хотел – это было бы и долго, и рискованно. Дубов помнил, что Данила Ильич собирался отправить в столицу «верного человека», и надеялся вычислить его среди тех, кто придет отдать долг старому воину.

x x x

Майор Селезень неспеша, как бы растягивая удовольствие, выложил на стол два туза.

– Взял, – мрачно отозвался Мстислав.

– А теперь две шестерки на погоны, – шлепнул по столу картами майор и плотоядно ухмыльнулся.

– Вот черт, – прошипел Мстислав, – ну не везет, так не везет.

– Подставляй уши, – подвел резюме Селезень.

– Да опухли уже уши, – взвился Мстислав, – мать твою…

– Ты сам сел играть, – с деланным сочувствием развел руками майор.

– Ты не имеешь права подвергать меня пыткам, – продолжал хорохориться Мстислав. – На меня как на военнопленного распространяется действие Женевской конвенции!

– Насколько мне известно, – с ленцой потянулся Селезень, – ни князь Григорий, ни царь Дормидонт никакую Женевскую конвенцию не подписывали. Да и вообще, здесь про такую фигню никто даже и не слыхивал.

Мстислав открыл рот, но не нашелся, что сказать. Только уныло глянул в окно баньки. А майор тем временем все с тем же нарочитым спокойствием продолжал:

– В этом мире с тобой могут поступить, как в нашем с командос. Если ты представляешь ценность, могут обменять. А если нет…

Майор быстрым движением прихлопнул муху, ползшую по столу. Двумя пальцами он поднял ее за крылышко и поднес к самому носу Мстислава. Тот, побледнев, отпрянул. А выражение лица Селезня внезапно сменилось с наигранно благодушного на полное мрачной решительности:

– Фамилия, звание, род войск и так далее, и быстро!

– Мстислав Мыльник, младший лейтенант запаса, участвовал в боевых действиях в Придурильской республике, награжден…

– Отставить! – рявкнул майор. И уже тише, но с нажимом продолжил: -Звание в армии князя Григория?

– В этой армии нет званий, – позволил себе ухмыльнуться Мстислав.

– Поясни!

– Мы все здесь солдаты, вроде как. А они командиры.

– Кто вы такие, я знаю, а вот кто такие «они»?

– А хрен их знает, – с неприязнью передернул плечами Мыльник. – Мы их между собой называем – «нелюди».

– А, понятненько, – протянул майор. – Да, младший лейтенант Мыльник, хороших ты себе хозяев нашел. Нечего сказать…

– Да я бы с этими уродами, – взвился Мстислав, – и на одном поле срать бы не сел, если бы они не обещали потом и нам помочь.

– Ах вот даже как, – мрачно усмехнулся Селезень, – и это чем же помочь?

– Да я и не знаю, – стушевался наемник.

– Так я тебе подскажу, – жестко отвечал майор. – Тем секретным оружием, что в крытых телегах хранится. И вы охраняете его пуще собственной задницы.

Мстислав снова побледнел, как полотно.

– Откуда ты знаешь? – пробормотал он.

– От верблюда! – ответил майор и захохотал так, что из стен баньки сухой мох посыпался.

Но смех его оборвался столь же внезапно, как и начался. И майорский кулак грохнул по столу:

– Что за оружие? Количество, способ применения, радиус действия. Быстро!

– Не знаю, – съежился Мыльник.

– Значит, в Царь-Городе тебе отрубят голову, – развел руками Селезень.

– Я действительно не знаю, – затараторил наемник, – эти козлы все от нас в секрете держат. Я даже не знаю, как сюда попал. Нас привезли на какую-то дачу, потом завязали глаза, опять куда-то повезли, потом повели, потом опять повезли… Сначала говорили: «Вот Царь-Город возьмем, и тогда…» А теперь, когда мы уже в это дерьмо по уши влезли, они вообще оборзели: «Пошел на хрен, а не то в морду получишь». Паскуды. Жидовские морды. Мразь чеченская. Всех бы к стенке поставил…

– А ну заткни фонтан, – брезгливо прикрикнул на разошедшегося наемника майор. – А свои фашистские взгляды засунь себе в задницу, а не то я сейчас действительно нарушу Женевскую конвенцию. – И после паузы многозначительно добавил: – Которая здесь не действует…

x x x

Моросил мелкий дождик. На кладбище небольшая группа людей провожала в последний путь Данилу Ильича. Чуть поодаль среди могил бродил человек в ярком кафтане, совсем не подходящем к похоронной процессии и вообще к месту последнего упокоения многих поколений жителей Новой Мангазеи.

– Прощай, Данила Ильич, – вполголоса сказал он, глядя на скромный гроб, установленный перед разверстой могилой. – Ты был честным человеком, до конца исполнившим свой долг. – И Василий скорбно снял головной убор, напоминающий шутовской колпак.

– А не подаст ли почтенный господин что-нибудь бедной бабуле на корочку хлеба? – вдруг раздался позади него незнакомый пропитой голос. Дубов обернулся и увидел пожилую женщину – судя по описаниям скоморохов, это была ни кто иная как кладбищенская побирушка Кьяпсна. Дубов пошарил в кармане и протянул ей золотой.

– О, господин так щедр! – обрадованно зашамкала Кьяпсна, небрежно отправляя монетку в залатанную торбу, висящую на ветхих ремешках поверх разноцветных лохмотьев. – Не могу ли я быть вам чем-то полезной?

– Можете, – смекнул детектив. – Я слыхивал, что вы знакомы чуть ли не со всеми городскими покойниками, не так ли? – Кьяпсна радостно закивала. – А как насчет живых?

– Все живые – это будущие покойники, – выдала Кьяпсна афоризм, достойный майора Селезня.

– Очень хорошо, – Василий вернул колпак на голову, так как дождик несколько усилился. – Скажите, кто этот человек? – Дубов указал на невысокого господина в кафтане военного покроя, который стоял возле гроба и что-то говорил.

– Так это же сотник Левкий, временный воевода, – тут же сообщила Кьяпсна. – Хороший мужик, угостил меня чарочкой, когда поминали Афанасия, пущай земля ему будет пухом. И сказал еще: «Молись, бедная женщина, за упокой его души!». А я так думаю, что ежели человек жил по-божески, то он и так на небушко попадет – молись, не молись. А уж ежели грешил…

– А это что за дама? – перебил Василий, кинув взор в сторону женщины в темном платье, скорбно сморкавшейся в платочек близ Левкия. – Вероятно, родственница?

Приставив ладонь ко лбу, Кьяпсна внимательно пригляделась:

– Да нет, какая там родственница, у него же здесь никого не было. Это Марья Ивановна, овощная торговка, ее лавочка была рядом с Данилиной лягушатней и тоже сгорела.

– А те трое? – продолжал выспрашивать Дубов. Всего на похоронах присутствовало пять человек – не считая, разумеется, мрачного вида могильщиков, которые чуть поодаль переминались с ноги на ногу, ожидая, когда можно будет опускать гроб и закапывать могилу.

– Один – ловец лягушек и пиявок, Матвей Лукьянович, он как раз снабжал покойника товаром. Другой, что в рясе – это наш кладбищенский дьякон отец Герасим, он всех покойничков отпевает, царствие им небесное. Ну а кто же третий?.. А, знаю – Свирид Прокопьевич, сосед Данилы Ильича по Завендской слободе. Тоже неплохой мужичок, с ним завсегда есть о чем поговорить…

– Вы с ним лично знакомы? – несколько удивился Дубов.

– Да нет, но слышала о нем немало. А отец Герасим – тоже прекрасный человек. Помнится, на поминках Афанасия он выпил полведра кьяпса и…

Однако слова нищенки заглушил зычный рев дьякона Герасима – очевидно, таким образом он пел отходную. Василий увидел, как могильщики опустили гроб в яму и принялись закапывать. Участники траурной процессии уныло потянулись к выходу.

– Ну, я пойду, пожалуй. Если что, вы знаете, где меня искать, -торопливо проговорила Кьяпсна и засеменила вслед за теми, кто провожал в последний путь Данилу Ильича – очевидно, надеясь на дармовую поминальную чарочку в «Веселом покойнике».

А Василий Николаевич, в задумчивости бродя среди могил, размышлял и анализировал. Правда, с «информацией к размышлениям» у него было совсем не густо.

– Но это лучше, чем ничего, – бормотал детектив себе под нос, выходя на одну из кладбищенских аллей. – Кто же из этих пятерых тот «верный человек», о котором говорил покойный? Или его среди них не было? Начнем с сотника Левкия. Нет, его сразу можно отбросить. Я же помню, как Данила Ильич заподозрил и его, и Пульхерию Ивановну, и Фому в связях с заговорщиками. Так это или нет, покажет следствие, но пока что Левкием можно не заниматься. Отец Герасим тоже не в счет – он тут дьяконствует, так что на похоронах присутствовал чисто по служебной необходимости. Наконец, оставшиеся трое -торговка овощами Марья Ивановна, сосед по месту жительства Свирид Прокопьевич и поставщик лягушек Матвей Лукьянович. С одной стороны, просто случайные соседи или, так сказать, коллеги по работе. А с другой стороны, соседство или связь по торговой части могли возникнуть вследствие близких отношений. Например, ловец лягушек помог своему другу обустроить лягушачью лавочку… Да, предполагать можно все, что только угодно, и отработка любой версии займет как минимум несколько дней… Черт, дождь никак не унимается… А просто так наобум придти к любому из них и сказать, что я, мол, такой-то и такой-то, прошу вас как «верного человека Данилы Ильича» обеспечить надежную связь с Царь-Городом – это, знаете, чревато…

Неожиданно Дубов уткнулся в какую-то белую стену. Подняв взор, он обнаружил себя возле усыпальницы Загрязевых. Перед входом по-прежнему красовалась скульптура маэстро Черрителли, а чуть в стороне заброшенно темнела часовня князей Лихославских.

– Ну вот, занесла меня нечистая, – вздохнул Дубов. – И чего такого все находят в этом Черрителли? Самое обычное изваяние, каких много.

Детектив обошел вокруг скульптуры и машинально пробежал выбитую на постаменте надпись: «Дорогому и любимому Мелхиседеку Иоанновичу Загрязеву -от вдовы, сына и дочери. Ваятель Джузеппе Черрителли».

– Мел-хи-се-деку Иоанновичу, – по слогам прочел Дубов и вдруг с размаху хлопнул себя по высокому холмсовско-штирлицевскому лбу, как будто комара пришиб, хотя комары в такую погоду сидели дома и носа на улицу не казали.

Василий Николаевич резко повернулся и быстрыми шагами двинулся с кладбища.

x x x

Змей Горыныч с умилением смотрел на опорожненный штоф с самогонкой. Точнее сказать – правая голова выказала явное удовольствие, средняя отвернулась, скривившись от отвращения, а левая только обреченно вздохнула.

– Ну не понимаю, как он может пить эту гадость? – пропищала средняя голова.

– Ужасная дрянь! – согласилась с ней левая. – А главное, он пьет -а голова потом трещит у всех.

Но правая голова, похоже, не особенно брала в голову недовольство средней и левой. Она радостно ухмыльнулась и рыгнула оранжевым пламенем.

– Извиняюсь, – пробасила она.

А Баба Яга сидела на пороге в глубокой задумчивости.

– Так выходит, что вас трое в одной шкуре? – не без удивления произнесла она.

– А то ты не знала? – сварливо пискнула средняя голова.

– Запамятовала я, запамятовала! – поспешно стала оправдываться Яга. – Память у меня никудышная стала. Все забываю. Вот и заклинания колдовские напрочь позабыла.

Все три головы посмотрели на нее с явным недоверием. Яга же виновато улыбнулась:

– У меня совсем из головы вылетело, что правая голова – это воевода Полкан. Левая – боярин Перемет. А средняя – ее сиятельство княжна Ольга.

Средняя голова вытянула шею и свысока небрежно кивнула. Правая же хмыкнула:

– Была. Двести летов обратно.

– Полкан! – властно взвизгнула средняя.

– Молчу! Молчу! – ухмыльнулась правая голова.

– А каким заклинанием вас заколдовал князь Григорий? – снова вклинилась Баба Яга.

– Да нет, – протянула средняя голова, – это не он, вурдалак окаянный, а один заморский колдун, хорек смердячий. Мы трое тогда в Нижней горнице собрались. А пес Григорий и говорит с ухмылочкой: «Преврати-ка их, барон Эдуард Фридрихыч, в гадов. Да навечно, чтобы у них время на искреннее раскаяние было. Я люблю, когда раскаиваются и сапоги мне целуют. Ох, зело люблю!»

– А я тогда крикнул ему: «Хрен дождешься, пес безродный!», -возмущенно пробасила правая. – И нос ему по щекам размазать хотел, да не успел. Этот клоп чужеземный заклинание сотворил, и мы враз превратились… Ну да сама видишь, во что.

– А я помню, – вступила в разговор левая голова, – как Григорий тогда смеялся: «Все-то у тебя, господин барон, черт знает как получается. Но на этот раз даже презабавно вышло. Три глупца самонадеянных в одной шкуре». И расхохотался он тогда своим бесовским смехом – до сих пор, как вспомню, мурашки по спине бегают. По шее то есть. Да еще добавил отсмеявшись: «И заклинание поставь посильней, чтобы это уродище о трех головах и одной заднице не могло мне вреда какого принести».

– Да, – задумчиво продолжила средняя голова, – вот и пришлось нам в лесу укрываться. Люди от нас убегали, как зайцы. Ну да и немудрено при таком гнусном обличии. Славные витязи головы нам порубать прицеливались, так от них нам самим скрываться приходилось. Ну а потом ты тут, Ягоровна, поселилась, когда тебя Григорий из замка своего вышвырнул.

– Князь Григорий, – осторожно начала Яга, – мой благодетель и…

– Да брось ты! – ухмыльнулась правая голова, – он только себе благодетель.

– Ты, Ягоровна, головой-то пошевели, – язвительно пискнула средняя, – это пока ты в Царь-Городе воду мутила в его пользу, так ты ему нужна была. А как тебе хвост там прижали да к нему ты прибежала, так он тебя одной рукой погладил, а другой за шиворот – и в лес зашвырнул.

– Использовал он тебя, Ягоровна, – вступила левая голова. – А ты говоришь – благодетель!

– Ладно, ладно, – стушевалась Яга, – Вы мне лучше про заклинание-то расскажите – нельзя ли его снять каким-либо образом?

– Да мы ж с тобой, Ягоровна, об том много раз толковали, – с удивлением покосились на нее все три головы.

– Странная ты стала, Ягоровна, после возвращения из Царь-Города, -пискнула средняя голова.

– Может, сидение в остроге тебе на голову подействовало? -сочувственно вопросила левая.

– А как ты оттуда убегла? – вклинилась правая.

– Как, как? – надулась Яга. – Знамо как: заклинание сотворила и сбежала. – И она поспешно поднялась на ноги и пошла в избу: – Заболталась я тут с вами, пора обед готовить!

И дверь за ней закрылась с занудным скрипом. Горыныч посидел в некотором недоумении, поводя головами.

– Это ты ее обидел, Перемет, – напустилась средняя голова на левую, – на полоумство ей намекаючи.

– А ты сама, княжна, – пробасила правая, – ласковостью не блещешь.

– Полкан! – пискнула средняя.

– Да ладно. Молчу, – насупилась правая. – Токмо странно мне. Сначала говорила – все заклинания запамятовала. А потом из острога с помощью заклинания же и убегла.

– А я спать хочу, – заявила средняя. – Это от твоей самогонки все, Полкан.

– Да, действительно, – примирительно сказала левая, – подремлем-ка часок-другой под дубочками.

И чудище, грузно покачиваясь, побрело от избушки. А вскоре из-под дубов донеслось громовое похрапывание. Самогон был, видать, что надо.

x x x

Василий Дубов размашисто шагал по мангазейским улицам в сторону постоялого двора. Он еще не представлял подробностей того, как будет действовать дальше, но одно знал твердо – действовать нужно скоро и споро.

– Только бы скоморохи оказались на месте! – твердил детектив, будто заклинание. Их помощь теперь нужна была Василию как никогда.

По счастью, Антип и Мисаил оказались на месте. Правда, они собирались куда-то уходить, но Василий твердо заявил:

– Складывайте вещи и приведите свою повозку в полную готовность. До утра нам придется отъехать в Царь-Город.

– Что за спешка, – недовольно проворчал Антип.

– А как же свадьба?! – воскликнул Мисаил.

– Какая еще свадьба? – удивился Дубов.

– Какая, какая… Пульхерии Ивановны и Фомы!

– Свадьбы не будет! – решительно заявил детектив. – А если и будет, то тихая и благопристойная, без гулянок на Ходынской пустоши и прочих излишеств. – И, немного успокоившись, добавил: – А нам перед отъездом предстоят важные дела. Так что покамест я лягу спать, а к вечеру меня разбудите.

– Как скажешь, Савватей Пахомыч, – разочарованно откликнулись скоморохи.

Дубов же, скинув башмаки и колпак, лег на кровать и укрылся цветастым лоскутным одеялом. Однако сон не шел – и детектив размышлял о своем:

«А все-таки, откуда им стало известно про Дубова? Каширский? Едва ли. Будь он теперь в Мангазее, то разделался бы со мной без особых сложностей. Остается одно – Анисим подслушал наш разговор в лавке с Данилой Ильичем. Ведь я же имел неосторожность назвать свое подлинное имя. А уж содержание разговора не оставляло никаких сомнений в том, что обоих собеседников надо убрать как можно скорее. С Данилой именно так и поступили, а вот с Дубовым им пришлось повозиться… – Василий перевернулся на другой бок. – А все-таки они, похоже, приняли меня за важную особу, не уступающую по значению воеводе Афанасию. Одного не пойму – откуда здесь взялся мой портрет? Можно было бы предположить, что это нечто вроде фоторобота, составленного со слов тех, кто меня видел в прошлый приезд. Но что-то не похоже…»

Мысли детектива стали путаться, и он провалился в глубокий сон.

x x x

Серапионыч неспеша брел в сторону терема Рыжего, с интересом разглядывая дома, палисадники и людей на царь-городских улицах. Вдруг доктор явственно услышал, как его окликнули по имени. Вернее, по отчеству. Доктор обернулся и увидел крытый черный экипаж, запряженный парой лошадок. Из зарешеченного окошка ему махал глава сыскного приказа.

– А, Пал Палыч, – обрадовался Серапионыч, – всегда рад вас видеть.

Экипаж остановился.

– Как хорошо, что я вас встретил, Серапионыч, – оживленно заговорил Пал Палыч. – Похоже, мы взяли след того негодяя, который нападал на князя Владимира и боярина Андрея. Сейчас едем его брать. Хотите посмотреть?

– Отчего же нет? – Доктор поправил на носу пенсне. – С превеликим удовольствием.

– Тогда поедемте вместе, – предложил Пал Палыч и распахнул дверь. Серапионыч осторожно влез в экипаж. Там, кроме Пал Палыча, сидели еще несколько стрельцов сыскного приказа.

Экипаж стронулся с места.

– Коробейник, продавший некоему прихрамывающему человеку три куска мыла, опознал его на улице, и выяснить, где он скрывается, было делом считанных часов, – сообщил Пал Палыч.

– И где же? – полюбопытствовал доктор.

– Вы не поверите – в нашей городской канализации! И, что весьма удивительно, их там несколько, не меньше троих.

– Очень оригинально, – протянул Серапионыч. – Мыло, кровь на кресте, канализация…

– О чем это вы? – не понял Пал Палыч.

– Да так, свои мысли, – неопределенно ответил доктор.

– В общем, мы перекрыли канализацию в обоих концах Ново-Cпасской улицы, – продолжал глава приказа, – а крышку заперли на замок. Так что возьмем их прямо в логове.

За этими разговорами группа захвата доехала до Ново-Cпасской улицы, где собрался, кажется, чуть ли не весь царь-городский сыскной приказ. Несколько стрельцов, вооруженных пиками и секирами, стояли в непосредственной близости от люка. Поодаль толпились многочисленные зеваки.

– Ну все, можем начинать, – сказал Пал Палыч, неспешно вылезая из экипажа. Один из стрельцов, гремя ключами, открыл замок, двое других сдвинули канализационный люк с места.

Пал Палыч наклонился над зияющим отверстием и громко крикнул:

– Вы окружены, сопротивление бесполезно! Выходи по одному, и без глупостей!

Из недр канализации заслышались какие-то неясные звуки, и минуту спустя из отверстия начал появляться перепачканный землей деревянный ящик, оказавшийся гробом. Следом за ним оттуда же вылезли два человека, одетые в лохмотья, от которых разило нечистотами. Оба щурили глаза и что-то бормотали себе под нос. Стрельцы тут же связали им руки и повели в экипаж.

Тем временем с гроба сняли крышку, и под нею оказался уже несколько подпорченный труп некоего богато одетого человека.

– Князь Владимир! – узнал покойника Пал Палыч. – Черт побери, зачем он им понадобился?!

– Вообще-то я догадываюсь, зачем, – пробормотал Серапионыч, – но это долго объяснять.

Глава сыскного приказа вновь склонился над люком и крикнул:

– А теперь – хромой!

Из отверстия вылез высокий мрачный тип в дырявой шинели, висевшей на нем, как на вешалке. Он озирался кругом и тоже что-то бормотал.

Стрельцы подвели к Пал Палычу молодого парня в расшитой тесемками синей рубахе.

– Значит, вы и будете тот самый коробейник Петрушка? – спросил Пал Палыч.

– Он самый и есть, – весело тряхнул парень копной черных кудрей.

– Посмотрите внимательно, узнаете ли вы этого, гм, человека?

– А и смотреть нечего, – Петрушка блеснул белозубой улыбкой, – он же и есть тот господин, что купил у меня три куска мыла!

Неожиданно «господин» зарычал, будто дикий зверь, и, отринув от себя двоих дюжих стрельцов, вынул что-то из кармана шинели. Не успели охранники схватиться за свои секиры, как он бросился к Петрушке и попытался это что-то засунуть ему в рот. Но, к счастью, неудачно – стрельцы набросились на него сзади и скрутили руки. На мостовую упал брусок мыла.

– А вот и третий, – удовлетворенно сказал Пал Палыч, поднимая мыло. – Увозите их поскорее в сыскной приказ и проведите дознание по всем правилам, – отдал он распоряжение своим подчиненным. – Ах да, еще не забудьте убрать перекрытия в канализации.

– Все Рыжий виноват со своим дерьмопроводом, – донеслись до Серапионыча слова одного из зевак в толпе. – Раньше никаких притонов под землей не бывало…

Серапионыч смотрел, как хромого уводят в черный экипаж. Он тоже опознал человека в рваной шинели, но отнюдь не торопился докладывать об этом главе сыскного приказа. Задержанный в недавнем прошлом был наемником в Придурильской республике и в других «горячих точках», и Серапионыч собственными глазами видел его труп в Кислоярском морге каких-нибудь несколько месяцев назад.

– Значит, и этот тоже из тех, – пробормотал доктор. И, обернувшись к главе приказа, попросил: – Пал Палыч, не позволите ли вы мне поприсутствовать при допросе задержанных?

– Да сколько угодно, – рассеянно махнул рукой Пал Палыч.

x x x

Коренастый мужичок шел по дороге, что-то мурлыкая себе под нос. Время от времени он поправлял лямки рюкзачка и поглядывал по сторонам – не случатся ли еще какие разбойнички. И вдруг он услышал топот копыт у себя за спиной и быстро развернулся. Завидев карету, он даже как-то расслабился и чуть усмехнулся. И поднял руку, будто голосуя такси, хотя такой жест был совершенно чужд этому миру. Но, что еще более странно, карета, чуть обогнав его, остановилась, и в ней открылась дверца, приглашая пешехода вовнутрь. На ходу снимая рюкзачок, путник потрусил к экипажу. И, плюхнувшись на мягкие сиденья, весело осклабился:

– Привет, Херклафф!

Хозяин кареты изобразил на своем лице «улыбку крокодила», которая на путника не произвела никакого впечатления.

– Прифет, Каширский, – ответил хозяин, хитро поблескивая моноклем, и крикнул извозчику: – Челофек! Трогай! Мать тфою…

И снова, обращаясь к своему попутчику, вежливо спросил:

– Я прафильно выразился?

– В общем-то правильно, Эдуард Фридрихыч, – отвечал Каширский, разглядывая пуговицы на камзоле попутчика. – Но пристало ли барону так выражаться?

– Пристало! Пристало! – радостно закивал барон. – Мужик есть тфарь, понимающая лишь грубое слофо.