Текст книги "Холм демонов"

x x x

Пока лихая тройка мчала царскую карету в Царь-Город, Дормидонт Петрович вел со своими попутчиками душевную беседу.

– Вот этот вот, значит, и есть тот самый Каширский? – переспросил царь, указывая на плененного чародея. – Хорош, нечего сказать! Так это ты, злыдень, уговорил князя Григория домогаться моей Танюшки?

Тут Каширский не то в полусознании, не то в полубреду, забормотал:

– Даю вам установку…

– А пошел ты какать со своими установками, – проворчал Чумичка. Он сидел на боковой лавочке и не спускал глаз с Каширского, по-прежнему лежавшего завернутым в простыню прямо на полу кареты.

– Дормидонт Петрович, что вы намерены теперь предпринять? – осторожно спросил Дубов.

– А чего думать? – тут же откликнулся царь. – Танюшку – в Симеонов монастырь, а Рыжего – в темницу. Нет, ну потом я их конечно, прощу, может быть даже выдам Танюшку за Рыжего, от греха, понимаешь, подальше, но теперь – задам им по первое число! С кем, это самое, шутки шутить задумали!.. – С этими словами Дормидонт достал из-под царского кафтана фляжку и слегка отхлебнул.

– Совсем как наш Серапионыч, – шепнула Чаликова баронессе.

Похоже, что приложение к фляжке подействовало на монарха несколько умиротворяюще, и он, оборотившись к попутчикам, сказал:

– Хорошо, что вы все-таки, понимаешь, захватили этого шелапута Каширского. Так что просите, чего хотите.

Майор Селезень открыл рот, но Чаликова, сообразив, что он хочет замолвить словечко за свой любимый «Джип», поспешно заговорила сама:

– Государь, нам от вас ничего не нужно. Наоборот, я хотела бы попросить вас за Татьяну Дормидонтовну – не отправляйте ее в монастырь! А другая просьба – если посадите Рыжего в темницу, то не выпускайте его раньше чем через месяц.

– Почему именно через месяц? – вполголоса удивленно спросил майор у баронессы.

– Вы разве забыли – только через месяц, в следующее полнолуние, мы сможем отсюда выбраться, – так же тихо ответила госпожа Хелена.

Царь с любопытством глянул на Чаликову:

– Впервые вижу таких бескорыстных просителей. Ну что же, насчет Танюшки не обещаю, а насчет Рыжего – с удовольствием. Обычно когда я его наказываю, то прощаю через неделю, но уж на этот раз, понимаешь…

– И еще, – добавил Дубов, – распорядитесь, чтобы Каширского охраняли со всей строгостью и бдительностью – это очень хитрый и изворотливый тип.

– Я поставлю этот вопрос под свой личный надзор, – заверил Государь и даже топнул ногой, угодивши Каширскому царственным каблуком по срамному месту, отчего тот снова впал в забытье.

x x x

Конечно же, Каширский не всегда был темным магом и чародеем, способным влиять на судьбы государств и народов. Все началось много лет назад с невинного, казалось бы, увлечения гипнозом, телепатией и прочими таинственными явлениями, которые советская наука считала необъяснимыми и, следовательно, антинаучными.

В то время скромный участковый врач в областном центре средней величины, Каширский одним прекрасным днем отправился по вызову к некоей пациентке, при ближайшем рассмотрении оказавшейся весьма симпатичной и почти молодой женщиной. Дама разделась, доктор ее внимательно выслушал и нашел практически здоровой, после чего радушная хозяйка, забыв одеться, принялась потчевать гостя чаем, а тот ее – научно-популярными рассказами о гипнозе, экстрасенсах и чудесах биоэнергетики.

– И вообще, сударыня, у меня создалось впечатление, что наши с вами ауры совпадают, – заметил Каширский после второй чашки.

– Так давайте проверим! – радостно подхватила хозяйка и стала расстегивать на биоэнергетике-любителе верхнюю одежду…

Едва доктор и его пациентка с удовлетворением констатировали, что их ауры вполне совместимы, а биоритмы даже почти полностью идентичны, как во входных дверях противно заскрежетал ключ.

– Это муж! – вскричала хозяйка. – Боже мой, что сейчас будет…

Поняв, что отступать некуда, Каширский сконцентрировал всю биоэнергию, оставшуюся у него после совмещения аур, и, вытянув руки в сторону входящего в комнату супруга, заговорил придушенным голосом:

– Даю вам установку, что в комнате никого нет!

– Куда это она ушла? – удивился муж, глядя сквозь мелко дрожащую на кровати супругу. – Говорила, что вся такая больная…

– Да здесь я, дорогой мой, – проговорила хозяйка, поплотнее укрывшись одеялом.

– Кроме вашей супруги, – поспешно поправился Каширский.

– Странно, душенька, а мне показалось, что тебя нет, – удивленно вскинул брови супруг. Каширский же, накинув на себя что попало, незаметно выскочил из квартиры, пока не закончилось действие его «установки».

На следующий день к нему на прием пришел человек, в котором он узнал вчерашнего супруга.

– Ну все, мне крышка! – побледнел доктор, однако пригласил гостя присесть. – На что жалуетесь, пациент?

Пациент запустил руку в карман, а Каширский на всякий случай прикрылся стетоскопом. Однако супруг вытащил не пистолет, а цветастые трусы, в которых доктор узнал свои.

– Понимаете, доктор, мне кажется, что моя жена мне изменяет, -заговорил супруг. – И я даже вчера как будто видел ее любовника, но в то же время как бы и не видел. Я не знаю, как это объяснить, но вы, доктор, меня понимаете…

– Да-да, конечно же, – сочувственно закивал Каширский. – Это весьма распространенное явление. Так сказать, галлюцинации на почве беспричинной ревности.

– Но эти трусы…

– А это материализовавшаяся психологическая энергия ваших отрицательных эмоций, принявшая ту форму, которую ей придала ваша нездоровая фантазия, – логично объяснил Каширский. – Старайтесь доверять своей супруге, побольше дышите свежим воздухом, введите в свой рацион свежие овощи и фрукты – и все пройдет, уверяю вас!

Обнадеженный супруг покинул кабинет участкового, а Каширский подумал: «Черт побери, значит, и я на что-то способен!».

И вот с этого-то, казалось бы, почти что анекдотического случая, и начался тот извилистый путь, который в конце концов привел Каширского ко двору князя Григория.

x x x

Царская карета въехала в город и, процокав по мостовым, остановилась возле терема Рыжего. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, Дормидонт и сопровождающие его лица поднялись на второй этаж, где располагалась спальня хозяина. Царь решительно распахнул дверь, а остальные тактично остались в коридорчике. Впрочем, через полупритворенную дверь им все было хорошо слышно, а кое-что и видно.

– Что это вы, понимаешь, удумали?! – гремел из спальни царственный голос Дормидонта Петровича. – Я тебе доверил дочерь мою, а ты…

– Государь, я люблю Татьяну Дормидонтовну и прошу вас ее руки, -донесся из спальни невозмутимый голос Рыжего.

– Батюшка, благослови нас! – заголосила Танюшка, после чего из спальни раздался невнятный стук.

– Это они на колени встали, – пояснил Дубов. Баронесса изловчилась заглянуть в спальню и убедилась в правоте Василия – Рыжий и Танюшка действительно стояли на коленях перед Дормидонтом Петровичем, но одеты (или, вернее, раздеты) были почти так же, как во время последнего яблочно-блюдечного телесеанса.

Однако, судя по всему, царь отнюдь не спешил благословить молодых на счастливый брак.

– Жаль, не прихватил я своего посоха, – зарычал Государь, – а то благословил бы вас так, что потом бы, понимаешь, бока год ныли! А тебя, дочка моя разлюбезная, выдам замуж за князя Длиннорукого…

– Только не это! – с ужасом завопила Танюшка. – Ведь он же старый и лысый!..

– Зато положительный человек, – уже несколько успокаиваясь, ответил царь. – И вообще, нечего рассуждать, когда царь велит. А ты, зятек соломенный, собирайся – засажу тебя на месяц в темницу.

– Как прикажешь, Государь, – совершенно спокойно и даже почти весело ответил Рыжий. Казалось, он был рад, что так легко отделался. – Позвольте только сдать текущие дела.

– Это верно, – согласился Дормидонт Петрович, – дела сдать нужно. Ну ничего, в темнице и сдашь.

– Мне хотелось бы, чтобы их принял Борька, – попросил Рыжий, надевая кафтан прямо поверх исподнего.

– Ну, Борька так Борька, – не стал спорить царь. – А кстати, знаешь ли ты, поганец, отчего я тебя так мягко наказал?

– На все ваша воля, царь-батюшка, – с низким поклоном молвил Рыжий.

– А вот и не моя. Госпожу Чаликову благодари, это она, чистая душа, за тебя попросила!

– Что?! – вскочил Рыжий. – Она жива?

– Жива, разумеется. И не токмо она. – Государь распахнул двери спальни. На пороге стояли Дубов, Чаликова, майор Селезень, баронесса Хелен фон Ачкасофф и Чумичка. При их виде Рыжий беззвучно раскрыл рот и стал медленно оседать на постель.

x x x

Вскоре Дормидонт Петрович покинул терем, прихватив с собой Рыжего, Каширского и Танюшку – первых двоих для доставки в темницу, а третью – не то в монастырь, не то под домашний арест. Удалился и Чумичка, и гости остались одни (если не считать немногочисленной прислуги) в доме Рыжего, где им предстояло провести почти месяц – до следующего полнолуния.

– По правде говоря, у меня сейчас одно-единственное желание – от всей души выспаться, – призналась Надя.

– Аналогично, – коротко добавил Селезень. Госпожа Хелена и Василий Дубов тоже откровенно позевывали – действительно, за последние несколько ночей нашим путникам поспать почти не довелось.

Все четверо разбрелись по своим горницам, но вволю отоспаться им не удалось и на сей раз – причиной преждевременного пробуждения стали крики и вопли, доносившиеся с улицы.

– Все ясно – народ выражает радость по поводу очередной опалы Рыжего, – спросонья пробормотал Василий, с трудом подымаясь с постели. Но в данном случае проницательный сыщик несколько промахнулся – ликование было вызвано не политическими, а скорее техническими причинами. По улице несколько человек богатырской внешности толкали майорский «Джип», а сзади валила городская толпа. В кабине важно восседал уже знакомый путникам Борька – тот самый, которому Рыжий, отправляясь в темницу, собирался сдать дела. «Дорвался до руля», неприязненно подумал Василий. «Джип» завели во двор, и толпа разочарованно разбрелась. А уже через несколько минут Дубов, Чаликова, майор и баронесса принимали в гостиной комнате Борьку и одного из «богатырей», которого преемник Рыжего представил как кузнеца и народного умельца Прова Викулыча.

– Вот, Александр Иваныч, тот человек, что починил вашу самоходную телегу, – сообщил Борька.

– Да там всегой-то одна какая-то хреновина полетела, на которой искорка проскакивает, дак я ее маненько подковал и взад присобачил, -почесывая огромную черную бороду, неожиданно высоким голоском промолвил Пров Викулыч. – Должна работать. – И, немного подумав, добавил: – Овродя бы.

– Ну так пойдем, Викулыч, посмотрим, в чем там дело, – обрадовано вскочил Селезень.

– Погодите малость, – удержал его Борька. – У меня к вам предложение от нашего Государя – стать одним из Царь-Городских воевод.

– Передайте Государю мою признательность, – прогудел майор уже из дверей, – но я предпочел бы остаться простым консультантом.

– Кем-кем? – не разобрал Борька.

– Ну, советником. – Дверь за Селезнем и Викулычем закрылась. Борька непринужденно уселся за стол:

– Государь просил передать, что вы можете жить здесь, сколько вам будет угодно.

– Мы не хотели бы злоупотреблять гостеприимством Государя, -дипломатично ответил Дубов, – и, скорее всего, через месяц покинем Царь-Город.

– Но, может быть, у вас имеются какие-то пожелания? – продолжал допытываться Борька.

– Единственное – неусыпно следите за Каширским. Не давайте ему ни малейшего шанса сбежать!

– Учтем, – тряхнул кудрями Борька. – Ну что ж, мне пора. Если что, обращайтесь прямо ко мне. – И преемник Рыжего резво покинул гостиную, едва не столкнувшись в дверях с майором Селезнем.

– Ну, Викулыч – молодец, – радостно загромыхал майор, – Починил машинку так, что любо-дорого! Можем ехать хоть сейчас.

– А бензина до городища хватит? – с сомнением спросила баронесса.

– Должно хватить, – уверенно ответил Александр Иваныч. – В крайнем случае горилкой заправим. Доберемся!

x x x

За ужином Василий сообщил:

– Я тут побывал в рабочем кабинете нашего радушного хозяина и, уж извините, это чисто профессиональное, немного покопался в его бумагах.

– Ну и как? – живо заинтересовалась баронесса.

– Там я нашел тетрадку с его личными записками – нечто вроде дневника. Но большая часть записей сделана на иностранных языках – кажется, на немецком и французском. Сам я ими, увы, не владею…

– Разберемся, – уверенно пробасил майор Селезень. – Хотя мне как офицеру претит рыться в чужих бумагах.

– Ничего, Александр Иваныч, это пятно на вашей офицерской чести мы возьмем на себя, – успокоила его Чаликова.

– Лично я как историк просто обязана копаться в чужих бумагах, -заметила баронесса. – Это мой профессиональный долг!

После ужина все прошли в кабинет Рыжего, и Василий продемонстрировал ученическую тетрадку, почти до половины исписанную мелким почерком – судя по всему, и тетрадь, и шариковую ручку, коей были сделаны записи, Рыжий приобрел во время одного из нелегальных визитов в тот мир, из которого прибыли Дубов и его спутники.

– Между прочим, это лучший способ шифровки, – заметила баронесса. -Насколько я понимаю, здесь иностранными языками никто не владеет.

– Только Рыжий, – задумчиво добавила Чаликова. – Странно…

– Тут записи последних нескольких дней, – пояснил Дубов. – Более ранние дневники он, должно быть, хранит в другом месте. Вот здесь, на первых страницах, текст, как я понял, по-французски. Может быть, кто-то из вас владеет этим языком?

– Я владею, – к общему изумлению заявил майор Селезень. И пояснил: -Когда-то я состоял при советском военном атташе в солнечном Кот д'Ивуаре, вот маленько и научился.

Взяв тетрадку, майор начал, то и дело останавливаясь и подбирая слова, переводить текст «с листа»:

– «Часто я задаю себе вопрос – а правильно ли я поступаю, проводя в Кислоярском царстве реформы, имеющие целью вывести его из векового застоя и поднять на уровень современной европейской цивилизации? Оправдан ли такой эксперимент? Этот мир как бы застыл на уровне тринадцатого века и за несколько столетий не создал ничего нового ни в науке, ни в технике ни в искусстве, ни в общественном развитии – ни в чем. Нет, я, конечно, понимаю, что произвести за два десятка лет скачок через несколько веков – дело нереальное, но хоть что-то могу я сделать? Помню, какое сопротивление вызвала в обществе постройка городской канализации – а ведь люди довольны, что живут не в такой грязи, как раньше. То, что бояре ропщут – так я же прекрасно понимаю, что им не дает покоя моя личность и мое влияние на царя, какое им и не снилось, но канализацией-то господа бояре вовсю пользуются. Я пытаюсь на личном примере внести в мрачную архитектуру и неудобную планировку Царь-Городских изб и теремов нечто новое – изолированные комнаты, широкие окна, открытые веранды – и вижу, что людям это нравится и что если бы не проклятая вековая косность, то многие давно уже перестроили бы свои дома на новый лад. В какой-то момент я начинал думать, что это перст судьбы – то, что при царе Дормидонте появился такой человек, как я, способный привнести в здешнее общество прогрессивные плоды цивилизации и в то же время оградить его от побочных отрицательных явлений. Но вот я узнал, что между мирами путешествует и некто мосье Каширский. Поначалу я принимал его за обычного авантюриста, мага-недоучку, но когда боярин Андрей продемонстрировал подаренный Каширским пластмассовый крест от Кислоярских кооператоров, то стало ясно – государство в опасности. И тем более, что Каширский имеет какие-то дела с князем Григорием. А когда мне стало известно, что Каширский наследил и в том мире, я разработал план…» На этом французская запись обрывается, – сообщил Селезень, возвращая тетрадку Дубову, – а дальше по-русски.

– Ну, что за план придумал Рыжий, нам теперь ясно, – заметил Василий. – Я уже заметил, что в тетрадке есть записи и на русском языке, но особо в них вдаваться не стал.

– Ну так зачитайте, – предложила Надя. Дубов перевернул страницу и прочел:

– «Надо бы наконец-то определиться в моих отношениях с Т. – люблю ли я ее по-настоящему?..»

Однако в этот момент чтение было прервано самым неожиданным образом -из роскошного камина, главного украшения гостиной, раздался невообразимый грохот, и оттуда прямо на пол со страшным шумом вывалилась ступа с перепачканной в саже и копоти Бабой Ягой.

– Ба, кто к нам пожаловал! – обрадовался майор, которому уже порядком наскучило изучение дневников Рыжего.

– Что, не ждали? – радостно зашипела гостья и, выставив метлу вперед, двинулась на застывших в замешательстве обидчиков.

Поняв, что промедление смерти подобно, майор схватил со стола подсвечник и запустил им в Бабу Ягу, но та с гнусным хохотом ловко увернулась. Одним прыжком она оказалась перед Александром Иванычем, резко взметнулось помело, и могучее тело майора беспомощно плюхнулось на пол, по дороге разнеся в щепки добротную дубовую табуретку. Первый успех только раззадорил ведьму, и она прицелилась к следующей жертве – баронессе. Однако та, не дожидаясь нападения, схватила глиняный горшок – тот самый уникальный горшок, лично подаренный Рыжим – и осторожно, стараясь не разбить, напялила его на голову разбушевавшейся хулиганке. Из-под горшка доносились невнятные, но грозные вопли. Баба Яга сделала несколько неверных шагов и, зацепившись ногой за обломки табуретки, упала рядом с Селезнем. Исторический горшок, к ужасу баронессы, разбился на мелкие кусочки, и непрошеная гостья продолжила свои бесчинства. Поняв, что так просто ее не угомонить, Дубов с Чаликовой стали швырять в Бабу Ягу все, что попадалось под руку, но та ловко отбивала помелом летящие в нее предметы. Когда снаряды закончились, Василий затеял фехтовальный турнир на кочерге против метлы. Ловким приемом выбив у противницы ее деревянную шпагу, Дубов начал теснить ее обратно к камину, великодушно оставляя путь к отступлению восвояси. Но тут за спиной из руин поднялся майор Селезень и схватил Бабу Ягу за шею, да так, что позвонки затрещали.

И в этот момент дверь отворилась, и на пороге возник уже знакомый нам глава сыскного приказа Пал Палыч. Оглядев разгром, царящий в гостиной, он деликатно кашлянул:

– Я тут шел мимо, услышал шум – дай, думаю, зайду…

– Да нет, мы уже сами разобрались, – устало, но довольно пробасил майор.

– Угомоните их! – неожиданно заскулила ведьма. – Они меня изнасильничать хотели!

– Что? – возмутилась баронесса, а Селезень ухмыльнулся:

– Размечталась! Пускай твой Горыныч тебя приголубливает.

– В три головы, – хихикнула баронесса. – Новый вид любви!

– Ба, старая знакомая! – обрадовался Пал Палыч, как будто только теперь разглядев налетчицу. – Давно ли тебя, сударыня Ягорова, выслали за двенадцатую версту, а ты опять к нам в город пожаловала!

– Какая ж она сударыня? – удивилась Надя. – Это ведь форменная Баба Яга!

– Ну, не знаю, – ответил глава приказа, – может быть, теперь ее кличка Баба Яга, а по нашему ведомству она числится как вдова боярина Ягорова. Они с подругами бесчинства учиняли, подбивали народ на бунт против царя-батюшки… В тот раз она избежала острога благодаря высокому заступничеству, но уж теперь – шалишь! – Повернувшись к дверям, он крикнул: – Эй, молодцы!

В гостиную вошли двое стрельцов, один из которых предусмотрительно держал в руках кандалы. Несмотря на отчаянное сопротивление ведьмы Ягоровой, она была благополучно закована в железо и уведена.

– Погодите, чего-то я хотел сказать, да из-за этой проклятой бабы все из головы вылетело, – поскреб в затылке Пал Палыч. – Ну ладно, потом вспомню. Счастливо оставаться. – И с этими словами он покинул гостиную, оставив гостей в порванных одеждах посреди дикого разгрома.

– Эх, хорошо поразмялись, – расправил плечи майор, – а теперь можно и продолжить наши, хм, интеллектуальные занятия. – С этими словами он пощупал здоровенную шишку, вскочившую у него в самой середине лба, и приложил к ней медный подсвечник.

– Ну ладно, продолжим. – Василий поправил расхристанный кафтан, извлек из-под стола тетрадку, изрядно помятую в ходе схватки, и возобновил чтение:

– «Надо бы наконец-то определиться в моих отношениях с Т. – люблю ли я ее по-настоящему? Точно знаю одно – когда я начал за нею ухаживать, моей целью было получить доступ к ее высокопоставленному родителю. Конечно, не для личной выгоды, как про меня судачат недоброжелатели, а чтобы иметь возможность делать то, что я делаю. Но она-то полюбила меня по-настоящему! За что? Не знаю. Но с удивлением понимаю, что мое чувство к ней с каждым днем становится все глубже и сильнее. И это уже вне зависимости от того, кто ее батюшка и каковы мои с ним отношения. Может быть, я ее и полюбил за ту искренность и безоглядность, с которой она полюбила меня?». – Дубов отложил тетрадку. – А дальше идет запись по-немецки.

– Разрешите мне. – Надя взяла тетрадку и стала переводить: -"Сегодня хоронят князя Владимира. Это был мой самый верный друг и сторонник преобразований, а ему приходилось изображать моего злейшего врага и таким образом служить нашему делу".

– Значит, все-таки Васятка был прав, – заметил Дубов. – Ах, извините, Наденька. Продолжайте, пожалуйста.

– «Бояре кричат, что это я заманил князя Владимира к себе под крыльцо и там убил. Знали бы они, что я лишился самого близкого друга и соратника! Он столько сделал для нашего общего дела, а я даже не могу отдать ему последний долг – из соображений конспирации. Если бы герр Дубов успел до отъезда найти истинных убийц Владимира! А с отъездом откладывать нельзя, иначе будет поздно. Конечно, я понимаю, что поступаю со своими гостями, мягко говоря, нечестно, но что мне остается делать? Если бы Дубов прибыл сюда один, то я мог бы с ним как-то столковаться. Но вместе с ним еще три человека, в том числе фройляйн Чаликова, профессиональная журналистка, и если я их выпущу, то раньше или позже тайна станет всем известна, и через Горохово городище начнут ходить все, кому не лень. И сюда мощным потоком хлынет современная цивилизация. Казалось бы, я должен этому радоваться, но опасность очень уж велика, даже более того – под угрозой окажется само существование этого параллельного мира. У меня есть все основания считать, что здесь куда скорее примут отнюдь не „Мадонну“ Рафаэля, не музыку Моцарта и не учение Льва Толстого, а алкоголь, наркотики и новейшие достижения военной индустрии. Чингисхан, вооруженный копьями и стрелами – тоже ничего хорошего, но Чингисхан с „Катюшами“, истребителями и ядерной бомбой – это уже угроза всему человечеству. К тому же аппетиты князя Григория могут и не ограничиться Кислоярским царством…» Ну вот, на этом рукопись обрывается, – закрыла тетрадку Надя.

– Ну, что скажете, господа? – Василий обвел взглядом всех присутствующих.

– По-моему, его заметки не лишены здравого смысла, – задумчиво промолвила баронесса.

– А я все равно считаю, что это низость, – заявил майор. – Какими бы высокими идеями он не руководствовался.

– Темный колдун Чумичка оказался куда порядочнее и гуманнее этого «благодетеля и просветителя», – заметила Чаликова.

– И потом, насколько господин Рыжий честен даже перед самим собой? -задалась вопросом госпожа Хелена. – Мне кажется, его дневник не лишен некоторого фразерства…

– Прохиндей – он и есть прохиндей! – рубанул Селезень. – Будь он хоть самый распросвещенный.

– Постойте! – вдруг вскрикнула Надя. – Это писал… это писал человек из нашего времени!

– Ну разумеется, – чуть заметно улыбнулся Василий. – Я об этом догадывался уже давно, а дневник лишь рассеял последние сомнения.

– Может быть, дорогой Василий Николаич, вы еще и назовете его подлинное имя? – не без некоторой доли ехидства спросила баронесса.

– Охотно назову, – совершенно серьезно ответил Дубов. – Но будет лучше, дорогая баронесса, если его имя произнесете вы сами.

– Каким это образом? – изумилась баронесса.

– Хотя в следственной практике такие методы и не поощряются, но я вам задам парочку наводящих вопросов, – усмехнулся Василий. – Помните, баронесса, вы как-то говорили, что как будто где-то видели лицо Рыжего, но не можете вспомнить, где.

– Да, действительно, – подтвердила Хелен фон Ачкасофф. Дубов радостно потер руки:

– Так вот, вы могли его видеть не живьем, а на фотографии двадцати или более летней давности. В то время цветное фото еще не было распространено, а на черно-белом цвет волос не всегда соответствует действительности…

– Толя! – вскричала баронесса. – Толя Веревкин!

– Какой еще Толя Веревкин? – удивился майор.

– Тот самый студент из группы профессора Кунгурцева, который исчез на несколько дней на Гороховом городище, потом нашелся, а через некоторое время утонул в Финском заливе, – спокойно объяснил Дубов. – Я ничего не напутал?

– Да, так оно и было, – подтвердила госпожа Хелена. – Но теперь ясно, что он лишь инсценировал свою смерть, а сам перебрался сюда, в Царь-Город. – И тут баронесса переменилась в лице и со всей силы хлопнула себя кулачком по лбу. После чего вскочила и бросилась отплясывать нечто среднее между гопаком и канканом, отчего из нее посыпались рукописи и свитки.

– Крыша поехала! – радостно констатировал майор.

– Нет, это мы поехали! – завопила баронесса. – Мы можем хоть сейчас возвращаться домой!

– Не понял? – переспросил майор.

– А полнолуние как же? – удивилась Чаликова.

– Так ведь Толя Веревкин ходил туда-сюда, не дожидаясь никаких полнолуний, – радостно голосила баронесса, продолжая приплясывать. – Нам он сказал, что «окно» действует три дня в течение полнолуния, а сам пропадал неделю.

– Ну да, – отозвался Дубов, – а нам, выходит, просто голову заморочил, чтобы задержать в Царь-Городе.

– Ну так по коням! – взревел Селезень.

x x x

Майорский «Джип» несся по проселочной дороге на такой скорости, что случись тут инспектор ГАИ – и майор надолго лишился бы прав. Но гаишники здесь не случались. Встречные же селяне лишь истово крестились, а то и грозили кулаками вослед «чертовой телеге». Из-под мишленовских покрышек разбегались в разные стороны гуси и свиньи. Встречная телега с сеном, запряженная снулой лошадкой, при приближении «Джипа» лихо рванула с дороги. И лошадка внезапно выказала такую прыть, что сено полетело через придорожную канаву вместе с возницей. Дубов, стянув с себя красный кафтан с оторванным в последней потасовке рукавом, размахнулся и швырнул им в здоровенного борова, с недовольным хрюканьем покинувшего придорожную лужу. Баронесса, словно Свобода на баррикадах, размахивала какой-то здоровенной грамотой – видимо, ценным историческим документом. Но когда сей документ вырвался из ее ручек, она даже и не посмотрела ему вослед. А документ, порхая на облаке пыли, плавно крутясь, опустился к ногам некоего старичка, и тот живо подобрал его – видать, на самокрутки. Чаликова радостно обнимала Дубова и в порыве чувств хотела помочь ему вслед за кафтаном снять и остальные одежды. Глядя на них, и майор рванул на груди рубаху.

– Эх, прокачу! – радостно пробасил Селезень, и машина с развеселой компанией, подымая клубы пыли, влетела в сумеречный лес. Солнце опускалось за горизонт. До городища было рукой подать.