Текст книги "Холм демонов"

И, заметив ухмылку Каширского, веско добавил:

– Вот и князь Григорий со мной по этому фопросу фсегда быль софершенно согласен.

Каширский с нескрываемой досадой пожал плечами и отвернулся к окну. Барон же, выдержав паузу, спросил елейным голосом:

– Я слышал, у фас были неприятности?

Каширский резко повернулся, видимо, собираясь и ответить столь же резко, но наткнулся на улыбку барона, как на столб.

– Да, было тут дело… – промямлил он.

Херклафф же, протирая монокль платочком, продолжал тем же невинным тоном:

– Я думать, что наш сфетлейший князь ф честь праздника будет ф хорошем расположении духа.

Каширский навострился:

– Какого праздника?

– А фы не знаете? – ехидно отвечал барон. – Ах, майн гот, я забыл, фы же сидели ф каталашка. Я прафильно фыразился?

– А выразиться по сути вы не можете? – не выдержал Каширский.

– Можно и по сути, – отвечал барон, водружая монокль на место. -Хотя я и не особенно ф курсе сути. Тфести лет от князя Григория не было никаких фестей, и вот он фдруг прислал мне приглашений на праздник. Наферное, опять затефайт какую-нибудь гроссе делишко. Еще кофо-нибуть заколдофать… Я так полагать, что фы, херр Каширский, знайть больше? Хотя если фы сидеть ф каталашка…

– Я хоть и сидел в каталажке, но знаю побольше вашего, Эдуард Фридрихыч, – не выдержал Каширский. – Что за праздник, я вам не могу сказать, но, судя по всему, он приурочен к взятию Царь-Города.

– А разфе Царь-Город фзят? – блеснул моноклем барон. – Я этого не заметить…

– Еще не взят, но вот-вот будет взят, – с запальчивостью продолжал Каширский. – И лично я многое сделал, чтобы это произошло скорее и вернее.

– Ф каталашке? – растянул губы в улыбке Херклафф.

– Далась вам эта каталажка, – ухмыльнулся Каширский. Он понял, что барон его нарочно «поддевает» каталажкой, и усилием воли вернул себе обычное спокойствие. – Я запустил своих людей в канализацию и дал им соответствующие установки. И одна из них – устранить Рыжего. Именно он -тот единственный, кто может реально помешать нашим планам.

– Да-а? – удивился Эдуард Фридрихыч. – А я его фидел на штрассе -жифой и здорофый!

– Да этот придурок оба раза промахнулся! – с досадой проворчал Каширский. – Сперва задушил моего же человека князя Владимира, а потом -некоего боярина Андрея. Хотя во второй раз он действовал с наводчицей, но тут уже, что называется – хотели как лучше, а получилось как всегда. Ну а князя Владимира пришлось выкапывать из могилы. Я хотел его оживить и тоже зазомбировать, да по времени не вышло. Ну ничего, с этим можно не торопиться. Главное, что Рыжий жив! Да, такая осечка…

– Быфает, – с деланным сочувствием покачал головой Херклафф. – А что за нафотчица – фероятно, фройляйн Аннет?

– Вы с ней знакомы? – резко повернулся Каширский к барону.

– Не знаком, но фесьма наслышан, – неопределенно ответил тот. – O-о, мы, кажется, отшен скоро будем иметь радость фидеть наш благодетель князь Григорий! – радостно воскликнул Херклафф, когда дорога резко повернула и впереди показался блок-пост, возле которого сновали наемники князя Григория.

x x x

Барон фон Херклафф, подобно Каширскому, был своим человеком в обеих реальностях, но, многие годы путешествуя туда и обратно, он и сам теперь не мог бы с уверенностью сказать, которая из них для него «основная». Каширский догадывался, что Херклафф имеет свое собственное «окно» в Риге (или в двух Ригах – «нашей» и «параллельной») и многое отдал бы, чтобы узнать, где оно находится и как им пользоваться.

За несколько недель до потрясшего всю Ливонию съедения Pижского казначея Хейнера фон Трепша некий скромно, но со вкусом одетый господин вошел в здание ЦК Компартии Латвии на улице Элизабетес и, сопровождаемый удивленными взглядами дежурных милиционеров и длинноногих секретарш, беспрепятственно проследовал в кабинет «главного». Хозяин кабинета, плюгавый лысенькиймужичонка, почтительно поднялся из-за стола:

– О, Эдуард Фридрихыч, как я рад вас видеть…

Однако господин Херклафф отнюдь не был склонен к дежурным любезностям:

– Я же гофорил тебе, думкопф, тупая ты задница, что мне нушно фыфести наши ценности. Там федь есть и тфоя доля. А ты сидеть, как пень, и ничефо не делать!

– А что я должен делать? – тихо спросил «главный», и его кроличья мордочка исказилась от страха.

– О майн готт, с какими болфанами мне приходится иметь дело. Срочно организуй зафарушку! – приказал гость, надвигаясь на него, как удав.

– В каком смысле? – побледнел «главный».

– Кончай фалять дурака! – загремел Херклафф. – Делай, что тебе гофорят!

– Но я и так сижу на штыках, – залепетал хозяин кабинета, – а если дело не выгорит, то меня же просто посадят!

– А мне што за дело! – надменно ответствовал гость. – Но если ты, мерзафец, не фыполнишь тофо, что я тебе фелю, то я тебя просто с гофном съем! – Херклафф осклабился, обнажив свои клыки. «Главный» задрожал, будто осиновый лист, а гость недвусмысленно пододвинул к нему телефонный аппарат.

– Да я это, – заговорил в трубку хозяин кабинета, набрав дрожащим пальцем нужный номер. – Высылайте отряд ОМОНа… Куда? – шепотом осведомился он у Херклаффа, прикрыв трубку ладошкой.

– Куда хочешь, туда и фысылай – презрительно ответил тот. – Глафное – обеспечь этот, как ефо… Да-да, шум!

– Ну, тогда к министерству внутренних дел, – велел «главный» и, положив трубку, искательно обратился к гостю: – Теперь вы удовлетворены, уважаемый Эдуард Фридрихыч?

– Удофлетфорен, – бросил Херклафф и, небрежно открыв дверь ногой, покинул кабинет.

Выходя из здания ЦК, он увидел «газики» ОМОНа, мчащиеся в сторону МВД, и удовлетворенно пробормотал:

– Ну фсе, дело сделано, можно и фосфояси…

x x x

Антип и Мисаил сидели за столом в небольшой уютной комнате Ефросинии Гавриловны и пили чай. Радушная хозяйка потчевала скоморохов блинами с черничным вареньем, которые те уплетали за обе щеки. От более крепкого угощения они решительно отказались.

– Нынче ночью мы должны быть свежими и тверезыми, – с некоторым сожалением сказал Антип.

– Нам предстоит выполнить важное задание, – начал было Мисаил, но Антип незаметно наступил ему на ногу.

– А я уже давно догадалась, что вы здесь не просто так, -проницательно прищурилась Ефросиния, – и что Савватей Пахомыч по роду занятий вовсе не наш брат скоморох. Не буду расспрашивать вас, кто он на самом деле…

– А мы и сами этого не знаем, – искренне пожал плечами Антип. -Известно только, что нас с ним отправил тот человек, благодаря которому мы в тот раз вырвались из лап князя Григория. И, по моим наблюдениям, Савватей Пахомыч не совершает ничего предосудительного. Скорее даже наоборот.

– А мне, более того, кажется, что мы ему помогаем в таких делах, за которые потом не придется краснеть, – тряхнув копной волос, промолвил Мисаил. – И такое ощущение у меня второй раз в жизни. В первый раз я такое чувствовал там, в Белой Пуще.

– Да, и для меня тоже это был высший взлет, – вздохнула Ефросиния. -А что после? Мангазея, постоялый двор, пустые хлопоты, пьяные постояльцы и всякая дрянь… – Хозяйка достала из шкапчика графинчик и набулькала себе в чарку смородиновой настойки. – Ну, счастливого вам пути. Свидимся ли еще когда? – И Ефросиния Гавриловна лихо опрокинула чарку себе в рот. – Ну чего тебе? – Последние слова относились к человеку с коротко остриженной головой, заглянувшему в комнату. Это был один из тех «лихих молодцев», с которыми утром встречался Дубов.

– Гавриловна, передай своему постояльцу, что дело сделано, – и «новый мангазейский», нещадно скрипя сапожищами, вышел вон.

– И вот с такими рожами приходится дело иметь, – печально развела руками Ефросиния. – То ли дело на царевой скоморошьей службе… Бывало, сам князь Святославский проходил с нами эллинские трагедии перед показом у Государя…

– Сами виноваты, – покачал головой Антип. – Если бы тогда, в Белой Пуще, вели себя поскромнее, то и посейчас состояли бы на царевой службе.

– А я ни о чем не жалею, – Ефросиния налила вторую чарку. – В конце концов, все, что ни происходит – все к лучшему.

– Кабы так… – протянул Мисаил. – Однако уже темнеет, пора будить нашего Савватея Пахомыча.

Скоморохи встали из-за стола.

– Ну все, нам действительно пора, – с деланной бодростью произнес Антип. И неожиданно дрогнувшим голосом добавил: – Встретимся ли еще – бог весть…

– Да благословит вас Господь! – совершенно серьезно, безо всякой театральщины, прошептала Ефросиния и, тяжело встав из-за стола, истово, по-матерински перекрестила Антипа и Мисаила.

x x x

Татьяна Дормидонтовна неспеша прошлась по длинной анфиладе просторных горниц.

– Ох, давно же не бывала я в этом загородном тереме, – вздохнула царевна. – Кажется, с самого детства… Как сейчас помню – батюшка на лужайке учил меня играть в лапту, а покойница матушка… Боже мой, да вот оно – то кресло-качалка, в котором она так любила отдыхать. А я, бывало, примощусь рядом на низенькой скамеечке… – И царевна, будто пытаясь уйти от нахлынувших воспоминаний, взбежала по скрипучей деревянной лесенке на второй этаж.

«Все-таки напрасно я отослала охранников, – озабоченно подумала Танюшка, вступая в полутемный коридор. – Оставаться совсем одной в этом огромном тереме на отшибе большой дороги не очень-то уютно…»

И вдруг, будто в ответ на ее опасения, заскрипел деревянный пол, и в конце коридора появилась какая-то темная фигура.

– Призрак! – взвизгнула Танюшка, но, вспомнив о своем благородном происхождении, тут же взяла себя в руки: – Сгинь, нечистая сила, изыди из царского терема! – При этом она отважно сотворила крестное знамение. Однако призрак не сгинул, а преспокойно продолжал двигаться в сторону царевны. И тут она явственно различила в руках призрака внушительных размеров предмет в форме креста. Сомнений не было – навстречу царевне плыл призрак покойного боярина Андрея.

«Все ясно – не похоронили, как подобает по православному обряду, вот он и бродит», смекнула Танюшка.

– О царевна, ты ли это? – вдруг вопросил призрак зловещим шепотом.

– Д-да… Я, – дрожащим голосом отвечала Татьяна Дормидонтовна, невольно отступая назад по коридору.

– Что ты делаешь тут, в этом затхлом пустынном тереме? – продолжал расспросы призрак.

– А какое тебе дело? – вскинулась было царевна, однако, сообразив, что с выходцем из небытия лучше не заедаться, честно ответила: – Меня сюда отослал батюшка, подальше от возлюбленного.

– Вот как! – будто бы даже обрадовался призрак боярина Андрея. – Так ведь твой-то возлюбленный меня здесь вчера и поселил. На время, конечно.

– Неправда! – топнула ножкой Танюшка. – Не такой человек Рыжий, чтобы связываться со всякой потусторонней нечистью.

– Кто это нечисть?! – вскричал было призрак, но крепко закашлялся -давало знать недавнее покушение на удушение.

– Ты! – заявила Танюшка. – Ведь ты же призрак, а не я.

– Я – призрак? – изумился боярин. – Ну, царевнушка, ты уж и скажешь!

– Так, значит, ты не призрак? – только теперь начало доходить до Татьяны Дормидонтовны.

– Где ж ты видела, чтобы призрак ходил с крестом? – сказал боярин Андрей. – Обычно они бегут от креста, будто купцы от сборщика податей.

– Да, пожалуй, – вынуждена была согласиться Танюшка. Что правда, то правда – призраков, вооруженных крестом, да еще столь внушительных размеров, ей встречать еще не доводилось. Впрочем, равно как и призраков совсем без креста.

x x x

Около полуночи Василий стучался в обшарпанную дверь по тому адресу, который ему оставил дядя Митяй для связи. Дом представлял собой настоящую развалюшку в окружении таких же жалких лачуг.

Дверь открыл сам дядя Митяй.

– О, это вы, Савватей Пахомыч! Ну, с чем пожавовали? – С этими словами он провел своего гостя через темную прихожую в более чем скромно обставленную комнату, где на столе одиноко чадила свечка.

– Задание выполнено, – присев на колченогий стул, сообщил Дубов.

– Вы его высведили? – обрадовался Седой.

– Не только выследил, но и все остальное. Останки находятся в надежном месте, но к утру их желательно было бы все-таки убрать.

– Уберем, уберем, – радостно приговаривал дядя Митяй. – Савватей Пахомыч, благодарное Очечество не забудет вам этого вевикого дела!..

– Но могут появиться осложнения, – озабоченно перебил Дубов. -Например, если кто-нибудь меня заметил. Так что я хотел бы уже до утра выехать из города.

– Да-да, конешно! – Дядя Митяй порылся во внутреннем кармане и протянул Василию скрепленную печатями бумагу, на коей значилось, что податель сего, Савватей Пахомыч, должен быть повсюду пропускаем без задержек и путевых поборов.

– Вот спасибо! – обрадовался Дубов. – А как насчет наличности? Я об этом говорю отнюдь не из-за стяжательства – но чтобы какое-то время скрываться, мне нужны средства.

Дядя Митяй на минутку задумался:

– Давайте сделаем так. У меня сейчас пви себе почти нет денег, я не думав, што все случится так скоро. Я схожу к себе за деньгами, а вы приходите под утро прямо сюда, я вам отдам деньги, а вы мне покажете, где находится покойник. Потом смево можете ехать, я лично просвежу, чтобы вам не чинили препятствий, а остальное не довжно вас вовновать.

– Договорились! – радостно потер руки Василий, вставая со стула. – А я покамест пойду к Миликтрисе Никодимовне, надо же с ней проститься. Надеюсь, разлука будет недолгой…

– Дево молодое, – захихикал дядя Митяй. – На свадебку-то пвигласить не забудьте!

За этими разговорами дядя Митяй проводил Василия, и тот скрылся во тьме переулка. За углом его ждала скоморошья повозка с Мисаилом на кучерском месте.

– Теперь – на кладбище! – вполголоса скомандовал Василий.

– Опять на кладбище! И ночью!.. – театрально возмутился Мисаил, но Дубов уже решительно влезал в повозку. – Н-но, родимые! – прикрикнул Мисаил на лошадок, и те медленно потащили повозку по узкому переулку.

x x x

Как всегда по вечерам, Пал Палыч изучал сводку событий по Царь-Городу за минувший день. Однако на сей раз он их читал вслух, а его слушателем был ни кто иной как Владлен Серапионыч. Убедившись, что доктор непричастен к осквернению могилы князя Владимира, Пал Палыч проникся к нему гораздо большим доверием, чем в первые дни.

– «Лиходеи, извлеченные из канализации на Ново-Спасской улице, -читал Пал Палыч, прихлебывая из блюдечка свой любимый чай с клюквенным вареньем, – при дознании упрямо молчали и на вопросы отвечать отказывались. Лишь проходящий по делу по кличке „Хромой“ сказал: „Каширский“, после чего внезапно упал замертво. Установивший смерть лекарь Серапионыч произнес непонятное слово „зомби“ и настоял, чтобы „Хромого“ в покойницкой держали в ручных и ножных кандалах…» Что это значит, Серапионыч? – Пал Палыч поднял удивленный взгляд на доктора.

Серапионыч привычным жестом подлил в чай немного содержимого из своей скляночки. Ему нужно было многое объяснить своему собеседнику, но при этом не сказать ничего лишнего.

– Видите ли, достопочтеннейший Пал Палыч, – начал Серапионыч, – само понятие зомби пришло к нам из Африки, где некоторые колдуны владеют искусством оживлять покойников и подчинять их своей воле. Такой вот оживленный покойник и называется зомби. Это уже не совсем человек, и даже кровь у него другая…

– Ну вот, опять нечистая сила, – вздохнул Пал Палыч. – Но какое отношение ко всему этому имеет Каширский?

– Каширский поставил производство зомби, если так можно выразиться, на поточный метод, – объяснил доктор. – В тех краях, откуда прибыли все мы, то есть Василий Николаич Дубов, майор Селезень и ваш покорный слуга, не так давно начали появляться всякие темные личности, многие из которых числились мертвыми. И, едва засветившись, они куда-то бесследно исчезали. Между прочим, «Хромой» – это один из них.

– Поганое дело, – проворчал Пал Палыч.

– И теперь становится ясно, – поправил Серапионыч сползшее набок пенсне, – что Каширский и его люди сначала превращали весь этот сброд в послушных зомби, а затем переправляли в ваши края.

– Но зачем?! – чуть не поперхнулся чаем глава приказа.

– Как это зачем? – доктор отпил чаю с добавкой. – Нападать на людей, выкапывать покойников и вообще выполнять все «установки» Каширского.

– Черт знает что, – совсем погрустнел Пал Палыч. – Мы и со своими лиходеями едва справляемся, а тут еще эта нежить… А кстати, Серапионыч, почему вы решили, что «Хромого» надо держать в покойницкой закованным? Теперь-то он уже по-настоящему покойник!

– Лучший покойник – это мертвый покойник, – вздохнул Серапионыч. -Да, я был вынужден констатировать факт смерти, так как все процессы жизнедеятельности остановились. И все-таки эта смерть ненастоящая.

– В каком смысле? – чуть нахмурился Пал Палыч. Ему начало казаться, что Серапионыч над ним просто смеется. Доктор же был серьезен, как никогда:

– Ну, во-первых, он и без того мертвец, а посему второй раз умереть не может. А во-вторых, чтобы его подопечные не проболтались, Каширский дает им дополнительную установку, согласно которой зомби немедленно умирает, если начнет говорить лишнее. И едва «Хромой» назвал имя Каширского, как тут же свалился замертво. Но эта смерть лишь кажущаяся – через некоторое время труп оживает. Вот, собственно, почему я и попросил, чтобы с него не снимали кандалов.

– Бесовщина какая-то, – поежился Пал Палыч. – И что же теперь с ними делать?

– Лучше всего было бы их раззомбировать, ну, то есть, расколдовать, -ответил Серапионыч. – Но для этого нужен настоящий маг и чародей, причем не менее квалифицированный, чем господин Каширский.

– Где ж такого взять-то?.. Хотя вообще-то есть у нас один такой колдун, – вспомнил Пал Палыч. – Совсем недавно, пару недель тому обратно, он не только перехитрил Каширского, но даже умудрился выкрасть его из Белой Пущи и доставить в Царь-Город. А мы, старые тетери, упустили этого Каширского у себя из-под носа…

– Ну так зовите скорее вашего колдуна! – подхватил Серапионыч.

– Увы, – развел руками глава сыскного приказа, – несколько дней назад он исчез из Царь-Города, и ни слуху, ни духу… Ну ладно, Серапионыч, хватит об этом, да еще и на ночь глядя. – Пал Палыч заглянул в дневную сводку. – Давайте о чем-нибудь повеселее. Вот, например, сообщение из Боярской Думы.

– Любопытненько, – набулькал Серапионыч в чашку из любимой скляночки.

Пал Палыч с выражением зачитал:

– «Слободская девка Маруська, выйдя за водой, застала своего жениха Ивашку лобызавшимся возле колодца с соседкой Нюркой, много известной всей Семеновской слободке своим веселым поведением. Увидя сие, Маруська ударила Ивашку по голове ведром, отчего ему на пол дня память отшибло, а оную деву Нюрку, дабы неповадно ей было, зело оттаскала за волосья…»

– Где, прямо в Боярской Думе? – несколько удивился Серапионыч.

– Ах, извините, я не там читаю, – спохватился Пал Палыч. – Но вообще вы не подумайте чего дурного, народ-то у нас смирный… Ага, вот: "В Думе обсуждали вопрос отрешения от власти царя Дормидонта, и на этом сошлись мнения многих бояр. Разноголосицу вызвало то, что должно воспоследовать за смещением царя. Боярин Илюхин склонял Думу к созыву Народного Собора, дабы на нем низложить Дормидонта и избрать нового, достойнейшего Государя. Зато боярин Иосиф порывался тут же, прямо в Думе, провозгласить царем князя Длиннорукого. Сам же столичный градоначальник молча слушал сии речи, а затем поднялся и, поблагодарив своих приверженцев за доверие, решительно отказался от всяких притязаний на престол и призвал бояр и народ поддержать законного Государя Дормидонта Петровича. Однако, садясь на место, он бросил боярину Иосифу непонятные слова: «Не спешите, плод еще не созрел»…

– М-да, еще не созрел, – как бы про себя пробормотал Серапионыч. -Но очень скоро созреет.

– Что вы говорите? – оторвался от занимательного чтива Пал Палыч.

– А, нет, это я так, своим мыслям. Пожалуйста, продолжайте.

Пал Палыч продолжил:

– «В самый разгар жарких споров пришло известие, что в Боярскую Думу едет царь. По сему поводу боярин Илюхин сказал: „Наконец-то наш Государь образумился и решил самолично объявить о своем отречении“. Вослед за известием явился и сам Государь Дормидонт Петрович. Был он грозен, но спокоен. И сказал речь краткую, но дельную, что Отечество в опасности и что отринуть надо раздоры и всем сплотиться перед лицом угрозы. Когда же Государь завершил речь, то все дружно зарукоплескали, а боярин Иосиф вскочил с места и запел Дормидонту Петровичу „Многая лета“, в чем был усердно поддержан князем Длинноруким. По окончании пения градоначальник попытался было броситься Государю в объятия, но тот уклонился от оных и покинул Думу». – Пал Палыч отложил свиток. – Ну и дела творятся в нашем богоспасаемом Отечестве! Неужели Господь наконец-то вразумил нашего Государя? – И Пал Палыч, отставив чашку с остывшим чаем, сотворил крестное знамение.

Серапионыч лишь еле заметно улыбнулся – он не стал говорить главе сыскного приказа о своей скромной лепте, внесенной в дело вразумления кислоярского правителя.

x x x

Василий Дубов, Антип и Мисаил уже довольно долго кружили по жутким подземельям княжеской усыпальницы, однако многочисленные коридоры все время уводили их куда-то в сторону от направления, указуемого стрелкой на компасе.

– Ничего, ребятки, не волнуйтесь, все будет хорошо, – подбадривал детектив скоморохов, но и сам он уже начинал не на шутку тревожиться. Впрочем, Василий догадывался, в чем причина: за последние дни на городской рынок было «вброшено» меньше «лягушачьих» монет, чем в начале их пребывания в Новой Мангазее, а деньги в тайнике, как Василий понял из записей на свитке, находились в постоянном движении. Так что перебои в работе компаса можно было объяснить меньшим количеством в тайнике тех монет, которые, собственно, и притягивали чудо-стрелку.

От этих неприятных мыслей Дубова отвлек страшный грохот за спиной, а затем не менее дикий вопль. Непроизвольно вздрогнув, детектив обернулся и увидал, что Мисаил лежит под каким-то рыцарем в доспехах, а Антип пытается его оттуда вызволить. Поставив светильник на шершавый пол, Василий бросился на помощь, и вскоре Мисаил с трудом встал на ноги.

– Да вот видишь, Савватей Пахомыч, мы тут впотемках задели этого истукана, – указал Антип на мумию в латах и кольчуге, лежащую поперек прохода, – он и обвалился.

– Надо бы поставить на место, – покачал головой Василий.

– Бесполезно, – проворчал Мисаил, потирая ушибленную коленку. -Понесла же нас нечистая в эту чертову усыпальницу! Так я и знал, что добром все это не кончится…

– Ну так давайте его хотя бы посадим, – указал Василий в нишу, из которой свалился доблестный витязь.

– Попробовать можно. – Антип поплевал себе на ладони и отважно взялся за ржавые доспехи.

Когда покойник был кое-как усажен на прежнее место, Василий глянул на компас – и взвыл куда безрадостнее, чем даже Мисаил под покойником.

– Что такое? – переполошились скоморохи.

– Все, мы окончательно сбились со следа, – совладав с первыми эмоциями, сообщил Дубов. – Стрелка работает только до первых петухов.

– Но ведь здесь же нет петухов, – пожал плечами Антип.

– Зато там есть! – указал Василий куда-то вверх. – И они уже откукарекали. Теперь мы тут как слепые котята.

– Что же делать?! – еще больше всполошились скоморохи.

– Ну, все не так страшно, – принялся детектив успокаивать своих товарищей. – Дождемся следующей ночи и уже тогда…

– Что?!!! – позабыв о боли в коленке, вскочил Мисаил. – Провести здесь всю ночь и весь день?! Здесь, в сем царстве мертвых, где каждый камень вопиет о бренности этого, как его…

– О бренности всего сущего, – подсказал Антип и пояснил: – Это из гишпанской трагедии «Богатеи тоже стенают», часть последняя.

– Ну вот. А мы с вами не такие уж богатеи, нам стенать не положено, -с деланной бодростью заявил Василий. – И вообще, надо беречь свет. -Детектив загасил светильник, и их окутала гулкая тьма, в которой вековая затхлость гробового подземелья казалась еще нестерпимей, а вздохи Мисаила походили на стенания неприкаянных душ.

x x x

Майор Селезень аккуратно, можно даже сказать – любовно укладывал дерн вокруг свежевырытого окопчика. Васятка сидел рядом и задумчиво смотрел на большую луну, заливающую своим белесым светом холмы и луга, мост и дорогу.

– Дядя Саша, – внезапно спросил он, – а кем вы были в своей стране?

– Сначала я был военным, – не отрываясь от дела, отвечал майор, – а потом пытался стать политиком. – При этом Селезень криво усмехнулся. – А почему «был»? – в свою очередь спросил он.

Васятка замялся:

– Если честно, дядь Саша, то мне кажется, что вам не очень-то и хочется возвращаться в свою страну.

– М-да, – покачал головой майор.

А Васятка уже более уверенно продолжал:

– Я думаю, то, чем вы занимались там, люди не ценили по достоинству. И вы чувствовали себя ненужным. А здесь, у нас, вы делаете то, что другие не умеют или не хотят делать. В общем, здесь вы нужны. И вы можете сделать для людей много полезного. А ведь каждому честному человеку хочется ощущать, что ты нужен. Что не зря на свете живешь. Не зря хлеб ешь.

– Ну, ты у нас еще и философ, – рассмеялся майор и потрепал мальчишку по загривку.

– А что, я не прав? – вскинулся Васятка.

– Да нет, прав. – вздохнул Селезень. – В нашем мире, то есть, я хотел сказать, в нашей стране, ни честность, ни смелость не ценятся. У нас у кого денег больше, тот и герой, тому и почет. Увы.

Майор сел на край окопчика и задумчиво посмотрел куда-то вдаль.

– А тут… Эх, как я понимаю Рыжего. Тут можно делать дело и не оглядываться на всяких там болтунов и демагогов. Политики хреновы! – И майор с досадой сплюнул в росистую траву. – Тут, у вас, тоже такие есть. Но здесь хоть им можно хвост-то поприжать.

– Так может, вы у нас и останетесь? – с надеждой спросил Васятка. -А, дядь Сань?

– Не знаю, – усмехнулся Селезень, – Да и загадывать наперед не хочу.

Майор легко, по-кошачьи выпрыгнул из окопчика.

– Пойдем-ка лучше, друг Васятка, соснем часок, – обнял он парнишку за плечи. – Завтра будет горячий денек. Вот коли, Бог даст, жив останусь, тогда и на будущее загадывать буду.

– Тьфу, тьфу, – испуганно сплюнул через левое плечо Васятка.

x x x

Когда у скоморохов уже тихо «поехала крыша», да и сам Дубов начал испытывать подступающее отчаяние, детектив услышал какое-то неясное бормотание. «Что это, звуковые галлюцинации? – тревожно подумал Василий. -Тогда дело дрянь…»

– Мисаил, это ты? – строго спросил он.

– Что?! – нервно вскрикнул Мисаил.

– Тогда ты, Антип?

– А я думал, что это ты, Пахомыч…

Тем временем бормотание становилось как будто отчетливее, и Василий, напрягши слух, разобрал некоторые слова:

– Свовочи все, свовочи… И куда эти придурки, Анисим с Вячесвавом подевавись?.. Самому, что ли, этого гвупца Савватея кончать?.. Чевт бы их всех побвал…

Злобное бормотание становилось все отчетливее, и вдруг в конце тоннеля на миг блеснул свет. Мисаил истерически вскрикнул.

– Тише! – зашипел Василий.

– Так это же покойник встал из гроба! – с отчаянием прошептал Мисаил. – Все, нам конец…

– А по-моему, это только начало, – обреченно вздохнул Антип.

– Кричите, кричите, – продолжал между тем свое ворчание «покойник». – Я вас не боюсь, потому как вы мевтвецы, а я ешшо живой… И так скоро помивать не собиваюсь…

– Вперед! – вполголоса скомандовал Дубов. – Он-то нас и выведет, куда надо. И умоляю вас, старайтесь не шуметь.

Держась за руки, гуськом все трое дошли до конца коридора, откуда продолжал доноситься голос. Там коридор упирался в другой проход, и шагах в тридцати слева от себя путники увидели какую-то темную фигуру, держащую в руке фонарь. Светильник раскачивался, и по неровным стенам металась тень незнакомца.

– Вперед, за ним, – шепотом велел детектив, и вся троица, стараясь не создавать лишнего шума, двинулась вслед за темной фигурой.

– Он заведет нас в самую преисподнюю, – не удержался от замечания Мисаил. И вполголоса добавил: – Как одинок среди немых гробов Сей еле слышный голос человека…

– Мисаил, помолчи, пожалуйста, – с еле сдерживаемой яростью попросил Дубов. Он внимательно прислушивался к ворчанию человека со светильником:

– И эта Мивиктьиса – дура стоевосовая… Все кругом – или дураки, или воры, как с такими дело иметь…

Василий слушал и диву давался – неужели это злобное бормотание принадлежало тому самому Седому, или дяде Митяю, которого он поначалу принял за ново-мангазейского бургомистра и который так очаровал его в доме Миликтрисы Никодимовны? Но сомнений не оставалось – то был именно он.

Вдруг стены узкого тоннеля раздвинулись, и фонарь Седого осветил своды знакомой залы с мраморным гробом посередине – оказывается, Василий сбился с пути в непосредственной близости от конечной цели подземного путешествия.

И не успел дядя Митяй сдвинуть факел, чтобы проникнуть в тайник, как в зале раздался грозный голос: «Руки вверх!», а следом ярко вспыхнул второй фонарь, резко высветив на фоне замшелой стены три темных силуэта. Дядя Митяй попятился было к одному из четырех выходов из залы, однако Дубов, подскочив, схватил его за шиворот и вернул на середину.

– Сопротивление бесполезно, дядя Митяй, – крикнул детектив, и его слова громовым эхом отозвались под высокими сводами. И, понизив голос, добавил: – Или прикажете называть вас полным именем – Димитрий Мелхиседекович Загрязев?

– Зовите, как хотите, – ответил дядя Митяй, расплывшись в доброй улыбке, совсем не соответствующей его незавидному положению. – Я вижу, что вы меня высведили. Очень ховошо. Ну вадно, я понимаю, что вам нужны деньги, – продолжал он, безмятежно переводя взор с Василия на скоморохов. – Сотня зовотых вас устроит? Или надо больше?.. Чевт побери! – спохватился дядя Митяй. – Вы же сведили за мной, а не за Дубовым!

– Это не совсем так, дядя Митяй, – усмехнулся Дубов. – Дубова я могу предъявить вам хоть сейчас.

– О, пьеквасно! – обрадовался Седой. – Вы что, пьиташшили его прямо сюда? Ну, тогда отпадают и хвопоты по сокрытию тела.

– Д-да, пожалуй, – согласился Василий и извлек из внутреннего кармана какую-то маленькую баночку. Когда он открыл ее, то по смрадному подземелью разнесся весьма приятный запах, исходящий от зеленоватой мази, что была в баночке. Детектив помазал себе лицо и что-то прошептал. И тут произошло нечто совсем неожиданное: черты лица резко изменились, став более мягкими, куда-то исчезли залысины, и перед скоморохами и дядей Митяем предстал совсем другой человек.

– Дубов! – в ужасе вскрикнул дядя Митяй и в изнеможении опустился на сырой пол.

– Совершенно верно, я – Василий Дубов, – будничным голосом произнес детектив. – Вижу, вы меня сразу признали.

– Возьмите все, – вдруг залепетал дядя Митяй, ползая по полу, – все бевите, только не губите!..

– Встаньте! – брезгливо бросил Дубов. – Проигрывать тоже нужно достойно.