Текст книги "Холм демонов"

– Ну и дела, – присвистнул Пал Палыч, – никогда я не доверял Длиннорукому, но чтобы он в заговоре состоял – это уж чересчур!..

Пал Палыч продолжил чтение:

«Во время народного гуляния по случаю победы нашей славной дружины беспорядков не имело места быть, но некие мелкие воры, воспользовавшись скоплением народа, произвели ряд покраж из карманов и сумок, и число их вдвое превосходит обычное».

– Совсем охамели эти ворюги, – покачал головой глава приказа. – Даже в такой день…

И Пал Палыч перешел к отчету о бытовых происшествиях – пьянках, мелких драках и обсчете покупателей на рынке. Жизнь Царь-Города постепенно входила в свое обычное русло.

x x x

Со стороны аллеи, ведущей к терему от большой дороги, донеслось приглушенное цоканье копыт.

– Ну, кого там еще черти принесли? – покачал головой майор, первым услышавший эти звуки.

На лужайку въехала серебряная карета, запряженная тройкой белых коней. Едва экипаж остановился, возница соскочил со своего места, распахнул дверь, и из кареты вышел собственной персоной царь Дормидонт. Все, кто находился на лужайке или на веранде, склонились в почтительном поклоне, если не считать Змея Горыныча, который мирно дремал под березками и был почти неразличим в сгустившихся сумерках.

– О, да тут все, понимаешь, в сборе! – поприветствовал царь присутствующих. – И ты, боярин Владлен, здесь! А, Рыжий, и ты тут? Да ладно, не боись, я нынче в духе. – Царь двинулся к веранде. – Ага, да вы тут чаи гоняете. Налей-ка и мне, эскулап. Токмо без той гадости, что ты давеча подбавил Длиннорукому.

– Да что вы, Государь! – дежурно запротестовал Серапионыч, наливая Дормидонту чашку, но тот махнул рукой:

– Ничего, боярин Владлен, не отпирайся. Не виноват же ты, что от твоего снадобья из князя вся его суть истинная поперла. Оказалось-таки, что он в заговоре, понимаешь, состоит. Ну, ужо я ему покажу, башку отрублю, как пить дать! – Царь с удовольствием отхлебнул чаю. – Эх, чудная погодка. Было бы посветлее, так в лапту, понимаешь, сыграли бы…

– Какими судьбами, батюшка? – осторожно спросила Танюшка, присаживаясь за стол.

– Да в городе совсем заморочили, – вздохнул Дормидонт. – Едва только пришла весть о нашей победе, как наши бояре ко мне заявились – мол, поздравляем тебя, царь-батюшка, и все такое. А сами готовы были меня со всеми потрохами Григорию сдать. И так мне, понимаешь, противно стало, что решил я на все плюнуть да и отъехать в свой терем. – Дормидонт резко повернулся к дочке: – Ну, Танюшка, довольно я наслышан от воеводничьего гонца о твоих доблестях с покойным боярином Андреем…

– Да что ты, батюшка, – смутилась царевна.

– Мы выполняли свой долг, – скромно заметил «покойный боярин Андрей».

– Ну ладно, дочка, я с тебя снимаю высылку из столицы, – продолжал царь. – Проси у меня все, чего хочешь!

– Только в разумных финансовых пределах, – поспешно добавил Рыжий.

– Тятенька, позволь мне выйти за Рыжего! – выпалила Танюшка.

– Тьфу, заладила! – топнул ногой Дормидонт. И вдруг широко, по-доброму, улыбнулся: – Ну да ладно уж, ради такого случая – согласен!

– Правда, батюшка?! – Не веря своему счастью, царевна бросилась на шею к Дормидонту.

– Многая лета жениху и невесте!!! – громогласно заревел майор Селезень.

– Черт, совсем оглушил, – проворчал Чумичка.

– Только как же я вас, понимаешь, благословлю? – задался вопросом царь. – Я ж не знал, что такое дело будет, священника бы с собою прихватил, иконку чудотворную…

– Священник у нас есть, – заметила Чаликова. – Государь, позвольте вам представить: отец Александр, майор, то есть настоятель Каменской церкви.

– Ну, вы уж хватили, Надежда, – слегка опешил майор. – Пока что я еще никакой не священник…

– Ну и что? – не растерялась Надя. – Тут ведь тоже пока что еще не свадьба. А только помолвка.

– Постойте, я что-то не понял, – тряхнул головой Дормидонт. – Вы что, собираетесь стать священником?

– Да, место приходского священника в Каменке оказалось вакан… то есть свободным, – выдал справку Рыжий, – и Александр Иваныч хотел бы его занять. И я прошу вас, Государь, способствовать этому назначению. Дело в том, что майор, находясь в Каменке, уничтожил обоз с тайным оружием князя Григория и теперь желает там поселиться, дабы, по его словам, крестом и мечом бороться с нечистой силой.

– Недурственно, – Дормидонт с симпатией оглядел Селезня. – Хоть рукоположение священников – это не моя епархия, но, в конце-то концов, царь я али не царь? Отныне будешь священником.

– Ну так приступим к благословению? – будто боясь, что отец передумает, напомнила Танюшка.

– Погоди, а как же иконка? – нахмурился царь. – Тут, в тереме, и всякой еды, и особливо пития довольно, а благодати – никакой…

– Государь, – выступил вперед боярин Андрей, – может быть, мой крест заменит икону? Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять наше воинство на врага! – С этими словами боярин снял с себя крест и протянул его майору.

– А годится ли такая замена? – засомневался царь.

– Давайте спросим у духовенства, – предложил Рыжий.

– Годится, не извольте беспокоиться! – великодушно прогудел майор, принимая крест от боярина Андрея.

– Ну так благословляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! – с пафосом произнес Дормидонт. – Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!

Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:

– Многая, многая, многая лета, аллилуйя!

И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности.

– Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, – заявил Дормидонт. -Тащите из подвала вино и пенные меды!

– Государь! – предостерегающе поднял палец Серапионыч.

– А для меня – квас, – продолжал царь, – там должен быть жбан… И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать!

– Батюшка, здесь веселее! – возразила Танюшка.

– Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, – поддержал ее Серапионыч.

– Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, – предложил Дормидонт. – И будем, понимаешь, веселиться!

x x x

Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.

– Вы бежали, как зайцы, – тихо сказал князь Григорий.

Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.

– Вы не солдаты – вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.

– Я только… – попытался встрять маг.

– Вас, недоносков, – продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, – вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты – вы разбойники.

И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:

– Князь, не вели казнить!…

– Это еще кто? – брезгливо спросил Григорий.

Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.

– Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!

– Откуда он здесь взялся? – процедил сквозь зубы князь.

– С войском прибежал, – услужливо доложил Каширский.

– Так ведь все бежали, – развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.

– Херр Григорий, – зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, – отдайте его мне. Их бин его кушать.

– Ведьму с котом надо было кушать. – небрежно бросил князь и продолжил уже громче: – Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. – Григорий выдержал паузу. – Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, – он произнес это слово, как выплюнул, – мне даже и на это не нужны.

Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.

– А ты мне понравился, – шепнула она, – там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.

Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.

x x x

Несмотря на то, что стрелки на «Командирских» часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей – главное, было бы общество приятных и симпатичных тебе людей.

Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.

– Ты мужик, и я мужик, – говорил Селезень, – сладим!

– Конечно, сладим, – радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот – чувствовал прилив новых идей: -Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня – я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.

– Будет сделано, Полкаша, – деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. – Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!

Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку – среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется «во чужом пиру похмелье».

Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.

– Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, -говорила Ольга, – лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.

– А я уж и так счастлива! – чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: – Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.

– А ведь и я тоже могла быть счастлива, – тяжко вздохнула Ольга. – И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог… А у меня был другой жених – умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. – С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. – Но и его постигла столь же страшная участь…

– Он? – догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.

– Да, – кивнула княжна. – Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно…

Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ – он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.

– По правде сказать, я мало что знаю об этой стране, – отвечал Перемет. – Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона… Хотя на что нам такая жизнь? – вздохнул Перемет. -Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Ново-Ютландский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться.

– Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?

– Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.

Василий что-то черкнул себе в блокнот.

– А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? – продолжал расспросы Василий. – Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.

Перемет задумался:

– Вообще-то замок не очень старый – при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем облике туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да – Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки окрестных поселян. Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу – бог весть… – Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: – А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-царевич. И мой вам совет – постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.

– Постараемся, – кивнул Василий.

x x x

Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял опревратностях разбойничьей судьбы.

Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.

– О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! – сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.

– Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, – радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. – Пошелайте мне приятнофо аппетита!

Петрович дрожал, как осиновый лист – спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка – ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.

Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:

– Либе фройляйн, што фам здесь надо?

– Его! – решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже – быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.

– Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, – учтиво раскланялся Херклафф.

– А мне плевать! – надменно процедила Глухарева. – Прочь с дороги!

С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало – она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.

Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.

И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.

– Что за шум? – грубо спросил старший.

– А мы тут разфлекаемся, – нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. – Не так ли, фройляйн?

– Так, – буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.

– Развлекайтесь потише, – подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.

– А-а, ну так мы уше заканчифаем, – елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.

Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом. Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.

x x x

А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку, царевну Танюшку и боярина Андрея танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.

В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.

– Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, -говорила Чаликова. – Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли?

– Да, разумеется, – согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.

– А мне вот интересно – что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?

– Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, – чуть подумав, ответил Рыжий. – Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра… то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва -это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.

– А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, -сказала Надя. – Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург… Знали бы вы, какая это красота, какое величие – одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…

В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя любезную улыбку:

– Да, должно быть, это весьма красивый город.

– И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. – И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: – Некие Веревкины. – Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: – Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику. Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от советских привычек – ну там читать «Новый Мир», ходить в музеи, на выставки, в театр…

– И где они живут? – разомкнул уста Рыжий.

– Да там же, где и раньше, на Литейном, – ответила Надя. – Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом.

– Весьма любопытно, – заметил Рыжий. – Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?

– Да, действительно, – согласилась Чаликова. – Совершенно не для чего.

Неожиданно Рыжий вскочил:

– Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. -Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.

А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:

– Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски!

– Но в пределах реальных возможностей, – добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду.

– Ну, тебя, Танюшка, я уж наградил, – продолжал царь, – дал добро на замужество.

– Благодарю тебя, батюшка! – низко поклонилась Танюшка.

– А ты чего, понимаешь, желаешь? – оборотился царь к боярину Андрею.

Тот поднялся:

– Государь, если я и принес какую-то пользу тебе и Отечеству, то не ради наград!

Царь нахмурился:

– Ты что, невежа, отказываешься от царской милости? Так я тебя накажу!

Боярин Андрей поклонился:

– На все твоя воля, царь-батюшка. Готов принять любое наказание.

– А наказание будет такое, – продолжал Дормидонт. – Назначаю тебя царь-городским головой, заместо пройдохи Длиннорукого.

У боярина от такого наказания чуть не отвисла челюсть, а Рыжий обрадовался:

– Прекрасная идея! Да мы теперь такое провернем – не только канализацию, но и водопровод построим. А там, глядишь, и на электрификацию замахнемся…

– Ну, заладила сорока, – вздохнул царь. – А ты помолчи, зятек любезный. – И обернулся к Дубову: – Ну а ты чего желаешь, Василий Николаич?

Детектив несколько смутился:

– Ваше Величество, в раскрытии мангазейского заговора мне очень помогли два скомороха, Антип и Мисаил…

– А, помню, – подхватил Дормидонт, – когда-то они состояли у меня на службе. Князь Святославский уже мне замолвил за них словечко, и я отдал распоряжение возвернуть их обоих взад на службу в Потешный приказ. А ты скажи, чего сам желаешь.

– Ну ладно, – решился Василий. – Государь, не могли бы вы написать для меня рекомендательное письмо к вашему коллеге, королю Новой Ютландии Александру?

– Чего-чего? – удивился царь. – Хочешь, я тебе пожалую шубу со своего плеча?

– Да нет, мне бы письмецо…

– А может, терем в Царь-Городе? Это я могу.

– Да нет, Государь, на что мне терем? Письмо бы…

– Ну ладно, будь по-твоему, – вздохнул царь. – Чую, тут какой-то подвох, да что с тобой поделаешь… Чего писать-то?

– Так уже все готово, – подскочил к нему Рыжий, на ходу вытаскивая из-под кафтана мелко исписанную грамоту.

– О, так вы уже все сговорились, – хмыкнул Дормидонт, – принимая бумагу. – Что ж тут написано? «Прошу принять подателей сего и оказать всяческое содействие…» А, ну это другое дело! – Царь, с подозрением осмотрев шариковую ручку, поспешно поданную ему Чаликовой, все-таки украсил письмо своим автографом. – А вам, сударыня, чего хотелось бы? – повернулся царь к Наде. – Хотите я вас назначу, понимаешь, боярыней?

– Да нет, с меня довольно и того, что побыла Бабой Ягой, – уклонилась от столь заманчивого предложения Чаликова. – И потом, без Чумички я бы ничего не добилась. А без Змея Горыныча не смогла бы выбраться из замка князя Григория.

– Да не нужно мне ничего, – буркнул Чумичка. – А ежели чего и понадобится, так я колдовством добуду.

– Постойте! – вскочил со стула Рыжий. Все с удивлением уставились на него. – Кажется, я знаю, что делать с Горынычем!

– И что же? – благожелательно спросил Дормидонт.

– В народе бытуют суеверия, будто в районе Холма Демонов, или Горохового городища, находится край земли, где обитает страшный Змей Горыныч. Так почему бы нам, пока Чумичка не найдет способа расколдования, не принять его на государеву службу и не поселить возле городища, дабы там не ходили все кому не положено?

– Неплохая мысль, – согласился Дормидонт. A Василий воскликнул:

– Гениальная!

– Ну так я пойду, поговорю с ним, – заявил Рыжий. – Вернее, с ними. – И он скрылся во тьме в направлении березок.

– Ну а тебе чего желается, эскулап? – обратился Дормидонт к Серапионычу.

Тот как раз в это время доставал скляночку, чтобы подлить себе в чай.

– Мне желалось бы, – заговорил доктор, с сожалением пряча скляночку во внутренний карман сюртука, – чтобы вы, Государь, гм, не подвергали князя Длиннорукого ампутации головы, а ограничились более гуманными методами наказания.

– Что-то ты больно мудрено изъясняешься, боярин Владлен, – покачал головой царь.

– Доктор хочет сказать, чтобы вы не рубили Длиннорукому голову, -пояснила Чаликова.

– Ну ладно, голову рубить не буду, – нехотя согласился Дормидонт. -Хотя надо бы, ох как надо бы…

Но тут воротился Рыжий:

– Горыныч согласен. Мы сошлись на ведре самой чистой водки и некотором весьма скромном количестве еды в день. Ну, еще надо будет еще построить в районе городища сарай с крытым навесом – все это вполне в разумных пределах.

– Ну вот и прекрасно, – подытожил Дормидонт.

– Но все-таки я его расколдую, – заявил Чумичка, – дайте только срок.

А Рыжий отвел в сторонку Чаликову:

– Надя, вы тут рассказывали об одной семье из Санкт-Петербурга, как их, забыл…

– О Веревкиных, – напомнила Надя.

– Да-да. Надо бы помочь хорошим людям. – Рыжий пошарил в кармане своего кафтана и извлек несколько золотых монет. – Если снова попадете в Питер, то передайте им. Эти деньги, конечно, в вашем мире недействительны в качестве дензнаков, но там все же чистое золото…

– Хорошо, обязательно передам, – ответила Чаликова, бережно пряча монеты в сумочку.

x x x

Таким князя Григория господин Каширский не видал никогда, а начальник его Тайного приказа – очень давно. Оставшись с ними в своей рабочей горнице, князь уже не считал нужным сдерживаться, а напротив – дал полную волю чувствам.

– Вы что, сговорились выставить меня перед усем белым светом на позоришче?! – кричал князь Григорий, топая ногами и стуча кулаком по огромному столу. – Я на тебя положился, как на себя, а ты мне уместо воинов подсунул каких-то полудурков! – Последние слова относились к Каширскому, который стоял перед князем, смиренно потупив голову и мысленно посылая ему установки к спокойствию и сбалансированности. Но, видимо, не слишком удачные. – Ну чего ты молчишь? – продолжал разоряться князь Григорий. -Или тебе сказать нечего?!

– Ваша Светлость, я предпринял все, что мог, – разомкнул уста Каширский, – но объективные обстоятельства…

– Вечно у вас какие-то обстоятельства! – выкрикнул князь. – Ладно, с тобой позже разберемся. И с твоими обстоятельствами тоже.

– Я вам все объясню, – начал было Каширский, но князь Григорий уже переключился на главу Тайного приказа:

– А ты, бездарь, куда смотрел? Мало того что ко мне в дом лезут усе кому не лень, так еще и с Новой Мангазеей полный провал! Я ж тебе тышчу раз говорил – особое внимание и особое тщание приложь, но чтобы мангазейцы ждали меня как дорогого гостя и освободителя! Да если бы я захватил Мангазею, то они бы все вот где у меня сидели! – Князь продемонстрировал сжатый кулак.

– Ваша Светлость, мы делали все строго по вашим указаниям, и я даже не понимаю, что случилось с нашим тамошним человеком, – печально проговорил глава приказа. Это был тот самый барон Альберт, который несколько лет назад вел переговоры о выкупе царь-городских скоморохов. Разумеется, тогда он и представить не мог, что именно эти скоморохи помогут вывести на чистую воду «нашего тамошнего человека».

– Я вижу одно, – князь Григорий зло пробуравил барона холодным взглядом, – что с такими работничками, как вы, я никакого толку не добьюсь.

Князь уселся за стол и несколько минут сидел молча, будто изваяние.

«Мои установки подействовали», радостно подумал Каширский. Барон же Альберт, давно знавший князя, понял, что Григорий уже почти успокоился и готов к новым славным делам.

– Ну что же, – прервал князь долгое молчание, – пролитую воду не соберешь. Теперь мы должны загладить у глазах народа горечь поражения после неудачного похода. Надеюсь, с этим вы согласны? – Каширский и Альберт молча закивали. – Какие будут предложения?

Так как предложений не последовало, то князь Григорий, еще немного помолчав, продолжал сам:

– Есть тут поблизости от нас одно королевство – зовется Новая Ютландия. Все у меня до него руки не доходили, но теперь, пожалуй, случай самый подходяшчий.

– Сказать воеводе, чтобы дружину собирал? – спросил повеселевший Альберт.

– Да погоди ты, – устало махнул рукой князь Григорий. – Не будем разменивать нашу славную дружину на такие пустяки. – Князь понизил голос. – Имеется тут у меня одна задумка…

Однако речь князя прервал какой-то шум за неплотно закрытым окном.

– Ну что там такое? – недовольно поморщился князь. – Даже ночью покоя нет.

Барон Альберт выглянул в окно и увидал два удаляющихся и при этом выразительно жестикулирующих силуэта.

– А, да это ж наша дорогая гостья Анна Сергеевна вместе с господином Херклаффом. Видать, чего-то не поделили.

(Барон оказался бы немало изумлен, если бы узнал, что именно не поделили госпожа Глухарева и господин Херклафф).

– Нечего им тут бездельничать, – заметил по этому поводу князь Григорий. – Что ж, и для них в Новой Ютландии дельце найдется.

– Не будет ли Вашей Светлости угодно ввести нас в курс ваших намерений? – напомнил Каширский.

– Придет пора – введу, – хмуро отрезал князь. – Спешки покудова нету. И вообще, ступайте-ка вы обое вон отсюда…

Оставшись один, правитель Белой Пущи вновь впал в неподвижное молчание. Но в это время его злой разум вырабатывал новые, куда более изощренные замыслы.

x x x

А через несколько дней весь Царь-Город гулял на свадьбе Рыжего и Татьяны Дормидонтовны. Царевна была диво как хороша в расшитом золотом сарафане. Да и жених гляделся хоть куда. И гости нестройно, но с задором, кричали «горько!». И жених лобзал невесту в жаркие уста с превеликим чувством. И были песни и пляски. А как свечерело – большой фейерверк, организованный майором Селезнем. И столы ломились от яств, и гости пили вина и бражку хмельную в количествах немереных. Один лишь Великий Сыщик медов пенных не пил, все размышлял о предстоящем ему путешествии. А если что по усам и текло, то, как известно, в рот не попало.

x x x

Сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

22.04.2004