Текст книги "Джульетта"

– Лучше с водопроводчиком, – поправила я, отряхивая с волос паутину. – Или с электриком.

– Сама встречайся с электриком, – парировала Дженис. – Заодно в голове кой-чего починишь!

Кульминация наступила, когда в углу за диваном мы увидели шаткий ломберный столик.

– Я тебе говорила? – с вызовом сказала Дженис, осторожно его покачав. – Вот где он, дорогой мой!

К закату мы настолько продвинулись в уборке, что решили перенести наш лагерь на второй этаж, в комнату, где раньше был кабинет. Усевшись друг против друга за старым письменным столом, мы устроили ужин при свечах, состоявший из хлеба, сыра и красного вина, обдумывая дальнейшие шаги. Ни ей, ни мне не хотелось сразу возвращаться в Сиену, но в то же время мы понимали, что здесь сидеть нет смысла. Чтобы сделать дом годным для проживания, потребуются время и деньги для чиновников и ремонтников; даже если все получится, на что мы будем жить? Как беженцы, залезая все глубже в долги и гадая, когда же нас нагонит прошлое?

– По-моему, – сказала Дженис, наливая себе вина, – мы либо остаемся здесь, что невозможно, либо возвращаемся в Штаты, что позорно, либо отправляемся на поиски сокровищ и посмотрим, что будет.

– Ты забываешь, – сказала я, – что книга сама по себе бесполезна. Нам нужен мамин блокнот, чтобы разгадать секретный код.

– Вот поэтому, – сестрица потянулась за своей сумкой, – я его и прихватила. Па-пам! – Она положила блокнот передо мной. – Еще вопросы?

Я расхохоталась.

– Слушай, по-моему, я тебя люблю.

Дженис изо всех сил сдерживала улыбку.

– Смотри, не форсируй отношения. Любимых полагается лелеять!

Положив рядом раскрытые блокнот и книгу, мы совсем скоро расшифровали код, который оказался и не кодом вовсе, а замысловато составленным списком номеров страниц, строк и слов. Дженис читала цифры на полях блокнота, а я листала «Ромео и Джульетту» и читала вслух отрывки и фрагменты послания, которое мама захотела оставить нам. В результате вышло вот что:

«…моя любовь…

…в нудной книге той…

…ценней ее застежка золотая, смысл золотой собою охраняя…

…драгоценнейшего…

…камня…

…но будь ты так далеко, как самый дальний берег океана, – я б за такой отважился добычей…

…идти с…

…Ромео…

…мой отец духовный…

…Падет немного раньше срока жертвой суровейшего нашего закона…

…Немедленно ищите, разузнайте…

…При них нашли орудия для взлома…

…А если и вернется, – только тайно…

…Здесь лежит Джульетта…

…Как бедный узник…

…Много сотен лет…

…под…

…царица…

…Мария…

…где…

…И раздроби на маленькие звезды. Тогда он лик небес так озарит…

…отсюда ты ступай…

…Святая…

…Мария…

…лестница…

…в обители святых монахинь…

…в доме, заразою чумною пораженном, вход запечатав…

…госпожа…

…святая…

…гусь…

…навещал больных…

…келья…

…кровать…

…святому алтарю…

…это…

…у каменного входа…

…в…

…старинный склеп…

…Иди, иди же…

…Сыщи железный лом…

…прочь от меня…

…крест…

…Ну же, в пляс, девицы!»

Добравшись до конца длинного послания, мы одновременно подняли головы и уставились друг на друга. Наш первоначальный энтузиазм несколько поутих.

– Хорошо, у меня два вопроса, – сказала Дженис. – Первый: почему, елки зеленые, мы только сейчас этим занялись? И второй: что курила наша мамочка? – Мрачно зыркнув на меня, сестрица взяла свой бокал. – До меня, конечно, доперло, что она спрятала свой тайный код в этой «чудной» книге и составила оригинальную карту сокровищ, которая приведет к могиле Джульетты и «драгоценнейшему камню», но… где копать-то? При чем здесь чума и железный лом?

– У меня такое чувство, – сказала я, листая пьесу назад и вперед, чтобы перечитать отдельные отрывки, – что речь идет о Сиенском соборе. Царица Мария – это наверняка Дева Мария, Царица Небесная. А звезды, озаряющие лик небес, – это же роспись главного купола, голубого с золотыми звездочками. – Я повернулась к Дженис, вдруг разволновавшись: – Догадываешься, где могила? Помнишь, маэстро Липпи сказал, что Салимбени похоронил Ромео и Джульетту в самой священной земле? Где это может быть, как не в соборе?

– По-моему, разумно, – согласилась Дженис. – Но тогда к чему привязать чумной дом и обитель святых монахинь?

– Лестница святой Марии, – пробормотала я, лихорадочно листая книгу. – В доме, заразою чумною пораженном, вход запечатав… Святая госпожа… Гусь… Навещал больных… – Я бросила книгу, закрывшуюся сама собой, и откинулась на спинку стула, вспоминая рассказ Алессандро о команданте Марескотти и Великой чуме. – Знаешь, версия, конечно, сумасшедшая, но… – Я замялась и посмотрела на Дженис. Сестрица сидела с широко распахнутыми глазами, полными веры в мой талант разгадчицы загадок. – Во время эпидемии бубонной чумы, разразившейся всего через несколько лет после гибели Ромео и Джульетты, в городе было столько трупов, что их не успевали хоронить. И тогда в Санта-Мария делла Скала… «Scala» – это же лестница, по-моему? Так вот, в этой огромной больнице, которая стоит напротив собора, святые монахини обихаживали больных во время чумной заразы. Кстати, трупы тогда просто сваливали в полую стену и закладывали кирпичами.

– Фу-у-у!

– Так вот, – продолжала я, – по-моему, надо искать келью с кроватью в этой больнице, Санта-Мария делла Скала…

– На которой спала госпожа святого гуся, – подхватила Дженис. – Кем бы он ни оказался.

– Или, – сказала я, – святая госпожа Сиены, рожденная в контраде Гуся, то есть святая Екатерина.

Дженис присвистнула:

– Продолжай, продолжай!

– В Санта-Мария делла Скала у нее была своя келья, где она спала, когда случалось припоздниться с работой. Разве ты не помнишь, нам же маэстро Липпи читал? Спорю на сапфир и изумруд, что там мы найдем каменный вход и старинный склеп!

– Стоп, погоди! – сказала Дженис. – Я запуталась. Сначала это у тебя в соборе, затем в больничной каморке святой Екатерины, а теперь еще и в старинном склепе? Как это?

Я подумала, пытаясь вспомнить, что рассказывала любительница сенсационных гипотез англичанка-экскурсовод, которая несколько дней назад водила по Сиенскому собору группу туристов.

– Дело в том, – сказала я наконец, – что в Средние века под собором была крипта – ну, усыпальница. Но после эпидемии чумы ее не могут найти. Археологам там не разгуляться – все окружающие здания под охраной государства. Многие вообще считают, что это легенда…

– Я так не считаю! – Дженис тут же ухватилась за новую версию. – Наверняка это там! Ромео и Джульетта похоронены под собором. Все сходится. Будь ты Салимбени, где еще ты устроила бы могилу с золотой статуей? А раз собор посвящен Деве Марии… Вуаля!

– Что вуаля-то?

Дженис протянула руки, словно собираясь меня благословить.

– Если ты решишь помолиться в склепе под собором, ты преклонишь колени перед Пресвятой Девой, помнишь? Все, это наверняка там!

– В таком случае, – сказала я, – нам придется все перекопать как чертовым кротам. Ведь крипту ищут профессионалы, и не один век.

– Нет. – Дженис снова подтолкнула мне книгу. – Мама отыскала тайный проход из старой больницы. Вот, перечитай снова. Я уверена, что не ошиблась.

Мы еще раз пробежали послание, и неожиданно бессвязный набор цитат сложился в стройную инструкцию. Да, речь, безусловно, шла о старинной крипте, вход в которую находится в келье святой Екатерины в больнице Санта-Мария делла Скала, прямехонько через площадь от Сиенского собора.

– Елки зеленые! – с чувством сказала взволнованная Дженис. – Если все так просто, почему мама сама не сходила в склеп за сокровищами?

В этот момент один из огарков наших свечей с тихим щелчком погас, и хотя у нас остались другие свечи, тени в комнате словно надвинулись на нас со всех сторон.

– Она знала, что ей угрожает опасность, – сказала я. Голос странно гулко прозвучал в темноте. – Поэтому она записала шифр в книгу, книгу положила в шкатулку, а шкатулку отнесла в банк.

– Значит, что мы имеем? – с мажорной интонацией риторически спросила Дженис. – Теперь, когда мы разрешили загадку, что удерживает нас от…

– …незаконного проникновения в охраняемое здание и разгрома кельи святой железным ломом? – Я пожала плечами. – Ума не приложу!

– Я серьезно! Ведь мама хотела, чтобы мы это сделали!

– Все не так просто. – Я постучала пальцем по книге, пытаясь припомнить точные слова послания. – Здесь сказано, что бы мы шли туда с духовным отцом Ромео, который пал жертвой раньше своего срока, то есть с кем? Правильно, с братом Лоренцо. Не средневековым, конечно, а с его современной инкарнацией. Бьюсь об заклад, старый монах знает о местонахождении крипты и могилы что-то очень важное, чего даже мама не смогла выяснить.

– Так что ты предлагаешь? – репейником привязалась Дженис. – Похитить брата Лоренцо и допросить под яркой лампой? Слушай, может, мы неправильно все поняли? Давай расшифруем код по отдельности, а потом сравним результаты… – Она начала открывать ящики стола. – Должна же здесь быть хоть одна завалящая ручка… Ну что за дела? – Дженис буквально засунула голову в нижний ящик, пытаясь вытащить что-то застрявшее. – Нет, ну ты глянь! Еще письмо!

Но это оказалось не письмо. Это был черный конверт с фотографиями.

Когда мы закончили рассматривать мамины фотографии, Дженис заявила, что нам необходима еще бутылка, чтобы не свихнуться за ночь. Когда она пошла вниз за вином, я дрожащими руками начала раскладывать снимки на столе вплотную друг к другу, надеясь, что как-нибудь заставлю их рассказать другую историю.

Но это могло быть только фоторепортажем о маминых приключениях в Италии. Как мы ни тасовали эту колоду, как ни перекладывали, выходило, что Диана Ллойд приехала в Италию, начала работать у профессора Толомеи, познакомилась с молодым плейбоем на желтом «феррари», забеременела, вышла замуж за профессора Толомеи, родила девочек-близнецов, уцелела в пожаре, унесшем жизнь ее старого мужа, и снова начала встречаться с молодым плейбоем, который на каждой фотографии держал малышек с таким счастливым видом, что сомнений не осталось – это наш настоящий отец.

Плейбоем был Умберто.

– Нет, ну это просто нереально! – хрипло повторяла Дженис, вернувшись с бутылкой и штопором. – Столько лет притворяться дворецким и ни словом не обмолвиться!.. Это же ненормально.

– Он всегда был нашим папой, – произнесла я, взяв одну из фотографий Умберто с нами во младенчестве, – хотя мы и называли его Умберто. Он всегда… – Я не могла продолжать.

Подняв глаза, я увидела, что Дженис тоже плачет, хотя она тут же сердито вытерла слезы, не желая давать Умберто повод удовлетворенно хмыкнуть при встрече.

– Какой козел! – бросила она. – Вынудил нас жить во лжи столько лет. А теперь вдруг… – Она сердито замолчала, когда бутылочная пробка сломалась пополам.

– Ну, – начала я, – по крайней мере, это объясняет, откуда он знает о золотой статуе. Наверняка из мамы вытянул. Если они и правда были… ну, ты поняла… вместе, он наверняка знал и о шкатулке с бумагами, хранящейся в банке. Это объясняет, почему он подделал письмо тетки Роуз и велел мне отправляться в Сиену и первым делом поговорить с президенте Макони. Он явно слышал это имя от мамы.

– Но столько лет! – Дженис пролила вино на стол, торопясь наполнить наши бокалы. Несколько капель попало на фотографии. – Почему он нам сразу не сказал? Почему не объяснился с теткой Роуз, когда она еще была жива?..

– Представляю себе этот разговор. – Я быстро вытерла снимки. – Не мог он ей признаться! Она бы сразу позвонила в полицию. – И я сказала басом: – Кстати, Роузи, куколка, мое настоящее имя Лучано Салимбени – да-да, тот самый убийца, которого разыскивают итальянские власти. Если бы ты хоть раз удосужилась приехать к Диане, упокой Господь ее душу, в Италию, ты бы меня отлично знала.

– Но как он жил! – перебила меня Дженис. – Посмотри! – Она подняла со стола снимки, где Умберто, стоя у «феррари», припаркованного в каком-то живописном месте вблизи Тосканы, улыбался и смотрел в объектив глазами обожающего любовника. – У него же было все! А потом он стал слугой в доме тетки Роуз!

– Не забывай, он был беженцем, – сказала я. – Алесс… Кто-то мне говорил, что он был одним из самых разыскиваемых преступников в Италии. Ему еще повезло, что он не загремел за решетку или на тот свет. У тетки Роуз он, по крайней мере, имел возможность относительно свободно растить нас и воспитывать.

– И все равно я не могу в это поверить! – Дженис презрительно покачала головой. – Да, на свадебной фотографии мама с животом, но мало ли женщин выходят замуж в интересном положении? Это не обязательно означает, что отец ребенка не ее законный супруг!

– Джен! – Я сунула ей под нос несколько свадебных снимков. – Профессор Толомеи ей в дедушки годился! Поставь себя на секунду на место мамы! – Видя, что сестра твердо настроена со мной не соглашаться, я схватила ее за руку и притянула ближе: – Хватит упираться, это единственное объяснение. Посмотри. – Я схватила одну из многочисленных фотографий, где Умберто лежит на одеяле на траве, а мы с Дженис ползаем вокруг него. – Он же нас любит! – Едва у меня вылетели эти слова, в горле возник комок, и я всхлипнула. – Черт! Я больше не могу.

Несколько секунд мы сидели, погрузившись в невеселое молчание. Затем Дженис поставила бокал и взяла групповой снимок, сделанный перед кастелло Салимбени.

– Интересно, – сказала она наконец, – мы что, должны теперь называть эту твою мафиозу нашей… бабушкой? – На фотографии Ева-Мария пыталась удержать большую шляпу и двух крошечных собачек на поводках; мама в белых брюках деловито держала блокнот; профессор Толомеи, нахмурившись, объяснял что-то фотографу, а молодой Умберто стоял в стороне, прислонившись к «феррари», скрестив руки на груди. – Как бы то ни было, – продолжала она, не дав мне ответить, – я надеюсь никогда в жизни больше его не увидеть.

Мы слишком увлеклись распутыванием замысловатого узла, в который превратились наши жизни, и совсем забыли о сюрпризах, которые может принести ночь; последние сутки наш здравый смысл беспробудно отсыпался. И только когда в дверях кабинета раздался знакомый голос, до нас дошло, как глупо было спрятаться в мамином доме.

– Какая прелестная семейная сцена, – сказал Умберто, входя в комнату в сопровождении двух других мужчин, которых я никогда прежде не встречала. – Извините, что заставил себя ждать…

– Умберто! – Я вскочила со стула. – Что, черт побери…

– Джулия, нет! – Дженис с искаженным страхом лицом схватила меня за руку и оттащила назад. Только тут я заметила, что руки Умберто связаны сзади и один из мужчин держит пистолет у его затылка.

– Мой друг Кокко, – сказал Умберто, сохранивший хладнокровие, хотя ствол «маузера» глубоко вдавился в ложбинку на его шее сзади, – хочет узнать, сможете ли вы, леди, быть ему полезны.

IX.II

 
Синьоры тело в склепе Капулетти,
Бессмертная ж душа – на небесах.
 

Уезжая с Алессандро из Сиены, я не предполагала, что вернусь так скоро, грязнее грязи и в наручниках. И уж никак не думала, что возвращаться придется в компании сестры, отца и бандитов, по виду вышедших из камеры смертников – не по амнистии, а с помощью динамита.

Было ясно, что Умберто такой же заложник, как и мы с Дженис, хотя он и обращался к бандитам по именам. Они втолкнули его в кузов фургона, маленького грузовичка «Доставка цветов», скорее всего угнанного. Туда же отправили и нас с Дженис. Не удержавшись на ногах, мы, как кегли, повалились на металлический пол. Скованные руки мы выставить не могли, поэтому падение смягчило лишь сомнительное саше из гниющих обрезков стеблей.

– Эй! – возмутилась Дженис. – Мы, между прочим, твои дочери! Скажи им, чтобы обращались с нами повежливее! Джулс, ей-богу, что ты молчишь?

Но я не знала, что сказать. Казалось, мир перевернулся с ног на голову – или с миром все было в порядке и только я болталась вверх тормашками? Так и не переварив превращение Умберто из героя в негодяя, я пыталась уложить в голове, что он еще и мой отец. Перегретый мозг напрягся и выдал простую истину: я люблю Умберто, хоть и не за что.

Когда за нами с грохотом закрылись дверцы фургона, я разглядела четвертую жертву, которую негодяи, видимо, подобрали где-то по дороге. В углу сидела темная фигура с кляпом во рту и повязкой на глазах. Если бы не ряса, я бы его в жизни не узнала.

– Брат Лоренцо! – вскрикнула я. – О боже, они похитили брата Лоренцо!

В этот момент фургон дернулся, и некоторое время мы перекатывались туда-сюда по рифленому полу, пока не закончилась мамина подъездная аллея во всей своей первобытной красе.

Когда трясти стало меньше, Дженис испустила долгий горестный вздох.

– Ладно, – громко сказала она в темноту. – Твоя взяла. В смысле их. Забирайте камни. Мы согласны помогать. Мы сделаем все, что угодно, все, что они хотят. Ты же наш папа. Мы должны держаться вместе. Нет нужды нас… убивать. – Не дождавшись ответа, Дженис продолжала прерывающимся от страха голосом: – Слушай, я надеюсь, они понимают, что им никогда не найти статую без нас?

Умберто не ответил, да этого и не требовалось. Мы уже рассказали бандитам о возможном тайном ходе из Санта-Мария делла Скала, но нас явно считали полезными, иначе не тащили бы с собой.

– А как же брат Лоренцо? – спросила я.

На это Умберто отозвался:

– А что с ним?

– Брось, – сказала Дженис, к которой начала возвращаться обычная бодрость. – Они действительно думают, что от несчастного старика будет прок?

– А что, может, споет что-нибудь.

Услышав наше возмущенное фырканье, Умберто издал звук, похожий на смех. На всякий случай я решила, что мне показалось.

– А чего вы ожидали? – проворчал он. – Что они отступятся? Вам еще повезло, что сперва они попробовали лаской…

– Лаской?! – заорала Дженис, но я ухитрилась ткнуть ее коленом и заставить замолчать.

– К сожалению, – продолжал Умберто, – наша маленькая Джулия не сыграла свою роль.

– Может, и сыграла бы, знай я, что мне доверена роль! – Горло мое сжималось, я едва смогла выговорить эти слова. – Почему ты мне не сказал? Почему надо было все делать вот так? Мы могли отправиться на поиски сокровища много лет назад, все вместе! Это было бы так… занятно…

– Понятно! – Было слышно, как Умберто зашевелился. Ему наверняка было так же неудобно, как и нам. – По-вашему, мне очень хотелось вернуться сюда, рисковать всем, что имею, разыгрывать шарады со старыми монахами, ходить по струнке у этих выродков, и все ради пары камней, которые наверняка похитили несколько веков назад? Похоже, вы не понимаете… – Он вздохнул. – Конечно не понимаете. Почему я позволил тетке Роуз забрать вас в Штаты? Я вам скажу почему. Потому что они использовали бы вас, чтобы заставить меня снова работать на них. Единственным выходом было исчезнуть.

– Ты говоришь о мафии? – осторожно спросила Дженис.

Умберто презрительно засмеялся.

– Мафия по сравнению с этими людьми просто «Армия спасения». Они подцепили меня, когда мне нужны были деньги, а тот, кто раз попал к ним на крючок, уже не соскочит. Будешь трепыхаться, только глубже насадишься.

Я слышала, как Дженис набрала воздуху для какого-нибудь язвительного комментария, но ткнула ее локтем в темноте, и комментарий не состоялся. Провоцировать Умберто и затевать ссору не лучший способ подготовиться к тому, что ожидало нас впереди, – в этом я была уверена.

– Значит, насколько я понимаю, – сказала я как можно спокойнее, – как только мы станем им больше не нужны… нас пустят в расход?

Умберто ответил не очень уверенно:

– Кокко мне должен. Однажды я спас ему жизнь. Надеюсь, он закроет этот долг.

– Значит, тебя он пощадит, – холодно сказала Дженис. – А нас?

Повисла долгая пауза, показавшаяся мне бесконечной. Сквозь гул мотора и разнообразие грубых звуков я услышала, как кто-то молится.

– А брат Лоренцо? – тут же спросила я.

– Будем надеяться, – сказал наконец Умберто, – что у Кокко хорошее настроение.

– Не понимаю, – сказал Дженис, – кто эти люди и почему ты позволяешь им так с нами обращаться?

– Это, – устало сказал Умберто, – слишком страшная история для темноты.

– Ничего, мы тут все взрослые, – заметила Дженис. – Рассказывай, папочка, что это за гром в раю?

Начав рассказывать, Умберто не мог остановиться, словно все двадцать лет мечтал выговориться, но и тут не почувствовал облегчения, и в его голосе все явственнее проступала горечь.

Его отец, сказал он нам, известный в Сиене как граф Салимбени, всегда сетовал, что жена, Ева-Мария Салимбени, родила ему всего одного ребенка. Он сделал все, чтобы мальчик не избаловался и вырос дисциплинированным. Записанный в военную академию вопреки своей воле, Умберто в конце концов сбежал в Неаполь, чтобы найти работу и, может быть, поступить в университет, где изучают музыку, но у него быстро кончились деньги. Поэтому он стал выполнять такую работу, которую боялись делать другие, и неожиданно преуспел. Нарушать закон для него оказалось совершенно естественно, и вскоре у него появилось десять костюмов от прекрасного портного, «феррари» и аристократическая квартира без мебели. Наступила райская жизнь.

Наведавшись к родителям в кастелло Салимбени, Умберто солгал, что стал биржевым брокером, и убедил отца простить его побег из военной академии. Через несколько дней родители устроили пышную вечеринку. Среди гостей были профессор Толомеи и его юная помощница, американка Диана Ллойд.

Умберто увел ее прямо с бала и повез любоваться полной луной. Было самое начало прекрасного долгого лета. Вскоре они стали проводить вместе каждые выходные, разъезжая по Тоскане, и он наконец пригласил ее к себе в Неаполь. Там, за бутылкой вина в лучшем ресторане города, он решился открыть ей правду о том, чем занимается и откуда у него деньги.

Диана пришла в ужас. Она не желала слушать ни объяснений, ни извинений. Сразу по возвращении в Сиену она вернула ему все подарки – драгоценности, одежду, отдала письма и сказала, что в жизни больше с ним не заговорит.

Он не видел ее больше года, а когда увидел, то поразился. Диана шла через Кампо, катя перед собой коляску с близнецами. Кто-то сказал ему, что теперь она замужем за профессором Толомеи. Умберто сразу понял, что отец детей – он. Когда он подошел к Диане, она побледнела и сказала – да, девочки его, но она не желает, чтобы ее дочерей растил преступник.

И тогда Умберто совершил ужасный поступок. Он помнил, как Диана рассказывала об исследованиях профессора Толомеи и о статуе с глазами из драгоценных камней. Сгорая от ревности, он неосторожно проговорился об этом в Неаполе. Вскоре о золотой статуе прознал его босс и приказал Умберто встретиться с профессором Толомеи и вытянуть подробности, что он и сделал, прихватив с собой двух подручных. Дождавшись, пока Диана с близнецами отъедет подальше от дома, они постучали в дверь. Профессор был очень вежлив и пригласил их в дом, но, услышав о цели визита, сразу ощетинился.

Видя, что профессор не желает говорить, подельники Умберто применили к старику, как они это называли, «давление», и тот скончался от сердечного приступа. Умберто пришел в ужас: он делал Толомеи искусственное дыхание, пытаясь запустить сердце, но тщетно. Тогда он сказал подельникам, что встретится с ними в Неаполе, и, едва они ушли, поджег дом, надеясь уничтожить все исследования вместе с трупом и положить конец истории с золотой статуей.

После этой трагедии Умберто решил порвать со своим прошлым, вернуться в Тоскану и жить на деньги, которые успел заработать. Через несколько месяцев после пожара он встретился с Дианой и сказал ей, что теперь он честный человек. Сперва она не поверила и обвинила его в причастности к поджогу дома и смерти ее мужа. Но Умберто был твердо намерен ее завоевать, и в конце концов Диана уступила, хотя так до конца и не поверила в его невиновность.

Они прожили вместе два года, почти семьей, и Умберто даже возил Диану в кастелло Салимбени. Конечно, он не говорил родителям правды о близнецах, и отец в бешенстве кричал, что сыну давно пора жениться и завести своих. Кто же унаследует замок, если у Умберто не будет детей?

Это было бы счастливое время, если бы Диана смогла забыть о старинном фамильном проклятии. Она рассказала о нем Умберто еще при первой встрече, но тогда он не принял ее слова всерьез. Теперь ему пришлось наконец признать, что эта красивая женщина, мать его детей, – натура в высшей степени нервная и импульсивная, а груз материнской ответственности только усугубил ее состояние. Вместо детских книжек она взяла в обычай читать малышкам «Ромео и Джульетту», снова и снова, пока Умберто не входил в комнату и не отбирал книгу в своей обычной мягкой манере. Но куда бы он ее ни прятал, Диана всякий раз умела отыскать заветный том.

Когда близнецы засыпали, она часами сидела в одиночестве, пытаясь воссоздать исследования профессора Толомеи о фамильных сокровищах и местонахождении могилы Ромео и Джульетты. Драгоценности ее не интересовали; единственное, чего она хотела, – спасти своих дочерей. Она была убеждена, что девочки, Толомеи по матери и Салимбени по отцу, вдвойне уязвимы для проклятия Лоренцо.

Умберто не догадывался, насколько близко Диана подобралась к разгадке тайны, пока однажды в доме не появились его старые приятели из Неаполя со множеством вопросов. Зная, что эти люди ни перед чем не остановятся, Умберто велел Диане вывести детей через черный ход и спрятаться, а сам долго и убедительно объяснял, что ни он, ни жена ничего не знают.

Но когда Диана услышала, как его избивают, она вернулась, размахивая пистолетом, и велела бандитам убираться из ее дома. Видя, что они не послушались, она выстрелила в них, но промахнулась. И тогда они застрелили ее. После этого гангстеры сказали Умберто, что это только начало: если он не отдаст им четыре драгоценных камня, в следующий раз они заберут его дочерей.

На этом месте у нас с Дженис одновременно вырвалось:

– Значит, ты не убивал маму?

– Конечно нет! – возмутился Умберто. – Как вам такое в голову пришло?

– Ну ты же лгал нам двадцать лет, – ответила Дженис, кашляя на каждом слове.

Умберто глубоко вздохнул и снова зашевелился, пытаясь найти мало-мальски удобную позу. Подавленный и уставший, он рассказал, что, после того как бандиты убили Диану и ушли, он был вне себя от горя и не знал, что делать. Меньше всего он хотел звонить в полицию или священнику, рискуя, что какие-нибудь бюрократы заберут детей, поэтому он взял тело Дианы и поехал в пустынное место, где столкнул машину с обрыва, чтобы казалось, что она погибла во время аварии. Подложив в машину кое-какие детские вещички, чтобы люди сочли погибшими и малышек, он отвез дочерей к крестным родителям, Пеппо и Пии Толомеи, и уехал прежде, чем они успели задать хоть один вопрос.

– Подожди, а как же пулевое отверстие на теле? – не выдержала Дженис. – Разве полиция не заметила, что мама умерла до аварии?

– Я поджег машину, – нехотя ответил Умберто после некоторого колебания. – Я рассчитывал, что они не станут особо тщательно копать. Зачем им это? Свои чеки они получат в любом случае. Но какой-то умный осел начал задавать вопросы, и не успел я опомниться, как на меня повесили все – профессора, пожар, вашу маму… даже вас двоих, прости господи!

В ту же ночь, сказал Умберто, он позвонил тетке Роуз в США и представился офицером сиенской полиции. Он сообщил, что ее племянница погибла, а ее дети остались пока у родственников, но в Италии для них небезопасно, поэтому лучше прилететь и забрать их как можно быстрее. После звонка он поехал на машине в Неаполь и навестил убийц Дианы, а также многих других, знавших о сокровище. Он не пытался маскироваться. Единственный, кого он не убил, был Кокко – рука не поднялась застрелить девятнадцатилетнего сопляка.

После этого он исчез на много месяцев, скрываясь от полиции, и в конце концов уехал в Штаты, решив разыскать девочек и убедиться, что с ними все в порядке. У него не было заранее обдуманного плана. Узнав, где они живут, он просто бродил вокруг, выжидая удобного случая. Через несколько дней он увидел в саду женщину, обрезавшую с кустов лишние бутоны и обиравшую отцветшие розы. Предположив, что это тетка Роуз, он подошел и осведомился, не нужен ли ей помощник по саду. Так все и началось. Через полгода Умберто переехал к ним жить, согласившись работать практически за стол и кров.

– Не верю! – вырвалось у меня. – Неужели она ни разу не поинтересовалась, как ты… оказался у ее сада?

– Она была одинока, – буркнул Умберто, не слишком гордясь собой. – Слишком молода для вдовы, но слишком стара для матери. Она поверила бы во что угодно.

– А как же Ева-Мария? Она знала, где ты?

– Я не терял с ней связь, но никогда не говорил по телефону, где я. И не рассказывал о вас.

Умберто объяснил, чего боялся. Узнай Ева-Мария, что у нее две внучки, она настояла бы, чтобы все они вернулись в Италию. Умберто хорошо понимал, что ему дорога на родину заказана – его узнают и немедленно арестуют, несмотря на другое имя и фальшивый паспорт. Даже если бы Ева-Мария не настаивала на возвращении, Умберто достаточно знал свою мать, чтобы понимать – она придумает какой-нибудь способ увидеть девочек, создав таким образом угрозу их безопасности. Или проведет остаток жизни в тоске по внучкам, которых никогда не видела, и в конце концов умрет с разбитым сердцем, наверняка обвиняя Умберто. По всем этим логичным и веским причинам он ничего ей не говорил.

Время шло, и Умберто начал верить, что его зловещее прошлое забыто навсегда. Но все оборвалось в один миг, когда однажды у дома тетки Роуз остановился черный лимузин. Из машины вышли четверо – в одном из них он сразу узнал Кокко. Умберто не знал, как они вышли на его след, но предполагал, что они могли подкупить кого-нибудь в разведывательном ведомстве и те отследили телефонные звонки Евы-Марии.

Гангстеры напомнили Умберто, что за ним до сих пор числится должок, который пора отдавать, иначе они поймают его дочерей и сотворят с ними что-нибудь ужасное. Умберто ответил, что денег у него нет, но они посмеялись и напомнили о статуе с четырьмя драгоценными камнями, которую он обещал им много лет назад. Когда он попытался объяснить, что это невозможно, путь в Италию ему закрыт, они пожали плечами и сказали: «Очень жаль; значит, мы поехали за твоими дочерьми». В конце концов Умберто согласился начать поиски камней, и бандиты дали ему на это три недели.

Прежде чем уехать, они решили доказать ему серьезность своих намерений и, затащив в холл, начали избивать. При этом они задели старинную венецианскую вазу, стоявшую на столике под настенным канделябром. Ваза упала на пол и разбилась. Звук разбудил дремавшую тетку Роуз, которая вышла из спальни и, увидев, что происходит, начала кричать с верхней ступеньки лестницы. Один из бандитов навел на нее пистолет, но Умберто удалось оттолкнуть его руку. К несчастью, тетка Роуз так испугалась, что потеряла равновесие и упала, скатившись по лестнице до самого холла. Когда непрошеные гости ушли и Умберто смог подойти к Роуз, та была уже мертва.