Текст книги "Джульетта"

Чтобы убедить старика заняться поисками кольца, Диана пообещала, что в обмен на кольцо отдаст старинную реликвию, которая давно находится у Толомеи и которую клан Марескотти наверняка захочет себе вернуть. Она спросила, не догадывается ли он, о какой ценной реликвии идет речь, но Марескотти только руками развел.

Тогда Диана Толомеи вынула из сумочки снимок и положила перед ним. Старый Марескотти невольно перекрестился, увидев на фотографии разложенное на столе палио, о котором столько слышал от своего деда, священное знамя, считавшееся утерянным, стяг Ромео, который он и не чаял увидеть.

– Сколько же времени, – спросил он дрожащим голосом, – ваша семья прячет это от нас?

– Столько же, – ответила Диана Толомеи, – сколько ваш клан прячет от нас кольцо, синьор. Я думаю, вы согласитесь, что пришло время вернуть реликвии их законным владельцам и положить конец проклятию, низведшему нас до такого жалкого состояния.

Старый Марескотти оскорбился, услышав, что он в жалком состоянии, и громогласно сообщил об этом, перечислив многочисленные благодеяния, сыпавшиеся на него со всех сторон.

– Вы хотите сказать, – заговорила Диана Толомеи, перегнувшись через стол и коснувшись его руки, – что не было дней, когда вы чувствовали, что за вами пристально наблюдает некая могущественная сила, старинный союзник, ожидающий, когда вы выполните то, что обязаны?

Ее слова произвели на хозяев огромное впечатление. Некоторое время все молчали, но через минуту из сарая донесся ужасный шум, и они увидели Ромео, бежавшего к дому с визжащей и бьющейся у него на руках маленькой гостьей. Это была Джульетта, сильно порезавшаяся о вилы для сена, и бабушке Ромео пришлось зашивать ей рану на кухонном столе.

Старики Марескотти даже не рассердились на внука за то, что случилось. Они пришли в ужас, видя, что Ромео повсюду сеет боль и несчастья. Наслушавшись Дианы Толомеи, они начали всерьез опасаться, что у внука дурной глаз и несчастливая рука, что в него вселился старинный демон и что, как и его предок-тезка, он проживет короткую жизнь, полную страданий и горя.

Сгорая от неловкости за случившееся с малышкой, старый Марескотти пообещал Диане Толомеи приложить все усилия, чтобы найти кольцо. Она поблагодарила и сказала, что независимо от успеха поисков вскоре вернет палио – пусть хотя бы Ромео получит то, что по праву принадлежит ему. Отчего-то ей было важно в свой следующий визит застать Ромео на ферме – она хотела что-то с ним попробовать. Что именно, Диана не сказала, а спросить никто не осмелился.

Они договорились, что Диана Толомеи приедет через две недели, а старый Марескотти пока поищет кольцо, и они расстались друзьями. Уезжая, Диана сказала, что, если кольцо найдется, Марескотти должен соблюдать крайнюю осторожность, не открывать шкатулку без крайней необходимости и ни при каких обстоятельствах не дотрагиваться до печатки. Она напомнила, что за кольцом тянется длинный список загубленных жизней.

Старому Марескотти пришлись по сердцу Диана Толомеи и обе малышки. Назавтра он поехал в город с твердым намерением найти злополучное кольцо. Целыми днями он бродил по пещерам Боттини под палаццо Марескотти, разыскивая тайник Романино, но только когда он наконец догадался одолжить металлодетектор, дело пошло. Отыскав кольцо, старик понял, почему никто не наткнулся на него за столько веков: шкатулка была засунута глубоко в узкую щель в стене и засыпана мелкой известковой крошкой.

Извлекая находку, он прекрасно помнил предостережение Дианы Толомеи, но за шесть столетий дерево высохло и стало таким хрупким, что шкатулка не выдержала даже самого осторожного прикосновения. Она распалась у него в руках, как высохший комок опилок, и через секунду старый Марескотти стоял, держа кольцо на ладони.

Он решил не поддаваться страху и, вместо того чтобы положить кольцо в другую шкатулку или коробку, сунул его в карман брюк и поехал к себе на виллу. После той поездки с кольцом в кармане в семье перестали рождаться мальчики, способные унаследовать фамильное имя Ромео Марескотти. К вящему огорчению старика, у всех его детей появлялись только девочки, девочки и девочки. Остался только один Ромео, его незаконнорожденный внук, но старик сомневался, что этот непоседа когда-нибудь женится и заведет сыновей.

Конечно, в тот момент старый Марескотти ничего этого не знал. Он радовался, что отыскал кольцо для Дианы Толомеи, мечтал поскорее получить палио 1340 года и показать его всей контраде. Он уже решил пожертвовать его в Музей Орла и представлял, какую удачу оно принесет Аквиле на следующих Палио.

Но все вышло иначе. В тот день, когда Диана Толомеи должна была приехать к ним на виноградник, старый Марескотти собрал всю семью за большим накрытым столом – его супруга несколько дней хлопотала у плиты. Он положил кольцо в новую шкатулку, а жена перевязала ее красной ленточкой. Они даже свозили Ромео в город, хотя скачки были на носу, чтобы подстричь парня в парикмахерской, – до этого обходились горшком для варки клецок и ножницами. Все было готово, оставалось только ждать.

Они ждали и ждали, но Диана Толомеи не приехала. В другое время старый Марескотти пришел бы в ярость, но тут он отчего-то испугался. Необъяснимо. Беспричинно. Он чувствовал себя как в лихорадке, не мог ничего есть. В тот же день до них дошли ужасные новости. Двоюродный брат позвонил Марескотти и сообщил об аварии, в которой погибли вдова профессора Толомеи и две ее малолетние дочери. Можно себе представить, что почувствовал старый Марескотти. В ту же ночь он сел и написал письмо дочери в Рим, умоляя простить его и вернуться домой. Однако она не вернулась и так никогда и не ответила на письмо.

VIII.I

 
О, я дворец любви себе купила,
Но не вошла в него! Я продалась,
Но мной не овладели.
 

Когда Алессандро наконец закончил свой рассказ, мы лежали рядом на диком тимьяне, глядя вверх на ярко-голубой покров небес.

– Я до сих пор помню день, – добавил он, – когда мы узнали об аварии. Мне было тринадцать, но я глубоко переживал случившееся и особенно жалел малышку по имени Джульетта. Конечно, я всегда знал, что меня зовут Ромео, но никогда прежде не думал о Джульетте. А после этого случая я начал о ней думать и понял, что очень странно быть Ромео, когда в мире нет Джульетты. Странно и одиноко.

– Ну конечно! – Я приподнялась на локте, щекоча его серьезное лицо фиалкой. – Бьюсь об заклад, ты не страдал от недостатка женского внимания.

Он дерзко ухмыльнулся, отмахнувшись от фиалки.

– Я же думал, ты умерла! Что мне оставалось делать?

Вздохнув, я насмешливо покачала головой:

– Вот тебе и «веками верен».

– Эй! – Алессандро ловко перекатился, так что я оказалась сверху, и нахмурился, глядя на меня: – Ромео подарил то кольцо Джульетте, помнишь?

– И очень правильно поступил.

– Тогда скажи мне, Джульетта из Америки… – начал он, не очень довольный оборотом, который принял разговор, – осталась ли ты верна мне спустя столько веков?

Он говорил полушутя, но для меня это была не шутка. Вместо ответа я твердо выдержала его взгляд и спросила:

– Зачем ты вломился в мой номер в отеле?

Алессандро подготовился к самому худшему, и все равно я не могла шокировать его сильнее. Застонав, он скатился на землю и, закрыв руками лицо, тихо раскачивался.

– Porca vacca![55]55
  Черт возьми! (ит.)


[Закрыть]

– Надеюсь, – сказала я, не двигаясь с места и щурясь на голубое небо, – у тебя есть убедительное объяснение. Если бы у меня его не было, я бы не проводила время сейчас с тобой, как это делаешь ты.

Он снова застонал.

– Да, я там был. Но я не могу сказать почему.

– Что? – Я резко села. – Разгромил мою комнату и не можешь сказать почему?

– Что?! Нет! – Алессандро тоже выпрямился. – Это не я! Там уже все было в таком виде! Я подумал, ты сама это сделала! – При виде выражения моего лица он всплеснул руками: – Да я правду говорю! В ту ночь, когда мы поссорились и ты ушла из ресторана, я поехал в твою гостиницу… сам не знаю зачем. А когда приехал, увидел, что ты спустилась с балкона и крадучись убежала.

– Бред собачий! – взорвалась я. – С какой стати мне вылезать с балкона?!

– Ну ладно, пусть не ты, – согласился Алессандро, красный от неловкости. – Просто женщина, похожая на тебя. Но когда я вошел, балконная дверь уже была открыта и в номере все было вверх дном. Ты мне веришь?

Я схватилась за голову.

– Как ты можешь ожидать доверия, если даже не говоришь, зачем лазал ко мне в комнату?

– Извини. – Он робко вытащил веточку тимьяна из моих волос. – Я хотел рассказать, но это не моя тайна. Скоро все узнаешь.

– От кого? Или это тоже тайна?

– Боюсь, что да. – Он отважился улыбнуться. – Но ты мне поверишь, если я скажу, что у меня были самые добрые намерения?

Я покачала головой, досадуя на собственное легковерие.

– Я, должно быть, с ума сошла.

Его улыбка стала шире.

– Это по-английски «да»?

Я поднялась и резко одернула юбку, все еще не вполне остыв.

– Не понимаю, почему тебе все так легко сходит с рук…

– Иди сюда. – Он взял меня за руку и снова заставил сесть. – Ты меня знаешь. И знаешь, что я никогда тебя не обижу.

Когда он привлек меня в свои объятия, я не сопротивлялась, словно внутри меня рушился какой-то барьер – он, кстати, рушился сегодня весь день, – делая меня мягкой, податливой, едва способной думать о чем-то, кроме этих объятий.

– Ты веришь в проклятия? – прошептала я, прижимаясь к его теплой груди.

– Я верю в благословения, – ответил он мне в висок. – Я верю, что в каждом проклятии есть свое благословение.

– Тебе известно, где находится палио?

Я ощутила, как напряглись его руки.

– Хотел бы я знать. Я хочу вернуть его не меньше, чем ты.

Я посмотрела на него снизу вверх, пытаясь отгадать, лжет он или нет.

– Почему?

– Потому что… – он выдержал мой подозрительный взгляд, не дрогнув, – где бы палио ни находилось, без тебя оно бесполезно.

Когда мы наконец вернулись к машине, наши тени уже ложились на дорожку, а воздух стал мягким, вечерним. Я уже начала беспокоиться, что мы можем опоздать на званый ужин к Еве-Марии, когда у Алессандро зазвонил сотовый. Он предоставил мне укладывать бокалы и пустую бутылку в багажник, а сам отошел на несколько шагов, пытаясь объяснить нашу таинственную задержку своей крестной.

Выискивая, куда понадежнее пристроить бокалы, я заметила в дальнем углу багажника деревянный футляр, в каких бывают винные бутылки, с ярлыком «Кастелло Салимбени» на стенке. Приподняв крышку, я увидела внутри деревянные стружки и подумала – вот почему бокалы в багажнике не разбились по дороге сюда. Чтобы убедиться, что можно без помех положить их обратно, я сунула руку в стружку и немного ее утрамбовала. Неожиданно пальцы ощутили что-то твердое, размером с коробку для сигар.

Стоя у открытого багажника, я на мгновение перенеслась во вчерашний день и словно воочию увидела, как Алессандро вынимает такую же коробку из сейфа в стене туфовой пещеры. Не в силах противиться искушению, я сняла крышку с коробки с проворством и трепетом взломщика, совершенно не ожидая, что предмет внутри окажется мне знаком. Лишь когда я провела пальцами по находке – золотому кольцу-печатке, вдавленному в синий бархат, – правда обрушилась мне на голову.

Пораженная мыслью, что мы фактически разъезжаем где попало с артефактом, прямо или косвенно отправившим на тот свет множество людей, я едва успела сунуть коробку обратно в ящик для вина, когда Алессандро появился совсем рядом со сложенным телефоном в руке.

– Что ты ищешь? – спросил он, сощурив глаза.

– Лосьон для кожи, – непринужденно ответила я, расстегивая дорожную сумку. – Солнце здесь… просто убийственное.

Пока мы ехали, я едва сдерживалась и сидела спокойно. Он не только вломился в мой номер и назвался чужим именем, но и теперь, после всех поцелуев, признаний, разоблачения фамильных секретов, продолжает что-то утаивать. Допустим, все сказанное им – правда, но это не означает, что он сказал мне всю правду. Например, он вообще отказался объяснять, зачем проник в мой номер. Пусть он открыл несколько карт, но основную часть сдачи держал при себе.

Как, впрочем, и я.

– Что с тобой? – спросил он некоторое время спустя. – Ты все молчишь.

– Все нормально! – Я вытерла каплю пота с носа и заметила, что моя рука дрожит. – Просто душно.

Он тронул меня за коленку.

– Погоди, скоро приедем. У Евы-Марии есть бассейн.

– Ну еще бы. – Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Рука казалась странно онемевшей там, где кольцо коснулось кожи. Я незаметно вытерла пальцы краем одежды. Не в моем характере поддаваться суеверным страхам, но они пробудились и энергично прыгали под ложечкой, как попкорн на сковороде. Закрыв глаза, я уговаривала себя, что сейчас не время поддаваться панике, а стеснение в груди связано исключительно с попыткой мозга швырнуть гаечный ключ в мое хрустальное счастье, как он делал всегда. Но на этот раз я не позволю здравому смыслу все испортить.

– По-моему, тебе нужно… – Сбросив скорость, Алессандро свернул на гравийную подъездную дорожку. – Cazzo![56]56
  Вот черт! (ит.)


[Закрыть]

Въезд преграждали монументальные железные ворота. Судя по реакции Алессандро, обычно его встречали иначе. Понадобился небольшой дипломатический обмен нотами по интеркому, прежде чем «сим-сим» распахнулись и мы покатили по длинной аллее, обсаженной спиральными кипарисами. Высокие створки ворот качнулись друг к другу и легко закрылись; щелчок замка был едва слышен за мягким шуршанием гравия и звонкими птичьими песнями.

Ева-Мария Салимбени жила очень близко от рая – ее маленький замок, по-местному «кастелло», стоял на вершине холма неподалеку от деревни Кастильоне. Поля и виноградники расходились от замковых стен сплошным узором, словно юбка девушки, присевшей на лужайке. На подобную красоту можно наткнуться в неподъемном, богато иллюстрированном фолианте, но воображение бессильно представить ее в реальности. Подъезжая к кастелло, я в душе поздравила себя с решением махнуть рукой на все страхи и приехать.

С той минуты как Дженис сказала, что, со слов кузена Пеппо, Ева-Мария стоит во главе местной мафии, я то кусала губы от волнения, то недоверчиво качала головой, но сейчас подозрения Пеппо казались нелепыми сплетнями. Если бы Ева-Мария действительно занималась темными делами, ей бы в голову не пришло устроить званый ужин в своем доме и пригласить пришлую вроде меня.

Даже угроза, исходящая от зловещего кольца-печатки, перестала казаться серьезной, когда мы дошли до центрального фонтана. Жгучее волнение мгновенно успокоила бирюзовая во да, стекавшая каскадами из трех рогов изобилия, высоко поднятых обнаженными нимфами, оседлавшими мраморных грифонов.

Фургон обслуживания банкетов был припаркован в стороне от парадного входа. Двое мужчин в кожаных фартуках разгружали коробки, а Ева-Мария стояла рядом и следила за процессом, сжимая руки. Едва заметив «альфа-ромео», она кинулась к нам бегом, возбужденно размахивая рукой, показывая нам поставить машину на паркинг, и побыстрее.

– Benvenuti! – радостно воскликнула она, подлетая к нам с распростертыми объятиями. – Как я рада видеть вас обоих!

Как всегда, энтузиазм Евы-Марии поверг меня в легкий ступор и изменил привычные реакции. В голове крутилась единственная мысль: если я доживу до ее возраста и смогу носить такие брючки, то буду на седьмом небе от радости.

Она поцеловала меня так энергично, словно до этой секунды опасалась за мою безопасность, затем повернулась к Алессандро – ее улыбка стала лукавой, когда они расцеловались, – и длинными пальцами пощупала его бицепсы.

– Скверный мальчишка, я ожидала вас еще несколько часов назад!

– А я возил Джульетту посмотреть Рокка ди Тентеннано, – сказал он, ничуть не раскаиваясь.

– О нет! – Ева-Мария чуть не закатила ему пощечину. – Только не это ужасное место! Бедняжка! – Она повернулась ко мне с выражением глубокого сочувствия. – Мне так жаль, что тебе пришлось увидеть это безобразное сооружение! Что ты о нем думаешь?

– Вообще-то, – сказала я, бросив взгляд на Алессандро, – Рокка ди Тентеннано показалось мне совершенно идиллическим.

По необъяснимой причине мой ответ доставил Еве-Марии такое удовольствие, что она поцеловала меня в лоб, а потом повела нас в дом.

– Сюда! – Через боковой вход мы попали в кухню и обогнули огромный стол, ломившийся от еды. – Надеюсь, ты не возражаешь, дорогая, что мы идем такой дорогой… Марчелло! Боже святый! – всплеснула она руками и что-то сказала одному из официантов по-итальянски, отчего он сразу поднял ящик, который только что опустил на пол, и очень бережно переставил в другое место. – За этими людьми нужен глаз да глаз, такие недотепы, благослови Бог их сердца… И – о! Сандро!

– Pronto!

– Что ты тут делаешь? – замахала на него Ева-Мария. – Отправляйся за сумками! Джульетте нужны ее вещи!

– Но… – Алессандро не очень хотелось оставлять меня наедине со своей крестной, и при виде беспомощного выражения его лица я чуть не прыснула.

– Мы способны позаботиться о себе сами, – продолжала Ева-Мария. – У нас женский разговор! Давай сходи за сумками.

Несмотря на окружающий хаос и энергичную походку Евы-Марии, я на ходу прикинула размеры кухни. Мне еще не приходилось видеть горшки и сковороды такого размера или камины площадью с мою каморку в общежитии колледжа. Это была деревенски простая, чуть не крестьянская кухня, о которой мечтают многие, но, привыкнув к ультрасовременной жизни, не представляют, как на ней управляться.

Из кухни мы попали в огромный холл, куда вел парадный вход кастелло Салимбени. Это был квадратный, богато украшенный зал с потолком высотой пятьдесят футов и открытой галереей на втором этаже, как в библиотеке конгресса в Вашингтоне, куда тетка Роуз однажды водила нас с Дженис, решив совместить воспитание с питанием, пока Умберто был в отъезде во время своего ежегодного отпуска.

– Вот здесь сегодня и будет проходить наш праздник! – сказала Ева-Мария, остановившись на несколько секунд, чтобы посмотреть, какое впечатление на меня произвел ее дом.

– Умопомрачительно, – восхищенно выдохнула я. И слово бесследно растворилось под высоченным потолком.

Гостевые комнаты располагались наверху, вдоль галереи. Ева-Мария любезно отвела мне комнату с балконом, выходившим на плавательный бассейн и фруктовый сад, за стеной которого нежилась в золотом закатном свете Валь-д’Орсия. Это походило на рай до грехопадения.

– Яблонь нет? – пошутила я, перегнувшись через перила и восхищенно разглядывая старые виноградные лозы, стелющиеся по стене. – А змея?

– За всю мою жизнь, – серьезно ответила Ева-Мария, не поняв шутки, – я не видела здесь ни одной змеи, хотя гуляю по саду каждую ночь. Но если увижу, убью ее камнем, вот так! – И она показала как.

– Бух, и змей в лепешку, – кивнула я.

– Зато Сандро обитает совсем близко, – кивнула она на застекленные двери рядом с моими. – У вас общий балкон. – Она заговорщически пихнула меня локтем. – Я решила облегчить вам жизнь.

Слегка опешив, я вернулась за ней в мою комнату, в которой прямо-таки доминировала колоссальная кровать на четырех столбиках, с балдахином, застеленная белоснежным бельем. Заметив мое восхищение, Ева-Мария пошевелила бровями в точности как Дженис.

– Отличная кровать, да? Эпический размер!

– Знаете, – сказала я, краснея, – боюсь, у вас сложилось превратное мнение о наших отношениях с вашим крестником.

Она взглянула на меня с выражением, ужасно напоминающим разочарование:

– Превратное?

– Я не такой человек. – Видя, что не произвела впечатления своим целомудрием, пояснила: – Мы с ним знакомы чуть больше недели!

Ева-Мария оттаяла и ласково потрепала меня по щеке:

– Ты хорошая девочка, люблю таких. Пойдем, я покажу тебе ванную…

Когда Ева-Мария наконец оставила меня одну, показав, что в комоде есть бикини моего размера, а в гардеробе – кимоно, я, раскинув руки, плюхнулась на кровать. В ее теплой мягкости было нечто замечательно расслабляющее. Появись у меня желание, я могла бы провести на ней остаток жизни, меняя гардероб в соответствии с живописными временами года из настенного календаря самой Тосканы. Но в целом ситуация слегка тревожила. Интуиция подсказывала, что я хожу вокруг да около чего-то очень важного, имеющего прямое отношение к Еве-Марии: не предполагаемые связи с мафией, а что-то совершенно иное, – но, хоть убей, ничего не приходило в голову, хотя подсказки воздушными шарами плясали под самым потолком, прямо у меня над маковкой. Озарению, прямо скажем, не способствовали полбутылки сухого вина на пустой желудок и мои собственные пляски воздушного шарика на седьмом небе после поцелуев с Алессандро.

Я уже начала дремать, когда снаружи раздался громкий всплеск, и через секунду кто-то позвал меня. Нехотя отодрав себя от кровати, я поплелась на балкон. Как никогда сексуальный, Алессандро помахал мне рукой из бассейна.

– Что ты там делаешь? – крикнул он. – Вода изумительная!

– Ну почему ты вечно, – крикнула я в ответ, – ловишь что-то в мутной воде?

Он озадаченно нахмурился, отчего стал еще красивее.

– Чем тебе не нравится вода?

Алессандро расхохотался, когда я пришла к бассейну, завернувшись в кимоно Евы-Марии.

– А я думал, тебе жарко, – сказал он, сидя на краю бассейна, болтая ногами в воде и наслаждаясь последними яркими лучами солнца.

– Было жарко, – сказала я, неловко стоя поодаль и теребя пояс кимоно. – Но уже прошло. Честно говоря, я плохо плаваю.

– Плавать необязательно, – сообщил он. – Бассейн неглубокий. Да и потом, – он многозначительно посмотрел на меня, – я же рядом.

Я старательно смотрела на что угодно, лишь бы не очень пялиться на него. Алессандро натянул куцые европейские плавки, но это была единственная спорная черта его внешности. В вечернем свете он казался сделанным из бронзы – кожа чуть ли не бросала отблески, а над телом на совесть потрудился искусный резец того, кто в совершенстве знаком с идеальными пропорциями человеческой фигуры.

– Пошли! – позвал он, соскальзывая в воду так легко, словно это была его естественная стихия. – Вот увидишь, тебе понравится.

– Я не шучу, – повторила я, не двигаясь с места. – Я воду не люблю.

Не поверив, Алессандро подплыл туда, где я стояла, и положил руки на бортик.

– Почему? Ты в ней что, растворяешься?

– Я в ней тону, – ответила я резче, чем хотела. – И паникую. В обратном порядке, конечно. – При виде вопросительного выражения на лице Алессандро я со вздохом пояснила: – Когда мне было десять, сестра спихнула меня с причала на потеху подружкам. Я ударилась головой о причальный трос и чуть не утонула. До сих пор не могу войти в воду без страха. Вот тебе и еще один фамильный секрет – Джульетта-то с комплексами.

– Ну и сестрица у тебя, – покачал головой Алессандро.

– Да нет, она вообще-то ничего, – сказала я. – Я первая пыталась столкнуть ее с причала.

Он засмеялся.

– Тогда тебе досталось по заслугам. Забудь, все это было очень давно. – Он похлопал по серой плитке. – Садись сюда.

Только тут я нехотя сняла кимоно, открыв микроскопическое бикини Евы-Марии, и присела на бордюр, опустив ноги в воду.

– Уй, горячий!

– Тогда спускайся! – предложил он. – Обними меня за шею, я тебя поддержу.

Я покачала головой:

– Нет. Извини.

– Да. Давай, нельзя же жить вот так – ты наверху, я внизу! – Он схватил меня за талию. – Как я буду учить плавать наших детей, если они увидят, что ты боишься воды?

– О, да ты просто клад, – насмешливо сказала я, положив руки ему на плечи. – Если я утону, я тебя засужу!

– Засуди, засуди, – сказал он, снимая меня с бортика и опуская в воду. – Делай что хочешь, а вину вали на меня.

Я так возмутилась наглым замечанием, что невольно отвлеклась от собственно воды, и не успела глазом моргнуть, как уже оказалась в ней по грудь, обхватив Алессандро ногами за талию. И чувствовала себя чудесно.

– Видишь? – задорно засмеялся он. – Не так плохо, как ты думала!

Я посмотрела на воду и увидела собственное отражение, искаженное рябью.

– Не вздумай меня отпускать!

Он крепко взялся за нижнюю часть бикини Евы-Марии.

– Я тебя никогда не отпущу. Останешься со мной в этом бассейне навсегда.

Страх воды постепенно отпускал, и я начала обращать внимание на прикосновения Алессандро. Судя по выражению его глаз, удовольствие было взаимным.

– «Правда, лицом он красивей любого мужчины, – сказала я. – А уж ноги – других таких не найти. А плечи, стан – хоть об этом говорить не полагается, но они выше всяких сравнений. Нельзя сказать, что он образец учтивости… но ручаюсь – кроток как ягненочек».

Алессандро изо всех сил старался не очень внимательно изучать, как устроен верх бикини.

– Надо же, в первый раз Шекспир о Ромео не соврал.

– Ну какой же ты образец учтивости!

Он притянул меня еще ближе.

– Зато кроток как ягненочек.

Я уперлась ладонью ему в грудь.

– Скорее волк в овечьей шкуре.

– Волки, – ответил он, медленно опуская меня в воду, пока наши лица не оказались на расстоянии пары дюймов друг от друга, – очень нежные животные.

Он поцеловал меня, и мне стало наплевать, смотрит ли кто. Я хотела этого с самого Рокка ди Тентеннано и без стеснения отвечала на поцелуи Алессандро. Только когда почувствовала, что он проверяет эластичность бикини Евы-Марии, я судорожно вздохнула и сказала:

– Так что там с Колумбом и исследованиями береговой линии?

– Колумб, – ответил Алессандро, прижав меня к стене бассейна и закрыв мне рот новым поцелуем, – никогда не был знаком с тобой.

Возможно, он сказал бы больше, а я ответила бы самым положительным образом, но нас прервал голос с балкона.

– Сандро! – закричала Ева-Мария, махая рукой, чтобы привлечь его внимание. – Dai, vieni dentro, svelto![57]57
  Давай-ка в дом, быстро! (ит.)


[Закрыть]

Она почти сразу же скрылась, но ее внезапное появление заставило нас обоих подскочить от неожиданности, и мы с Алессандро чуть не ушли под воду. К счастью, он меня удержал.

– Спасибо! – выдохнула я, цепляясь за него. – Ничего у тебя не дурные руки, так и знай.

– Видишь, я тебе говорил. – Он отвел пряди волос, прилипшие к моему лицу как мокрые спагетти. – В каждом проклятии есть благословение.

Я посмотрела в глаза Алессандро и поразилась его внезапной серьезности.

– По-моему, – я погладила ладонью его щеку, – проклятия навредят, только если в них верить.

Вернувшись к себе, я со смехом опустилась на пол посреди комнаты. Флирт в бассейне был настолько в стиле Дженис, что мне не терпелось рассказать ей об этом. Хотя ей не понравится, что я так свободно веду себя с Алессандро, забыв об ее предостережениях. Меня забавляла детская ревность Дженис, если я, конечно, не ошиблась и дело в этом. Она не сказала прямо, но я видела, что сестра не на шутку огорчилась, когда я не захотела ехать с ней в Монтепульчано осматривать мамин дом.

Только теперь, когда мимолетное чувство вины пробудило меня от головокружительных грез, я почувствовала запах дыма – или ладана, – который раньше то ли присутствовал в комнате, то ли нет. Выйдя на балкон во влажном кимоно глотнуть свежего воздуха, я смотрела, как солнце садится за далекие горы, окрасив небо золотом и кровью, и все вокруг становится темнее. Когда ушел дневной свет, в воздухе запахло росой, как обещанием всех запахов, страстей и всех призраков ночи.

Вернувшись в комнату и включив лампу, я увидела платье, разложенное на кровати, а сверху записку: «Надень его на вечер». Не веря глазам, я подняла наряд. Ева-Мария не только снова устанавливала мне дресс-код – на этот раз она решила выставить меня на посмешище. Я держала в руках замысловатое произведение портняжного искусства длиной до пола, из темно-красного бархата, с острым вырезом и широкими рукавами. Дженис назвала бы это последним писком вампирской моды и отшвырнула бы прочь с презрительным фырканьем. У меня возникло искушение поступить так же.

Но когда я достала собственное платьице, мне пришло в голову, что, возможно, спорхнуть вниз в миниатюрной черной тряпочке в такой особенный вечер будет худшим faux pas[58]58
  Оплошность, ляпсус (фр.).


[Закрыть] в моей карьере, ибо при всех смелых декольте и комментариях Евы-Марии нельзя исключить, что сегодня она принимает гостей строгого нрава, которые ханжески осудят мои бретельки и сочтут меня дурно воспитанной.

Послушно облачившись в средневековый костюм и собрав волосы на макушке в попытке соорудить вечернюю прическу, я секунду постояла у двери, слушая доносившийся снизу характерный праздничный гул – начали прибывать гости. Раздавался смех, звучала музыка, между хлопками пробок слышался голос хозяйки, приветствовавшей не только дорогих друзей и родственников, но и милое сердцу духовенство и знать. Не уверенная, что у меня хватит духу присоединиться к веселью в одиночестве, я на цыпочках прошла по коридору и тихо стукнула в дверь Алессандро. Никто не ответил, и я уже протянула руку к дверной ручке, когда сзади кто-то крепко взял меня за плечо.

– Джульетта! – Манера Евы-Марии подкрадываться незаметно, по известной ассоциации, немного действовала на нервы. – Ты готова идти вниз?

Я резко обернулась, смутившись, что меня застали в такой двусмысленной ситуации, когда я собиралась проникнуть в комнату крестника хозяйки.

– Я ищу Алессандро! – брякнула я, шокированная видом стоявшей в шаге от меня Евы-Марии. Она казалась выше, чем я запомнила, в золотой тиаре и густом даже для нее, прямо-таки театральном гриме.

– Ему надо кое-что сделать, – безапелляционно сказала она. – Он вернется позже. Пойдем.

Идти рядом с ней и не смотреть на ее платье было невозможно. Если прежде я тешилась мыслью, что в своем красном бархате я похожа на героиню пьесы, то теперь поняла, что у меня в лучшем случае пара эпизодов. Облаченная в золотистую тафту, Ева-Мария сверкала ярче солнца, и когда мы рука об руку сходили по широкой лестнице – вернее, ее рука крепко сжимала мою повыше локтя, – гости как зачарованные не сводили с нее глаз.

Не менее сотни собравшихся в парадном зале с немым восторгом смотрели, как хозяйка сошла к ним во всем великолепии и грациозно ввела меня в этот избранный круг с жестами феи цветов, рассыпающей розовые лепестки перед лесным королем. Это шоу Ева-Мария явно планировала заранее – зал освещался исключительно высокими свечами в подсвечниках и канделябрах; дрожащие огоньки отражались в золотом платье, оживляя его и создавая иллюзию, что оно тоже в огне. Некоторое время ничто не нарушало прелестной музыки, причем звучали не популярные классические произведения, как можно было ожидать, но томные старинные пьесы в исполнении маленького оркестра средневековых инструментов, расположившегося в углу зала.

Оглядывая молчаливую толпу, я вздохнула с облегчением: предположение, что гости Евы-Марии окажутся людьми строгих правил, оказалось большой ошибкой. Я бы назвала их выходцами с того све… я хотела сказать, из иного мира. На первый взгляд казалось, что в зале нет никого младше семидесяти, но, приглядевшись, я поправилась – скорее уж младше восьмидесяти. Снисходительный зритель мог сказать, что это милые старики, простые души, которые бывают на званых ужинах раз в двадцать лет и не открывали журналы мод со времен Второй мировой, но, окажись здесь моя сестрица, она скорчила бы испуганную мину и с намеком облизала свои клыки. Единственный плюс, подумала я, если передо мной действительно сборище вампиров, они все такие хрупкие и дряхлые, что в случае чего я легко от них убегу.