Текст книги "Джульетта"

Называлась она Диана.

Рассказывали, что, как только я исчезла вместе с провалившимся полом, Алессандро прыгнул за осыпающийся край, даже не сняв боевого снаряжения. В холодной воде он сразу пошел на дно под весом бронежилета, тяжелых сапог и оружия и вынужденно потерял несколько секунд, чтобы всплыть и глотнуть воздуха. Борясь с быстрым течением, он умудрился вытащить фонарик и вскоре увидел мое безжизненное тело на выступающей из воды скале.

Закричав другим полицейским, чтобы поторапливались, Алессандро велел им спустить веревку и поднять нас в крипту собора. Глухой ко всем и ко всему, он положил меня на пол среди обломков, выпустил воду из моих легких и попытался реанимировать.

Стоя рядом и наблюдая за ним, Дженис не отдавала себе отчета в серьезности ситуации, пока не подняла глаза и не заметила мрачные взгляды, которыми обменивались полицейские. Все уже знали то, чего не хотел признавать Алессандро: я была мертва. Только тогда горло Дженис сдавили рыдания, и когда наконец полились слезы, ничто не могло их унять.

Алессандро бросил попытки вернуть меня к жизни и просто держал в объятиях, словно решив никогда больше не отпускать. Он гладил меня по щеке и говорил со мной, не заботясь о том, что его слышат, произнося все, что должен был сказать, пока я была жива. В эту минуту, утверждает Дженис, мы очень напоминали статую Ромео и Джульетты, только я лежала с закрытыми глазами, а лицо Алессандро было искажено горем.

Видя, что даже он потерял надежду, сестра вырвалась от удерживавших ее полицейских, подбежала к брату Лоренцо и затрясла его за плечи.

– Почему вы не молитесь? – кричала она вне себя. – Молитесь Пресвятой Деве, скажите ей… – Спохватившись, что он не понимает ни слова, она отступила от монаха, подняла лицо к просевшему потолку и закричала изо всех сил: – Оживи ее! Я знаю, это в твоих силах! Пусть она оживет!

Не дождавшись ответа, моя сестра упала на колени, безудержно рыдая. Мужчины беспомощно стояли, не осмеливаясь ее утешать.

И в этот миг Алессандро почувствовал легкую дрожь – возможно, даже свою, а не мою, но в нем вновь проснулась надежда. Поддерживая мою голову ладонями, он снова заговорил со мной, сперва нежно, а потом настойчиво.

– Посмотри на меня! – молил он. – Посмотри на меня, Джульетта!

Мне рассказывали, что, когда услышала его, я не закашлялась, не вдохнула с шумом воздух, не застонала, а просто открыла глаза и посмотрела на него. Постепенно начиная понимать, что происходит, я улыбнулась и прошептала:

– Шекспиру бы это не понравилось.

Все это мне рассказали позже, я сама почти ничего не помню. Я даже не помню, как брат Лоренцо опустился на колени и поцеловал меня в лоб или как Дженис кружилась в неистовой пляске, как вращающийся дервиш, расцеловывая смеющихся полицейских. Все, что я помню, – это глаза мужчины, не согласившегося потерять меня снова, вырвавшего меня из-под власти Барда, чтобы мы могли наконец написать свой собственный счастливый финал.

X

 
…И будут дни печали
Служить предметом сладостных бесед.
 

Маэстро Липпи отказывался понимать, почему я не могу посидеть спокойно десять минут. Наконец-то исполнилась его мечта: он за мольбертом и я в лучшем виде – в венке из полевых цветов, осененная золотым светом августовского солнца. Все, что ему требовалось, – всего лишь десять минут, и портрет будет готов.

– Пожалуйста, не шевелитесь! – махнул он на меня палитрой.

– Маэстро, но мне правда пора идти! – возразила я.

– Ба! – Его снова не стало видно за холстом. – Эти мероприятия никогда не начинаются вовремя.

Колокола монастыря на вершине холма давно отзвонили, и когда я в очередной раз обернулась взглянуть на часы, то увидела фигуру в легком развевающемся платье, бегущую к нам по заросшему травами склону.

– Иисусе, Джулс! – выдохнула Дженис, слишком запыхавшаяся, чтобы обрушиться на меня в полную силу. – Кое с кем случится приступ бешенства, если ты сию минуту не появишься!

– Знаю, но… – Я виновато взглянула на маэстро Липпи, не желая срывать ему работу. В конце концов, мы с Дженис были обязаны ему жизнью.

Нельзя обойти молчанием тот факт, что наше приключение в крипте собора могло закончиться совсем иначе, если бы маэстро – в момент нехарактерной для него ясности ума – не узнал нас на пьяцца дель Дуомо, окруженных музыкантами и обернутых флагами контрады. Он увидел нас прежде, чем мы его, но как только разглядел, что на нас накручены флаги Единорога, чуть ли не основного соперника нашей Совы, сразу понял, что происходит что-то ужасное.

Кинувшись в свою мастерскую, он немедленно вызвал полицию. Как оказалось, Алессандро уже был в полицейском участке, допрашивая двух незадачливых мокрушников из Неаполя, пытавшихся его убить, но получивших производственные травмы в виде переломов рук.

Если бы не маэстро Липпи, полиция не спустилась бы за нами в крипту, и Алессандро не спас бы меня из реки Дианы, и я не сидела бы сейчас здесь, у монастыря брата Лоренцо в Витербо, в самом лучшем своем виде.

– Мне очень жаль, маэстро, – извинилась я, вставая, – но придется закончить в другой раз.

Поднимаясь бегом по холму наперегонки с сестрой, я не могла сдержать смех. Дженис была в одном из роскошных платьев Евы-Марии, и, естественно, оно сидело на ней идеально.

– Что смешного? – вскинулась она, все еще раздраженная, что я опоздала.

– Ты, – смешливо ответила я. – Как же я не обратила внимания, что ты просто копия Евы-Марии? И говоришь в точности как она!

– Мерси! – чуть не обиделась сестра. – Все же это получше, чем говорить, как Умберто… – Дженис вздрогнула. – Извини.

– Не извиняйся. Я уверена, сердцем он с нами.

Дело в том, что мы не знали, что сталось с Умберто. Он пропал после перестрелки в крипте собора. По всей вероятности, он сорвался вниз, когда обрушился пол, но никто своими глазами не видел, как это случилось, – все были слишком заняты поисками меня.

Бесследно исчезли и сапфиры с изумрудами. Я думаю, земля забрала назад свои сокровища, поглотив глаза Ромео и Джульетты так же, как раньше вернула себе кинжал с орлом.

Дженис, напротив, была убеждена, что камешки прикарманил Умберто. Сестра считает, что он ушел по туннелям Боттини и зажил припеваючи в прилизанных салонах танго в Буэнос-Айресе, или где еще селятся почтенные гангстеры на пенсии. После нескольких шоколадных мартини у бассейна в кастелло Салимбени Ева-Мария с ней согласилась. Умберто, доверительно поведала она нам, поправляя темные очки под большой шляпой с элегантно-обвислыми полями, с давних пор взял в привычку исчезать на несколько лет, а потом появляться как чертик из табакерки. Кроме того, считала она, если бы ее сын действительно сорвался в пропасть и упал в подземную реку Диану, он выставил бы голову над водой и позволил течению нести его, пока Диана не выплюнула бы его в какое-нибудь озеро. Иначе и быть не могло.

Чтобы попасть в церковь, нам пришлось пробежать оливковую рощу и питомник лекарственных трав с пчелиными ульями – утром брат Лоренцо показывал нам свои владения и проводил даже в уединенный розовый сад с высокой открытой мраморной ротондой.

Посередине маленькой часовни стояла бронзовая статуя монаха в натуральную величину с открытыми в дружеском жесте руками. Старый Лоренцо пояснил, что так монахи представляют себе облик первого брата Лоренцо, чьи останки погребены под полом. Это место задумывалось как уголок мира и размышления, сказал он, но так как мы были теми, кем были, для нас сделали исключение.

Приближаясь к церкви с Дженис, следовавшей по пятам, я на минуту остановилась отдышаться. Нас уже ждали Ева-Мария, Малена, кузен Пеппо с ногой в гипсе и десятка два гостей, чьи имена я только начала заучивать. Рядом с братом Лоренцо стоял Алессандро, взволнованный и невероятно красивый, то и дело поглядывая на часы.

При виде нас он покачал головой и улыбнулся мне укоризненно и с облегчением. Как только я подошла, он притянул меня ближе, поцеловал в щеку и прошептал на ухо:

– Знаешь, я все-таки посажу тебя на цепь в подземной камере.

– Что за феодальные замашки, – отозвалась я, высвобождаясь из его объятий с наигранной скромностью, так как у нас были зрители.

– Ты разбудила во мне феодала.

– Scusi? – Брат Лоренцо посмотрел на нас, приподняв брови. Ему явно хотелось продолжить церемонию, и я чинно приготовилась слушать, отложив возражения на потом.

Мы венчались не потому, что не могли без этого обойтись. Свадебная церемония в церкви Лоренцо была способом подтвердить всем и каждому: мы искренне верим, что созданы друг для друга (то, что мы с Алессандро знали уже давно). Кроме того, Еве-Марии требовалась возможность отпраздновать возвращение давно потерянных внучек, а Дженис осталась бы с разбитым сердцем, если бы ей не досталась роль в этом спектакле. Они вдвоем целый вечер перебирали гардероб Евы-Марии, подыскивая идеальное платье для подружки невесты, а мы с Алессандро продолжали уроки плавания в бассейне.

Пусть наша свадьба выглядела скорее подтверждением обетов, которые мы уже принесли друг другу, я все равно была глубоко тронута искренностью брата Лоренцо и присутствием Алессандро справа от меня, внимательно слушавшего речь монаха.

Стоя у алтаря рука об руку с Алессандро, я понимала, почему всю жизнь меня преследовал страх умереть молодой. Всякий раз, когда я пыталась представить жизнь после того возраста, в котором умерла моя мать, перед внутренним взором возникала непроницаемая черная стена. Теперь все стало на свои места: чернота означала не смерть, а слепоту. Кто мог знать, что я проснусь, как от сна, к новой жизни, о существовании которой ничего не знала?

Церемония проходила на итальянском с большой торжественностью, и наконец свидетель жениха – муж Малены Винсенто – подал священнику кольцо. Узнав печатку с орлом, брат Лоренцо раздраженно поморщился и сказал что-то, вызвавшее смех собравшихся.

– Что он сказал? – прошептала я чуть слышно.

Не упустив возможности поцеловать меня в шею, Алессандро ответил тоже шепотом:

– Он сказал: «Матерь Божья, сколько же раз я должен это делать?»

Обед состоялся во внутреннем дворике монастыря, под виноградной шпалерой. Когда сумерки превратились в ночь, члены братства Лоренцо вынесли масляные лампы и восковые свечи в выдувных стаканах, и вскоре золотой свет на столах затмил холодный блеск звездного неба.

Очень отрадно было сидеть рядом с Алессандро в окружении людей, которые иначе никогда не собрались бы вместе. После некоторой начальной напряженности Ева-Мария, Пия и Пеппо замечательно поладили, отбросив наконец взаимные фамильные недоразумения. Могла ли быть для этого лучшая возможность? В конце концов, они же наши крестные родители.

Основную часть гостей, впрочем, составляли не Салимбени и не Толомеи, а друзья Алессандро из Сиены и члены семьи Марескотти. Я уже несколько раз обедала у его тетки и дяди, не говоря уже обо всех кузенах, живущих на той же улице, но впервые встретилась с его родителями и братьями, приехавшими из Рима.

Алессандро предупредил меня, что его отец, полковник Сантини, не большой поклонник метафизики, поэтому мама не сочла нужным посвящать его в предания рода Марескотти. Лично я была просто счастлива, что ни у кого из них не было желания разузнавать подлинную историю нашего романа, и с облегчением стиснула руку Алессандро под столом, когда его мать потянулась ко мне и шепнула, подмигнув:

– Когда приедешь в гости, обязательно расскажешь мне, как все было на самом деле!

– Ты когда-нибудь была в Риме, Джульетта? – хотел знать полковник Сантини. Его зычный голос заглушил все другие разговоры.

– Кгхм, нет, – ответила я, запуская ногти в бедро Алессандро. – Но всегда мечтала.

– Странно, – нахмурился полковник. – У меня такое чувство, что я тебя уже где-то видел.

– Вот в точности такое же чувство, – сказал Алессандро, обнимая меня одной рукой, – возникло у меня при первой встрече. – И он впился мне в губы долгим поцелуем, пока все не засмеялись и не забарабанили по столам. К счастью, разговор быстро перешел на Палио.

Через два дня после драмы, разыгравшейся в крипте собора, Аквила наконец-то выиграла скачку спустя почти два десятилетия разочарований. Несмотря на советы врача насчет полного покоя и временного воздержания от сильных эмоций, мы с Алессандро присутствовали на скачках, азартно болея за своих и празднуя свое второе рождение. После этого мы вместе с Маленой, Винсенто и другими аквилинами пошли в Сиенский собор стоять праздничную мессу в честь Пресвятой Девы и палио, которое она милостиво даровала контраде Орла, хотя Алессандро и находился в этот момент в Сиене.

Стоя в церкви и подпевая незнакомому гимну, я думала о крипте глубоко под нами и золотой статуе, о которой знали только мы. Может, когда-нибудь древнюю усыпальницу сделают безопасной для посещения, а маэстро Липпи восстановит статую и даст фигурам новые глаза, но до тех пор это будет нашей тайной. Возможно, ее и не надо открывать. Дева Мария позволила отыскать свое святилище, но все, кто вошел туда с нечистыми намерениями, мертвы – не самая заманчивая реклама для туристов.

Старинное палио вернули Пресвятой Деве, как когда-то обещал Ромео. Мы отвезли его во Флоренцию и отдали специалистам для чистки и консервации, и теперь оно висит в стеклянном футляре в маленькой часовне Музея Орла, удивляя своей чистотой, учитывая испытания, выпавшие на его долю. Контраду, естественно, обуяла эйфория, оттого что мы отыскали эту важную историческую реликвию, и никому не показалось странным, что я краснела, когда речь заходила об истории обретения артефакта.

За десертом, грандиозным свадебным тортом, лично придуманным Евой-Марией, Дженис перегнулась через стол и положила передо мной на стол пожелтевший пергаментный свиток. Я сразу узнала письмо Джианноццы, которое брат Лоренцо показал мне в кастелло Салимбени. Печать уже была сломана.

– Маленький подарок, – сказала Дженис, вручив мне сложенный лист бумаги. – Это английский перевод. Брат Лоренцо отдал мне письмо, а Ева-Мария помогла перевести.

Я видела, сестре не терпится, чтобы я прочитала письмо, поэтому я так и сделала.

Вот что там говорилось:

Дорогая сестра моя, не могу высказать, как обрадовало меня твое письмо после долгого молчания. Невыразима и печаль, в которую ввергли меня сообщенные новости. Мать и отец мертвы, и Мино, и Джакопо, и маленький Бенни – не знаю, какими словами кричать о моем глубочайшем горе. Много дней я собиралась с силами написать тебе ответ.

Будь здесь брат Лоренцо, он сказал бы мне, что все это часть великого замысла Небес и что не стоит лить слезы над дорогими нам душами, которые уже радуются в раю. Но его со мной нет, как нет и тебя. Я совершенно одна в этом варварском краю.

Как бы мне хотелось приехать и увидеть тебя, дражайшая сестра моя, чтобы мы могли принести друг другу слово утешения в черные времена. Но я узница в доме моего мужа, и хотя он почти не встает с одра болезни, слабея день ото дня, опасаюсь, что он проживет до скончания времен. Иногда по ночам я отваживаюсь выйти из дома и полежать на траве, глядя на звездное небо, но завтра дом наводнят назойливые незнакомцы из Рима, какие-то торговые партнеры по фамилии Гамбакорта, и свобода моя вновь ограничится стенами дома. Но я не буду утомлять тебя моими печалями. Они ничто по сравнению с испытаниями, выпавшими тебе.

Меня несказанно опечалило, что дядя держит тебя под замком и ты одержима мыслью отомстить злодею С. Дражайшая сестра, я понимаю, это почти невозможно, но молю тебя оставить эти пагубные планы. Положись на волю Небес, которые в нужное время накажут этого человека должным образом. Я много времени провела в часовне, вознося хвалу Небесам за твое спасение из лап негодяев. Описание этого молодого человека, Ромео, заставляет поверить, что он и есть тот самый рыцарь, которого ты давно ждала.

Теперь я радуюсь, что именно я, а не ты согласилась на этот отвратительный брак. Пиши мне чаще, любимая сестра, ничего не таи, чтобы я хоть так изведала любовь, в которой мне отказано.

Я молюсь, чтобы письмо застало тебя в добром здравии и хорошем расположении духа, забывшей о преследующих тебя демонах. Если будет на то Божья воля, мы скоро увидимся, будем лежать на маргаритках и смеяться, забыв прежние печали, словно их и не было. В радостном будущем, ожидающем нас, ты повенчаешься со своим Ромео, а я наконец освобожусь от моих пут. Молись же со мной об этом, любимая сестра, и сбудется по воле Небес.

Вечно твоя Дж.

Когда я дочитала до конца, плакали мы обе – и Дженис, и я. Понимая, что сидящие за столом озадачены таким взрывом эмоций, я обняла сестру и поблагодарила за прекрасный подарок. Наверняка немногие гости смогли оценить важность письма. Даже те, кто был знаком с печальной историей средневековых Джульетты и Джианноццы, вряд ли поняли, что оно значит для нас с сестрой.

Уже почти в полночь я наконец смогла на цыпочках выйти в сад, ведя за собой недовольного Алессандро. Гости уже отправились спать, и пришло время исполнить то, что я давно хотела сделать. Открыв скрипучую дверь в часовню Лоренцо, я повернулась к моему ворчливому спутнику и приложила палец к губам.

– Нам не полагается быть здесь в такое время…

– Согласен, – тут же сказал Алессандро, пытаясь притянуть меня поближе. – Позволь напомнить, где нам полагается сейчас быть.

– Ш-ш! – Я закрыла ему рот ладонью. – Я должна это сделать.

– Почему нельзя отложить до завтра?

Я убрала руку и поцеловала его в губы.

– Завтра я вообще не планирую вылезать из постели.

Тогда Алессандро охотнее позволил увлечь его на мраморную ротонду, где стояла бронзовая статуя брата Лоренцо. В свете восходящей луны фигура казалась почти живой, приветливо раскрывшей руки при виде нас. Шансы, что статуя передавала настоящий облик брата Лоренцо, были, конечно, невелики, но это не имело значения. Важно то, что мудрые, чуткие люди оценили силу самопожертвования этого человека и дали нам возможность найти его и поблагодарить.

Сняв распятие, с которым не расставалась с того самого момента, как Алессандро вернул его мне, я поднялась на цыпочки и повесила серебряный крест на шею статуи.

– Монна Мина сохранила это как залог их духовной связи, – сказала я, скорее, себе. – Мне не нужно распятие, чтобы помнить, сколько брат Лоренцо сделал для Ромео и Джульетты. – Я помолчала. – Кто знает, может, проклятия и не было. Может, мы сами, все мы, посчитали себя заслуживающими всяческих проклятий.

Алессандро ничего не сказал, коснувшись моей щеки, как у фонтана Фонтебранда, и в этот раз я точно знала, что означает его прикосновение. Были мы прокляты или нет, заплатили мы свой долг или нет, он мое благословение, а я его, и этого достаточно, чтобы отразить любой удар, который судьбе или Шекспиру, если у них достанет легкомыслия, вздумается нам послать.

От автора

Хотя роман «Джульетта» является художественным произведением, сюжет восходит к историческому факту. В самой первой версии трагедии «Ромео и Юлия» действие происходило в Сиене, а если познакомиться с историей города, станет понятно, почему эта история произошла именно здесь.

В Средние века Сиену, пожалуй, больше других городов Тосканы раздирала непримиримая клановая вражда. Здесь процветала кровная месть, и отношения Толомеи и Салимбени очень напоминают соперничество шекспировских Капулетти и Монтекки.

Тем не менее я проявила немалую вольность, изобразив мессира Салимбени злодеем и женоубийцей, и вряд ли доктор Антонио Тассо из сиенского Монте-Паски, любезно показавший моей матери палаццо Салимбени и поведавший его примечательную историю, оценит идею камеры пыток, якобы отыскавшейся в подвале его достоуважаемой организации.

Не придут в восторг и мои друзья Джан Паоло Риччи, Дарио Коломбо, Патрицио Пуглиезе и Кристиан Кипо Риккарди, оттого что я изобразила старинные Палио такими жестокими, но о правилах средневековых скачек нам известно очень мало, поэтому прошу любые сомнения толковать в мою пользу.

Археолог Антонелла Росси Пуглиезе любезно ознакомила меня с самыми старыми районами Сиены, и именно она вдохновила меня погрузиться в тайны подземного города, в частности пещер Боттини и останков умерших от эпидемии бубонной чумы 1348 года. По ее предложению моя мать посетила старую больницу Санта-Мария делла Скала, где видела келью святой Екатерины и отверстие, ведущее в средневековую чумную яму.

Менее макабристическая часть исследований моей матери стала возможной в первую очередь благодаря Общественной библиотеке дельи Интронати, государственному архиву и библиотеке Анчилли. Благодарим профессора Паоло Нарди, падре Альфреда Уайта и Джона В. Печа за интересные и многое объясняющие сведения. Неоценимой помощью стало для нас литературное наследие покойного Йохана Йоргенсена, датского поэта и журналиста, чья биография святой Екатерины Сиенской – покровительницы Европы – дает необыкновенно интересное описание Сиены и Роккади Тентеннано четырнадцатого века. Очень помогли в создании романа Музей контрады Совы и сиенская муниципальная полиция, не арестовавшая мою мать за самовольное исследование системы безопасности банка и тому подобные шалости.

Раз уж речь зашла о подозрительной деятельности, спешу извиниться перед диретторе Росси, директором отеля «Чиусарели», за эпизод со взломом его красивейшего номера. Насколько я знаю, безопасности жильцов отеля ничто никогда не угрожало, а директор и персонал отеля не вмешиваются в передвижения своих постояльцев и не забирают из номеров их личные вещи.

Нужно подчеркнуть, что художник Липпи, который является реальным лицом, вовсе не так эксцентричен, как я описала. Нет у него и захламленной мастерской в центре Сиены, ее с успехом заменяет потрясающее ателье в старом замке Толомеи в пригороде Сиены. Надеюсь, маэстро простит мне эту художественную вольность.

Два друга из Сиены помогали особенно много и щедро делились знаниями о городе: адвокат Алессио Пискини стал неиссякаемым источником информации, связанной с контрадой Орла и традициями Палио, а писатель Симон Берни терпеливо выдерживал град вопросов о применении итальянского в сиенской логистике. Заявляю, что если в книгу вкралась фактическая ошибка, то это целиком моя вина, а не их.

Хочу особо поблагодарить нескольких не-сиенцев: мою подругу и горячего борца за свободу из Института гуманитарных наук Элизабет Маккаффри и приятельниц по книжному клубу Джо Остин, Морин Фонтейн, Дару Джейн Лумис, Мию Паскаль, Тэйми Солтер, Монику Стинсон и Альму Валевисиус, которые с большой доброжелательностью раскритиковали первые варианты романа.

Два человека послужили инструментами для превращения истории в книгу: мой агент Дэн Лазар, чей энтузиазм, ум и эрудиция открыли такую возможность, и мой редактор Сюзанна Портер, чей острый глаз и опыт помогли причесать и сжать текст, не привлекая к этому меня. Большой честью и редкой привилегией для меня стала возможность работать с ними.

И наконец, не могу обойти благодарностью моего мужа Джонатана Фортье: без его любви, поддержки и юмора я не смогла бы написать эту книгу и до сих пор пребывала бы в спячке, не подозревая, что сплю.

Я посвятила «Джульетту» моей прекрасной матери, Бриджит Моллинг Эриксен, чьи великодушие и любовь безграничны; она посвятила почти столько же времени работе над романом, как я – его написанию. Молюсь, чтобы книга оправдала ее ожидания и чтобы мама вскоре загорелась новым авантюрным проектом.