Текст книги "Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации"

Как пророк вел себя в путешествиях

В путь он отправлялся, как правило, в четверг, случалось и так, что это был понедельник, суббота или среда. Оседлав лошадь, он трижды произносил восхваление Господа: «Аллах всемогущ!», а в течение пути повторял восхваление, покоряя очередной пригорок, также произносил хвалу: «Слава Аллаху!», спускаясь с него.

Пророк не одобрял того, чтобы мужчины путешествовали в одиночку, и запретил женщинам отправляться в дорогу без сопровождения мужчины, предпочтительно родственника. Он также говорил, что не надо ждать добра от тех путников, что берут с собой собаку или колокол.

«Отправляйтесь в дорогу ночью, – советовал он, – это сократит путь». Возвращаясь из поездки, он никогда не въезжал в город ночью и своим асхабам запретил делать так. Когда же он добирался до дому, то сначала шел в мечеть и произносил молитву с двумя поклонами.

* * *

Шааби рассказывал:

«Однажды на Пятничный собор в Пальмире собралось очень много людей. Они записывали какие-то отрывки из речи, что произносил какой-то пожилой человек с длинной ниспадающей бородой. Среди прочитанных им Сунн, ссылаясь на то, что пророк говорил так, он привел такую: «Две трубы протрубят в Судный день, одна – погребающая все, лишая жизни, вторая – призывая все к иной жизни».

– Почему сделал из одной трубы две? – прокричал я. – В Писании, в главе «Неизбежное», говорится «И когда протрубят в трубу единым дуновением».

– Ты преступник! – отпарировал оратор. – Ты осмеливаешься оспаривать слова, сказанные самим пророком? – При этом стянул с себя сандалию и прокричал собравшимся, чтобы они набросились на меня. Они приняли его сторону и стали кричать, что будут бить меня до тех пор, пока я не поклянусь, что Господь создал тридцать труб».

Ни в чем так не проявляется склонность ученых мужей к неправде, как в выдумывании Сунн.

Как рассказывает один из знатоков Сунн, он слышал от Саида, что Джабир, сын Абдаллаха, поведал ему следующее:

«В то время мы работали вместе с Посланником Господа, – да благословит его Аллах и да приветствует! – тогда мы копали ров вокруг Медины, и у меня был барашек, не слишком упитанный. Я тогда подумал, что мы можем приготовить его для пророка Господа, и велел жене смолоть ячменной муки и испечь немного лепешек, пока я резал барашка и готовил его для пророка.

Вечером, когда уже было пора возвращаться домой, я сказал ему: «Я приготовил для тебя одного из наших барашков, мы испекли ячменного хлеба к нему, и я был бы счастлив, если бы ты согласился прийти в мой дом». Пророк принял приглашение, но велел глашатаю объявить всем следующее: «Все следуйте за Посланником Господа, в дом Джабира, сына Абдаллаха!»

И я подумал тогда: «Помилуй бог, и к нему мы возвратимся!»

Что же, Мухаммед не заставил себя долго ждать, и люди также последовали за ним. Он присел и, после того как мы разложили перед ним кушанья, благословив пищу именем Господа, приступил к трапезе. Затем, один за другим, стали есть остальные гости до тех пор, пока каждый, кто работал рядом на сооружении рва, не покинул дом Джабира сытым».

Однажды во время проповеди Посланника Господа люди встали и прервали его речь словами: «О пророк Аллаха, наши посевы выжигает солнце, наш скот погибает! Попроси Господа даровать нам дождь!» Тогда пророк прокричал дважды: «О Господь наш, даруй нам дождь!»

Эти слова принадлежат асхабу Посланника Господа, бывшему его слугой: «Клянусь Аллахом! На небе не было ни облачка, но вдруг сгустились тучи и хлынул дождь. Пророк сошел с кафедры, прочел молитву и ушел под покров крыши. Дождь не переставал ни на секунду до следующей пятницы».

В тот день, когда пророк поднялся, чтобы прочесть молитву, кто-то из толпы крикнул: «Наши лошади уже еле пробираются по размытым дождем улицам. Попроси Аллаха прекратить его!»

Пророк улыбнулся и прокричал: «Вокруг нас, Господи, но не поверх нас!» В одно мгновение небо над Мединой просветлело. За пределами города дождь продолжался, но ни одной капли не упало на улицы города. Я видел тогда, как Медина была окружена словно сиянием.

Абд аль-Рахман, сын Ауфа, говорит, что его мать, Шифа, рассказывала: «Я принимала роды у матери пророка, Амины, и в ночь, после того как начались схватки, взяв на руки новорожденного Мухаммеда Мустафу, услышала райские голоса, говорившие мне: «Это Господь твой выказывает Свою милость тебе». И от востока до запада земля озарилась таким светом, что можно было увидеть некоторые дворцы Дамаска».

Также говорят, что Амина произносила следующее: «В ту ночь в мой дом залетели птицы, их было так много, что они заполонили все. Клювы их были изумрудного цвета, а крылья словно рубиновые».

* * *

Если кто-то в присутствии халифа Омара ибн Абд аль-Азиза упоминал о смерти, он начинал дрожать всем телом. И каждую ночь он собирал тех, кто хорошо знал Коран, и беседовал с ними о смерти и воскрешении из мертвых.

Омар однажды захотел яблоко, и один из его домочадцев передал его ему. Омар воскликнул: «Какое же оно ароматное! Какое красивое! Забери его, раб, и передай нашу благодарность человеку, приславшему его. Этот подарок принес нам радость».

«Этот человек твой племянник, владыка правоверных, – сказал один из присутствовавших, – уверяю тебя, я слышал Сунну, в которой говорится о том, что Посланник Господа всегда вкушал преподнесенных ему подарков».

«Позор! – ответил халиф. – Подарок для пророка был настоящим подарком от сердца, а для нас в наши дни подарок – это подкуп».

«Спасение души заключается в стойкости к ее желаниям, – говорил Малик Отшельник, – но настоящий аскет – это Омар ибн Абд аль-Азиз, поскольку он отказался от мира, хотя он склонился к его ногам».

Один из евнухов Омара рассказывал:

«Однажды я пришел к хозяйке, следящей за моим домом, на трапезу и она подала на стол блюдо с чечевицей. Я воскликнул:

– Чечевица, чечевица! Каждый день чечевица.

– Это то, что ест владыка правоверных, сынок».

Некто рассказывал: «Когда я в первый раз увидел Омара, пояса его штанов не было видно под нависшим животом. А затем, когда я видел его уже халифом, то мог перечесть его выпирающие ребра».

Став халифом, он начал со своей родни и забрал их богатство в пользу государственной казны, сказав, что имущество было нажито поборами. Некий человек, бывший племянником Амра Египетского, сказал на собрании: «Владыка правоверных, халифы, правившие до тебя, имели обыкновение награждать свое окружение щедрыми подарками, но ты запрещаешь такие вещи. И поскольку у меня семья, которую мне надо содержать, немного земли, могу я вернуться в свое имение и работать на их благо?» Омар ответил ему тогда: «Человек, который заботится о своих владениях для меня, любимец мне».

Некоторое время спустя он добавил: «Чаще думай о смерти. Если ты беден, это облегчает бремя нищеты, а если богатство твое нестойко, это укрепит его».

Ветвь Марванидов династии Омейядов, собравшись в полном составе, пришли к дворцовым воротам и сказали сыну Омара: «Скажи своему отцу, что до него халифы делали нам уступки и уважительно относились к нашему высокому положению. Твой отец не дает нам прикоснуться к тому, чем он правит». Юноша покинул собравшихся и отправился предавать отцу сообщение.

Омар ответил: «Скажи им так: «Мой отец говорит вам: «Бойтесь, если я воспротивлюсь своему Богу. это расплата в Судный день».

Марваниды, решив, что, поговорив с владыкой правоверных наедине, они смогут смягчить его сердце какой-нибудь шуткой, вошли во дворец. Один из собравшихся стал рассказывать шуточную сказку. Омар пристально посмотрел на него, и другой из Марванидов пресек рассказывавшего.

Тогда Омар спросил:

– Это есть то, зачем вы пришли? Это худшая из тем.

Однажды он сказал: «Человек, понимающий, что слова его часть его поступков, будет избегать подобных разговоров».

Яхья из Гассана рассказывал следующее:

«Когда Омар назначил меня правителем Мосула, я обнаружил, что там, как нигде в других городах, распространены кражи и ограбления домов. В отчете о том, что происходит в доверенном мне городе, я, конечно, спросил, стоит ли мне задерживать людей при любом подозрении и наказывать за малейший проступок или же задерживать людей только при серьезных доказательствах их вины, как предписывает закон.

И Омар ответил мне: «Только на основании прямых свидетельств, как того требует закон». А затем добавил: «Если справедливость не сделает из них честных людей, тогда пусть Аллах покарает их».

И я сделал, как велел мне Омар. За то время, что я правил в Мосуле, по правопорядку он стал одним из лучших городов, и кражи и грабежи стали случаться реже, чем в большинстве мест страны».

Один человек спросил знатока Сунн Тауса:

– Омар – это Махди (Ведомый Аллахом, который придет в конце времен)?

И Таус ответил:

– Да, он один из Махди, но не тот Махди.

«Омар однажды спросил меня, – рассказывал Муджахид, – что люди говорят о нем. И я ответил, что они считают его сумасшедшим».

«Я могу сравнить Омара лишь с умелым рабочим, у которого нет орудий. Этим я хочу сказать, что у него нет никого, кто мог бы ему помочь», – говорил Ийас.

Однажды проходя мимо кладбища со своими соратниками, Омар попросил их подождать и отправился посетить могилы тех, кого он любил. Пройдя по кладбищу, он остановился и произнес несколько слов, а затем покинул его.

Спустя некоторое время он спросил:

– Кто-нибудь хочет знать, что сказал я? И каков был тот ответ, что я получил?

– Что ты сказал, владыка правоверных? Каков же был ответ?

– Я шел среди могил тех, кого я любил, и приветствовал их, но они вновь не поздоровались со мной. Я позвал их вновь, никто не ответил. И пока я звал их, меня позвала земля, она сказала: «Омар, знаешь ли ты, кто я? Я то, что изменило их красивые лица, то, что разорвало в лохмотья их саваны и разняло и разрушило их руки».

Сказав это, Омар зарыдал так, что чуть не упал ниц от слабости.

И через некоторое время он также нашел покой в земле.

За пределами монастырской стены копатели сегодня вырыли Избранного, того, кто был каждой черточкой на мериле справедливости, того, кто за весь свой земной путь ни разу не поддался на искушающий взгляд, или хорошенькую женскую голову в драгоценностях, или мчащегося скакуна.

Омар, третий халиф Осман, Али, Марван и Омар ибн Абд аль-Азиз – все пятеро были лысыми, и после них уже не было ни одного лысого халифа.

Халифат Хишама

Мятеж дома Али. Заговоры дома Аббаса

Хишам, четвертый из сыновей Абд аль-Малика, ставший халифом, был суров, скуп и неуступчив. Он копил богатства, внимательно следил за возделыванием земель и выращиванием породистых лошадей. В гонках, которые он организовывал, принимали участие четыре тысячи лошадей из его конюшен и конюшен его соратников. Такого зрелища не видели ни до, ни после принятия ислама. Он распространил ткачество, усовершенствовал оружейное ремесло и военное искусство, при нем строились крепости и замки, были вырыты подземные каналы и построены водохранилища вдоль дороги на Мекку. Все люди в его правление боялись халифа и крепко держались за свое имущество: доброта к окружающим сходила на нет, благотворительность исчезала, и никогда на жизненном пути людей не было так мало света, как в те дни.

На шестнадцатом году его халифата Зейд, внук Хусейна, поднял восстание в Куфе и выступил против Йусуфа из Такифа, ставленника Хишама в Ираке. Когда ночь прекратила битву, раненого Зейда унесли с поля боя: стрела вонзилась в его лоб. Срочно в близлежащей деревне был найден лекарь, который смог извлечь из раны наконечник стрелы, ему не сказали, кем был раненый, но, как только стрелу вынули, Зейд умер.

Его похоронили в углублении для водоема, сверху устлав могилу землей и дерном, а затем направили поток воды из канала так, чтобы та покрыла могилу. Но лекарь запомнил место захоронения Зейда, на рассвете отправился прямо к Йусуфу и, все рассказав, отвел его туда. Йусуф приказал вырыть тело, отрубить голову и отправить ее Хишаму. Затем, после получения распоряжения от халифа, обезглавленный труп был водружен на виселицу.

Через некоторое время Хишам велел Йусуфу сжечь тело и развеять прах по ветру.

Секта зейдитов получила свое имя после восстания под предводительством Зейда. Между ними и сектой имамитов, приверженцами Али, нарастал раскол, в то же время сами зейдиты вскоре распались на восемь маленьких групп, солидарных в основных положениях, но различающихся в деталях. Подобное случилось и с имамитами, они раскололись на тридцать три части. Секта Али, основа шиитов, разделилась в итоге на шестьдесят три секты, не считая еще более мелких разделений, образовавшихся из-за незначительных разночтений.

Сколько сект! Сколько доктрин! Многие отрицали пришествие Ведомого Аллахом Махди. По этому вопросу разнились мнения у людей школ Круга, Кипариса и Света, а также других, и все они принадлежали к имамитам.

Представители секты хашимитов утверждали, что все внешнее имеет скрытую сторону, каждое видимое проявление духа, каждое Открытие тайного смысла, каждый символ отражается в загробном мире.

Все эти тайны, по их мнению, были ведомы Али. Это знание Али передал своему сыну через некую женщину из ханифитов, а тот своему сыну Абу Хашиму, давшему впоследствии имя секте. Именно он является истинным обладателем этого знания и, по их словам, подлинным главой ислама – имамом.

Сторонники династии Аббаса (в северо-восточной провинции Хорасана и еще в некоторых районах) решили, что, когда пророк умер, стать имамом был более всех достоин Аббас, как его дядя и постоянный соратник и преемник. Они отвергали Абу Бакра и Омара и принимали только Али, поскольку Ибн Аббас ценил Али как правителя. По их мнению, Мухаммед ибн Али через женщину из ханифитов стал истинным имамом ислама после Али и передал имамат своему сыну Абу Хашиму, Абу Хашим передал его внуку Али Аббасу. Имам Али, в свою очередь, передал власть своему сыну имаму Аббасидов Мухаммеду.

Имам Мухаммед говорил, бывало: «Мы, Аббасиды, имеем три возможности: пасть смертью Абд аль-Малика, увидеть начало века и начать грядущий мятеж в Африке».

Мусульмане Африки в большинстве своем были людьми спокойными и законопослушными. Но когда в правление Хишама посланники из Ирака стали призывать их к восстанию, они порвали связи с халифатом и никогда больше не подчинялись его власти. Это произошло следующим образом.

На первые подстрекательства к мятежу они обычно отвечали: «Нет, мы не можем винить халифов в оплошностях их чиновников».

Если же подстрекатели настаивали: «Но то, что творит здесь этот человек, приказал ему сделать его господин», они отвечали: «Мы не верим в это без доказательств».

Наконец, чтобы все увидеть своими глазами, некий Майсара и еще примерно десять других мужчин совершили путешествие из Африки ко двору халифа и попросили у него аудиенции. Это было нелегко для них; и, увидев, как от них раз за разом отделывались, они сообщили секретарю Хишама о своей цели:

– Скажи правителю правоверных, что, когда служитель правителя ведет войну против неверных, он призывает нас служить вместе со своими собственными войсками. Однако при разделе добычи он оставляет нас без нее. Мы сказали: «Смотри: Священная война вознаградила нас. Когда мы идем штурмовать город, правитель приказывает нам идти вперед, своих же арабов оставляет в тылу; и мы говорим друг другу: «Вперед! Мы должны биться за наших братьев».

Это еще не все. Они вспарывают животы наших овец и вынимают неродившихся ягнят, чтобы сделать из белого меха плащи для правителя правоверных. Они убивают тысячу овец из-за этой тонкой шкуры, чтобы сделать один-единственный плащ. Мы сказали: «Для правителя правоверных всего этого едва ли достаточно». И мы позволили им сделать это.

Но затем они, должно быть, стали нуждаться в том, чтобы иметь самых лучших из наших дочерей. И тогда мы говорим: «Об этом ни в книге, ни в законах пророка ничего не сказано. Мы – верующие; и мы должны знать, знает ли правитель правоверных обо всех этих злодеяниях».

– Я беру на себя это поручение, – сказал секретарь.

Но мужчины из Африки так ничего и не услышали по поводу своих вопросов. Когда их деньги были уже почти истрачены, они записали свои имена и отдали написанное одному из духовных наставников халифа.

– Здесь записаны наши имена, – сказали они, – если правитель правоверных спросит нас, сообщите ему, кто мы.

Итак, они вернулись в Африку. И там восстали, убили правителя Хишама и выбрали себе местных правителей.

Аббасидская пропаганда

В 101 году хиджры шиитские сектанты Али послали делегацию к аббасидскому имаму Мухаммеду, жившему тогда в местечке Хумайма у Мертвого моря. Первыми из этих шиитских посланцев были Майсара, шорник Абу Икрима, Мухаммед, сын Хунайса, и аптекарь по имени Хайян. Эти четверо прибыли и принесли клятву в верности имаму Мухаммеду.

– Протяни свою руку, – сказали они, – прими нашу клятву в верности. Да получишь ты власть, дабы Бог через тебя, если такова Его воля, ускорил правосудие и положил конец тирании. Для этого сейчас самое время, оно предсказано в пророчествах.

– Не в меньшей степени это время наших надежд и желаний, – ответил имам Мухаммед, – по причине настоящего исполнения сотни календарных лет от хиджры. Ибо не проходит столетия, чтобы Бог не явил истину защитникам закона и тщету тех, кто жил не по Слову Божьему, могущественно Его Имя! «Бог позволяет ему умирать сотню лет, затем воскрешает его». Потому идите распространяйте призыв среди людей, со всеми предосторожностями и втайне. Я же буду просить у Господа благословения вашему начинанию и вашей миссии. И нет иной Силы, кроме Него!

И вот миссионеры стали проповедовать, призывая людей к преданности имаму Мухаммеду и свержению правления Омейядов. Многие из жителей Хорасана откликнулись на этот призыв. Но кое-что дошло до слуха правителя провинции, и он послал за проповедующими.

– Кто вы? – спросил он, когда они предстали перед ним.

– Мы – торговцы, – был ответ.

– Тогда что значит все то, что о вас люди говорят?

– Что они говорят?

– Нам сообщили, – сказал правитель, – что вашим настоящим делом является пропаганда от имени Аббасидов.

– О правитель, – ответили миссионеры, – мы сами и наши дела делают нас слишком занятыми, чтобы можно было заниматься подобными вещами.

Правитель позволил им уйти. Они отошли подальше от Мерва, столицы провинции, и начали странствовать по сельской местности, делая вид, что ведут торговлю, но в действительности призывая людей встать на сторону имама Мухаммеда. По истечении двух лет они вернулись к имаму в Хумайму, сообщив, что они посадили в Хорасане дерево, которое, как они надеялись, начнет плодоносить в нужное время.

Валид Распутный

Среди знаменитых людей, которые умерли во времена Хишама, был Абу Туфайл Амир, сын Ватхилы, последний из всех соратников пророка Аллаха. Смерть Хишама положила конец мудрому правлению, так как среди Омейядов было только три государственных деятеля: Муавия, Абд аль-Малик и он сам.

Его преемник Валид был одним из самых красивых и сильных мужчин. Цинизм Валида хорошо виден в стихах, которые он сымпровизировал на смерть Хишама. Когда посланец возвестил об этом и приветствовал Валида титулом халифа, тот сочинил:

 
Я слышу из Русафы плач
Некоторых женщин, которых знаю!
И для того, чтоб соболезнования нанести визит,
В волочащейся мантии иду.
Дочери последнего Хишама сожалеют и чахнут от тоски,
Пребывая в убивающем их горе
О его смерти.
Действительно горестны их судьбы; вполне возможно,
Что раздавлены они и плачут оттого;
Так назовут меня бессильным, не мужчиной, если
Не изнасилую одну я за другой!
 

Валид страстно любил лошадей; и его лошадь Синди была лучшей в свое время. Однажды во время скачек, устроенных по его приказу, в которых участвовало более тысячи лошадей четырех-и пятилетнего возраста, лидировала лошадь по имени Слепящий; но недалеко от финиша наездник упал. Валид пришпорил своего коня в галоп, догнал Слепящего, перескочил в пустое седло и пришел первым. Он был первым, кто так поступил; и его пример сделал подобные действия правомерными.

Одно из первых его деяний в качестве халифа состояло в том, что он послал в Мекку за певцом Маабадом. Его привели в огромный зал с двойным мраморным бассейном посередине, один был с водой, а другой – с вином. За ними висела легкая прозрачная завеса прямо через зал, и позади сидел халиф. Маабаду было приказано сидеть рядом с бассейном и петь. Он начал с песни о любви.

Эта песня так взволновала Валида, что он, отбросив завесу в сторону и сорвав свои благоухающие одежды, нырял в бассейн с водой и пил из него. Рабы принесли ему новое белье; и Валид, одевшись, снова сел и приказывал Маабаду продолжать петь. Взяв лютню, музыкант продолжал:

 
Скажите моей боли, о пустые стены!
Как сомневается ваш странник бледный;
И призову я облака весны,
Чтоб они лили свои хладные потоки
До той поры, когда увижу я, что твоей печали камни
Укрылись глубоко в цветах.
 

– Принесите кошелек с пятнадцатью тысячами динаров! – приказал халиф, когда песня закончилась. Как только ему вручили кошелек, он всыпал монеты за пазуху Маабада. – Не говори нигде о том, что здесь видел! – предупредил халиф.

«Однажды, – говорил придворный, – я услышал, что Ибн Аиша поет Валиду такую песню:

 
Я видел Дев Небес на Жертвоприношении:
Заглянуть в глаза те целомудрие не могло,
Ясные, как звезды, сияющие в оправе ночи,
В ожидании света лунного, когда взойдет луна.
Паломничество мое, награда за стремление к победе,
Завершилось строительством шатающегося дома с грузом Греха.
 

– O Аллах! Какой ты красивый! – воскликнул Валид. – Клянусь верой Абд Шамса (его неверующего предка), спой это еще раз!

– Клянусь Богом и верой Омейи (другого неверующего) еще раз! – кричал он, когда песня заканчивалась.

Много раз он просил во имя предков, одного за другим, петь одно и то же, пока, уже будучи вне себя, не вскричал:

– Клянусь моей собственной душой, еще раз!

В конце концов Валид сбегал с престола и преклонял колени перед Ибн Аишей, покрывая все части его тела поцелуями. Когда он переходил к половым органам, певец скрещивал ноги, не желая, чтобы его целовали в то место; но халиф кричал:

– Там тоже, клянусь Богом! Я должен! – И, опуская свое лицо, он восклицал: – O вознесение! Вознесение!

Затем, срывая одежды, он надевал их на музыканта и стоял обнаженный, пока ему не приносили новые вещи. Наконец он приказал выдать тысячу динаров и в придачу подарил певцу своего собственного мула.

– Садись верхом в мое седло и убирайся! – сказал он. – Ибо ты заставил меня гореть огнем более горячим, чем угли тамариска!»

Сам Валид был одним из самых утонченных поэтов; и этот стих принадлежит его перу:

 
Налей и дай услышать мне насмешку плоти;
Украли лютни души наши, которые считали мы своими,
Так налей! Грехи мои подобно вину вспенились в чаше.
Ничто уж не искупит их теперь.
 

Люди ненавидели его за разврат. Наконец они восстали против него под предводительством его дяди Язида Терпеливого; и Валид был убит. Когда его голову принесли к Язиду, он приказал, чтобы ее насадили на острие копья.

– Убери! – сказал брат Валида, когда увидел это. – Я свидетельствую, что он был пьяницей и развратником, который также совратил и меня.

– Остерегайтесь музыки, вы, Омейяды, – сказал однажды Язид Терпеливый, – она ослабляет скромность и усиливает вожделение;

и она лишает мужества. Она подобна вину и делает то же, что и крепкий напиток. Если вы нуждаетесь в музыке, то, по крайней мере, держите для этого женщин, так как пение побуждает к разврату.