Текст книги "Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации"

Насилие и квиетизм

 
Халиф умрет – никто не опечалится и не заплачет,
Придет другой халиф – никто тому не будет рад.
 
 
Турки ведут себя подобно верховным властителям
И всех других детей земли считают за рабов.
 

«Радуйся своей Судьбе», – сказал Мухасиби.

* * *

Когда Ватик умер, все настолько поспешно бросились изъявлять свою верность новому халифу, что тело бывшего халифа было оставлено без присмотра. Большая ящерица заползла во дворец и выела ему глаза.

* * *

Новый халиф, Мутаваккил, придя к власти, издал указ, запрещающий философские изыски, дискуссии и все прочее, что практиковалось при Мамуне и Ватике. Он предписывал ортодоксию и авторитаризм и требовал от традиционалистов, чтобы они ограничились Преданиями и следовали Истинным путем.

Ни при каком другом халифе, как говорят, не было растрачено столько денег. На дворец Харуна и павильон Джафара он потратил, предположительно, более ста миллионов дирхемов. Своих чиновников, стражников и слуг, в дополнение к щедрому жалованью и дополнительным вознаграждениям, он осыпал подарками. У него было четыре тысячи наложниц, и он спал с каждой из них.

Тем не менее к моменту его смерти в казне оставалось около четырех миллионов динаров и семь миллионов дирхемов. При его правлении обогатились все, кто достиг определенных высот в своей профессии, вне зависимости от того, был ли в их профессии толк или нет.

* * *

Мутаваккил прославился тем, что издал указ, согласно которому вера в сотворенность Корана стала преступлением, преследуемым в судебном порядке.

В тот год, когда Мутаваккил стал халифом, судья Ибн Аби Дувад испытал паралитический удар, после которого он стал совершенно неподвижен, как каменное изваяние. Господь за все воздает по заслугам!

* * *

«Мутаваккил послал меня в Медину, – рассказывает Яхья ибн Харсама, глава гвардейцев, – с приказом доставить Абу Хасана Али ибн Мухаммеда, которого шииты почитали истинным имамом и против которого были выдвинуты обвинения в измене, в Самарру на допрос.

Такого плача и причитаний, которыми провожали его домочадцы, мне никогда еще не приходилось слышать. Я постарался успокоить их, сказав, что ничего страшного ему не грозит. При обыске дома не было найдено ничего, кроме Корана, молитвенников и тому подобных вещей. Хотя я и должен был, выполняя приказ, арестовать его, я обращался с ним с большим уважением.

Однажды утром, по пути в Самарру, Али надел плащ и завязал узлом хвост своей лошади, несмотря на то что солнце ярко светило в чистом небе. Сначала я ничего не понял, но вскоре небо потемнело, и началась гроза. Али повернулся ко мне и сказал:

– Ты, наверное, теряешься в догадках. Ты думаешь, что мне доступны какие-то сверхъестественные знания, но все намного проще. Я вырос в пустыне и знаю, что могут предвещать различные ветра. Тот ветер, который подул сегодня утром, мог означать только одно – грозу, поэтому я приготовился к ней.

Явившись в Багдад, мы расположились в доме Исхака ибн Ибрахима, который в то время был наместником города. Исхак, воспользовавшись случаем, сказал мне:

– Абу Яхья, в жилах этого человека течет кровь пророка. Ты пользуешься влиянием на Мутаваккила. Если будешь настаивать на казни этого праведника, знай, что сам пророк станет твоим врагом!

– Как я могу так поступить? – ответил я. – Насколько я успел его узнать, это достойный человек, его поведение не оставляет желать лучшего.

Из Багдада мы отправились в Самарру. В городе я встретил Васифа, военачальника, с которым был близко знаком.

– Клянусь Богом, если хоть один волос упадет с головы этого человека, – сказал он мне, – я вызову тебя на поединок, и ты заплатишь за это!

Будучи несколько ошеломлен всеми этими заявлениями, я рассказал Мутаваккилу, каким уважением пользуется Абу Хасан Али. Тогда халиф оказал ему почтение и щедро наградил его.

Однако вскоре поступил донос, что кроме молитвенных книг в доме Али можно найти и оружие для воинствующих сектантов. Халиф послал гвардейцев-тюрков снова обыскать его дом ночью, когда он меньше всего этого ожидает. Они нашли имама одного в его комнате. На нем была власяница и шерстяной тюрбан, он стоял на коленях на земле, посыпанной гравием, и молился, обратив лицо в сторону Мекки.

Была глубокая ночь, но его схватили и увезли, в том, в чем он был, к Мутаваккилу. Халиф пировал, тем не менее он принял Али с почетом, так как ему доложили, что ничего подозрительного в доме имама не обнаружено. Мутаваккил заставил Али сесть рядом с собой и предложил ему выпить вина из кубка, который был у него в руке.

– О повелитель правоверных, – сказал Али, – я никогда прежде не осквернял свою плоть и кровь подобным напитком, уволь меня от этого.

– Ладно, будь по-твоему, но прочти нам тогда какие-нибудь приятные стихи.

– Я не силен в поэзии, – ответил Али.

– Нет, ты просто обязан прочитать нам что-нибудь, – настаивал халиф.

Тогда Али начал:

 
Они пируют ночь всю до утра и дольше,
Доблестной стражей окруженные!
Но власти их почти пришел конец,
И скоро суждено в могилу им сойти,
 
 
Склеп поглощает их одного за другим.
И если вдруг раздастся голос, спросит:
«Где ж они сейчас? Где трон, корона,
Бархат где, где горностая мех,
 
 
Где эти лица спрятаны сейчас,
Так нежны за имперской ширмой были они
Защищены от солнца и народа?»
И на вопрос сей склеп ответит:
 
 
«Сейчас те люди – корм червей дородных.
Сидели допоздна и пили от души они
И ели вдоволь. Но повернулось все!
Время пришло стать самим им угощеньем».
 

Вся компания ужаснулась, Али для них был уже все равно что мертвец. Но когда придворные осмелились взглянуть на халифа, они увидели, что он рыдает и слезы капают у него с бороды.

– Уберите вино! – приказал Мутаваккил, придя в себя, и, повернувшись к Али, спросил у него: – Скажи мне, Абу Хасан, есть ли у тебя долги?

– Да, я должен четыре тысячи динаров.

– Заплатите его долги и проводите его с почетом домой, – велел халиф своим слугам».

Несмотря на все это, Абу Хасан Али ибн Мухаммед был задержан в Самарре по приказу халифа и провел в тюрьме двадцать лет. Он умер при загадочных обстоятельствах в 254 году во время правления Мутазза. Халиф попросил своего брата произнести прощальную молитву на похоронах Али, но собралась огромная толпа, стоял оглушительный шум и плач. Дело могло кончиться беспорядками, так что похоронная процессия была отправлена из мечети назад домой, и имама похоронили в его собственном дворе.

* * *

Через два года после прихода к власти Мутаваккил издал указ, запрещающий сектантам посещать могилы Хусейна в Кербеле и Али возле Куфы. Более того, он приказал некоему Зайриджу разрушить гробницу Хусейна, сына Али, сровнять это место с землей и уничтожить все следы.

Несмотря на то что Зайридж назначил награду тому, кто первый начнет эту работу, никто не пошевелился – все боялись Гнева Господнего. Тогда Зайридж сам взял кирку и выбил первый камень из склепа, после чего за дело принялись каменщики. Сначала разрушили верхнюю часть, потом добрались до ниши, в которой стоял гроб, но, когда открыли гроб, там не оказалось ни костей, ни чего-либо вообще.

Все строения, стоявшие рядом, были также разрушены до основания. Землю отдали крестьянам для посева, но никто к ней не притронулся. На городских стенах Багдада и в мечетях стали появляться оскорбительные для Мутаваккила надписи. Поэты писали сатирические поэмы вроде этой:

 
Убили подло Омейяды его,
Сына дочери пророка.
Потомки их пришли уж слишком поздно,
Чтобы участвовать в убийстве.
Тогда они могилой занялись
И выместили на камнях ту злобу,
Которая скопилась в них к костям истлевшим.
 

Два чиновника

Исхак ибн Ибрахим был наместником Ширвана в те времена, когда Сули, знаменитый поэт и чиновник, проезжал по той стране дорогой в Хорасан, где Мамун только что объявил Алида Али Ризу своим преемником. По этому поводу Сули сочинил поэму, восхваляющую династию Алидов и утверждающую их права на власть.

«Я сказал, что это замечательные стихи, – рассказывает Исхак, – и попросил оставить мне копию на память. Он написал мне копию, в благодарность за что я подарил ему тысячу динаров и верхового верблюда, для продолжения его путешествия.

Позже во времена Мутаваккила, на гребне удачи, Сули стал председателем земельного совета, сменив на этом посту моего старого покровителя Мусу ибн Абд аль-Малика. Сули начал расследование злоупотреблений Мусы и приказал своим чиновникам подготовить обвинительные материалы. В должностных преступлениях моего покровителя оказался замешан и я сам. Я должен был явиться на допрос. Однако у меня были неопровержимые доказательства моей невиновности. Но Сули не хотел ничего слушать, он даже не обращал внимания на то, что говорили его подчиненные в мою защиту. Он обращался со мной оскорбительно. Когда одно из моих свидетельств потребовало клятвы, он сказал, что я должен клясться гражданской клятвой. Он сказал мне:

– Государственная клятва к немногому обяжет тебя, поскольку ты еретик и принадлежишь к секте последователей Али!

– Позволь мне сказать тебе пару слов наедине, – сказал я ему тогда.

Он согласился, и мы отошли в сторону.

– Ты обвиняешь меня во всех грехах, – сказал я. – Если ты представишь мое дело Мутаваккилу так, как ты собираешься сделать, то для меня это конец. Возможно, мне удастся оправдаться во всем другом, но не в ереси. Но мне известен один еретик, еще больший, чем я, – он утверждает, что Али, сын Абу Талиба, был более праведен, чем Аббас, и что Алиды имеют больше прав на халифат, чем Аббасиды.

– Кто же он? – спросил Сули.

– Ты! – ответил я. – У меня есть письменное доказательство моих слов. – И я напомнил ему о поэме, написанной его рукой.

– Отдай мне мою рукопись! – воскликнул он, побледнев.

– О нет! – ответил я. – Бог свидетель, ты не получишь ничего, пока не предоставишь мне надежные гарантии того, что ты не будешь преследовать меня, снимешь все обвинения и не будешь проверять мои счета.

Сули дал мне приемлемые гарантии и порвал список обвинений в моем присутствии. Я вернул ему поэму, и он засунул ее в голенище сапога. На этом мы расстались, Сули больше не беспокоил меня».

* * *

Однажды Мутаваккил, повинуясь своим причудам, решил дать пир, на котором все будет окрашено в желтый цвет. Помещением для пира послужил специально построенный шатер – на каркас из сандалового дерева был натянут желтый атлас.

Перед троном халифа были разложены желтые дыни и желтые апельсины. Желтое вино было подано в золотой посуде. На пиру прислуживали только желтолицые рабыни, одетые в желтую парчовую одежду. В центре шатра находился бассейн, в который постоянно лилась свежая вода. Вода поступала через специальную систему труб, где она окрашивалась в желтый цвет. Для окрашивания воды слуги использовали шафран. Однако пир затянулся, и шафран закончился, тогда в ход пошел заменитель – сафлор[138]138
  Имеется в виду сафлор красильный – травянистое растение семейства сложноцветных.


[Закрыть].

Служители, ответственные за бассейн, были уверены, что халиф будет мертвецки пьян, прежде чем закончится краситель. Но пир все продолжался и продолжался, а сафлор уже подходил к концу. Слуги решили доложить об этом халифу, потому что купить краситель на рынке не было времени.

Халиф разгневался и закричал на них:

– Надо было быть экономней, весь мой праздник будет испорчен, если прекратится поток желтой воды!

Подумав, Мутаваккил приказал им взять в сокровищнице драгоценную желтую парчу, предназначенную для расшивки золотой нитью, и замочить ее в резервуаре для придания цвета воды. Приказ был исполнен, и, прежде чем халиф напился до бесчувствия, была использована почти вся парча.

Причуда Мутаваккила с желтой водой обошлась казне в пятьдесят тысяч динаров, считая красители и испорченную парчу.

Мятеж

«Мы стояли тогда лагерем около Дамаска, – рассказывает Саид ибн Накис, – я находился при халифе в его шатре. Вдруг, неожиданно, среди солдат вспыхнул мятеж. Люди собрались в толпу, кричали, требуя заплатить им задержанное жалованье. Засверкали обнаженные мечи, были видны натянутые луки. Я вышел наружу – несколько стрел пронеслось у меня над головой. Мутаваккил крикнул мне:

– Приведи ко мне Риджу!

– Чего они хотят? Что, по твоему мнению, мы можем предпринять? – спросил халиф у Риджи, когда я привел его.

– О повелитель правоверных, – ответил он, – когда мы начинали этот поход, я подозревал, что рано или поздно что-нибудь подобное должно произойти. Я высказал тебе тогда свое мнение и дал тебе совет, но ты предпочел не обратить внимания на него.

– Что сделано, то сделано! – раздраженно крикнул халиф. – Я спрашиваю тебя, что нам делать сейчас!

– Прикажи выплатить им положенные деньги, повелитель правоверных.

– Да, они требуют платы, но мне кажется, что это только предлог, а не истинная причина беспорядков, – ответил халиф.

– О повелитель правоверных, начни выплаты немедленно, а там будет видно, – настаивал Риджа.

Халиф приказал принести деньги, и казначеи стали отсчитывать монеты. В этот момент Риджа вернулся в шатер халифа и сказал:

– Теперь, повелитель правоверных, прикажи бить в барабаны и объяви, что мы возвращаемся домой в Ирак, и ты увидишь, что люди даже не притронутся к деньгам.

Приказ был отдан, и солдаты в такой спешке стали собираться домой, что не стали дожидаться своей очереди получить деньги. Казначеи пытались удержать их силой, чтобы отдать им положенную плату, но безрезультатно».

Интриги

Из всех своих сыновей Мутаваккил назначил своим преемником Мунтасира, которому должен наследовать Мутазз и за ним – Муайяд. Впоследствии, из любви к матери Мутазза, халиф попросил Мунтасира отречься от первенства в наследовании трона в пользу Мутазза, но тот отказался. Тогда Мутаваккил вызвал его на официальный прием и в присутствии всех придворных, осыпая оскорблениями и угрозами, лишил его права наследования.

Мунтасир, используя тюркского пажа бывшего халифа Ватика в качестве посредника, начал переговоры с тюркскими гвардейцами. Успешность предприятия собственного сына вызвала раздражение отца. Кроме того, визирь Фатх, сын Хакана, избегавший контактов с Мунтасиром и настойчиво поддерживавший партию Мутазза, делал все возможное, чтобы усилить негодование халифа. Тем не менее Мунтасиру удалось одного за другим переманить тюркских гвардейцев на свою сторону.

Начальник гвардии Бугха имел свои счеты с халифом и давно хотел отомстить ему. Он вызвал своего земляка-сослуживца, некоего Бакхира, человека энергичного и бесстрашного, и решил проверить его.

– Бакхир, ты знаешь, как я отношусь к тебе, – начал он разговор, – я недавно повысил тебя в звании, и ты должен повиноваться мне. У меня есть к тебе одно важное поручение, что ты мне скажешь на это?

– Тебе известен мой ответ, – просто сказал Бакхир, – скажи, что надо сделать, и я сделаю.

– Дело касается моего сына Фариса! – ответил Бугха. – Он во всем перечит мне, и теперь у меня есть точные сведения, что он решил пролить мою кровь.

– Так что я должен сделать? – спросил невозмутимо Бакхир.

– Фарис придет завтра ко мне. Ты будешь на дежурстве в моем кабинете, когда я уроню на пол свою шапку, это будет знаком для тебя – ты должен будешь убить его.

– Я сделаю это, – сказал Бакхир, – но я боюсь, что ты раскаешься в своем поступке, и тогда твоя ненависть обратится на меня.

– Нет! Да убережет нас Господь от этого! – ответил Бугха.

…На следующий день, когда пришел Фарис, Бахир стоял на своем месте и ждал условного знака, но Бугха медлил, пока Бахир, решив, что он забыл, вопросительно не посмотрел своему начальнику в глаза. «Нет!» – ответил Бугха вслух на немой вопрос и потом, когда Фарис ушел, объяснил:

– Я подумал, как он молод, и он мой сын, я решил отпустить его с миром.

– Твоя воля – закон для меня. Тебе лучше знать, – ответил спокойно Бакхир.

– Тогда у меня есть для тебя более серьезное дело, что скажешь? – спросил Бугха.

– Слышать – значит повиноваться! – был краткий ответ.

– Тогда слушай: сын халифа Мунтасир, мне это точно известно, плетет интриги против меня и всех нас, он собирается убить меня, и мне не остается ничего другого, кроме как опередить его. Что ты думаешь по этому поводу?

Бакхир задумался, опустив голову, потом сказал:

– Я не вижу в этом ничего хорошего.

– Почему?

– Убить сына и оставить отца в живых – это опасно. Отец отомстит за смерть сына.

– Что же ты предлагаешь?

– Надо начать с отца. Сыном можно будет спокойно заняться потом.

– Проклятье! Но как это сделать? Кто сможет сделать это? Речь же идет о самом повелителе правоверных!

– Я смогу. Я просто зайду к нему, и, когда я выйду, он будет уже мертв.

Бугха молчал, притворяясь, что колеблется.

– Другого пути нет, – настаивал Бакхир. – Ты можешь пойти следом за мной. Либо я убью его, либо, если у меня что-либо не получится, ты можешь зайти и убить меня, сказав потом, что ты пришел на помощь своему господину и спас его от убийцы.

Бугха понял, что Бакхиру можно доверять, и посвятил его в свои планы убийства халифа Мутаваккила.

Убийство

Мутаваккил был убит в третьем часу ночи третьего дня месяца Шаввала 247 года хиджры. Историю убийства рассказывает придворный поэт Бухтури, который был очевидцем этого трагического события:

«Однажды я, в числе прочих придворных, завсегдатаев пиршеств, был на ночном приеме у халифа. Речь зашла об оружии, и кто-то из присутствующих сказал:

– Я слышал, о повелитель правоверных, что в Басре есть человек, который обладает индийским мечом, равных которому нет на свете. – И он сообщил все подробности.

Халиф, заинтересовавшись этим рассказом, приказал послать письмо наместнику Басры, в котором содержался приказ купить чудо-меч за любые деньги.

Через некоторое время из Басры пришел ответ, в котором говорилось, что меч уже продан какому-то человеку из Йамана. Тогда Мутаваккил послал агентов в Йаман с приказом разыскать того йаманца и выкупить у него желанное оружие. Мы были в приемной зале халифа, когда прибыл Убайдаллах ибн Яхья[139]139
  У б а й д а л л а х и б н Я х ь я и б н Х а к а н – визирь халифов аль-Мутавак-кила и Мутамида.


[Закрыть] с мечом из Йамана и сообщил, что его прежний владелец согласился расстаться с ним за десять тысяч динаров.

Халиф был очень доволен, он возблагодарил Бога за исполнение его заветного желания, потом достал клинок из ножен и долго любовался искусной работой. Каждый из нас сказал что-либо приличествующее случаю. Насмотревшись вдоволь, халиф положил меч под ковер, на котором сидел.

На следующий день Мутаваккил сказал визирю Фатху ибн Хакану:

– Найди мне кого-нибудь из пажей, известного своей силой и смелостью, я хочу доверить ему этот драгоценный меч – он будет стоять у меня за спиной во время дневных приемов.

Как раз в это время появился тюрк Бакхир.

– О повелитель правоверных, – сказал визирь, – вот идет Бакхир, доблестный и благородный воин, именно тот, который нужен тебе.

Тогда халиф подозвал Бакхира, вручил ему меч, объяснил ему его будущие обязанности и обещал ему удвоить жалованье и повысить в звании. И поистине, пути Господни неисповедимы, этот меч никогда не использовался, до того самого момента, когда Бакхир убил своего господина его же собственным оружием.

Я был свидетелем того, как Мутаваккил в последнюю ночь своей жизни совершил несколько странных поступков. Разговор среди придворных зашел на тему гордости. Говорили о великих и славных поступках государей. Шутки смолкли, все стали серьезны. Мутаваккил сказал, что высокомерие претит ему. Он внезапно повернулся в сторону Мекки и поклонился, коснувшись лбом земли. Потом он собрал пыль и посыпал себе на голову и бороду.

– Я всего лишь один из рабов Господа, из праха я вышел и в прах возвращусь. Мне скорее пристало кланяться, чем возноситься, – сказал он.

Я был подавлен этим происшествием, мне было неприятно то, что он сделал. Однако вскоре халиф приказал подать вина. Когда оно возымело на него свое действие, он велел музыкантам спеть песню. Когда песня закончилась, халиф растрогался и сказал, обратившись к визирю:

– О Фатх, нас только двое с тобой осталось из тех, кто слышал эту песню в исполнении Мухарика! – И тут он залился слезами.

У меня опять шевельнулось в душе какое-то смутное предчувствие. Это уже второй раз, сказал я про себя. В этот момент пришел слуга его жены Кабихи и принес сверток с почетной одеждой.

– О повелитель правоверных, – сказал посыльный, – моя госпожа поручила мне передать тебе следующее: «Я заказала это платье для нашего владыки, найдя его безупречным, я прошу принять мой дар».

Сверток содержал великолепный красный костюм для приемов и плащ из тонкого красного дабикского шелка. Мутаваккил примерил костюм и накинул на себя плащ. Я уже собирался произнести какой-нибудь подходящий комплимент или стихи, за которые рассчитывал получить щедрый подарок, как вдруг Мутаваккила словно от боли передернуло, он сорвал плащ и разорвал его сверху донизу. Затем он скомкал его и отдал посыльному со словами:

– Передай своей госпоже мои слова: «Сохрани этот плащ, он послужит мне саваном, когда я умру».

«Богу мы принадлежим, – прошептал я, – и к Нему возвратимся». Клянусь Господом, его час пришел!

К этому времени Мутаваккил был сильно пьян. В таких случаях слуги обычно стояли рядом с его троном и поддерживали его, когда он терял равновесие. В третьем часу ночи в зал внезапно ворвались тюркские гвардейцы во главе с Бакхиром. Их лица были закрыты повязками, зато мечи были обнажены. Бакхир и еще один гвардеец бросились прямо к трону.

– Остановитесь, негодяи, это ваш господин! – крикнул Фатх.

Слуги и придворные бросились кто куда, спасать свою жизнь. Остался один визирь, который схватился с одним из убийц, пытаясь в одиночку защитить халифа. Я услышал, как закричал Мутаваккил – Бакхир ударил его тем самым индийским мечом. Удар пришелся в правый бок и почти рассек халифа пополам. Затем Бакхир нанес ему такой же удар в левый бок. Фатх бросился к своему хозяину, но тут гвардеец пронзил мечом его так, что лезвие вышло у него из спины. Визирь не пытался уклониться и защищаться, из последних сил он добрался до Мутаваккила, и они умерли вместе. Я никогда не считал Фатха способным на такое мужество и самопожертвование. Два тела были завернуты в ковер, на котором они были убиты. Ковер положили в угол зала, где он пролежал всю ночь и почти весь следующий день. Только когда Мунтасира признали законным халифом, он приказал похоронить Фатха и Мутаваккила рядом».