Текст книги "Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации"

Основание Багдада

Поиски новой столицы в Ираке привели Мансура к поселению Багдад, находившемуся на берегу Тигра, в том месте, где Тигр сближается с Евфратом. «Мы думаем, что это лучшее место для поселения, – сказали ему советники, – оно находится в центре четырех земледельческих районов (Бук, Калвадха, Кутраббул и Бадурия). Со всех сторон город будет окружен пальмовыми рощами, а вода будет в достатке. Если в одном месте будет неурожай, то продукты всегда можно будет получить из другого. Доставлять грузы можно по каналу Сарат, сообщающемуся с рекой Евфрат. Караваны из Сирии и Египта проходят через это место. Товары из Китая идут со стороны моря вверх по течению Тигра, а товары из Византии и Мосула вниз по течению. Кроме того, с обеих сторон окруженный реками город будет неприступен для неприятеля.

– Это место превосходно для военного лагеря, – сказал Мансур.

Он построил город Багдад, по причине его планировки называемый Круглым Городом, а также Городом Спокойствия.

Становление закона

Изложение учения ислама первоначально было уделом чтецов, то есть тех, кто мог читать Книгу Бога. Арабы в те времена в подавляющем большинстве были неграмотны, а те, кто умел читать, получали особый титул.

Со временем, по мере распространения Корана, неграмотность ушла в прошлое, и возникла наука толкования текстов. Принципы законодательства сформировались и окрепли как в теории, так и на практике. Титул чтеца постепенно был заменен титулом законника.

Исламское право представляли две школы. Одна из них, дополнявшая пророчества конкретными случаями из судебной практики (прецедентами), имела распространение в основном в Ираке. В противоположность ей в священных городах Хиджаза руководствовались Преданиями. Иракцы, мало связанные с традициями, расширили сферу применения законов и стали экспертами в области прецедента и аналогии. Основателем этого направления был Абу Ханифа (отсюда название ханифитская школа). Главой школы в Хиджазе был Малик ибн Анас (отсюда школа маликитов). Затем возникла школа шафиитов, названная по имени ее главы – Шафии. Кроме того, представители еще одной школы правоведения, так называемые захириты, полностью отвергая аналогию, в решении вопросов права исключительно полагались на тексты Корана и Консенсус Правоверных.

Однажды Малика спросили, как он относится к тому, что некоторые мусульмане, находясь на Кипре, покупают у язычников овец, мед и масло, давая им взамен дирхемы и динары.

– Я не одобряю этого, – ответил Малик, – я категорически против того, что монеты, на которых начертаны слова из Книги Бога, предаются в руки людей нечистых.

Затем его спросили:

– Могут ли правоверные покупать за дирхемы и динары товары, которые продают на рынках в их собственной стране язычники либо приверженцы терпимых религий (иудеи, христиане и зороастрийцы, платящие налоги)?

– Я не одобряю этого, – ответил Малик.

– Можно ли тогда обменивать деньги на мусульманских рынках у менял, представителей этих культов? – спросили его снова.

– Я не одобряю этого, – сказал он.

* * *

Примерно в это же время началось составление текстов Преданий, Законов и толкований Корана. Ибн Джурейдж, первый человек в истории ислама, написавший книгу, работал в Мекке. Малик писал в Медине, Авзаи в Сирии, Ибн Салама, традиционалист, в Басре, Ибн Аби Урва в Йамане и Тхаури[128]128
  С у ф ь я н а т – Т х а у р и (ум. 787) – аскет из Басры, сподвижник Рабити ал-Адавийи.


[Закрыть] в Куфе. Ибн Исхак составлял «Историю исламских войн», Абу Ханифа писал трактаты по юриспруденции и свою «Теорию частного делопроизводства». Чуть позже Ибн Хишам написал первую биографию пророка.

По указанию Мансура были сделаны первые переводы на арабский язык иноземных книг – сирийских, персидских и других. Среди прочих были труды Евклида и притчи про Димну и Калилу.

«Книга про Димну и Калилу, – писал ее переводчик Ибн Мукаффа, – составлена индийскими мудрецами и состоит из притч. Чтобы получить пользу от этого произведения, необходимо отделить существо от формы, ибо чтение без размышления не приносит ощутимого результата. Прочесть эту книгу и не понять глубокого и неочевидного смысла ее равносильно попытке насытиться нерасколотыми орехами. Автор этого произведения, очевидно, ставил перед собой четыре цели: первая – развлечь молодых читателей, которые, став взрослыми, обнаружат у себя неожиданный запас мудрости; вторая – привлечь внимание правителей к тому, как меняется поведение различных существ в различных обстоятельствах; третья – сделать свою работу бессмертной за счет интересного сюжета; и, наконец, четвертая – дать пищу для ума философам».

Басня

Среди подданных Льва были два шакала по имени Димна и Калила, оба чрезвычайно коварные и хитрые. Однажды Димна сказал Калиле:

– Интересно, почему Лев последнее время так задумчив? Я попрошу аудиенции, и если найду его в нерешительности, то попробую использовать его затруднения к своей выгоде.

– Как можешь ты, Димна, не имея опыта в придворных делах, надеяться привлечь к себе милость Льва, который редко советуется по важным государственным вопросам даже с достойнейшими из своих слуг? А ведь ты знаешь, что иногда просто находиться возле государя бывает достаточно, чтобы стать фаворитом. Лоза обвивается вокруг близлежащего дерева. И этого преимущества у тебя никогда не было.

– Для начала я попытаюсь доказать своим усердием и энергией, что достоин того доверия, которым пользуются сейчас другие. Всем своим поведением я буду показывать смирение, терпимость к незаслуженной клевете, неизменную вежливость, ибо это необходимые качества придворного. Потом, когда я буду допущен к царственной особе, я займусь подробным изучением его характера. Когда я буду знать о нем все, я не стану перечить ему в его капризах и причудах, но, если увижу, что он склоняется к принятию решения, которое принесет пользу либо мне, либо государству, я постараюсь представить это дело в наиболее выгодном свете и подольстить ему в принятии столь мудрого решения. Если же, с другой стороны, он будет склонен отдать приказ неблагоприятный или бесчестный, то я представлю ему нежелательные последствия этого поступка в самых ярких тонах. Государственный муж должен, подобно художнику, уметь изобразить действительность теми красками, какими пожелает.

– Тебя ожидает опасная игра, – ответил Калила. – Есть три вещи, которые мудрый человек старается избегать, не имея возможности пресечь их последствия; первая – привлечь к себе доверие государя, вторая – доверить тайну женщине; и третья – проверять на себе самом действие яда.

– Если бы возможность неудачи была достаточной причиной, чтобы никогда ничего не предпринимать, то ни управление государством, ни торговля, ни военные действия не были бы возможны.

– Ну что ж, желаю тебе успехов! – сказал Калила.

Димна, заметив, что любимчик Льва Бык, соучастник всех царских утех, отсутствует при дворе уже несколько дней, воспользовался этой возможностью, чтобы поговорить с государем наедине.

– Почему тебя так долго не было при дворе? – спросил Лев Димну. – Я надеюсь, у тебя были серьезные причины, не случилось ли чего-нибудь непредвиденного?

– Именно так, но мне не хотелось бы говорить об этом деле, которое так же неприятно для вашего величества, как болезненно для меня. Эти известия столь неприятны, что, несмотря на то что мое усердие на государственной службе известно моему повелителю, они могут показаться невероятными. С другой стороны, когда я вспоминаю о моем гражданском долге, я сознаю, что молчать при таких обстоятельствах равносильно измене.

– Говори, – сказал Лев.

– Ваше величество, один из моих близких друзей, в правдивости которого нет никаких сомнений, сообщил мне, что Бык Шанзаба в частной беседе с высокопоставленными вельможами высказал мнение, что в поведении вашего величества он усматривает очевидные признаки упадка и что ваше правление продлится недолго. Из чего я делаю вывод, что он планирует свержение вашего величества либо хитростью, либо силой или, по крайней мере, намерен стать вашим преемником. Его изощренность и беспринципность в интригах такого рода делает ваше положение крайне опасным.

– У нас были некоторые подозрения на этот счет, но мы не считали его способным на государственную измену и такое лицемерие. Ведь он пользовался всеми благами нашего государства наравне со мной!

– Низкорожденный, – ответил Шакал, – может исполнять свой долг, быть хорошим слугой и полезным советником, пока все эти качества служат ему в достижении его собственной цели. Но стоит ему достичь высот власти, он становится нетерпимым даже к равным себе. Ваше величество, монарх, отвергающий добрый совет потому, что он не нравится ему, подобен тяжелобольному, который отказывается от горького лекарства и вкушает лишь деликатесы, пришедшиеся ему по вкусу. Обязанность государя – заботиться о своих подданных и своей чести. Горе тому монарху, который ради сиюминутных удовольствий забывает о дне завтрашнем, ибо он обвиняет своих министров в несостоятельности, в то время как все рушится из-за его собственного безразличия и равнодушия.

– Это сильные выражения, – сказал Лев, – хотя верный слуга имеет право произнести их. Однако же Бык не обладает достаточной силой, чтобы угрожать нам. В нашей власти съесть его в любой момент.

– Не обманывайте себя, ваше величество, то, что он не сможет сделать сам, он сделает с помощью других, и, похоже, он так и собирается поступить. Возможно, сейчас неблагоразумно предпринимать решительные действия против Быка, но, умоляю, будьте настороже, ваше величество!

Подумав, Лев сказал, что вызовет Быка и вышлет его в какую-нибудь отдаленную провинцию. Димна, понимая, что встреча Быка и Льва может расстроить его планы, попытался отговорить государя сделать этот шаг. Он сказал:

– Если послать за Шанзабой сейчас, он может заподозрить неладное и скрыться, затаив в душе злобу. Он также может выставить себя мучеником. Тайный заговор следует уничтожать тайными средствами.

– Но наказание преступника на основании только одних подозрений – это тирания! – воскликнул Лев.

– Эти благородные чувства делают вам честь, – сказал Шакал, понимая, что встречи избежать не удастся, – но будьте настороже. Я уверен, что наш повелитель обладает достаточной проницательностью, чтобы заметить у Шанзабы признаки возбуждения, беспокойства, так, например, странные подергивания головы – верные знаки того, что он готов пустить в ход свои рога.

Изложив все это, Димна, под предлогом выяснения обстановки в лагере противника, испросил позволения нанести визит Быку. Лев согласился, и Шакал, изобразив на своем лице выражение глубокой грусти и отчаяния, отправился к Шанзабе.

– Тот, чья жизнь зависит от произвола тирана, никогда не пребывает в безопасности, – мрачно произнес Димна в ответ на приветствия Быка. – Ты спрашиваешь, что привело меня к тебе? Судьба! А судьбе покорны все. Ведь не напрасно говорят, что великий будет дерзок и удачливый потерпит неудачу. Никто из фаворитов правителя не может наслаждаться покоем. Впрочем, дело пока не идет обо мне.

– О ком же тогда идет речь? – спросил Бык. – Из-за кого ты так расстроен?

– Я буду искренен, – сказал Димна, – ты должен помнить нашу дружбу, ведь это я привел тебя ко двору. Мои чувства заставляют меня открыть тебе одну тайну. Я должен предупредить тебя, что тебе опасно появляться при дворе. Один из моих близких друзей, в правдивости которого нет никаких сомнений, сообщил мне, что Лев в присутствии придворных сказал: «Бык сильно разжирел, а его служба мне больше не нужна, я собираюсь устроить пир для своих друзей, и он послужит нам угощением». Когда я услышал это, зная раздражительный и непредсказуемый нрав Льва, я бросился к тебе, чтобы предупредить моего друга об опасности.

– Но как он может гневаться на меня! – воскликнул Бык. – Я не сделал ничего плохого ни ему, ни его подданным! Поистине, тот, кто удостаивает своей дружбой тех, кто ее не достоин, подобен тому, кто бросает семена в соленую почву!

– Не трать время попусту, лучше побереги себя, – сказал Димна.

– Но что я могу сделать, если Лев уже решил меня уничтожить? Я считал его лучшим и справедливейшим из государей. Но с какой легкостью его милость сменилась гневом! Поистине, клевета, если повторять ее часто, производит на самый стойкий разум действие, сходное с действием непрерывно капающей воды на твердый камень.

– Что же ты намерен предпринять? – спросил Шакал.

– Делать нечего, если все кончится поединком между нами, мне остается лишь уповать на свои силы.

– Но это верх глупости – подвергаться опасности, когда есть другие способы избежать беды. Никогда не следует рисковать жизнью в битве, исход которой сомнителен.

– У меня нет желания драться со Львом, – признался Бык. – Возможно, мне следует обратить его внимание на тот факт, что ни в общественной, ни в частной жизни я никогда не давал повода для недовольства и, вплоть до этого дня, пользовался заслуженным уважением.

Такая смиренная позиция Быка никоим образом не устраивала Шакала, так как Лев, не увидев признаков недовольства и раздражения в поведении Быка, может обратить свои подозрения на него самого, Шакала.

– Тебе лучше встретиться со Львом и посмотреть самому, – сказал Димна, – но позволь дать тебе совет: если ты увидишь, что он сидит прямо, с горящими глазами, поднятыми ушами и приоткрытой пастью, то знай, что он готов к прыжку.

– Да, – ответил Шанзаба, – если я найду Льва в таком состоянии, мне все будет ясно.

И действительно, когда Бык предстал перед повелителем, тот выглядел именно так, как описал Шакал.

– Ах! – воскликнул Шанзаба. – Поистине друг царя подобен человеку, который пригрел на груди ядовитую змею, которая готова ужалить его в любой момент!

Страшен был взгляд Льва, когда он услышал эти слова, сомнения в дурных намерениях Шанзабы рассеялись, и без лишних проволочек он бросился на Быка. Лев победил, ибо подданный в сравнении с царем подобен одинокой волне в сравнении с морем.

* * *

Ибн Мукаффа, переводчик «Калилы и Димны», был одним из самых образованных людей своего времени. Он был обращен в мусульманство из зороастрийцев (магов) Персии и подозревался в вольнодумстве.

Он написал также трактат «О послушании государям». Иса, сын Али и дядя Мансура, держал его у себя в качестве секретаря.

Другой дядя халифа, Абдаллах, поднял восстание против Мансура. Восстание было подавлено, и Абдаллах укрылся в доме своего брата Исы. Иса выступил посредником и попросил своего племянника о снисхождении. Мансур согласился простить Абдаллаха. Когда составлялась грамота о помиловании, Иса попросил Ибн Мукаффу составить документ, так чтобы халиф не мог нарушить соглашение. Соответственно, секретарь вставил такой пункт: «Если повелитель правоверных когда-либо нарушит мир со своим дядей Абдаллахом Ибн Али, то все его жены будут разведены с ним, его кони конфискованы для ведения Священной войны, его рабы отпущены на волю и все подданные освобождены от своей клятвы верности ему».

Прочтя документ и не подписывая его, Мансур спросил о том, кто составил его. Ему ответили, что это сделал секретарь его дяди, Ибн Мукаффа. Ненависти всегда следует остерегаться, так сказано в книге «Калила и Димна», но ненависть правителя ужасна, поскольку месть для правителя – дело чести.

Живя в Басре, Ибн Мукаффа неоднократно оскорблял ее наместника. У наместника был очень большой нос, и Ибн Мукаффа при встрече с ним сказал однажды: «Как поживаете вы оба?» – имея в виду наместника и его нос. Другой раз наместник, процитировав «Калилу и Димну», произнес: «Я никогда не жалел, когда мне удавалось смолчать». Ибн Мукаффа ответил: «Вашему превосходительству очень идет держать рот закрытым».

Халиф послал наместнику Басры письмо, в котором разрешил ему разделаться с Ибн Мукаффой.

Наместник приказал привести к нему секретаря и напомнил ему его остроты.

– Ради всего святого, помилуй меня, правитель! – умолял Ибн Мукаффа.

– Скорее я позволю опозорить свою мать! – воскликнул наместник. – Я намерен убить тебя, и казнь я придумал особую.

Он велел растопить большую печь для хлеба, после чего стал отрезать куски тела Ибн Мукаффы и бросать их в печь на глазах у несчастного. В конце он бросил в печь то, что осталось от него, и закрыл дверь печи.

– Тут нет греха, – сказал он, – ты был вольнодумцем и расшатывал основы Веры.

Пока огонь мести не погас, примирение всего лишь средство для получения преимущества.

Мансур велел заключить своего дядю Абдаллаха под стражу, до времени не решаясь его убить. Когда его тюремщик Абу Азхар пришел, чтобы привести приговор в исполнение, он обнаружил правителя в обществе одной из его молодых рабынь. Он схватил сначала мужчину, задушил его и положил на кровать; когда он повернулся к девушке, чтобы поступить с ней так же, она взмолилась:

– О нет! Только не так! Дай мне другую смерть, Слуга Бога! «Первый раз, исполняя смертный приговор, я почувствовал жалость, – рассказывал Абу Азхар, – я вынужден был отвернуться, когда отдал приказ. Ее задушили и положили на кровать рядом с ее господином. Я связал их руки вместе, как влюбленным, и велел обрушить крышу дома, так что руины стали их гробницей».

«Не для того мы давали клятву верности Дому пророка, чтобы видеть кровопролитие и грех», – говорили вожди арабов.

Мансур был первым халифом, который допустил ко двору астрологов и пользовался их предсказаниями. Он был также первым, кто использовал рабов на государственной службе и возвысил их над арабами.

Плач арабов

 
Давно знакомы мы с тобой,
С тех пор, когда еще не дружен был со счастьем ты.
Тогда сидел на рынке ты сенном.
Но годы мчались, и уже
В шелках, в парче тебя я вижу снова.
 
 
Когда-то женщины, сидя на солнце,
За прялкой пели песню грустную,
Так печально, как плач голубок, но сейчас
Шлейф шелка тянется за ними.
 
 
Рабы давно забыли,
Как они кололи камень для наших дорог
И как низко сгибались,
Неся поклажу.
 
 
Наложниц дети
Заполонили всю нашу страну.
Уведи меня, Господь, в те края,
Где не увижу лиц ублюдков!
 
 
О, пусть вернется тирания Омейядов!
А справедливость Аббасидов пусть в ад отправится!
 

* * *

Аскет и отшельник Амр ибн Убайд был близким другом Мансура, до его возвышения. Однажды он посетил халифа.

– Иди поближе, садись и расскажи нам что-нибудь поучительное, – сказал Мансур.

– Власть никогда не досталась бы тебе, если бы твои предшественники не выпустили ее из своих рук. Я предупреждаю тебя, что после Ночи будет Рассвет и наступит День, после которого уже не будет другой Ночи.

Амр поднялся и собрался уходить.

– Мы приказали дать тебе в подарок десять тысяч дирхемов, – сказал халиф.

– Они не нужны мне, – ответил аскет.

– Клянусь Богом! Ты возьмешь их! – воскликнул Мансур.

– Клянусь Богом! Я не возьму! – ответил Амр.

– Что? – закричал сын Мансура, Махди, который присутствовал при этом. – Повелитель правоверных клянется Богом, и ты смеешь клясться в обратном?

– Кто это? – спросил Амр.

– Махди, мой сын и наследник, – ответил Мансур.

– Ты одел его так, как праведные никогда не одеваются; ты дал ему имя (Махди означает «Ведомый Аллахом»), которого он не заслуживает; ты расчистил ему путь, идя по которому чем больше он будет преуспевать, тем безумней будет становиться.

– Есть у тебя желание, которое я могу удовлетворить? – спросил Мансур Ибн Убайда.

– Никогда не посылай за мной, а жди, когда я сам приду к тебе.

– Тогда мы никогда не увидимся.

– Это и есть мое желание, – ответил Амр и ушел.

Мансур проводил его глазами до дверей, потом обратился к своим придворным:

– Все вы воры и хищные звери, один Амр ибн Убайд праведник.

Как-то раз Мансура спросили:

– Есть ли на свете такое удовольствие, которого ты еще не испытал?

– Только одно, – ответил он, – я хотел бы сидеть среди Хранителей Преданий, окруженных своими учениками и записывающих все, что они говорят; я спросил бы их: «При ком из правителей Бог был так милостив к нам?»

На следующее утро все придворные и визири пришли на аудиенцию с чернильницами и табличками, как на лекцию. Но Мансур сказал:

– Нет, вы не годитесь на эту роль. Я говорил вчера о людях в запыленных одеждах, изнуренных длинной дорогой, нечесаных – истинных Хранителях Веры.

Махди

Расчетливость и экономность Мансура были выше всех похвал. Он никогда не упускал случая проявить щедрость, если это сулило ему выгоду; и он не оказывал ни малейшей милости, если это было бесполезно. Когда он умер, в казне было сорок миллионов динаров и шестьсот миллионов дирхемов. Он вдавался в мельчайшие хозяйственные детали, которыми обычно люди пренебрегают. Например, он выторговал у своего повара, что тот сможет забирать себе головы, внутренности и шкуры убитых животных, при условии что дрова и специи для кухни будет покупать за свой счет.

Махди растратил все, что оставил Мансур, а также новые поступления на подарки и пожертвования.

– Ты бедуинский осел! – говорил Махди возмущенному казначею. – Деньги потекут рекой, лишь только я захочу! Роскошь сопутствует благородству.

 
Счастье мое —
В песнях и вине,
Девушках благоухающих,
Музыке, веселье.
 

Такого рода стихи сочинял Махди.

Когда кто-то упомянул в присутствии Махди имя распутного халифа Валида и сказал, что тот был атеистом, Махди воскликнул:

– Управление халифатом – это большая ответственность, это высокая честь, Бог никогда не доверил бы это дело атеисту!

Десять знатоков Преданий (Гият ибн Ибрахим в их числе) были приглашены на аудиенцию к халифу. А надо заметить, что Махди имел страсть к голубиным гонкам. Кто-то спросил у Гията, что говорят древние Предания по этому поводу. Гият ответил:

– Согласно свидетельству Абу Хурейры, мы знаем, что Посланник Бога, да пребудет на нем милость и благословение Господне, говорил: «Нельзя делать ставки в играх, кроме как на копыто, стрелу и острие копья…» – Помедлив немного, он добавил: – «И на крыло».

Махди тут же приказал дать ему в подарок десять тысяч дирхемов, но, когда Гият склонился в благодарственном поклоне, он воскликнул:

– Клянусь Богом! Твой затылок очень напоминает мне затылок лжеца! Я уверен, что ты прибавил от себя последние слова!

После чего халиф приказал убить всех своих гончих голубей. Терпимость похвальна, как говорил Абу Аббас, во всем, кроме религии и достоинства государя.

Махди преследовал вольнодумцев и казнил их без счета. Он был первым халифом, приказавшим составить полемические трактаты в опровержение свободомыслия и атеизма. Много лет он пытался искоренить ересь полностью, он прочесывал провинции и предавал смерти людей по малейшему подозрению.

– Есть ли у вас какие-нибудь сомнения, – говорилось в катехизисе того времени, – что Коран был ниспослан пророку ангелом Джабраилом; что в этой Книге сказано обо всем, что законно и что незаконно, и приведен Его Завет и установлены Его Ритуалы; и изложена история того, что было, и того, что будет, до конца времен?

– У меня нет сомнений, – отвечал спрашиваемый.

– Есть ли у тебя какие-нибудь сомнения в том, что…

– У меня нет сомнений.

Вера – это долг, сомнения – ересь.