Текст книги "Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации"

Предупреждение

Не общайся с нами! Смотри, наши руки по локоть в крови наших любимых!

«Как-то раз я зашел без стука в комнату Халладжа, – рассказывает Ибн Фатик, – кто-то был у него до меня и оставил дверь открытой. Халладж молился, его лоб касался земли, он говорил:

– О Ты, Чья Близость касается моей кожи, Чья Тайна отбросила меня к началу Времени и Вечности, туда, где покоились изначально все сущности мироздания. Твое сияние настолько ослепляет меня, что я решил, что Ты – все эти вещи. И потом Ты отвергал Себя во мне, пока я не заявил, что Ты отсутствуешь здесь. И это не может быть твоим Отчуждением, потому что оно укрепило бы мое «я»; и это не Твоя Близость, потому что она помогла бы мне; и это не Твоя Вражда, потому что она уничтожила бы меня; и это не Твой Мир, потому что он успокоил бы меня. – Заметив мое присутствие, Халладж поднялся с колен и сказал мне: – Заходи, ты не побеспокоишь меня.

Я прошел дальше в его комнату и сел напротив него. Его глаза были налиты кровью и горели, как раскаленные угли.

– Мой дорогой сын, – сказал он мне, – я слышал, что некоторые называют меня святым, а некоторые, напротив, нечестивцем. Я предпочитаю тех, которые зовут меня нечестивцем, так же как и Бог.

– Но почему, учитель? – спросил я.

– Те, кто называет меня святым, поклоняются мне, те же, кто называет меня безбожником, поклоняются Богу и усердны в своей вере, поэтому они дороже мне и дороже Богу, чем те, кто почитает создание Божие – человека. Что ты скажешь, Ибрахим, когда в один прекрасный день увидишь меня сначала привязанным к позорному столбу, потом убитым, потом сожженным? И все же это будет счастливейшим днем моей жизни. Ладно, ты можешь идти. Да пребудет с тобой Милость Господня.

 
Когда ты отдаешь себя Любви всецело,
Что любовь кричит под гнетом отмеренных страданий?
Человек лишь подтверждает то тогда,
Что утверждает страсть:
Молитва, как известно,
Есть Неверие.
 
 
Да, иди. Скажи им, что уплыл я в пучину Моря
И мой корабль затонул вдали от берега.
На смерть пойти я должен ради Страдания Святого;
Святые Города уж больше не могу я посетить. Отречься должен я от Веры в Бога,
Ибо обязан делать то, что будет преступлением для Веры.
 

Однажды Халладж пришел в мечеть Мансура и выкрикнул:

– Люди, соберитесь, послушайте, что я хочу сказать вам!

Вокруг него собралась большая толпа, там были и его почитатели, и его критики, и его враги.

– Вы должны знать правду, – сказал Халладж, – Бог сделал меня отверженным среди вас. Убейте меня.

Люди в толпе стали плакать. Суфий Абд аль-Вудуд протиснулся вперед и сказал ему:

– Шейх, как мы можем убить человека, который молится, постится и читает Коран?

– Почтеннейший, истинная причина, которая удерживает вас от пролития моей крови, не имеет ничего общего с молитвой, постом и чтением Святого Слова. Поэтому почему бы вам не убить меня? Вы получите свою награду, и я обрету свой покой. Для вас это будет Священная война, для меня – Мученичество.

Когда Халладж покинул мечеть, я пошел проводить его домой. По дороге я спросил его:

– Шейх, то, что ты сказал, сильно встревожило всех нас. Что ты имел в виду?

– Сын мой, – ответил он, – пойми, что сейчас для мусульман нет более важной задачи, чем моя казнь. Осознай, что моя смерть сохранит святость Закона. Тот, кто согрешил, должен быть наказан».

Халладж продолжал проповедовать в мечетях. Наконец законник Ибн Дауд[154]154
  И б н Д а у д И с ф а х а н и (867–909) – багдадский правовед.


[Закрыть] высказал свое мнение: «Если то, что сказал пророк, да пребудет с ним благословение и милость Аллаха, является истиной, тогда то, что говорит Халладж, является ложью, и, следовательно, он может быть предан смерти на законных основаниях».

В 297 году хиджры Ибн Фурат отдал приказ арестовать Халладжа, но он покинул Багдад вместе с одним из своих учеников. В 301 году Халладж был задержан в Сузе и доставлен в столицу. В Ахвазе и Багдаде были собраны свидетельства того, что он заявлял о своей божественности. Он также был обвинен в утверждении, что божественность поселилась в доме Алидов. Сначала он был приговорен к заключению в тюрьму при дворце халифа.

– В эйфории страсти, – сказал Халладж, – я был необуздан, и наказание за необузданность постигло меня.

* * *

Только в 309 году его дело было окончательно решено: он был казнен, и тело сожжено. Но до того он жил во дворце, с ним хорошо обращались и ему разрешали принимать посетителей. Казначей Наср, который надзирал за ним, был сбит с толку его фокусами и претензиями на божественность. До визиря Хамида ибн Аббаса доходили рассказы о том, что многие слуги и придворные попали под его влияние, поскольку он утверждал, что может воскрешать мертвых и творить чудеса, достойные пророка. Некоторые государственные служащие и даже члены императорской семьи фактически стали его апостолами и утверждали, что Халладж – сам Бог во плоти (какое возмутительное богохульство!).

Все эти люди были арестованы. На допросе у Хамида они признались, что были миссионерами Халладжа, верили в его божественное происхождение и его сверхъестественные способности. Когда на очной ставке с Халладжем они подтвердили свои показания, шейх все отрицал.

– Упаси меня Аллах, – заявил он, – чтобы я когда-либо претендовал на божественность или пророческий дар – я простой человек, который почитает Аллаха, молится, постится и стремится делать добро ближним по мере своих сил, вот и все.

Хамид созвал на консилиум судью Абу Омара, последователя школы маликитов, судью Ибн Бухлула, который был ханифитом, и еще нескольких знаменитых юристов и богословов и попросил их высказать свое мнение по данному вопросу. Юристы высказались против казни. Они требовали либо неопровержимых доказательств преступления, либо признания обвиняемым своей вины. Халиф Муктадир приказал передать Халладжа в руки Али ибн Исы, который выполнял обязанности помощника при визире Хамиде, но Али не горел желанием допрашивать этого странного человека и попросил уволить его от этой обязанности, поэтому арестованного отправили во дворец Хамида.

Когда Хамид начал заниматься делом Халладжа, ему привели свидетельницу, дочь его ученика по имени Самарри. Она рассказала, что к Халладжу ее привел отец. Девушка выражала свои мысли разумно и вежливо и произвела на Хамида благоприятное впечатление. Она продолжила свой рассказ:

– При первой встрече Халладж подарил мне дорогие подарки и сказал: «Я хотел бы, чтобы ты вышла за моего любимого сына Сулеймана, который живет в Нишапуре. Случается, что муж и жена спорят друг с другом, иногда жене не нравится, как поступает ее муж, всякое бывает поначалу. Ты скоро отправишься к моему сыну, и я настоятельно рекомендовал ему поступать с тобой с любовью и уважением, но, если все-таки что-то тебе не понравится в его поведении, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Просто сделай следующее: постись весь день, потом, в конце дня, поднимись на крышу, рассыпь золу и крупную соль, стань на них, выйди из поста, повернись в ту сторону, где нахожусь я, и расскажи мне, чем обидел тебя мой сын, – я увижу и услышу тебя».

Однажды утром, – продолжала она, – я спускалась с крыши в сопровождении дочери Халладжа; он сам находился внизу. Когда мы увидели хозяина дома, его дочь предложила мне поклониться ему. «Почему я должна кланяться кому-либо, кроме Бога?» – спросила я. Халладж услышал мои слова и ответил: «Бог на Небесах, но Он также и на земле». Потом он подозвал меня, засунул руку себе в рукав и вынул ее, полную мускуса. Он еще несколько раз проделал этот фокус и отдал все благовоние мне со словами: «Возьми и добавь это в свои духи: девушка должна благоухать, когда она готовится предстать перед своим возлюбленным».

В другой раз он сидел в комнате, на полу которой были расстелены циновки. Он позвал меня и предложил поднять любую циновку и взять себе то, что я найду под ней. Когда я подняла циновку, оказалось, что весь пол под ней покрыт золотыми динарами, это было потрясающее зрелище.

На этом допрос этой женщины был закончен, но ее держали в доме Хамида вплоть до казни преступника. Затем Хамид начал охоту на последователей Халладжа. В их домах было найдено множество документов, написанных на китайской бумаге, некоторые даже были выполнены золотыми чернилами. Отдельные книги были переплетены атласом, шелком и тонкой кожей. Среди прочих бумаг были найдены подшивки писем от его посланцев в провинциях и его инструкции для них, касательно того, как они должны учить людей, вести их от одной ступени к другой, как следует обращаться с представителями различных слоев общества и как надо учитывать умственные способности и восприимчивость паствы.

Феномен

«Мой отец и я, – рассказывает Ибн Занджи, – пришли как-то раз с визитом к Хамиду, но его не оказалось на месте. Мы прошли тогда в общественную приемную и присели на скамью в ожидании визиря. Вскоре в зал вошел Харун, чиновник по сбору налогов. Он приветствовал моего отца, и они начали беседу, в это время в дверях появился один из слуг Хамида, который надзирал за Халладжем, и знаками позвал Харуна к себе. Харун, не догадываясь, в чем может быть дело, поспешил выйти. Но вскоре он вернулся, бледный как смерть.

– Что случилось? – спросил его мой отец, встревоженный его видом.

– Этот слуга, которого вы видели только что, – ответил Харун, – рассказал мне странную историю. Когда он принес обед Халладжу, он увидел, что тот каким-то непостижимым образом заполнил все пространство своей комнаты: от пола до потолка и от одной стены до другой. Это зрелище так напугало его, что он уронил поднос и убежал, не оглядываясь. Этот слуга еле жив от страха до сих пор, он весь дрожит и заикается. Мы еще не успели оправиться от изумления, когда пришел привратник и сообщил нам, что Хамид ожидает нас в своем кабинете. Мы пошли к визирю и первым делом рассказали ему о необычайном происшествии в комнате Халладжа. Хамид приказал привести того слугу. Когда его привели, визирь потребовал, чтобы он подробно рассказал, как все было. Слуга повторил свой рассказ, дрожа, как в лихорадке.

– Ты лжешь! – закричал Хамид и добавил несколько слов, которые мы вынуждены опустить. – Он просто напугал тебя своими фокусами, пропади ты пропадом, дурья башка. Пошел вон!

Слуга смиренно удалился, но прошло много времени, прежде чем он окончательно пришел в себя».

«Впоследствии казначей Наср получил у халифа разрешение использовать специальное помещение для содержания Халладжа, – рассказывает сын Халладжа Хамд. – Для этой цели приспособили дом, пристроенный к тюремной стене: дверь наружу была заложена, а дверь, ведущая в тюрьму, прорублена. Двор дома был со всех сторон огорожен стенами. В течение года ему было разрешено принимать посетителей, потом это было запрещено. Пять месяцев никто не приходил к нему, за исключением его ученика Ибн Аты, которого провели тайно каким-то образом, и в другой раз его навестил человек по имени Абу Абдаллах ибн Хафиф. Я обычно ночевал в городе, в доме матери, а дни проводил с отцом в его новом жилище».

Рассказ Абдаллаха ибн Хафифа

«Проезжая через Багдад, по пути домой из паломничества, я почувствовал непреодолимое желание повидать Халладжа. В то время ему уже было запрещено видеться с кем бы то ни было, но у меня был старый армейский друг, который замолвил за меня словечко коменданту тюрьмы. Этот человек провел меня в тюрьму вместе с группой высокопоставленных чиновников, которые прибыли как раз в это время. Когда я оказался внутри, меня провели по длинным коридорам к недавно сделанной в тюремной стене двери. Комендант указал мне на нее и сказал коротко: «Сюда». Я зашел и оказался в роскошном павильоне (построенном, как мне сказали потом, на деньги казначея Насра, знатного и богатого поклонника Халладжа). В приемном зале, украшенном богатейшими коврами и златоткаными драпировками, великолепнее которых мне не доводилось еще видеть, я увидел юношу и пожилого человека, похожего на слугу. Они встали, приветствовали меня и предложили сесть.

– Давно мы не видели здесь никого, кроме коменданта и надзирателя, – сказали они.

– А где же шейх? – поинтересовался я.

– Он занят.

– Чем же он может быть занят здесь? – удивился я.

– Видишь эту дверь, почтеннейший? – ответил слуга. – Она ведет в тюрьму, где томятся бродяги, нищие и разбойники, он посещает их и пытается обратить их помыслы к Богу. Многие из них раскаялись в своих грехах, благодаря его проповедям.

Мы продолжали беседовать, когда появился Халладж. Я с любопытством посмотрел на него. Лицо его располагало к себе, на нем была чистая туника и плащ из белой шерсти, на ногах – туфли с загнутыми носами в йаманском стиле. Он сел с краю на длинный диван, приветствовал меня и спросил, откуда я родом.

– Из Фарса.

– А из какого города?

– Из Шираза.

Он задал мне несколько вопросов о шейхах города Шираза, на которые я ответил как мог.

– А сейчас откуда ты держишь путь? – спросил он меня потом.

– Из Мекки.

Тогда он начал расспрашивать меня о шейхах Мекки, затем спросил:

– А видел ли ты кого-нибудь из багдадских шейхов?

– Да.

– А как поживает Абу Аббас ибн Ата?

– Прекрасно.

– Если ты увидишь его снова, прошу, передай ему этот пакет и скажи ему, чтобы он держал эти бумаги в надежном месте. Кстати, как тебе удалось прийти сюда?

– Мне помог мой друг, с которым мы служили вместе в армии, он также родом из Шираза.

Наша беседа была внезапно прервана появлением коменданта, который, дрожа от страха, поклонился и поцеловал землю у ног Халладжа.

– Что случилось? – спросил шейх.

– На меня поступил донос, и теперь мне надо отвечать на него. Халифу сказали, что я взял деньги и отпустил из тюрьмы мятежного принца, а вместо него посадил обычного бродягу. Я могу лишиться головы.

– Иди к повелителю правоверных и ничего не бойся, все будет хорошо. Аллах защитит тебя, – сказал Халладж.

Когда тот человек ушел, Халладж встал, вышел на середину зала, стал на колени, поднял обе руки, с большими пальцами, направленными в небо, и произнес: «Аллах велик». После этого он склонился так, что щеки его коснулись пола. Слезы потекли у него из глаз, и скоро все место, где он находился, стало влажным от слез. Он замер, как будто потерял сознание. Он все еще находился в таком положении, когда вернулся комендант.

– Рассказывай, что произошло, – обратился к нему Халладж.

– Повелитель простил меня! – радостно воскликнул он.

Тогда шейх встал и вернулся на прежнее место.

– Что же сказал тебе халиф? – спросил он.

– Он сказал: «Я послал за тобой, чтобы отрубить тебе голову, но передумал и решил простить тебя, но смотри, чтобы это было в последний раз». – «То, что тебе рассказали про меня, ложь», – ответил я. Сменив гнев на милость, халиф приказал дать мне почетную одежду, подарки и деньги.

Халладж в это время сидел на краю длинного дивана, на другом краю, на расстоянии пятнадцати локтей[155]155
  Л о к о т ь – мера длины, равная 18–22 дюймам, или 45,7—55,9 см.


[Закрыть] от него, может, даже больше, лежал платок. Он просто протянул руку и взял платок! То ли его рука растянулась сверхъестественным образом, то ли платок сам передвинулся ему навстречу – я не знаю. Но когда я своими глазами увидел это, мысль сверкнула в моей голове: это именно то, в чем его обвиняют, – колдовство!

Он вытер платком пот с лица. Я не стал больше задерживаться и попрощался.

После я зашел к Ибн Ате, рассказал ему о том, что довелось мне увидеть в тюрьме, и передал ему пакет.

– Если ты увидишь его еще раз, – ответил мне Ибн Ата, – скажи, что я выполню его просьбу, даже если мне придется за это попасть туда, где находится сейчас он сам. Я положу эти бумаги в надежное место».

В ходе следствия в руки Хамида попало письмо, написанное Халладжем, в котором были следующие строки: «Если человек хочет совершить паломничество, но не имеет такой возможности, пусть он соорудит в своем доме какое-нибудь квадратное сооружение, к которому не должно прикасаться ничто нечистое, и никто не должен подходить к нему. Когда наступит священный день, пусть человек обойдет вокруг него и совершит все положенные обряды, которые он совершил бы в Мекке. Затем пусть он соберет тридцать сирот и приготовит им самое изысканное угощение, какое позволят ему средства. Он должен привести их к себе домой и лично прислуживать им при трапезе, после чего должен вымыть им руки, как слуга, и подарить на прощание каждому новую одежду и семь дирхемов. Это будет равносильно паломничеству».

«Это письмо на судебном слушании читал мой отец, – рассказывает Ибн Занджи. – Когда он прочитал вышеприведенный пассаж, судья Абу Омар обратился к Халладжу со следующими словами:

– Откуда ты взял эти сведения?

– Из Книги Молитв Хасана из Басры, – ответил Халладж.

– Ты лжешь, отверженный! – крикнул судья. – Я сам читал книгу Хасана, когда учился в Мекке, там нет ничего подобного.

Когда Хамид услышал слово «отверженный», он приказал записать его в протокол. Судья между тем продолжал развивать свою мысль. По его мнению, Халладж выразил в своем письме доктрину атеизма, что карается немедленной смертью, поскольку атеист не имеет права на покаяние. Но судья Ибн Бухлул заявил, что само по себе это письмо еще не достаточная улика для вынесения смертного приговора, если только Халладж не признает, что он не только написал эту ересь, но и верит написанному. Если Халладж заявит, что он не придерживается атеистических взглядов и написал это письмо по недоразумению, тогда ему должно будет предложено отречься. Если он отречется, то его дело будет закрыто, если нет – тогда он действительно заслуживает смертной казни. Но Хамид не хотел продолжения слушания и настаивал тоном не терпящим возражений, чтобы все судьи согласились с мнением судьи Абу Омара, что Халладж является отверженным среди правоверных. Это решение было записано, и Абу Омар первым подписал его, остальным не оставалось ничего иного, как последовать его примеру. Когда Халладж увидел, какой оборот приняло его дело, он закричал:

– Вы не имеете права убить меня! Вы не можете объявить меня отверженным на основании софизма, игры слов. Моя религия – ислам, моя секта – Истинный путь, мои книги, в которых изложены мои взгляды, лежат во всех книжных лавках Багдада. Я заклинаю вас святым именем Аллаха, не проливайте мою кровь!

Но судьи продолжали подписываться под его смертным приговором, сформулированным Абу Омаром. Когда все присутствующие подписались, Хамид послал документ на утверждение халифу Муктадиру.

Казначей Наср, узнав об этом, поспешил к императрице-матери.

– Я опасаюсь, – сказал он ей, – что Аллах покарает твоего сына, если он допустит убийство этого святого человека.

Она пошла к Муктадиру и попросила его помиловать Халладжа, но безрезультатно. Халиф был неумолим, он послал Хамиду следующее распоряжение: «Согласно судебному решению, которое ты послал мне, отправь преступника в полицейское управление, где он должен получить тысячу плетей, если он не умрет после этого, прикажи отрубить ему руки, ноги и потом обезглавить. Голову насадить на кол, тело сжечь».

Но в тот же день Муктадир заболел лихорадкой. Это совпадение подтвердило слова Насра и произвело впечатление на императрицу-мать. Даже сам Муктадир почувствовал себя неуверенно и послал Хамиду срочный приказ отложить казнь. Через несколько дней халиф почувствовал себя лучше и Хамид снова приступил к нему с требованием предать смерти преступника без дальнейших проволочек. Муктадир попытался отмахнуться от решения этого вопроса, как малозначительного.

– Повелитель правоверных, – настаивал визирь, – если этого человека оставить в живых, он извратит Закон и сделает отступниками всех твоих подданных. Это будет концом государства и династии. Позволь мне исполнить приговор. Если возникнут какие-либо осложнения, ты можешь приказать казнить меня самого.

Разрешение было дано. Было условлено, что, во избежание беспорядков, начальник полиции со своими людьми должен прийти ночью. Стражники, переодетые в грумов, приехали верхом на мулах. Халладж также был посажен на мула и перевезен в середине толпы всадников, так что его никто не видел. Слуги Хамида проводили полицейских до моста. Начальник полиции провел ночь со своими людьми в оцеплении вокруг здания управления».

«Ночью, перед тем как его отправили на казнь, – рассказывает его сын Хамд, – Халладж встал и совершил обычную молитву, состоящую из двух поклонов. Потом он упал на землю и стал повторять: «Иллюзия, иллюзия, иллюзия…» Он повторял это слово почти до рассвета. Потом довольно долго он безмолвствовал и вдруг закричал: «Истина! Истина!» – и вскочил на ноги. Он завязал свой тюрбан, накинул плащ, распростер руки, обратился в сторону Мекки и, придя в экстатическое состояние, стал разговаривать с Богом.

Ибрахим ибн Фатик, его слуга, и я, мы оба находились при нем и запомнили некоторые отрывочные и непонятные фразы, произнесенные им в ту ночь.

«Видишь, – сказал он, – мы готовы быть Твоими свидетелями во всем, что угодно будет Тебе заявить. Мы найдем убежище в Твоей милости и сиянии Твоей Славы. На небесах – Бог. На земле – Законодатель Циклов и Формирователь Образов, благодаря Кому тела приобрели форму. Ты приходишь в Своем сиянии, когда Ты хочешь и к кому Ты хочешь. И согласно Твоей воле Ты явил Свой Завет в Образе, подобном Форме Адама, той единственной Форме, наделенной знанием, речью, разумом и свободой воли. Ты позволил Твоему свидетелю здесь говорить от Твоего имени. Но как же могло случиться такое? Ты породил меня, Ты избрал мое существо в качестве Твоего символа. Ты объявил, что я высочайший, Твое Божественное Существо. Ты наделил меня Истинным Знанием и возможностью творить чудеса. Ты возвел меня на трон вечности. Но как же случилось такое? Почему я должен умереть теперь позорной смертью, как преступник, на виселице? Мое тело будет сожжено и прах развеян по ветру!

Истинно, истинно малейшая частица этой плоти, которая впитала в себя Твое благоухание, дает мне надежду на Воскресение, это истина более реальная, чем реальность высочайших гор!

Потом он заговорил стихами:

 
Во имя душ тех, что уходят в Вечность,
Услышьте вы мою печаль,
Во имя тех чудес, что заставляли отступить сомненья,
Услышьте вы мою печаль,
Ради Любви Твоей! И доблести рыцарей несущихся, как их же кони,
Услышьте вы мою печаль,
Как больно было заблудиться и пропасть им,
Подобно давно запущенному Мирскому Саду!
И стать скитальцами,
И спотыкаясь бродить, как звери,
Смотреть не видя, как бараны.
 

После он опять погрузился в молчание. Через некоторое время слуга Ибрахим обратился к нему с просьбой:

– Господин, дай мне какое-нибудь наставление на память.

– Ты сам, твое «я»! – ответил он. – Если ты не поработишь его, оно поработит тебя.

Утром пришли стражники, чтобы отвести его на площадь. Я видел, как он шел, приплясывая в своих цепях».