Текст книги "Разбойник Кадрусс"

XXXIV
Кадрус вертится между двумя женщинами

В ту минуту, когда Кадрус и Фоконьяк воротились домой от барона де-Гильбоа, слуга подал кавалеру де-Каза-Веккиа письмо.

– От кого? – спросил кавалер слугу.

– Какая-то деревенская баба принесла.

– Она не сказала, от кого?

– Она сказала, что это от дамы, которая гуляет одна в лесу с бриллиантовыми перстнями на всех пальцах, а на правой руке у неё простой стеклянный перстень, не стоящий и двух су среди других, стоющих тысячи.

Кавалер тотчас узнал, от кого письмо. Он поспешно пошел в свою комнату. Чего могла от него хотеть герцогиня де-Бланжини?

Письмо было без подписи.

«Особа, которой кавалер де-Каза-Веккиа подарил перстень, лежавший на гробе Господнем, просит его убедительно прийти к ней как можно скорее. Она будет ожидать его все равно в каком бы то ни было часу.

Эти подчеркнутые слова указывали на прошлое.

– Чего хочет от меня принцесса? – спрашивал себя Кадрус. – Вероятно женская прихоть! Повинуясь движению гордости, я уже сделал ошибку, показав ей лицо атамана Кротов. Это почти измена моим подчиненным; это хвастовство может способствовать к их погибели. Не будет ли неблагоразумно уступить подобной прихоти?

– Нет, нет! – сказал Фоконьяк, который, как человек ловкий, желающий все знать, не пропустил ни одного слова из монолога своего друга. – Нет, любезнейший, неблагоразумно будет не уступить прихоти этой женщины. Поверь мне, нарядись, сострой себе такое лицо, как у влюбленнаго, отправляющагося на первое свидание, и скачи в замок…

– Ты знаешь, ответил Кадрус – лицемерство для меня невозможно; я люблю другую.

– Тем более причины, с насмешкой сказал гасконец: – ты лучше съумеешь розысрать свою роль. Ах! будь я на твоем месте! воскликнул волокита, который, видя нерешимость своего атамана, сунул ему в руки хлыст и смеясь толкнул к двери.

Почти против воли Жорж доехал в замок Бельфонтен, где его с нетерпением ждала герцогиня де-Блаижини.

Из окна будоара она подстерегала приезд кавалера и сердце её билось. Она не могла обманывать себя: она любила. Да, она любила этого человека… этого Кадруса! Всякая любовь в женщине с таким пылким темпераментом, как у герцогини, которая ещё не любила, не могла быть любовью обыкновенной, с её известной медленностью, с её предвиденным концом. Нет, это была любовь, идущая прямо и твердо к цели, без ложнаго стыда, любовь горячая, как корсиканская кровь, которая текла в её жилах.

Когда ревность уязвит сердце подобной женщины, тогда эта женщина не отступит ни перед чем. Принцесса любила Жоржа и писала ему, прося свидания. Правда, сердце её сильно билось, когда молодой человек вошел к ней: она холодно отвечала на его поклон, указала ему на стул и спросила вдруг голосом несколько дрожащим:

– Мне сказали, что вы женитесь. Правда это?

– Да, ответил Жорж, поклонившись – вас не обманули.

– На девице де-Леллиоль, племяннице барона де-Гильбоа?

Молодой человек снова поклонился в знак подтверждения.

– Говорят, что девица де-Леллиоль чрезвычайно богата, возразила герцогиня с иронией – миллионщица, имеющая дядю богача, от котораго натурально получит наследство; партия хорошая.

Горький тон, которым были произнесены эти последния слова, заставил задрожать Кадруса, который посмотрел на герцогиню с удивлением. Та увидела, что удар попал метко, и поспешила нанести другой.

– Вас прельщает богатство? спросила она. – Вы любите деньги?

– О, герцогиня! ответил Жорж, стыдясь, что его брак считали гнусной спекуляцией – чем я заслужил такое мнение от вас? Вы знаете кто я, неужели вы считаете меня способным к подобной гнусности?

В женщине всегда есть кошачьи ухватки. Герцогиня знала наверно, что она оскорбит того, кому она готова была отдать все, сделав ему такой оскорбительный вопрос, а между тем спросила, любит ли он деньги. Она страдала и хотела, чтобы Жорж также страдал. Мне кажется, что в женской любви всегда есть немножко ненависти.

– Мне кажется, вы говорили мне, что желаете быть любимым для себя самого и что…

Она остановилась. Такого человека, как атаман Кротов, нельзя было оскорблять безнаказанно.

– Герцогиня, сказал он гордым тоном – у вас в руках столько средств отмстить мне, если неравно я мог чемънибудь вас прогневать, что совершенно безполезно призывать меня для того, чтобы бросать в лицо подобное оскорбление.

Он бросил на герцогиню такой свирепый взгляд, какого молодая женщина ещё не видала у него, и сделал шаг к двери. Герцогиня остановила его.

– Садитесь, сказала она.

Жорж колебался.

– Я вас прошу, – умоляла она.

Наступило минутное молчание. Очевидно, принцесса колебалась. Оскорбленный Жорж остерегался. Он угадывал что происходило в эту минуту в сердце молодой женщины. Однако, он мог ошибаться. Во всяком случае он не хотел поощрять привязанность, которую не мог разделять; ему оставалось только сохранять самую холодную сдержанность.

Как ни трудно бывает положение, хитрость никогда не изменит женщине. Герцогиня съумела обойти затруднение.

– О! конечно, – сказала она – любовь к деньгам так гнусна, что не может войти в благородное сердце. Я очень богата, однако, не смотря на оказанную мне услугу, не смотря намой хороший прием, вы не объяснились мне в любви. Стало быть, богатство вас не прельщает. Не прельстила вас и красота девицы де-Леллиоль, потому что я красивее ея. Я говорю без ложнаго стыда и без ложной скромности, что меня называют красавицей… а между тем, повторяю, вы не старались внушить мне любовь, хотя я буду современем свободна располагать своей рукой. Стало быть, какая-нибудь странная необходимость заставляет вас жениться на девице де-Леллиоль.

Жорж очень хорошо чувствовал, на какой скользкий путь увлекали его, и отвечал вежливо, но сдержанно:

– Вы изумительно хороши. Это мнение всего двора вообще и мое в особенности, так что я не могу опровергать впечатления. какое вы производите на всех.

– Происходя от императорской крови, продолжала принцесса, улыбкой поблагодарив молодого человека: – сидя на первых ступенях трона, где мое имя и привязанность императора ко мне делают мое могущество почти неограниченным, я могла бы помочь человеку, любимому мною, подняться на все ступени, ведущия к славе, к богатству, правда ли это?

– Совершенная правда, сказал кавалер, становившийся все холоднее по-мере-того, как герцогиня разгорячалась.

Она продолжала:

– Еслиб человеку, который полюбит меня, приходилось забывать тягостное прошедшее, со мною этого прошедшаго не существовало бы. Он должен был бы заниматься одним будущим, будущим таким, о котором он не мог никогда мечтать.

Слова эти были так ясны, что Жорж счел долгом для достоинства молодой женщины остановить ее.

– Ваша привязанность не могла быть мечтою для человека честнаго, сказал он – человек честный не мог забыть, что вы замужем и не свободны.

Это была неудачная увертка. Принцесса пришла в негодование.

– Вы говорите мне о моем муже! вскричала она – объяснимся яснее. Вы ищете предлога, чтобы отказаться от моей любви. Вы напоминаете мне мои супружеския обязанности. Но почему вы можете знать, имею ли я обязанности к герцогу деБланжини? Нет! Я ничем не обязана герцогу. Я за него вышла с условиями. Я сохранила мою свободу, не сковывая свободы его. Если я возьму любовника, я не нарушу даннаго слова.

Жорж казался изумлен подобной смелостью. Молодая женщина с пылкостью продолжала:

– Вы, смельчак из смельчаков, удивляетесь моей смелости. Ну, что-ж такое! Я взяла бы любовника и была бы виновна менее моих кузин. Я не хвасталась бы моей любовью. Любовь, о которой я мечтала, была бы скромна и таинственна. Притом муж не долго стеснял бы меня. Он слишком стар. Я возвысила бы до себя моего любовника, я породнила бы его с императорской кровью… я сделала бы его моим мужем…

Как ни закален был Жорж против обольщений герцогини, у него не могла не закружиться голова при её последних словах. Породниться с императорской кровью!.. Ему!.. Кадрусу! Стало быть, эта женщина любила его самого. Он был уверен, что принцесса сдержит свое слово.

– Я вас понимаю, ответил он – и у меня разрывается сердце. Забыть прошлое… быть любимым вами, сесть возле вас на первых ступенях перваго трона в свете – это мечта до того невероятная, что она могла родиться только в голове безумца. Каким смельчаком ни признаете вы меня, я был не настолько смел, чтобы возноситься так высоко в моих притязаниях.

– Но это мечта моя, я могу ее осуществить… – начала молодая женщина, слушавшая тревожно, как обвиняемый, свой приговор.

– Позвольте мне кончить, герцогиня, перебил кавалер. – В том свете, в котором вы живете, играют всеми чувствами. Низость, честолюбие, жадность повергли бы к вашим ногам свою лицемерную любовь, еслиб знали состояние вашего сердца. Но у таких людей как я притворства не существует. С глубоким сожалением, с живейшей горестью должен я вам сказать, герцогиня, что была минута, когда я отдал бы все на свете, чтоб сделаться достойным вашей любви. Но теперь с глубочайшим уважением должен я вам сказать, что уже поздно. Я люблю молодую девушку, руку которой я просил.

Кровь южной женщины слишком горячо текла в жилах герцогини, для того чтобы она не вышла из себя, при этом признании, которое казалось почти оскорблением после её объяснения.

– Кто же эта соперница, которую вы предпочитаете мне?

сказала она запальчиво. – Богатая невеста, это правда, но девочка, ослепленная красивой наружностью кавалера де-КазаИеккиа, ребенок, желающий выйти из опеки, более желающий свободы чем любви. Вы хотите, чтобы вас любили самого, а делаете уступки.

– Вы ошибаетесь на счет моей невесты, герцогиня. Та, которая отдала мне свое сердце, не такова, как вы думаете. Она не имеет такого могущества, как вы, чтобы возвысить меня в глазах всех. Она ничего не может сделать для меня; только если голова её любовника должна когда-нибудь покатиться с эшафота или пуля пронзит ему грудь, она умрет… Она готова всем пожертвовать человеку, котораго она любит… Кадрусу… она готова жить моей жизнью. Кто сделает это?..

– Как! вскричала принцесса – она знает?..

– Она знает все.

– А! когда так… я понимаю!., сказала молодая женщина, ухватившись за голову обеими руками – вы должны любить ее, её жертва выше моей. Я хотела возвысить вас до себя, она спускается до вас…

Слезы душили герцогиню; она делала невероятные усилия чтобы их скрыть. Она встала.

Кавалер, взволнованный не менее ея, спешил положить конец такому тягостностному разговору. Он также встал и сделал шаг к двери. Герцогиня протянула ему руку.

– Слушайте, сказала она ему – вы очень огорчили меня. Такая кровь как моя знает ненависть, но признательность в ней сильнее всего. Я благодарю вас за вашу честность. Вы могли меня обмануть, а поступили великодушно. Молчать о том, что происходило между нами, я не стану вас просить. Вы так благородны, что я не могу сомневаться в том. Вместо любви, которая не может быть взаимна, я предлагаю вам мою дружбу, а вместе с дружбой мое уважение. В каком месте, в каком положении ни находились бы вы, помните о принцессе Полине. Ея привязанность и помощь не изменят вам.

Слишком взволнованный, чтобы отвечать, кавалер поцеловал руку герцогини и хотел уйти.

– Жорж! вскричала молодая женщина в ту минуту, когда он уходил.

Кавалер обернулся. Она бросилась к нему на шею и трепеща прижала свои губы к губам молодого человека. Потом вырвалась и сказала:

– Ступай… Унеси с собой этот поцелуй, первый и последний!…

Она шаталась. Сила воли изменила ей; женщина забыла на минуту достоинство принцессы. Жорж отвел ее к дивану. Потом поцеловав ей руку, пока она рыдала, наскоро вышел, унеся в сердце сильное чувство горести, какое только может поразить сердце человека. Он сел на свою лошадь, не думая даже ею править. Лошадь сама привезла его в Фонтенебло. Принцесса вечером не была у императрицы. Во дворец дошли стухи, что она очень серьезно нездорова.

XXXV
Борьба Жанны и Марии

Начальники Кротов держали Гильбоа в таких тисках, что он не мог медлить. В тот же вечер отправился он в комнату своих племянниц. Он нашел их обеих занятых пустяками, которыми молодыя девушки занимаются перед свадьбой. Они так были заняты, что не слыхали, как он вошел.

– Вы стало-быть очень рады бросить вашего стараго' дядю, сказал барон: – если не бежите к нему на встречу, когда он приходит к вам?…

При звуке голоса своего опекуна обе кузины вздрогнули, потом подошли подставить дяде свой лоб. Жанна слегка покраснела; она догадывалась, какия причины привели Гильбоа. Она также была смущена при мысли, что может быть её кузина угадает, что она имела тайны от нея. По какой-то стыдливости, по какому-то смутному опасению, Жанна не доверилась своей кузине. Мария не знала и о письме, которое Жанна написала Жоржу, и о свидании в прошлую ночь.

Гильбоа посадил своих племянниц, а сам, взяв стул, начал:

– Жанна, я должен говорить с тобой.

– Я слушаю вас, дядюшка, – ответила она.

Мария также слушала. При трепете в голосе барона, с тем инстинктом, который никогда не оставляет женщин, сердце её забилось как бы от приближения несчастья.

– Плутовка! продолжал Гильбоа, обращаясь к Жанне и стараясь скрыть под добродушным видом ярость, бушевавшую в его сердце: – плутовка, ты знаешь очень хорошо, зачем я пришел.

Молодая девушка, не смотря на свои усилия, почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

«Шардон сказал правду, подумал барон при очевидном замешательстве своей племянницы: «любовники сговорились.»

– Признайся, ты знаешь, что я тебе скажу? – продолжал он.

– Нет, дядюшка, ответила Жанна, дрожа от своей лжи. – Уверяю вас…

– А я тебя уверяю, что тебе не верю, перебил барон: – Я знаю наверно, ты знаешь, что я пришел говорить тебе о твоем замужстве.

– О моем замужстве!..

– О, лицемерка! – сказал дядя с притворным добродушием и грозя племяннице пальцем. – Как она притворяется!

Мария украдкой наблюдала за кузиной, в уверенности, что она скрывает что-то от нея. Она вся превратилась в слух.

– Да, продолжал барон: – я вполне уверен, что ты знаешь очень хорошо, что я пришел говорить тебе о предложении кавалера де-Каза-Веккиа.

Мария задрожала с головы до ног.

«Жорж любит ее, подумала она с трепетом. «Она любит Жоржа! Они скрыли от меня свою взаимную привязанность. О, пусть они остерегаются меня!»

Жанна, конечно, ожидала услышать имя своего любовника, однако также задрожала, когда дядя упомянул о кавалере. Она не отвечала, но заметила неприязненное движение кузины. Гильбоа, приметивший волнение Жанны и ревнивый взгляд Марии, сказал себе:

«Кажется, и эта также любит кавалера, чорт его побери! Тем лучше! Эти женщины отмстят за меня!

– Кавалер Жорж де-Каза-Веккиа просит руки девицы Жанны де-Леллиоль, – сказал он с разсчитанной медленностью. – Какой ответ должен я передать ему?

– Я послушна, ответила Жанна, дрожа – я сделаю то, чего захочет мой опекун.

– Злая! – продолжал дядя, коварно улыбаясь. – Ты не всегда делала что я хотел, а то я не был бы принужден передавать тебе предложение кавалера. Я понимаю. Красиваго молодого человека предпочтитают старому дяде… Я вижу, прибавил он, вставая – что этот старый дядя не должен. был мешаться в любовь, все условия которой были так хорошо устроены заранее. Тем лучше, милыя дети. Дай Бог, чтобы вы нашли в этом союзе, который я одобряю, все счастье, какого вам желает тот, кто до-сих-пор служил вам отцом.

С этими словами Гильбоа поцеловал в лоб обеих племянниц и вышел.

Минутное молчание наступило после ухода барона. Мария, сидя у окна, повидимому, занималась вышиваньем. Жанна приметила безмолвие кузины и подошла к ней, села и взяла ее за руку.

– Мария, ты дуешься на меня? – сказала она: – За что? Не за то ли, что я не была откровенна с тобою, что я скрыла от тебя мою любовь?

– Нет, ответила молодая девушка, силою воли успевшая вложить твердость и равнодушие в свой голос: – за что мне сердиться на тебя? Ты была свободна.

– Да, да, сказала Жанна – ты сердишься. Твой голос слишком холоден. Он опровергает твои слова.

Чтобы выпросить прощение, она целовала руки своей кузины, говоря:

– Видишь ли, эта тайна принадлежала не мне одной. Это также была его тайна.

Жанна не могла почувствовать, какой трепет овладел её кузиной при этом слове, потому что та выдернула свою руку. Слишком занятая своим счастьем, чтобы приметить то, что происходило в душе её приятельницы, Жанна погрузилась в какую-то восторженность, из которой вышла затем, чтобы сказать:

– Мечта всей моей жизни должна осуществиться; мы никогда не разстанемся, моя добрая Мария, как и в прошлом, жизнь наша будет одна. Замужем за двумя неразлучными друзьями, мы будем жить неразлучно. А если Господь пошлет нам детей! Я буду молиться ему, чтобы у одной из нас был мальчик, а у другой девочка. Понимаешь ли ты, Мария? Эти дети будут вместе рости. Может быть, когда-нибудь мы будем иметь, счастье соединить их. О, милый друг, как мы будем счастливы!

– Счастливы! сардонически повторила Мария де-Гран-Прэ – счастливы! Не жестоко ли с твоей стороны говорить мне о счастьи, ожидающем тебя?

– Как это? спросила Жанна наивно, но изумленная горьким тоном кузины. – Неужели ты ещё сердишься на меня за…

– Ну да, сержусь, – с живостью перебила Мария. – Я сержусь на тебя за то, что ты внушила любовь Жоржу. Я сержусь на тебя за то, что Жорж тебя любит. Как! ты выходишь за такого человека, для котораго я принесла бы в жертву все, а я должна быть женою дон-Кихота! Я согласилась принять его предложение только для того, чтобы сблизиться с Жоржем и отдаться ему, а ты расхваливаешь мне свое будущее счастье… Да, продолжала она, не обращая внимания на движение Жанны, испуганной этим цинизмом – я решилась на этот брак по разсчету и намеревалась обмануть этого стараго дурака. Ты разстроила все мои планы.

– Это не моя вина, робко сказала Жанна.

– Не твоя вина! возразила Мария, все более и более одушевляясь: – лицемерка! Для чего ты так старательно скрывалась от меня, от меня, твоего друга? Ты знала, что ваша взаимная любовь разорвет мне сердце? Оставь меня! Я тебя ненавижу… ты вероломная!

Пораженная Жанна не находила ни слова в свое оправдание. С своей любящей натурой, всегда готовая на жертвы, она почти считала себя виновной против кузины. Слезы навернувшияся на глазах ея, были её единственным извинением и верным доказательством несправедливости обвинений против нея. Слезы эти, вместо того, чтобы разжалобить Марию, сделали ее ещё злее. Она встала, притащила кузину к зеркалу и в порыве ярости сорвала косынку с её шеи.

– Смотри! вскричала она: – разве я хуже тебя? Смотри на эти черные волосы, роскошно падающие на перломутровыя плеча. Разве они не так красивы, как твои льняные, висящие на шее, похожей на воск?

Жанна закрыла голову обеими руками и зарыдала. На слезы эти раздраженная Мария отвечала хохотом.

– Да! кричала она с сверкающими глазами: – плачь!… плачь, робкий ягненок… А я львица! Львица не плачет!…

Едва переводя дух от гнева, она опустилась на кресло. Жанна также села, но’ все плакала. Наступило продолжительное молчание. Ненависть и дружба все боролись в сердце Марии. Не похитили ли у нея её любовь? Но могла ли она забыть в одно мгновение все взаимные радости, целую жизнь, проведенную под одной кровлей? Рыдания Жанны вонзились ей в сердце. Дружба одержала верх. Она подняла голову и взглянула на свою кузину. Жанна все закрывала голову обеими руками. Мария вдруг подошла к своему другу, и схватив обе её руки покрыла поцелуями.

– О, моя Жанна! сказала она: – какая я была злая! Это оттого, видишь ли, что я так его люблю! Прости меня! Ты праведница, моя добрая Жанна. Твоя улыбка, такая кроткая, такая чистосердечная, должно быть заставила его упасть к твоим ногам так, как я теперь падаю и прошу тебя простить меня. Конечно, он должен был предпочесть тебя; ты гораздо меня красивее.

Жанна вместо всякаго ответа опустила голову на плечо кузины. Мария печально продолжала:

– Слушай. Мы ещё можем быть счастливы. Как ты сказала, наша жизнь может как и прежде быть общею. Мы можем жить друг возле друга. Я сделаюсь его другом, мы обе будем любить его, вот и все.

Жанна находившая печаль и слезы при вспыльчивости кузины, вздрогнула при этих словах. Любовь эгоистична. Слезы высохли на её глазах, она пристально взглянула на Марию. Та тотчас поняла этот взгляд.

– Ты ревнуешь, сказала она: – будь спокойна… Я не стану стараться нарушать твое счастье; я сделаюсь его другом, его нежной сестрой. Довольна ли ты?

Жанна, краснея, что обнаружила сомнение в своей кузине, отвечала ей поцелуем.

– В свою очередь прости мне, моя добрая Мария. Если ты была несправедлива ко мне, то и я в свою очередь также поступила с тобою, мы квиты. Забудем обе.

В взаимном порыве молодыя девушки бросились на шею друг к другу.

Чрез минуту Жанна пошла в свою комнату и скоро вернулась в костюме, показывавшем, что она намерена выйти.

– Куда ты идешь? спросила Мария, сердце которой опять защемила ревность.

– Я пойду немножко прогуляться в парке, ответила Жанна с очевидным безпокойством: – после того, что случилось мне нужно собраться с мыслями. Воздух принесет мне пользу; он прогонит тяжесть, которую я чувствую в голове.

– Хочешь, я пойду с тобою? Если ты вдруг сделаешься нездорова?

– Нет, нет! с живостью возразила Жанна: – мое нездоровье слишком ничтожно; оно продолжиться не может. Повторяю тебе, мне нужно собраться с мыслями. Уединение будет для меня лучшим лекарством.

– Как ты хочешь, ответила Мария.

Жанна ушла. Мария поняла, что она отправилась на свидание и скрыла от нея это. Это было предлогом к вспышке; ревность подавила дружбу.

– О, лицемерка! вскричала она. – О, трусиха! Она не смеет признаться, куда идет. Ступай к каштановым деревьям; он должно быть там тебя ждет. Дура воображает, что может обмануть меня! Но не смотря на все твои проделки, я отниму у тебя твоего любовника. Да, отниму! повторила она с невыразимой энергией. – Да, против твоей воли, против его воли! Вопреки всем отниму! А если он меня отвергнет?

Она остановилась на минуту на этой мысли, потом продолжила:

– О, если он меня отвергнет, горе ему!… горе ей!… я отмщу!…