Текст книги "Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»"

Часть 2
Творение Прометея: как создавался «капитал»

Всю дрянь я намерен изложить в шести книгах.

К. Маркс Из письма к Энгельсу от 2 апреля 1858 г.[57]57
  Есть подозрение, что слово «дрянь» в русском переводе несколько смягчает оригинал. Как удалось установить, обычно Маркс употреблял такие слова, как Scheisse или Dreck. Если и в данном письме он употребил что-то подобное, фразу следует читать: «Все это говно я намерен изложить в шести книгах».


[Закрыть]

Предисловие автора, написанное для настоящей публикации[58]58
  Речь идет об интернет-публикации.


[Закрыть]

Если кто-нибудь вдруг подумает, что заявленная в названии части 2 тема представляет для понимания марксизма интерес побочный или вовсе незначительный, он сильно ошибется. Кто станет читать дальше, увидит, что тут всякое лыко в строку.

Глава 8
Краткая биография

Темно и скромно происхождение нашего героя…

Н. В. Гоголь. Мертвые души

От Издателя:

«“Капитал” – гениальное произведение марксизма. Над созданием главного своего труда Маркс работал в течение четырех десятилетий, с начала 40-х годов и до конца жизни. “Признав, что экономический строй является основой, на которой возвышается политическая надстройка, Маркс всего более внимания уделил изучению этого экономического строя” (Ленин В. И. Соч.: 4-е изд. Т. 19. С. 5).

К систематическим занятиям политической экономией Маркс приступил в конце 1843 г. в Париже. Изучая экономическую литературу, он ставит своей целью написание большого труда, содержащего критику существующего строя и буржуазной политической экономии. Его первые исследования в этой области нашли свое отражение в таких работах, как “Экономическо-философские рукописи 1844 года”, “Немецкая идеология”, “Нищета философии”, “Наемный труд и капитал”, “Манифест Коммунистической партии” и др. Уже в этих работах раскрываются основы капиталистической эксплуатации, непримиримая противоположность интересов капиталистов и наемных рабочих, антагонистический и преходящий характер всех экономических отношений капитализма» (23/787).

В ряду маленьких неточностей приведенного сообщения (кои требуется исправить ради исторической справедливости) особый интерес представляет неточность в последней фразе. Она поддается исправлению немедленно.

Основы, о которых говорит последняя фраза цитаты, не могут считаться раскрытыми в названных работах, ибо весь их пафос протеста против эксплуатации труда капиталом был переводом на немецкий из левой английской публицистики, а научные взгляды, фигурирующие в этих работах, целиком и полностью основаны на экономической теории, научная несостоятельность которой к тому времени стала очевидной для всех, кто был в состоянии отличить экономическую науку от политической агитации. Эта теория – рикардианство.

«Школа Рикардо около 1830 г. потерпела крах на прибавочной стоимости», – писал Энгельс в 1885 г. (25/22; предисловие к первому изданию III тома «Капитала»). И пояснял, что споткнулось рикардианство о два пункта.

Первый пункт: по закону стоимости, согласно которому обмениваются эквиваленты, обмен труда на зарплату должен быть обменом эквивалентов и, следовательно, весь труд оплачивается и прибавочная стоимость не создается трудом. А отсюда следует, что и стоимость, в ее целостности, не есть порождение только живого труда.

Второй пункт связан с тем эмпирическим фактом, что равновеликие капиталы в тенденции приносят равную прибыль, независимо от того, какую долю составляет в них величина живого труда. В то же время по закону стоимости (Маркса) прибыль, то есть прибавочная стоимость, будет равна у тех только капиталов, у которых одинакова величина живого труда, независимо от величины капитала в целом.

Таким образом, в обоих случаях дело сводится к тому, что прибавочная стоимость не может быть вменена исключительно живому труду рабочих.

Оба «пункта» были, по мнению Энгельса, преодолены Марксом. Но не в упомянутых выше работах, а гораздо позже – в «Капитале». Две указанные теоретические проблемы суть два полюса, к которым тяготеет весь теоретический материал «Капитала». Первый «пункт» представляет важнейший момент в теоретическом материале I тома, второй – смысловое ядро III тома.

Но мы торопим свое изложение. Пока мы дошли до ранних работ молодого Маркса. Впоследствии он вспоминал:

…В сочинении против Прудона я сам придерживался теории Рикардо (29/327).

Из «докапитальных» трудов Маркса «Нищета философии» – книга, где вопросы политической экономии трактуются наиболее развернуто и подробно. В остальных ранних работах, особенно в «Манифесте Коммунистической партии», вопрос об эксплуатации наемного труда решается на уровне политической агитации, которая в любые времена позволяет себе любые утверждения, какие сочтет нужными, в том числе и утверждение, что ее утверждения научны.

В 1843–1844 гг., в парижской эмиграции, Маркс впервые ощутил позыв к экономическим наукам. Видимо, не без влияния своего нового друга Фрица Энгельса, который уже успел замахнуться на политическую экономию и даже сделал пробный бросок (1/544–571).

В указанный период наряду с сочинениями утопистов (социалистов, коммунистов) и рабочих социалистов Маркс штудирует сочинения Антуана Дестюта де Траси, Адама Смита, Рикардо, Сэя, Джеймса Милля (англичан – во французских переводах) и задумывает собственный экономический труд.

Общим свойством дилетантов является нетерпеливое стремление немедленно выдавать продукцию, каковое стремление, собственно, и толкает человека на новое для него поприще. Перед Марксом возникла гора материала, совершенно нового для молодого немецкого доктора философии и недавнего журналиста. И он ощущал зуд в руке, держащей перо.

Сохранилась часть рукописных материалов тех лет, изданная у нас теперь под названием «Экономическо-философские рукописи 1844 года» (42/41–174). В смысле первой половины эпитета это еще вполне ученическая работа. На таком научном уровне у нас пишутся рефераты при поступлении в аспирантуру, цель которых – показать способность абитуриента работать с научным материалом. Обильно цитированы экономисты, больше всех – Смит. Для юного Маркса в экономической теории еще существуют авторитеты. Видна совершенная теоретико-экономическая неискушенность референта[59]59
  Скорее следовало бы сравнить уровень рукописи со студенческой курсовой работой, если бы мы не знали, что студенты списывают их друг у друга из года в год.


[Закрыть].

Однако идеологическая невинность уже в прошлом. 26-лет-ний Маркс вполне заражен коммунистическим пафосом. Уже пройдена гегелевская школа манипулирования понятиями. Уже читан Фейербах и взято у него знаменитое «рациональное зерно». В названном «реферате» уже налицо тенденция. Откровенная. Прямо заявлено, какой вопрос интересует начинающего экономиста, под каким углом ловит он ищущую мысль Сэя и в каких местах ищет брода через полноводный поток Адама Смита.

Идея эксплуатации наемного труда не дает покоя новообращенному экономисту. С высоты нынешнего опыта сквозь детский наигрыш приготовишки можно различить прообраз будущих фанфар «Капитала». Вступая в храм науки, Маркс твердо знал, зачем сюда пришел.

Несколько выдержек из «Рукописей 1844 года»:

Само собой разумеется, что пролетария, т. е. того, кто, не обладая ни капиталом, ни земельной рентой, живет исключительно трудом, и притом односторонним абстрактным трудом, политическая экономия рассматривает только как рабочего. В силу этого она может выставить положение, что рабочий, точно так же как и всякая лошадь, должен получать столько, чтобы быть в состоянии работать (42/54).

Обращают на себя внимание: (а) выражение «абстрактный труд», которым назван «односторонний», то есть специализированный, труд, и (б) высказывание об уровне заработной платы.

Вопрос об установлении уровня заработной платы политическая экономия до Маркса едва ли трактовала в модусе долженствования. Слова абстрактный труд не выскочили случайно, они встречаются здесь не один раз. В «Капитале» выражение абстрактный труд тоже фигурирует, но в противоположном значении. Впрочем, противоположность эта не простая, а диалектическая.

Размер земельной ренты определяется в результате борьбы между арендатором и земельным собственником. Всюду в политической экономии мы видим, что основой общественной организации признается враждебная противоположность интересов, борьба, война (42/74).

Нужно помнить, что как раз в эти месяцы Маркс и Прудон вели свои споры о конечных целях рабочего движения и терроре. Со времени якобинской диктатуры прошло меньше лет, чем от Октябрьской революции до наших дней.

Метафорическое выражение борьба, которым принято иногда называть столкновение материальных интересов в процессах торга или конкуренции, было вскоре превращено Марксом в понятие буквально кровавой классовой борьбы (гражданская война).

Именно вследствие непонимания политической экономией взаимосвязи изучаемого ею движения можно было, например, учение о конкуренции противопоставлять учению о монополии, учение о свободе промыслов – учению о корпорации, учение о разделе земельных владений – учению о крупной земельной собственности, ибо конкуренция, свобода промыслов, раздел земельных владений мыслились и изображались только как случайные, преднамеренные, насильственные, а не как необходимые, неизбежные следствия монополии, корпорации и феодальной собственности (42/87).

Не следует в этом высказывании видеть грубую ошибку тупого студиозуса. Здесь перед нами первые опыты имплантации Гегелевой диалектики в политическую экономию. Речь, как мы понимаем, о системе «тезис – антитезис», где второе Маркс называет следствием первого потому, что второе следует за первым в историческом развитии или диалектическом развитии по Гегелю. Подобный метод рассуждений сыграл впоследствии колоссальную роль в творчестве Маркса и злую шутку с экономической наукой и европейским рабочим движением.

Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он производит, чем больше растут мощь и размеры его продукции… (Там же).

В примечании Издателя к этой фразе сказано: «Подобный вывод был довольно распространен в социально-критической литературе того времени» – и дается ссылка на Вейтлинга. Не совсем ясны мотивы такого примечания – в оправдание Марксу, что ли? Как будто повторять чужие глупости более простительно, чем сочинять свои. К тому же в таких работах, как «Наемный труд и капитал» и «Манифест Коммунистической партии», данный тезис поставлен с еще большей остротой. Фигурирует он и в I томе «Капитала». Правда, чем позднее, тем большим количеством диалектических завитушек оснащен сей, говоря эвфемистически, спорный тезис. Далее:

В чем же заключается отчуждение труда?

Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает, а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это – принудительный труд (42/90).

Не правда ли, интересно наблюдать, как нагнетание правдоподобных высказываний, которые выглядят перифразами одно другого, приводит к ложному выводу. Этот ложный итог задан наперед, поэтому весь период должен быть достаточно длинным, ибо каждая ступенька рассуждений понемногу сдвигает смысл в нужную сторону.

Несмотря на видимость близкого попадания, мы сильно сомневаемся, чтобы Маркс судил о самоощущении рабочего в процессе труда на основе личного опыта, личных наблюдений или иным способом личного изучения предмета. Исходной точкой его рассуждений была категория отчужденного труда. И это нам также следует взять на заметку в качестве одной из особенностей научного мышления Карла Маркса.

В тот период А. Руге писал кому-то из общих знакомых, что Маркс много и беспорядочно работает, бросая одно и кидаясь на другое. К 1844 г., помимо упомянутых «Экономическо-философских рукописей», относятся также наброски и планы о гегелевской конструкции феноменологии, о современном государстве (план всеобъемлющего труда), а также многочисленные тетради с выписками из книг, которых в Германии он не видел. Выписки и наброски, как и цитированная выше рукопись, делались, по-видимому, без ясного еще представления, что из всего этого выйдет.

В 1845 г. Маркс готовит покушение на Фридриха Листа. В дошедшем до нас не полностью черновике (42/228–258) его несделанной работы о книге (против книги!) Листа «Национальная система политической экономии» налицо уже все черты скверной критической манеры, о которых мы говорили в связи с «Нищетой философии», вышедшей годом позже. Не Прудон ли избавил Листа?

Нельзя сказать, что автор названного черновика проявляет глубокое понимание экономических проблем развивающейся страны (тема книги Листа), но и не скажешь, чтобы его это смущало. Недостаток знания и понимания юный агрессор компенсирует избытком мировоззрения.

Вот цитата из Листа, которая вывела Маркса из состояния экономического равновесия:

«Потому-то столь печально, что те беды, которыми в наши дни сопровождается развитие промышленности, выдвигаются иногда в качестве доводов против самой промышленности. Есть гораздо большие беды, чем сословие пролетариев: пустая казна – национальное бессилие – национальное рабство – национальная смерть» (42/228).

Всю его жизнь подобные идеи были Марксу близки в той же мере, в какой – идеи христианского смирения. Он попросту не понимал таких слов.

Соображения об условиях развития национальной экономики отсталой страны, которые привели Листа к идее протекционизма и требовали горячей борьбы против идеологии фритредерства, только-только распространившейся из Англии на континент, – все это Маркс воспринимал сквозь пожизненно надетые на себя очки пролетарского доктора. В протекционизме Листа он видит:

Пустой, поверхностный, сентиментальный идеализм немецкого бюргера, за которым скрывается самый мелочный, самый грязный торгашеский дух… (42/229).

Наш великий теоретик ценности (Wert) смолоду и до смерти не умел различать высказывания констатирующие и ценностные (Wertbegriff).

Немецкий идеализирующий филистер, который хочет стать богатым, должен, разумеется, предварительно создать себе новую теорию богатства… Немецкий буржуа начинает свое созидание богатства с сотворения некоей сентиментально напыщенной, лицемерно идеализирующей политической экономии… (42/230).

Таким образом, он через посредство г-на Листа указывает государству, что его теория отличается от всех других теорий тем, что он позволяет государству вмешиваться в дела промышленности и регулировать ее, что он имеет самое высокое мнение об экономическом благоразумии государства и просит его лишь о том, чтобы оно предоставило полный простор проявлению своей мудрости, конечно, с тем условием, чтобы проявление этой мудрости ограничилось установлением «мощных» покровительственных пошлин (42/238).

И все в том же духе. Разумеется, никаких возражений по существу. Ни с позиций экономической теории фритредерства, ни с точки зрения экономической практики развивающейся экономики. Для подобной критики у Маркса не хватало не только знаний, но и желания вникать в суть экономических проблем непредвзято. Для него важнее было доказать, что Лист – плагиатор у некоего Ферье, а также лжец, клеветник и выразитель реакционных интересов буржуа.

Такова была уже тогда полемическая манера Маркса. Подобными вещами кишит «Капитал».

Несколько экономических цитат из «Нищеты философии» для демонстрации научно-экономического уровня названной работы:

Приобретая новые производительные силы, люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, – они изменяют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает нам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом (4/133).

А электрическая мельница (плюс кое-что еще) – коммунистическое общество… Но это уже из Ленина.

Прудон хочет рассматривать категории с двух сторон. Маркс отвечает:

Рабство есть такая же экономическая категория, как и всякая другая. Следовательно, и оно тоже имеет две стороны. Оставим дурную сторону рабства и займемся хорошей его стороной. Само собой разумеется, что при этом речь идет лишь о прямом рабстве, рабстве чернокожих в Суринаме, в Бразилии, в южных штатах Северной Америки.

Подобно машинам, кредиту и т. д. прямое рабство является основой буржуазной промышленности. Без рабства не было бы хлопка, без хлопка немыслима современная промышленность…

Нужно сие комментировать?

Без рабства Северная Америка, страна наиболее быстрого прогресса, превратилась бы в патриархальную страну… Уничтожьте рабство – и вы сотрете Америку с карты народов…

Как мы много раз еще убедимся, у Маркса никогда не стояло дело за тем, чтобы с величайшим апломбом высказываться о таких вещах, о которых ему не мешало бы прежде узнать немного более того, что он уже знает.

Так как рабство есть экономическая категория, то оно всегда входило в число общественных институтов различных народов (4/134–135).

Комментировать данное высказывание мы не станем. По-видимому, оно имеет какой-то глубокий научный смысл, ускользающий от нас, либо в нем скрыт столь же недоступный нам переносный смысл, либо, наконец, учителя подвел его адепт – переводчик. Едва ли категория, даже экономическая, может входить в число институтов.

Ну и на закуску:

Конкуренция предполагает общую цель, а это, с одной стороны, доказывает, что конкуренция есть ассоциация, а с другой стороны, что конкуренция не есть эгоизм (4/163).

Тут уже пошла такая диалектика, что мы можем лишь предложить читателю самому в охотку распутывать эту белиберду.

* * *

Всерьез заниматься экономическими науками Маркс начинает, похоронив Союз коммунистов. С 1850 г. он забирается в библиотеку Британского музея и в течение семи лет перелопачивает, видимо, целые геологические пласты экономической литературы, начиная с Уильяма Петти и его современников. Если парижский период был подготовительным классом Маркса-экономиста, то первый лондонский период (1850–1857) можно было бы назвать его университетским курсом.

С 1857 г. начинается работа над первой серьезной рукописью по политической экономии («кандидатской диссертацией», что ли). Складывается план будущего труда.

В феврале 1858 г. Маркс в письме к Лассалю так представляет свой будущий труд:

Изложение, – я имею в виду манеру его, – вполне научно, следовательно, не противоречит обычным полицейским требованиям.

Манера изложения – одно, а ради чего весь труд тяжкий – и так понятно адресату. Не раз говорено…

Все в целом подразделяется на шесть книг: 1) О капитале (содержит несколько вводных глав). 2) О земельной собственности. 3) О наемном труде. 4) О государстве. 5) Международная торговля. 6) Мировой рынок. Я, конечно, не могу обойтись без того, чтобы время от времени не делать критических замечаний относительно других экономистов… Но в целом критика и история политической экономии и социализма должны составить предмет другой работы. Наконец, краткий исторический очерк развития экономических категорий или отношений – третья работа (29/449).

Для начинающего экономиста – совсем неплохо. Особенно если представить себе, что подразумевалось под каждой из шести рубрик. Например, вот как выглядела предполагаемая схема первой части предполагаемого шестикнижия (23/788 и др.):

Из всеобъемлющей задумки в конечном итоге реализовалось в рукописи лишь то, что было названо «Капитал вообще», а завершен и опубликован автором только «Процесс производства капитала», где был разработан и вопрос о наемном труде. В рукопись «вообще» попали вопросы поземельной ренты и конкуренции капиталов, а также много иного.

В 1859 г. работа вышла из печати. Называлась «К критике политической экономии». Но это было общее название большого труда, а то, что вышло, предлагалось считать первым выпуском всей работы и называлось «Отдел первый. Капитал вообще». Там было две главы: «Товар» и «Деньги». И все. Где же «капитал»? Нету. Вообще.

Таким образом, для начала свет увидел лишь то, что в письме к Лассалю было названо «несколько вводных глав». Третья глава, «Капитал», должна была выйти следующим выпуском, но с этим произошла заминка. В работе над рукописью – тоже.

1861 г. Маркс начинает все сначала. За два года он выдает рукопись на 200 листов, которая содержала в наброске весь будущий четырехтомный «Капитал», включая и то, что мы знаем как «Теории прибавочной стоимости». Как известно, с последнего и началась работа над рукописью 1861–1863 гг.

Мы еще раз констатируем этот специфический методологический феномен – отталкивание от чужих идей в качестве отправной точки изложения собственных.

В новой рукописи несколько изменилась акцентировка проблем и появилось кое-что принципиально новое. Называлась она так, как и прерванная работа («К критике политической экономии»), но это был новый труд. По-видимому, Маркс действительно хотел теперь публиковать его целиком.

К началу 1866 г. была сделана новая рукопись – черновик большой работы в трех книгах, известных ныне как три тома «Капитала». Здесь появляется и нынешнее название труда: «Капитал. Критика политической экономии».

В это время порядок издания снова меняется. Решено выпускать «Капитал» по томам в три приема: том I (книга первая – «Процесс производства капитала»), том II (книги вторая и третья – «Процесс обращения капитала» и «Формы капиталистического процесса в целом») и том III (книга четвертая – «История экономических теорий»).

Трехчастное деление книги заставляет опять вспомнить о Гегеле. Названия книг третьей и четвертой были неокончательными. Предполагалось, что тома выйдут один за другим.

Подготовка к печати текста I тома длится с января 1866 г. по март 1867 г. Книга вышла (не про нас будь сказано) через пять месяцев – в сентябре 1867 г., в Гамбурге (печать – в Лейпциге), в издательстве Отто Мейснера, «издателя демократической литературы» и «славного малого»[60]60
  ФМ, 382.


[Закрыть].

Потом Маркс прожил еще 15 лет, но продолжения «Капитала» не последовало. Этот факт до сих пор остается исторической загадкой.

После смерти Маркса в 1883 г. Энгельсу понадобилось лишь два года, чтобы выпустить вторую книгу «Капитала» отдельным томом, что говорит о достаточно высокой степени ее готовности к моменту смерти автора.

Третью книгу Энгельс выпустил отдельным томом в 1894 г., за год до смерти. Подготовка ее к печати длилась около девяти лет и стоила Энгельсу огромного труда. Например, о пятом отделе тома III он писал:

Сначала я пытался закончить этот отдел, как это мне до некоторой степени удалось с первым отделом, заполняя пробелы и разрабатывая лишь намеченные отрывки, чтобы отдел этот хоть приблизительно представлял собой то, что намеревался дать автор. По меньшей мере, три раза я делал такую попытку, но всякий раз безуспешно, и в потере времени на это заключается главная причина задержки. Наконец, я убедился, что так дело не пойдет… Мне не оставалось ничего иного, как отказаться от дальнейших попыток в этом направлении и по возможности ограничиться упорядочением того, что имелось, сделав лишь самые необходимые дополнения (25, 1/9).

Так или иначе, то, что теперь известно как III том «Капитала», являет собой материал неудобочитаемый и довольно бессвязный. Выглядит этот том кое-как упорядоченным набором отрывков, обрывков и утомительных выкладок (тем не менее это не набор обрывков, а целое – мы имеем возможность коснуться слегка вопроса о том, как творил Маркс, и сделаем это в Приложении 1).

«Теории прибавочной стоимости» Энгельс выпустить не успел.

Книга впервые была издана К. Каутским в виде четырехтомника в 1905–1910 гг. Названный труд – в рукописи более 110 печатных листов – содержит отрывочный критический разбор экономических теорий тех экономистов – предшественников Маркса, которых он считал достойными серьезного разбора (в том порядке, как он обращался к тому или иному из них), вперемежку с собственными выкладками Маркса.

Этот материал мог быть упорядочен разными способами – по именам, по проблемам, а также путем раздельной группировки критики и собственных выкладок. Каутский, по-видимому, выбрал последнее. К тому же он позволил себе купировать некоторые места, повторявшие материал трех изданных томов (напоминаем, эта книга была началом последней рукописи «Капитала»), утверждая, что сам Энгельс сообщил ему о подобном своем намерении.

Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС раскритиковал издание Каутского и выпустил IV том «Капитала» в первозданном, то есть неупорядоченном, виде. Чтение книги от того не стало легким занятием, но это, как видно, мало кого волнует.

«И к чему автор все это нам рассказывает?» – спросит озадаченный читатель. На это можно сказать: хотите понять, как он стал властителем дум? Тогда читайте дальше, ибо самое интересное еще не начиналось.