Текст книги "Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»"

У Маркса были и свои счеты с понятием кредита. В его теории денег, правда, кредит себе места не нашел. Зато в его практике был любопытный факт. Примерно в эти же недели Маркс писал Энгельсу, как пытался получить в банке ссуду, но не мог найти в Лондоне двух уважаемых добропорядочных людей, способных удостоверить его кредитоспособность. Вот уж что отвратительно!

Но читаем письмо дальше:

…Я постарался рассеять недоразумение, будто под «партией» я понимаю «Союз», переставший существовать восемь лет тому назад, или редакцию газеты, прекратившую свое существование двенадцать лет тому назад. Под партией я понимал партию в великом историческом смысле.

Твой искренний друг

К. Маркс (30/406).

Искренний друг… Искренний друг?.. Никогда он так не подписывался, ни прежде, ни после, ни к данному адресату, ни к другим. Все для публики.

Что же такое означает слово партия?

Это отнюдь не обязательно должна быть организационная структура – с уставом либо иным фиксированным регламентом, членскими взносами и прочими привычными атрибутами.

Обычное понимание, связанное со словами «политическая партия», не годится для пролетарской партии, ибо для последней общепринятое понимание имеет, словами Маркса, «эфемерный смысл». Вчера это называлось «партия», сегодня это уже, словами Энгельса, «банда ослов, слепо верящих нам», но от переименования суть дела не меняется.

Суть же дела заключена в том, что слово «партия» в марксизме имеет два смысла – обычный (общепринятый) и эзотерический. Обычный смысл предназначен для ослов, эзотерический – для маленькой кучки заговорщиков.

Но и здесь, в эзотерическом слое языка, понятие «партия» неоднозначно. Для кучки это вся кучка, для Энгельса это – Маркс и Энгельс. Имеется достаточно оснований продолжить эту иерархию понятий, увенчав ее последним эзотерическим смыслом: для самого Маркса «партия» – это был исключительно и только сам Маркс. Так что вполне можно говорить первое, подразумевая второе, – и наоборот.

Однажды, в мае 1859 г., Маркс писал Энгельсу:

…Я категорически заявил лентяю Шапперу, что если он сейчас же не вступит снова в Общество рабочих (так называемое коммунистическое) и не возьмет на себя руководство ими, то всякая «связь» с ним будет порвана. Единственную сферу, где мы можем использовать этого гиппопотама, этот болван считает слишком незначительной для себя. Но посмотрим. Никогда еще у нас не было такого плохого «штаба»… (29/359).

Маркс и Энгельс плюс их «штаб» – это и есть «партия в великом историческом смысле» – ядро «партии в эфемерном смысле». А вот как писал Маркс Лассалю в сентябре 1860 г.:

Приближается момент, когда наша «маленькая», но в известном смысле «могучая партия» (поскольку прочие партии не знают, чего они хотят, или не хотят того, что они знают) должна набросать план своей кампании (30/465).

Неформальная группа мафиозного типа, с четко определенной конечной целью, с единоличным главарем (вождем), неписаным кодексом поведения ее членов (партийная дисциплина), с особым, понятным лишь для посвященных, языком, с широким набором стратегий, включающим: распространение слухов, сплетен и ложных сведений о настоящих и потенциальных врагах, обязательное проникновение в доступные рабочие организации, создание надежной агентуры в различных организациях и странах (по правилу «не числом, а уменьем»), диффамацию (мера против отступничества), шантаж (одно из средств добиться нужного поведения людей, случайно попадающих в сферу партийного интереса).

Так приблизительно реконструируется по известным нам фактам неповторимый облик партии в великом историческом смысле. Нарисованный здесь образ не очень полон, в нем многого недостает для законченного портрета. Однако следует удовольствоваться и этим. Остальное можно дорисовать по тем немногим автохарактеристикам, которые мы находим в письмах вождя. Вот еще две (из того же февральского, 1860 г., письма Фрейлиграту):

Респектабельную подлость или подлую респектабельность платежеспособной… морали я не ставлю ни на грош выше нереспектабельной подлости, от которой не были вполне свободны ни первые христианские общины, ни Якобинский клуб, ни наш покойный «Союз». Только при буржуазных взаимоотношениях привыкаешь к тому, что теряется чувствительность к респектабельной подлости или подлой респектабельности (30/403).

Ну да, а вы и не знали? Не личный моральный выбор каждого – буржуазные отношения всему виной.

Оставить бы лучше в покое христианские общины – чтобы судить о них, нужно понимать о религии немного больше, чем «опиум народа». Да и Якобинский клуб – слабое утешение, за свои дела он расплатился сполна.

Ну, а «покойный Союз» – это, скажем прямо, Карл Маркс собственной персоной.

Встречаются (и не столь редко) некие натуры специфического типа, характерного тем, что в предосудительном поведении своих оппонентов видят разрешение и оправдание для собственных недостойных поступков. Автору этих строк приходилось наблюдать такие типы, и, по его личному впечатлению, отношение к указанному вопросу есть почти безошибочный индикатор степени нравственного самосознания индивида.

Недостойное (в вашем понимании!) поведение оппонента освобождает вас от обязанности оставаться в этических рамках. Не превосходное ли правило? Откровенный вариант – «как он, так и я», лицемерный вариант – «меня вынудили таким-то жестом по отношению ко мне». Над всем этим, право же, сто́ит еще немного поразмыслить. Уместно припомнить «всеобщую и исключительную ненависть к нам», благодаря которой ОНИ сами себе выдали мандат представлять пролетарскую партию исключительно вдвоем.

Также можно понять, почему марксистской партии необходимы враги, почему она не может существовать без злейших врагов своих.

Нетрудно сообразить далее, что, коль скоро врага в наличии нету, его необходимо создать, а ежели это хлопотно – придумать.

Враг необходим пролетарской партии – иначе кому же вменять подлые заговоры и злокозненные намерения? Если нету таковых, нет и пролетарской партии, а есть просто кучка заговорщиков-интриганов. Да и кучка тает, если нету общих врагов. Не потому ли сразу после поражения революции Маркс противопоставил себя всем эмигрантским партиям и группировкам?

В письмах Маркса то и дело фигурируют версии о каких-то «кознях» со стороны лиц, которые жили своей жизнью, преследовали свои цели и, вероятнее всего, имели множество иных забот, нежели пестование навязчивой идеи о том, как досадить некой занудной личности. Приписывая таким лицам злонамеренность, интриги и козни, Маркс в то же время мог мирно общаться с ними, извлекая из контактов ту или иную выгоду и ничем не поступаясь взамен (примеры с Юхом и Лассалем).

Итак, теоретико-философское оправдание низости. Предосудительное поведение партнера дает мне право на подлость.

Вся прелесть такой философии открывается тому, кто поймет, что степень предосудительности поведения вашего партнера априори детерминирована. Она есть функция вашей собственной трактовки его поведения. Едва ли не любой жест партнера (кроме, может быть, безусловного подчинения) может стать подлостью по отношению к вам. В особенности если жест тот вам не по нраву.

Так произошло у Маркса с Фрейлигратом, который попросту желал оставаться независимым поэтом и не хотел быть втянутым в склоку, затеянную Марксом в своих интересах.

Картина получается отчетливая, правило очень простое. Марксов критерий должного и допустимого оказался производным от Марксовых предпочтений («нравится – не нравится»). Этика вытекает из эстетики.

Человек боевой и решительный, держа наготове формулы типа «как со мной, так и я», «меня вынуждают» и т. п., приобретает исключительную свободу действий.

Ибо можно ведь не только уличать чьи-то «подлые» деяния и соответственно реагировать задним числом. Можно также предвидеть подобные действия («зная характер этих господ…») и соответственно их упреждать. А что? Задним числом остается лишь объяснить, какую именно подлость партнера удалось предотвратить путем содеянной собственной.

Для человека изобретательного такого рода объяснение, конечно, труда не составит. Да и требуется то объяснение лишь в тех случаях, когда имеются сторонние наблюдатели. Вообще же, подлости, даже санкционированные поведением противника, лучше делать без огласки, а свидетелей по возможности следует нейтрализовать… ну и так далее.

Индивид (партия), разрешающий (-ая) себе этику описанного рода, воистину становится могучим (-ей) и способным (-ой) творить чудеса («маленькая, но в известном смысле могучая партия»)…

Представляется, что этический релятивизм – один из краеугольных камней марксистского мировоззрения, выкрашенный в красный цвет классовой идеи, – уходит своими корнями именно сюда, в личностные особенности основоположника научного коммунизма.

С этим же явлением можно поставить в связь любопытный феномен психологического переноса, наблюдаемый иногда в действиях Маркса или, например, Сталина. Имеется в виду склонность приписывать противникам своим не любые вообще подлости, а именно собственные явные грехи и тайные намерения.

Как далеко уводит одна невинная цитата…

Что в бурю подымается пыль, что во время революции не пахнет розовым маслом и что время от времени кто-нибудь даже оказывается забрызганным грязью, это – несомненно. Или – или. Однако, если принять во внимание, какие огромные усилия употребляет весь официальный мир в борьбе против нас, официальный мир, который, чтобы нас погубить, не только слегка нарушал уголовный кодекс, а прямо-таки глубоко в нем увязал; если принять во внимание грязную клевету «демократии глупости», которая не может простить, что у нашей партии больше ума и характера, чем у нее самой…

Можно констатировать: Маркс своей рукой выводит своей партии ту характеристику, которая складывается на основе наших скудных материалов. Своей рукой, которая пишет одно и упускает другое, как будто этого, другого, и на свете не существует.

«Ума и характера»… хорошо сказано. Едва ли мы захотим отказать в этом Марксу. Большой ум и сильный характер достойны уважения и, как правило, внушают его – даже при отсутствии симпатии. Нет, не этого не могли простить партии Маркса европейские демократы, которых он стремится испачкать. Совсем не то видим мы, к примеру, у одного из них – Александра Герцена.

Ум и характер никогда и ни у кого из людей достойных не вызывали презрения.

Nihil humani[119]119
  Ничто человеческое.


[Закрыть]… Но это не исчерпывается только умом и характером. Не менее человеческие качества суть стыд и совесть. Про эти-то вещи и забыл Карл Маркс. Забыл напрочь.

…Мы, конечно, немного того… бывает… но другие-то, другие-то разве лучше?

…Если знать историю всех остальных партий того же периода; если, наконец, спросить себя, какие же факты (а не гнусности какого-нибудь Фогта или Теллеринга, которые можно опровергнуть перед судом)…

(А других инстанций для нас не существует, уважаемый Федор Михайлович!)

…Какие же факты (а не гнусности… и пр.) могут быть выдвинуты против всей партии, – то приходишь к заключению, что в этом XIX столетии наша партия выделяется своей чистотой[120]120
  В первом издании «Сочинений» по-русски сказано: чистоплотностью (Т. XXV. С. 323).


[Закрыть] (30/403).

Затевать спор по поводу последнего – после всего цитированного и описанного – было бы нелепо.

В виде исключения автор этих строк просит позволить ему сделать кое-что, чего не принято делать в научных книгах, а именно высказать свое частное мнение по освещаемому вопросу. Автор никоим образом не настаивает на своей точке зрения, допуская, что возможны иные.

Так вот, по нашему личному мнению, не так уж важны мотивы человеческих поступков. Для моральной оценки индивида гораздо важнее, способен ли этот человек на подлость. Если у человека имеется внутренний запрет, его не спровоцировать низостью на низость.

Если же индивид воспитан иначе, он всегда найдет респектабельный мотив, чтобы куда-нибудь нагадить.

Глава 13
Диалектика правды и лжи
(к проблеме исчисления[121]121
  Под исчислением высказываний в логике понимается система аксиом и выводимых из них теорем (импликаций).


[Закрыть] марксистских высказываний)

Пояснение автора к настоящей публикации

Прежде чем познакомить читателя со следующей, 13-й главой моей рукописи о Марксе, позволю себе предпослать к ней небольшое предисловие, так как публикация эта не совсем обычна.

Несколько лет назад один московский политик задумал журнал под интересным названием «Политософия». Стал искать человека на должность, которую раньше называли «ответственный секретарь», а потом, кажется, «исполнительный редактор». Короче, такого, кто взялся бы – а главное, смог бы – делать хороший журнал. К нему привели Вадима Руднева. Поскольку (а) мы с Вадиком уже лет двадцать как дружны домами и (б) он не просто знал о моей рукописи, но даже успел опубликовать две последние главы в журнале «Даугава» (г. Рига) – где работал завотделом культуры до развала Союза, – он теперь немедленно обратился ко мне за материалами («Может, что-то из «Маркса»?). Я послал ему «Семь законов марксизма». Ответ: «Не то. Может, что еще?» Посылаю главу 13. Ответ: «В точку». Вадим написал к моему тексту предисловие и развернутые комментарии. Прислал мне посмотреть. Я очень удивился… впрочем, увидите…

Пока мы переписывались, политик тот оказался не у дел, журнал умер, не родившись, зато моя глава навсегда осталась снабженной предисловием и комментариями (а также списком литературы к этим комментариям) Вадима Руднева. С его согласия предлагаю вниманию читателей все вместе. Приветствую тех, кто найдет комментарии не менее (может, даже более) интересным чтением, чем сам текст. В любом случае они сильно его обогащают, хотя явно написаны начерно. Я ничего менять не стал, кроме исправления найденных опечаток. Даже в тех случаях, когда комментатор поправляет меня или (дипломатично) противоречит мне, я такие комментарии не удалял и правку в свой текст не вносил.

Е. Майбурд,

март 2011 г.

Предисловие редакции[122]122
  Несостоявшегося журнала. – Е. М.


[Закрыть]

Настоящий текст представляет собой в каком-то смысле классику философского самиздата. Евгений Майбурд писал свою книгу в конце 1970-х – начале 1980-х годов, в эпоху постмодерна, может быть, как, впрочем, и большинство из нас тогда, даже не зная этого слова. Тем не менее Майбурд выразил своей научной и публицистической интуицией насущные методологические концепции – теорию речевых актов, общую семантику и прагматику, модальную логику, аналитическую философию позднего Людвига Витгенштейна, семантику возможных миров, экономику символического обмена Жана Бодрийара, «археологию гуманитарных наук» Мишеля Фуко, постлакановскую политэкономию Славоя Жижека. При этом философская и публицистическая оригинальность и энергийная нагрузка этого текста позволяют причислить его к гуманитарному высказыванию Большого Стиля.

Политософский смысл публикации главы из книги Майбурда, нетерпимого, нетолерантного по отношению к своему герою, – в скрытой и явной диалогичности («мениппейности», если воспользоваться термином М. М. Бахтина) по отношению к Марксу, в готовности к непримиримому, порой желчному спору с ним, что делает текст Евгения Майбурда, как это ни парадоксально, почти идеальным для журнала диалогов.

И еще! Текст Майбурда об исчислении марксистских высказываний невольно провоцирует идею исчисления политософских высказываний. Мне кажется, что насущной задачей политософии является логическое исчисление ее законов, построение аксиом и выведение из них соответствующих импликаций. Например, аксиома 1: мудрая политика в России возможна. Импликация 1: если мудрая политика в России возможна, то возможна и мудрая власть (как результат последовательного проведения мудрой политики). Аксиома 2: политика склонна к иррадиации. Импликация 2: если иррадиированные политикой граждане не будут к ней сознательно относиться (голосовать на выборах, смотреть новости по ТВ, а лучше – читать о них в Интернете), то политика будет манипулировать ими.

В. Руднев

* * *

Некий чудак и поныне за правду воюет, Правда, в речах его правды – на ломаный грош. Чистая Правда со временем восторжествует, Если проделает то же, что явная Ложь.

В. Высоцкий. Правда и Ложь

Конфуция спросили: что бы он сделал, если бы его поставили управлять государством?

Учитель ответил: «Я бы начал с исправления имен»[123]123
  Ср. знаменитую статью «Миф – имя – культура» [Лотман – Успенский, 1973]. Имя в мифологическом сознании более первично, чем вещь. В неомифологической лингвистике первой половины ХХ в. язык более первичен, чем реальность, – теория лингвистической относительности Сэпира – Уорфа [Уорф, 1960].


[Закрыть].

На искажении имен держалась тогда государственная власть.

Специфическая особенность нашей методологии в изучении марксизма состоит в том, что мы подходим к названному феномену как к языковому явлению[124]124
  Человеческий язык, согласно гипотезе английского психиатра Тимоти Кроу, является причиной того, что вид homo sapiens в принципе болен шизофренией, – ср. провокативное название знаменитой статьи Кроу «Является ли шизофрения платой за использование homo sapiens конвенционального языка?» [Crow, 1997]. Поэтому любое высказывание на конвенциональном языке в принципе является потенциально шизофреническим, то есть не подчиняющимся двузначным законам традиционной формальной логики (ср. ниже при-меч. 1 на с. 271 о многозначных логиках и их связи с шизофреническим мышлением).


[Закрыть]. Постулируется существование лингвистического явления, которое мы называем марксистским языком. Некоторые особенности такового предполагается вскрыть в настоящей главе.

Не является секретом существование ряда специфических языковых форм, присущих языку марксистской литературы. В числе форм такого рода – составные термины метафорического характера. К таковым относятся столь известные миру выражения, как «могильщик капитализма» и «наемное рабство». Первое означает, как все знают, пролетариат, а второе – систему наемного труда в капиталистическом обществе.

Указанного рода термин отличается от рассмотренных выше специфических терминов – таких, как «диктатура пролетариата», – в первую очередь тем, что не содержит эзотерической семантической компоненты, предназначенной только для посвященных. Наоборот, терминология рассматриваемого теперь разряда предназначена непосредственно для масс. Больше того, объект, к которому относится термин из данного разряда, как правило, однозначно задан заранее, и это хорошо всем известно. Следовательно, такого рода термин не предполагает необходимости какой-либо дефиниции. Считается, что смысл его всем понятен. Для какой цели служит такая терминология в марксизме?

Назначение ее – риторически-суггестивное. Подобное литературному тропу, выражение типа «наемное рабство» работает как метафора, то есть создает образ.

Система наемного труда в капиталистическом обществе построена на том, что рабочий, не владея средствами производства, вынужден «продавать свою рабочую силу» капиталисту. Поэтому – рабство. Правда, при этом он «продает» свой «товар» не навсегда, а на время (как признал сам Маркс); к тому же «товар» этот не отчуждается «покупателем», а лишь эксплуатируется им в пределах сроков, установленных договором; кроме того, «продавший» свою «рабочую силу» может расторгнуть договор и «продать» ее другому «покупателю». Так что «рабство» не очень удачно выбранная экономическая категория. В таком случае едва ли можно говорить тогда о «продаже рабочей силы», правильней, видимо, говорить о продаже труда или о сдаче рабочей силы в аренду. Но где же тогда «капиталистическая эксплуатация»?! Нет, непременно рабство. Но не настоящее, а наемное. Оранжевый верблюд. Квадратный круг[125]125
  Нулевой экстенсионал по Кларенсу Льюису [Льюис, 1983]). То есть логически марксистский язык пуст – ни истинен, ни ложен, то есть лишен смысла [Russell, 1981]. Отсутствие смысла в марксистских высказываниях, по мысли Е. М. Майбурда, говорит не о ложности, а скорее о шизофренической абсурдности теории Маркса.


[Закрыть].

Не настоящее рабство, нет, конечно, нет – наемное. Не настоящее, но все-таки рабство. Значит, немного и настоящее. Отчасти настоящее – ведь все-таки рабство, пускай даже наемное. Ну и так далее. Добавочный эпитет показывает, что ключевое слово употребляется не в прямом его значении, а в переносном (какое же «рабство»? конечно, мы и сами понимаем, что это не рабство, рабочий – свободный человек, но…). Но! Само ключевое слово продолжает давить. Оно связано с определенным комплексом представлений, оно тянет за собой определенные ассоциации. Оно создает определенный эмоциональный фон, в то время как добавочный эпитет такого фона не создает. В результате возникает любопытный психологический феномен. Не рабство, но почти рабство. Все выражение сохраняет сильнейший семантический привкус ключевого слова, которое почти целиком остается в своем прямом – преступном, уголовном – значении.

Демагогический прием. Он столь эффективен, что адепты марксистского ордена постоянно пользуются им, обогащая марксистский лексикон и по сей день. В числе выражений данного разряда, возникших благополучно без помощи основоположника, упомянем такие, как «внутренний эмигрант», «политическая проститутка», «идеологическая диверсия», «литературный власовец»[126]126
  Логически это разные типы: «внутренний эмигрант» – оксюморон, «политическая проститутка» скорее метафора. «Внутренний эмигрант» вполне осмысленное выражение – так называли в брежневское время людей, несогласных с властью, но не идущих на конфликт с нею подобно диссидентам. В этом смысле и сам автор, и комментатор были внутренними эмигрантами. Выражение «политическая проститутка» принадлежит Ленину – он так назвал Троцкого (?). По-моему, это очень удачное и емкое выражение.


[Закрыть].

«Власовец» – синоним «изменника Родины». Это уголовное преступление, подлежащее суду. Значит, и «литературный власовец» тоже изменник, заслуживающий суда и тюрьмы, если не хуже. Стоило бы его… да уж ладно, все-таки – «литературный». «Идеологическая диверсия» – что это такое? Это уже деяние, которое ныне (когда писался настоящий текст. – Е. М., 2021) уголовно наказуемо («распространение заведомо ложных измышлений…»).

Зловещая этикетка, не сулящая добра тому, на кого (что) налеплена. Вот какую функцию выполняет метафора – невинный поэтический прием[127]127
  Метафора отнюдь не невинный прием. По Лакану и Р. О. Якобсону, метафора – это две универсальные оси языка, по которым проходит процесс означивания.


[Закрыть], попав в марксистские руки.

Мы рассмотрели одну из языковых форм марксизма – наиболее наглядную, лежащую на поверхности, встречаемую в массовой литературе и в прессе. Марксистский язык одной этой формой, конечно, не ограничивается. Он гораздо более развит и сложен. Подступиться к нему – непросто.

Иудаизм утверждает, что текст Торы содержит в себе четыре смысловых пласта. Первый (пшат) воспринимается непосредственным буквальным пониманием того, что рассказывается о шести днях творения, грехопадении Адама и Евы и т. д. Второй смысловой пласт открывается путем толкования (драш) библейских историй как иносказания, как притч, аллегорически повествующих о Божьей мудрости и человеческой натуре. Это есть предмет экзегезы. Третий открывается, если уметь понимать сообщения текста как намек (ремез).

Четвертый смысловой пласт приоткрывается в том случае, если принять, что существующие тексты Священного Писания содержат некий эзотерический смысл (сод), зашифрованный в письменах посредством определенного символизма, или, по-нынешнему, определенного кода. Посвященный, владеющий тайным кодом древних раввинов, читая и декодируя древние тексты, постигает структуру мироздания и последние ответы на все вопросы прошлого, настоящего и будущего, жизни и смерти. Кабала сохранила ключ к этому коду в виде числового значения 22 букв еврейского алфавита[128]128
  Это присуще не только иудаизму. Весь Новый Завет также зашифрован. Согласно «эзотерическому христианству» Гурджиева [Николл, 2004; Успенский, 2003].


[Закрыть].

Вскрывается интересная аналогия между вышесказанным и предметом наших исследований. Феномен марксизма, как уже указывалось, существует для нас представленным в некотором наборе текстов. Не говоря о теории, и самая практика марксизма доступна нашему исследованию не как явление реальности, непосредственно нами наблюдаемое – на манер явлений, изучаемых в химии, биологии, конкретной социологии, – а как множество сообщений, зафиксированных в определенном наборе текстов[129]129
  Витгенштейн говорил: «Слова – это поступки» [Wittgensten, 1980]. Ср. с последним тезисом о Фейербахе: «Философы хотели объяснить мир, а дело состоит в том, чтобы его изменить». Прагматика.


[Закрыть]. В связи с этим беспристрастное изучение феномена марксизма предполагает, как научную проблему, необходимость постижения полного смысла марксистских текстов. Эмпирически нами было установлено, что сообщения от Маркса, Энгельса, Издателя и других марксистских источников не следует понимать буквально. Напротив, их следует воспринимать как сообщения, истинный смысл которых скрыт посредством какого-то кода.

Ранее мы сказали, что читать марксистскую литературу «надо уметь». Мы сделали также несколько предварительных замечаний о «материалистической диалектике». Теперь, накопив немного материала, мы имеем возможность слегка углубиться в этот вопрос. Сказанное только что о Кабале поможет пояснить нашу методологию.

Мы предлагаем подходить к марксистским текстам как к сообщениям, имеющим троякую смысловую структуру. Первый – внешний – смысл образуется буквальным пониманием написанного Марксом и его адептами. Общеизвестно, что подобное восприятие не только не дает удовлетворительных ответов на вопросы, которые предполагаются решенными в «писании», но и порождает множество дополнительных вопросов.

Отсюда возникает марксистская экзегетика. Подавляющая часть литературы по марксизму, созданной за последние сто лет, есть продукт экзегезы, иначе говоря толкования книг, написанных Марксом (и, отчасти, Энгельсом). Сюда относятся не только ортодоксально-марксистские работы, но и литература так называемого ревизионизма, а также большинство критических разборов теории Маркса, принадлежащих перу ученых-специалистов, например Й. Шумпетера и Б. Селигмена.

Однако и экзегеза не выглядит достаточным инструментом для постижения подлинной сущности феномена марксизма. Тому свидетельство – большое количество разнотолкований, причем различия касаются не только отдельных деталей, но и – что гораздо важнее – принципов и целей марксизма, существа его как общественного феномена. Перед лицом большого количества самопротиворечий в марксизме, в том числе фундаментальных самопротиворечий (примеры были приведены нами в Прологе), экзегетика не дает разрешения и «снятия» самых важных из них. Различия остаются не только в толковании буквы, но и – гораздо хуже – в понимании самого духа марксизма.

Но это не все. Нам говорят, что марксизм – это движение, оснащенное самым достоверным научным миропониманием, в котором лежит обоснование его права на свои цели и средства. Иными словами, движение марксизма есть, как говорят нам, практическое воплощение учения марксизма. Поэтому столетняя история марксизма ставит целый ряд вопросов относительно необыкновенной живучести этого движения, его, сказали бы мы, ультрастабильности, позволяющей этому феномену сохраняться и укрепляться вопреки неудачам и поражениям, коих перманентную цепь представляет собой столетняя история марксистских начинаний.

Все подобные вопросы не в состоянии разрешить ни марксистские тексты, ни их экзегетика разного толка. Отсюда возникла догадка (гипотеза) о существовании того, что мы называем марксизмом порядка Х, – то есть о наличии в названном учении некой эзотерической компоненты. Ключ к ней представлялось возможным искать только эмпирическим путем.

Перед началом исследования мы не располагали каким-либо самомалейшим указанием на то, с чего начинать. Не было никакой зацепки, была только загадка. В этих условиях мы сочли, что литературные работы Маркса – Энгельса, как первоисточник наших поисков, представляют для нас «закрытую книгу», и попытались обратиться к практике Карла Маркса, полагая, что сам основоположник уж, наверное, реализовал в своем поведении дух марксизма. Данный метод также был принят нами наугад, однако получилось так, что интуиция не подвела. Мы считаем, что наш подход оправдал себя на том уже материале, который был пройден нами до сих пор. Как увидит читатель, и многие иные вопросы приобретут в дальнейшем бо́льшую ясность за счет применения развиваемого нами подхода.

Практика Маркса, однако, не есть нечто, непосредственно данное нам в опыте. В указанном качестве дана была она тем, кто соприкасался с живым Карлом Марксом. Но каждый из тех счастливцев мог наблюдать лишь частичного Маркса и потому уже был априори лишен возможности делать какие-либо обобщения (делали, еще как делали, да не все мимо!).

Нам Марксова практика дана в некоторой совокупности высказываний, принадлежащих как самому центральному персонажу, так и иным лицам (Энгельс, Меринг, Издатель и др.). Данная совокупность высказываний плюс литературное и эпистолярное наследие Маркса – Энгельса в целом составляют в сумме тот реальный материал, на котором осуществляется наше исследование. Материал, с которым мы работаем, не минеральной, не биологической, не иного рода естественной природы. Природа нашего материала – языковая. Этим определяется и наша методология, и наш инструментарий. Мы полагаем, что ключ к загадке марксизма находится в самом названном явлении, рассматриваемом нами как практика Маркса, которая, однако, в свою очередь, дана нам в языковом материале. Следовательно, наш исходный материал следует рассматривать как некое закодированное сообщение, содержащее – кроме буквального смысла и второго, получаемого путем экзегезы, – еще и третий смысловой пласт. Мы получаем возможность говорить об эзотерическом плане марксизма, тщательно скрытом от непосвященных.

В силу сказанного можно говорить о наличии особого марксистского кода, или языка, посредством которого тайный смысл изучаемого нами сообщения сокрыт в материале, имеющемся в нашем распоряжении.

Выше мы сказали, что литературные[130]130
  Автор называет работы Маркса литературными, а литература лишена значений истинности [Руднев, 2000]. Автор рассматривает текст Маркса как лишенный содержания, то есть бессмысленный, и в то же время исполненный тайных смыслов. Иными словами, это в самом клиническом смысле бред, подобно «Розе мира» Даниила Андреева, «Мемуарам нервно больного» Даниэля Шребера (см. подробно о последних в работе [Freud, 1981]) или «Рассказам Вельзевула» Гурджиева.


[Закрыть] работы Маркса—Энгельса представились нам закрытой книгой в отношении нашего поиска. Затем, однако, мы упомянули те же самые работы в перечне материала, на котором осуществлялось наше исследование. Здесь нет противоречия, ибо мы рассказываем о своем методическом подходе, а последний, в свою очередь, определяется исходной точкой зрения. Важным оказалось прежде всего то, как смотреть на тот или иной материал. Покуда мы относились к литературным произведениям основоположников как к работам, имеющим сугубо теоретическое значение, они не могли дать нам поля для наших поисков. Другое дело, когда мы стали относиться к ним как к фактам практики Карла Маркса. Тогда многое в них заиграло и заговорило.

Мы говорим здесь преимущественно о Марксе, ибо один он явился основоположником тайного аспекта учения, именуемого ныне марксизмом. Что касается Энгельса, то, хотя он был единомышленником Маркса и во многом его соавтором, его собственные писания содержат марксистский гнозис лишь в той мере, в какой сам он следует потаенным замыслам своего друга независимо от своего сознательного к тому отношения. К тому же Энгельс положил начало толкованию Марксовых текстов и потому должен рассматриваться скорее как основоположник марксистской экзегетики.

…Глядя на стоящую перед ним глыбу мрамора, скульптор видит сокрытую в ней фигуру Давида. Это необходимая начальная ступень творческого акта. Мы с вами, стоящие поодаль, не видим той скрытой фигуры, но мы уже знаем от Мастера, что в камне заключен юноша-атлет. Точно так же, не зная еще, что́ конкретно мы сможем найти, удалив лишний материал из нашей глыбы, мы с вами уже знаем, что в ней заключено нечто – потаенный, эзотерический смысловой пласт. Прежде чем стремиться обнажить его и выявить, следовало бы научиться работать с нашим материалом. Но научиться работать с материалом можно лишь на самом этом материале.

Заниматься чем-то подобным кабалистике нам не грозит, потому что марксистский код – это код иного рода. Как мы уже успели убедиться, потаенный смысл марксистских высказываний образуется за счет употребления определенных слов, имеющих, помимо общепринятого, еще и другое, эзотерическое значение, понятное только посвященным. Иначе говоря, все дело в лексиконе, ибо изучаемый язык не имеет специфической грамматики. В указанном смысле марксистский язык ближе не столько к оккультным языкам древних религий, сколько к специальным языкам особых социальных групп, таким как язык Ку-клукс-клана или язык российских воров (феня), качественно отличаясь, однако, и от последних.

Поясним нашу мысль на примере фени. В этом языке грамматика русского языка сочетается с особым лексиконом, обусловливающим специфичность данного кода. Из корней ключевых слов фени иные либо вовсе отсутствуют в русском языке («ксива» – документ, «ботать» – говорить), иные заимствованы из русского же языка, однако им придано устойчивое, но заведомо иное, нежели в материнском языке, значение («перо» – нож, «маслята» – патроны, «маслина» – пуля, «капуста» – деньги, «расколоться» – сказать правду).