Текст книги "Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»"
![](/books_files/covers/thumbs_240/karl-marks-kak-revolyucioner-i-ekonomist-ot-rabochih-kruzhkov-k-nezavershennomu-kapitalu-244440.jpg)
Автор книги: Евгений Майбурд
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)
…У меня есть некоторые, хотя и не очень большие, виды на то, что книгу напечатает Брокгауз…
(Он действительно просил Лассаля прощупать почву у Брокгауза.)
…Заговор молчания, которым меня удостаивает вся эта немецкая литературная шатия, – поскольку она сама понимает, что одной бранью тут ничего не сделаешь, неблагоприятно отражается на распространении моих книг, не говоря уже о распространении идей моих работ. Как только рукопись будет отделана и переписана начисто (к этому я приступлю в январе 1863 г.), я сам отвезу ее в Германию, потому что лично договориться с издателем легче… (30/528).
О намерении издать весь труд целиком в тот момент, на исходе 1862 г., еще речи нет. По-видимому, сказанное решение было принято не раньше 1863 г., и решение это тоже требуется понять, ввиду той связи, которую устанавливал Маркс между своей книгой и ожидаемой революцией. Ведь и тогда, в том же письме к Кугельману, сказано:
По-видимому, мы идем навстречу революции, в чем я с 1850 г. никогда не сомневался (30/529).
Придаточное предложение в этой фразе – одно из тех немногих заявлений нашего Учителя, которым, пожалуй, можно верить.
И что в остатке?
Не мешает нам оценить значение фогтовской интермедии для «Капитала» и марксизма в целом.
Как мы понимаем, книга Маркса «Господин Фогт» прошла для германской общественности практически незаметно. Словами биографа:
«Книга его, однако, убедила только “всех значительных людей”, как несколько наивно, но удачно выразилась в своем письме жена Маркса; другими словами, книга убедила тех, которым вообще не приходилось доказывать, что Маркс – не разбойник, каким его хотел изобразить Фогт, и которые обладали достаточным вкусом и умом, чтобы оценить литературные достоинства книги… Но для отечественных пошляков книга Маркса была малодоступна и едва ли проникла в их круги…»[102]102
ФМ, 319.
[Закрыть].
Так закончилась склока трех Карлов, затеянная Карлом Марксом. Затеяна она была, безусловно, как неотложное партийное дело. Однако закончилась она совсем не так, как было задумано, и не тем, ради чего была затеяна. А кроме того, все это, по-видимому, имело вовсе не предсказуемые отдаленные последствия. Попытаемся же свести дебет и кредит результатов описанной кампании, в которой Маркс сперва выступил атакующей стороной, а затем был вынужден перейти к обороне, изображая притом успешное наступление.
По всей видимости, вначале все дело мыслилось как отдельный небольшой эпизод в политической борьбе Маркса, так сказать, «за создание пролетарской партии».
Вождь несуществующей партии никогда не упускал возможности нагадить революционерам не своей партии. Тому, кто сочтет чрезмерными наши выражения, мы посоветуем обратить внимание на пасквили против Г. Кинкеля, А. Руге, Г. Струве, Р. Шрамма, К. Гейнцена и других немецких радикалов – эмигрантов революции (8/247–352), инсинуации в печати (под псевдонимом или анонимно) против Кошута и Мадзини (8/382, 410, 565, 572), двусмысленное поведение в отношении А. Герцена, также и описанное последним «недоразумение» с печатным доносом на Бакунина, что едва не стоило тому головы[103]103
Герцен А. И. Былое и думы. Ч. VII. С. 127.
[Закрыть].
Таков заведомо неполный перечень славных дел пролетарской партии в борьбе за свое собственное создание начиная с 1850 г., то есть с момента развала и начавшейся ликвидации партии Маркса – Союза коммунистов.
Допустимо представить себе дело таким образом. Появилось сообщение, компрометирующее Фогта. Видная фигура революции 1848–1849 гг. – один из пяти райхсрегентов своего рода директории, созданной франкфуртским парламентом, – Карл Фогт был слишком соблазнительной мишенью, чтобы можно было упустить момент и не воспользоваться информацией (дезинформацией) Блинда.
«Если принять самую мягкую трактовку» (как выражается Меринг о Фогте), Маркс мог полагать, что у Блинда имеются доказательства. Тогда анонимка «Предостережение» выглядит провокацией: Фогт в ответ изобразит невинность – а мы его фактами! Вот смеху-то будет…
Если же принять жесткую трактовку, Маркс вообще не заботился о фактах, а нашептывание Блинда просто подало забавную мысль. А Фогт пусть потом доказывает, что он не верблюд.
Гениальный прозорливец, не мог же он предполагать, что возмущенный Фогт не поленится пройтись по всем местам, где Маркс успел наследить, собрать его мерзости и выставить это на обозрение всей Европы.
Так случилось превращение Маркса из нападающей стороны в обороняющуюся (так сказать, защита пролетарской партии). А тут еще Блинд, упорно не желавший расстаться с «доказательствами» против Фогта (если таковые у него были) или хотя бы согласиться взять на себя ответственность за анонимку, которой, конечно же, никогда бы не было, если бы не он.
Ну, на этом фронте очень кстати подвернулась удача – небезупречное прошлое Вие и его продажность.
Удалось свести игру вничью. Ибо заявление Шайбле, спасающее Блинда от уголовного преследования, открыло для обеих сторон выход из этой трясины. Так что обе стороны остались при своих: от Блинда было отведено подозрение в авторстве листовки и «тайном сговоре», от Маркса также было отведено возможное подозрение в организации провокационной аферы с анонимкой.
Маркс должен был испытать облегчение. Так нам кажется. Потому что он уже полностью игнорировал тот факт, что заявление Шайбле обесценивает главный его, Маркса, козырь – показания Вие. Вопреки всему он мог изображать, например перед Фрейлигратом, данный финал как свою победу на этом участке.
Его угроза возбудить дело против Блинда – насколько она не была блефом? Официальное судебное слушание, с распутыванием всех махинаций, с выведением Вие в качестве главного своего свидетеля, – едва ли это было Марксу на руку в тогдашней ситуации, перед необходимостью отбиться от атаки Фогта. О том, насколько угрожающей была атака с этой стороны, говорят слова самого Маркса («дать себя уничтожить…» и т. п.).
Путь, предложенный Лассалем как выход из ситуации (взять назад обвинения против Фогта), представляется нам достойным человека честного, хотя и слегка зарвавшегося. Но это было бы отступлением, а отступать Маркс очень не любил. Его план был таков: в судебном процессе против «Националь цайтунг» (а следом и против «Дейли телеграф») отвести от себя обвинения Фогта, а уж затем выступить и против этой «свиньи».
Здесь Маркс оказался еще менее гениальным прозорливцем, ибо Лассаль с самого начала предупреждал его. Судьба отказала Марксу даже в том, что́ дала Фогту – судебное разбирательство и возможность издать свои материалы. Когда суд отказался принять иск Маркса против газеты, тому ничего больше не оставалось, как писать памфлет, нагрузив тот обеими функциями сразу: самообороны и контрнаступления.
Как мы знаем, и эта акция не удалась. Мало кто в Германии увидел книгу «Господин Фогт», и, очевидно, еще меньше было тех, кто ее прочитал. Как же оценить нам количество тех, кто с нею согласился? Фактически Маркс удовольствовался тем, что убедил в лживости Фогтовых обвинений нескольких друзей (что не требовалось) и свою жену (последнее, как мы понимаем, не шутка).
Не было бы счастья
Итак. Убытки. Столкнуть Блинда с Фогтом не удалось. Не удалось посрамить Фогта. Не удалось посрамить немецких революционных демократов. Обвинения Фогта остались на Марксе. Потерян Блинд. Едва не потеряны Фрейлиграт и Лассаль. Потерян год – из лучшего периода жизни – для писательской работы. Отдано много сил и нервов. Оспа фрау Маркс и печеночная болезнь самого. Отсутствие резонанса на «Критику политической экономии». Книга против Фогта в свете не появилась. Появились финансовые убытки (гонорар адвокату, неустойка по предприятию с печатанием памфлета). Тяжелое безденежье.
Прибыли. Оживление связей с несколькими бывшими соратниками (И. Ф. Беккер, Имандт…). Возобновление авторитета и влияния в Просветительном рабочем обществе. Появление нескольких новых, притом весьма полезных друзей, в частности Зибеля и Боркхейма. Укрепление отношений с Лассалем. Общее сплочение партии Маркса. Финансовые убытки оплачены Энгельсом, Лассалем и Боркхеймом. Также оказана Энгельсом внеочередная денежная поддержка семье Маркс.
Сальдо. Давайте же вспомним: «разоблачил»… «защитил»… «боролся»… «освобождение пролетарского сознания»… Ничего подобного. Не разоблачил. Не защитил. Не боролся. Не освободил. Потому что памфлет не состоялся. Что бы там ни было за кулисами, на сцене все выглядит однозначно: на обвинения Фогта Маркс не ответил. Стало быть, на взгляд публики, остался при них. Оплеванный в глазах общественного мнения Германии и эмиграции, Карл Маркс остался у разбитого корыта, в том числе и в отношении карьеры своей на поприще политической экономии.
Так что же, полный крах и поражение? Ничуть не бывало. В следующем году мы видим Маркса снова энергичным, деятельным, неунывающим, полным новых начинаний. Он посещает Родину после двенадцатилетнего перерыва и, представьте себе, выглядит в Берлине чуть ли не знаменитостью (о, преувеличено, преувеличено… но, однако, где же «всеобщая и исключительная ненависть к нам»?).
Еще год спустя выясняется, что и первый выпуск «К критике политической экономии», как ни удивительно, нашел в Германии почитателей. Один из них, Кугельман, становится еще одним полезным другом Маркса… Короче говоря, жизнь продолжается. А нам-то показалось, что уже и нет никаких перспектив…
Видимо, мы недооценили цепкость Маркса и его бойцовские качества. Мы забыли (почему-то), что это был выдающийся человек, а с людьми таких качеств разделаться не так-то просто.
Любой другой был бы действительно сломлен, уничтожен и погребен под массой обвинений и нравственных переживаний. Но не Маркс. Отдадим должное силе характера этого человека, его вере в себя и свое будущее. И полному отсутствию нравственных переживаний (пока не узнала жена).
Одна проигранная партия (разумеется, в спортивном смысле) ничего не решает. Турнир продолжается. Мы еще посмотрим, кто кого!
Также не следует переоценивать влияния книги Фогта на общественное мнение Германии. Каков бы ни был успех ее, мы полагаем, он хотя бы отчасти обязан тому, что у Маркса и до того была на родине репутация хуже некуда. Десяти лет не прошло с выхода книги Мюллера-Теллеринга «Предвкушение диктатуры Маркса и Энгельса в Германии». Вряд ли Теллеринг был одинок. Да и красный номер «Нойе Райнише цайтунг» многим еще должен быть памятен.
В таких условиях общественный резонанс книги Фогта, оживившей старые страсти, вряд ли мог продолжаться долго.
Книга Маркса убедила тех, кого не требовалось убеждать, потому что они и так ему верили.
Так же и с книгой Фогта. Она тоже убедила – тех, кто и без того знал или догадывался, что представляла собой фигура Маркса. «Филистеры» и «отечественные пошляки» еще раз вспомнили, еще раз покачали головами, поцокали языками, посмеялись – ну и сколько можно об одном и том же? Публике все приедается, любая сенсация так или иначе себя исчерпывает. Скандал, поднятый книгой Фогта, как можно понимать, выдохся и утих сам собой.
В таких ситуациях для людей, наблюдающих распрю со стороны, их собственные симпатии и пристрастия значат не меньше, чем рациональные доводы противных сторон. Поэтому нам представляется наивным полагать, что памфлет Маркса, получи он распространение в Германии, изменил бы многое в общественных настороениях. В особенности с учетом его непомерного объема и его тенденции (все неправы – один лишь автор прав, все дураки – один лишь автор умный).
Появление на германском рынке этого пухлого труда, созданного человеком скверной репутации в свое оправдание, лишь укрепило бы «филистеров» в их мнениях и еще раз выставило бы автора в нелепом виде. Это лишь подлило бы масла в огонь и принесло автору скорее дополнительный ущерб, нежели какой-то положительный эффект.
Предубеждения с трудом поддаются рациональным доводам. Сомнительно, чтобы памфлет Маркса нашел путь к сердцу широкого читателя. В таком случае непоявление памфлета в Германии на деле скорее пошло на пользу «пролетарской партии».
С другой стороны, моральная сатисфакция, полученная зрителями в связи с посрамлением недоброй памяти эмигранта, не могла не повлечь за собой смягчения прежней антипатии и по-своему компенсировать дурную славу одиозной личности. Добрая слава преходяща. Но ведь и недобрая тоже.
Не исключено, что фактический исход скандала, не оправдавший ожиданий Маркса и его жены, принес ему больше выгоды, чем любой другой возможный оборот событий. Экзекуция реализует настроение толпы, дает выход злым ее чувствам и в конечном счете снимает неприязнь к жертве.
Отношение к имени Маркса в Германии, скорее всего, стало более спокойным, что могло способствовать постепенному удобрению почвы для дальнейших операций Маркса на родине. Теперь оттяжка его политико-экономической атаки объективно работала на Маркса. В указанном контексте нужно воспринимать цитированные нами ранее слова Энгельса пять лет спустя – что «наши имена опять пользуются у публики почетом» (31/48).
Если же вернуться к описанным событиям, становится совершенно очевидным, что в такой ситуации вылезать со вторым выпуском «политической экономии» было неуместно. В особенности в свете того, что глава о капитале была «революционной» (она должна была обосновать положение, что капитал есть неоплаченный труд).
Нужно было снова уходить за кулисы, набираться терпения и ждать, пока великодушное Время покроет ржавчиной память о скандале вокруг имени Маркса.
Так мы понимаем ситуацию, в которой Маркс – после полуторалетнего перерыва – не стал спешить со вторым выпуском, но засел за новую рукопись. Отсюда уже маленький шажок до решения издавать весь труд целиком и сразу.
Прохладный прием, оказанный первому выпуску «Критики» даже людьми из окружения автора, мог быть дополнительным соображением в пользу публикации труда целиком, дабы любому партийному ослу стало ясно, «к чему все это».
Наконец, пора разобраться и с тремя разноречивыми версиями причины перерыва в работе Маркса над его «Политической экономией» в 1859–1861 гг.
Кто врет?
Объяснение самого Маркса (из предисловия к первому изданию «Капитала») достаточно обтекаемо, ибо относится, как сказано выше, ко всему периоду 1859–1867 гг.
Болезнь печени и другие болезни часто досаждали Карлу Марксу, особенно (с 1863 г.) хроническое кожное заболевание – фурункулез. О перерыве на Фогта он попросту умолчал в предисловии к «Капиталу». Напоминать об этом было совершенно ни к чему. Наоборот, упоминание о болезни – довольно-таки необычная вещь в предисловии к научному труду (лично нам ни в одной больше научной книге не встречалось, чтобы автор начинал ее с сообщения о состоянии своего здоровья) – придавало самой этой неназванной болезни вид обстоятельства экстраординарного, а это бросало на автора отсвет некоторого мученичества (что бы там ни было по молодости лет, все мы люди по-своему несчастные…).
Версия Энгельса прямо направлена на объяснение отсутствия именно второго выпуска «К критике политической экономии». Мы видели, что подлинные события, вызвавшие перерыв, мало похожи на то, что́ друг и соратник Маркса хочет внушить «филистерам» и «ослам».
В таком произведении, как биографическая апология Маркса, адресованная непосредственно рабочему классу Германии (именно так), не сочувствия нужно было искать у читателя, а создать возвышенный облик ученого доктора, что согласуется с последующей Энгельсовой характеристикой его книги: «Здесьдело идет не об агитационных фразах, а о строго научных выводах» (16/381) и т. д.
Таким образом, как это ни печально, мы вынуждены констатировать, что основоположники научного коммунизма – каждый по-своему – покривили душой.
Что касается версии уважаемого нашего Издателя, то она оказалась наиболее близкой к истине! Если, конечно, согласиться с претензией Маркса быть ипостасью пролетарской партии (мы говорим – партия, подразумеваем – Маркс). В таком случае истинная правда, что скандал с Фогтом был «неотложным партийным делом».
Конечно, «разоблачение» Фогта как агента Наполеона III было лишь тактическим ходом, ибо «оборона нам не подходит». Главной целью стало в конце концов не дать себя «изничтожить» ввиду надвигавшихся политических перемен в Европе. Это была борьба за политическое выживание Маркса (подразумеваем – партии).
Политическая экономия не нужна политическому трупу. Если посмотреть на научное занятие Маркса его собственными глазами – как на классовую борьбу средствами науки, – переключение на Фогта выглядит необходимой перегруппировкой сил на тот участок фронта, где возник прорыв. Это было в тот момент важнее, чем политическая экономия пролетариата.
Другое совсем дело, что Марксу, даже не сумев отразить удар и проглотив весь позор, удалось выжить. По-видимому, Фогт вышиб клин клином.
Так представляется теперь в целом небольшой кусочек жизни Карла Маркса между серединой 1859 г. и концом 1861 г. С этого времени история «Капитала» снова уходит во мрак – на шесть долгих лет, насыщенных, однако, многими другими событиями.
Для полноты – справка о судьбе книги Маркса «Господин Фогт».
Анекдотическое произведение имело соответствующую историю.
В августе 1865 г. Маркс сообщает Энгельсу, что когда-то ранее выслал «все оставшиеся экземпляры “Фогта”» В. Либкнехту, в Германию[104]104
Либкнехт вернулся на родину после амнистии 1861 г., чтобы заняться политической агитацией. Он оставался в «партии Маркса».
[Закрыть], – «в ответ на его сангвинические требования» Марксовых работ для рекламирования Маркса среди рабочих (31/115).
В декабре 1868 г. Маркс опять жалуется Энгельсу на Либкнехта, который «разбазарил переданные ему 300 экземпляров», в то время как книга вдруг срочно понадобилась каким-то берлинским книготорговцам (32/186).
В январе 1869 г. автором же и туда же сообщается, что «последние 50 экземпляров “Господина Фогта” по моему указанию переданы на хранение Кугельману» (32/201).
Энгельс обрадованно отвечает, что это «очень хорошо»:
Когда Фогт станет снова читать лекции в Берлине, пусть Кугельман пошлет часть экземпляров туда и даст объявление в газетах. Бьюсь об заклад, что это заставит его ретироваться… (32/202).
Что, вероятно, очень важно для борьбы пролетарской партии против бонапартизма и т. п. Десять лет прошло, но война против Фогта продолжается…
Всё? Что вы! Через месяц – снова жалоба Энгельсу. Оказывается, Либкнехт наврал:
Из пятидесяти или шестидесяти экземпляров, которые, как он мне писал, будто бы посланы им Кугельману, последний получил в действительности ровным счетом шесть штук! (32/208).
Завязывается нудное расследование по переписке. Маркс научает Кугельмана, тот пишет Либкнехту, этот что-то отвечает (32/230). Наконец, в мае 1869 г. Маркс имеет удовольствие так информировать Энгельса:
Либкнехт к моменту своего ареста в Берлине оставил все в беспорядке, а также ничего не сделал перед своей высылкой. И вот он теперь «не помнит», что стало с «Фогтом». Эйххоф, наконец, открыл, что какой-то антиквар уже два года тому назад поместил книгу в своем каталоге, как имеющуюся у него в продаже. Он пошел к этому господину… Этот последний все уже распродал и «тоже не помнит», как книги попали в его руки… (32/255)
Прослеживать дальше этот балаган, ей-Богу, не стоит времени и бумаги. К тому же во времени мы забежали далеко вперед.
Пока ученый-экономист Маркс сидит в подполье в Лондоне и создает новую экономическую рукопись, а политический организатор Маркс готовит себя к новым битвам и начинает свою славную деятельность в Интернационале; пока Энгельс функционирует в Манчестере, деля свое время между капиталистической эксплуатацией рабочих, мечтами об освобождении рабочего класса от эксплуатации, кавалерийскими упражнениями, охотницкими увеселениями, с одной стороны, и занятием военными науками, писанием статей, перепиской с Мавром, с другой стороны, – в нашем драматическом повествовании о «Капитале» Карла Маркса объявляется антракт. Кто хочет, отправляется в буфет, а кто желает – имеет возможность вместе с нами выяснить истинное значение еще одного эзотерического термина марксизма.
Мы имеем в виду понятие, обозначаемое словом партия.
Глава 12
Философия подлости
Хочу сиять заставить заново…
В. Маяковский
Большинство нижеприведенных высказываний Маркса относится к 1858–1860 гг. Так уж получилось, что именно в этот период, когда у него не было своей партии, Карл Маркс много говорил о своей партии.
Мы уже имели и еще не раз будем иметь возможность заметить: многое в марксизме (и жизнедеятельности его творца), что, на взгляд человека неискушенного, выглядит непонятным, непоследовательным и даже необъяснимым, – оказывается не только объяснимым, но даже закономерным и логичным. То же самое следует сказать и о странности, связанной с упоминаниями о партии.
Указанный период 1858–1860 гг. был насыщен бурными событиями, о которых мы успели кое-что рассказать. События группировались вокруг трех фокусов жизнедеятельности Маркса в тот период.
Первый фокус – издание «К критике политической экономии». Второй фокус – фогтовская эпопея.
Третий фокус – охлаждение отношений с Фрейлигратом (почему это так важно – см. ниже).
Исторический фон событий – итальянская война 1859 г.
Совокупность событий вокруг перечисленных фокусов на указанном историческом фоне образует историко-биографический контекст, в котором необходимо рассматривать высказывания Маркса о своей партии. О первом и втором фокальных центрах мы уже говорили, о третьем мы вскоре расскажем, но сперва нужно вспомнить исторический фон событий.
Война Австрии с Францией (последняя – в союзе с Королевством Пьемонта) назревала еще в 1858 г., и в начале следующего года ее неизбежность стала очевидной.
К этому времени Наполеон III уже заключил тайный договор с Пьемонтом (синонимы: Сардинское королевство, Савойская династия) о войне против Австрии. При этом Пьемонт должен был получить австрийские владения в Италии (Ломбардию и Венецианскую область), а Франция – Савойю и Ниццу, две спорные пограничные территории.
В таком случае Пьемонт, присоединив всю Северную Италию, становился бы сильнейшим итальянским государством (с претензией на конечное объединение Италии), а Франция, присоединив две небогатые провинции с говорящим на южнофранцузском диалекте населением, приобретала бы естественную границу по альпийскому хребту.
Геополитический статус-кво в Европе сформировался Священным союзом после падения Наполеона I и мало изменился за 40 лет после Венского конгресса. Но фактически Европа была уже не та.
Не та была Франция, пережившая Реставрацию, Июльскую монархию, республику 1848–1849 гг. и теперь выступавшая как Вторая империя.
Не та была Австрия, сильно одряхлевшая после 48-го года, раздираемая брожениями в Венгрии и Италии.
Не та была Пруссия, укрепившая свой пангерманский авторитет в 1848 г. и теперь переживавшая, как и весь Германский союз, эру промышленного развития.
Не та была Россия после крымского поражения и бесславного конца Николая I, томившаяся в преддверии крестьянской реформы Александра II, с польским нарывом на своем теле.
В первых числах 1859 г. Франция объявила Австрии войну, соответственно высказался Пьемонт, и обе стороны начали готовиться к военной кампании, которой предстояло развернуться весной и летом.
Для демократического движения Германии, в значительной мере находившегося еще в эмиграции, возникла неприятнейшая дилемма. С одной стороны, растущий великогерманский национализм и призрак наполеоновской империи способствовали проавстрийским настроениям и симпатиям. С другой стороны, победа Австрии означала бы укрепление Габсбургской империи и, соответственно, ее «естественного союзника» – России, в лице которой многим немцам все еще чудился николаевский «жандарм Европы». Подобный исход был бы также и ударом по венгерскому и польскому революционному национализму[105]105
В кругу Маркса было принято безусловное убеждение во франко-русском тайном заговоре против Германии. Почему Маркс – после Крымской войны – верил в этот бред, мы объяснить не в состоянии. Единственным объяснением представляется нам версия, что он в этот бред не верил.
[Закрыть].
Многие пытались в этих условиях наметить какую-то оптимальную линию поведения для немецкой демократии в изгнании, в том числе, как было видно, Карл Фогт и Карл Блинд.
Пыталась это сделать и пролетарская партия в лице вождей этой несуществующей партии – Маркса и Энгельса. «Программа Маркса», о которой мы говорили выше в связи с его письмом Энгельсу от 6 мая 1859 г. (29/345), отражает в какой-то мере всеобщую сумятицу в немецких умах, ибо «программа» та есть не что иное, как констатация отсутствия какой-либо программы. Маркс (и мы еще не раз в этом убедимся) обладал замечательной способностью преподносить очевидную беспринципность как особого рода принципиальность.
Все-таки Энгельс в своей военной брошюре «По и Рейн» (13/233–281), покивав на обоих противников и не выказав симпатии к Австрии, в конце концов высказался за ее победу (уступив Франции По, Германия уступит ей Рейн…). Отзыв Маркса о брошюре Энгельса:
…Очень умно; прекрасно изложена и политическая сторона вопроса, что было чертовски трудно… (29/331).
Насколько мы можем судить, гораздо более определенной была позиция Лассаля: поражение Австрии безусловно желательно, ибо это освободит и Италию, и Венгрию; победа Франции не приведет к чрезмерному ее усилению, а мнимая угроза ее нападения на Пруссию – пережиток прошлых страхов перед империей Наполеона I. Маркс назвал все это (в письме к Энгельсу) «громадной ошибкой». Его биограф пишет:
«Лассалю поэтому была в большей или меньшей степени непонятна тактика, которую рекомендовал Энгельс в своем сочинении. Насколько блестяще Энгельс доказывал, что Германия не нуждается в По для утверждения своей военной позиции, настолько спорным представлялся его вывод, что в случае войны следует прежде всего удержать По…»[106]106
ФМ, 98.
[Закрыть].
Меринг и сам не может понять этой диалектики, поэтому он вынужден сослаться на какие-то «подпольные доводы», якобы имевшиеся у Маркса и Энгельса, и добавляет при этом:
«Однако “подпольные доводы” друзей в Лондоне не столь ясны для нас, как Лассалевские, так как сохранились только письма Лассаля к ним, но не их письма к Лассалю»[107]107
ФМ, 98.
[Закрыть].
Письма этих месяцев к Лассалю от «друзей в Лондоне» (один из них, правда, в Манчестере) сохранились и опубликованы. Почти единственное, что есть там на интересующую нас тему (в письме Маркса Лассалю – о его брошюре – от 10 июня 1859 г.):
Относительно брошюры: отнюдь не мои взгляды и не взгляды моих партийных друзей в Англии. Впрочем, возможно, что мы выскажем наши взгляды в печати (29/496).
После этого Маркс не писал Лассалю писем до 2 октября, когда война фактически давно кончилась. Вот и все о «подпольных доводах» в пользу диалектического отношения к Австрии и Франции. В конце концов Меринг признает, что Лассаль оказался проницательнее и дальновиднее, чем Энгельс и Маркс, и резюмирует, по возможности смягчая выражения (выделено нами):
«Последние в данном случае поплатились за то, что до известной степени потеряли из виду положение дел в Германии и в некоторой мере переоценивали если не завоевательные поползновения, то, во всяком случае, завоевательные возможности царизма»[108]108
ФМ, 300.
[Закрыть].
Но во время описываемых событий Маркс разбушевался не на шутку. Правда, бушевание то отразилось в его письмах не к Лассалю, а к Энгельсу. 18 мая 1859 г. он пишет в Манчестер:
Брошюра Лассаля – громадная ошибка. Появление твоей анонимной брошюры не давало ему спать…Вообще же, если Лассаль берет на себя смелость говорить от имени партии, то на будущее он либо должен быть готов к тому, что мы его открыто дезавуируем, ибо обстоятельства слишком серьезны, чтобы церемониться, либо же… он должен предварительно столковаться с людьми, которые могут стоять и на другой точке зрения. Мы должны теперь непременно поддерживать партийную дисциплину, иначе все пойдет прахом (28/350).
Какая партия? Какая дисциплина? Что пойдет прахом? ЧТО?
На первый вопрос неожиданно находим ответ. В том же письме. Будто подтолкнутый за руку каким-то ангелом-сатириком (ибо самому злопыхательному человеку трудно было бы выдумать такое совпадение), после бурных слов партийного пафоса, порассказав еще о том и о сем, Маркс описывает другу уже знакомый нам инцидент, когда он встретился с представителями Коммунистического рабочего общества:
…Я заявил им напрямик: наш мандат представителей пролетарской партии мы получили от нас самих, а не от кого-нибудь еще (29/355).
Есть такая партия!
По-видимому, Лассаль впоследствии, задним числом, возвращался к вопросу об итальянской войне, потому что в ноябре того же года Маркс пишет Лассалю:
Но разреши мне сделать одно замечание. В скором времени положение снова может стать критическим. В этом случае в нашей партии должно иметь силу одно из двух: либо никто не должен выступать от имени партии, не посоветовавшись с другими, либо каждый имеет право выражать свое мнение, не обращая внимания на остальных…
(Мы находим, что Лассаль как раз и воспользовался вторым «либо» – в чем же дело?)
…Последнее было бы, однако, нежелательно, так как публичная дискуссия внутри столь малочисленной партии (которая, впрочем, надо надеяться, своей энергией возместит то, чего ей не хватает в численности), при всех обстоятельствах невыгодна (29/517).
Пожалуй, выясняется один «подпольный довод». Гнев Маркса вызван был тем, что Лассаль осмелился выступить самостоятельно, но как бы с позиций рабочего движения Германии, притом вразрез с мнением Энгельса.
Но тут опять неясность – в другом отношении. Маркс снова пишет о партии как о реально существующей организации. И снова он сам отчасти снимает эту неясность в одновременном же письме к Энгельсу:
Я воспользовался случаем, чтобы вкратце изложить Лассалю свой взгляд на итальянские дела…
(«Итальянские дела» здесь – это самостоятельность Лассаля.)
…И при этом заметил: если в будущем в такой критический момент кто-либо захочет выступить от имени партии, то имеет силу следующая альтернатива. Или он предварительно консультируется с другими, или другие (эвфемистическое выражение для тебя и меня) имеют право, не считаясь с ним, высказывать публично свои собственные взгляды (29/417).
Снова Маркс как будто подтверждает, что он да Энгельс – вот и все, что стоит за словом «партия». Раз, два – и обчелся. Буквально. Если это так, тогда нижеследующие строки (из письма к Фрейлиграту от 28 ноября 1859 г.) суть, мягко говоря, кокетство:
…Наконец, что касается партийных соображений, то я привык к тому, что пресса забрасывает меня грязью за всю партию и что мои личные интересы постоянно страдают из-за партийных соображений; с другой стороны, я не привык также рассчитывать на то, чтобы считались с моими личными интересами (29/521).
В последних словах – упрек адресату в связи с событиями, которых мы вскоре коснемся.
Итак, вопрос: была в этот период на свете пролетарская партия Маркса – Энгельса или ее не было?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.