Текст книги "Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»"

Положим, некоторые факты имеются. Например, описанный Герценом инцидент с печатным доносом на Бакунина в прессе. Или печатные доносы на Л. Кошута и Дж. Мадзини – не описанные Герценом, так как эти газетные корреспонденции были анонимны. Но позвольте, однако! Эти все факты, гнусные сами по себе, еще не есть сотрудничество с полицией. Имеются ли последнему свидетельства, неопровержимые для любого суда? Не имеется таких свидетельств.

Но ведь мы не судим. Мы только исследуем. Поэтому мы вправе поставить вопрос: а не был ли способен Карл Маркс выдавать полиции своих соперников по рабочему движению и своих личных врагов?

Поставив такой вопрос, мы утверждаем: коль скоро был способен, значит есть шансы когда-нибудь обнаружить и соответствующие факты. Карл Маркс был не из тех, кто зарывал в землю свой талант. И что значит «вооружиться терпением?», что значат надежды на прусское правительство? Если ВГРС был легальной организацией, все это может означать, пожалуй, некие провокации. Про одну мы даже знаем (прокламация по «польскому вопросу»), а чего-то, возможно, просто не знаем…

Вспомним также формулу марксизма: можно сотрудничать даже с чертом, если быть уверенным, что ты его используешь, а не он – тебя. Разумеется, если такое имело место, делалось это через подставных лиц и по возможности без каких-либо прямых улик. И чтобы не знала фрау Маркс!

Заговор трех Карлов – с целью захвата Всеобщего германского рабочего союза Карлом Марксом – окончился ничем. Карл Зибель, который действовал «дипломатически» и вообще был лишь миссионером, очевидно, остался при своих. Карлу Клингсу пришлось сняться с места и уехать в Англию, потом в Америку (жил человек спокойно с 1850 до 1864 г., да накликал себе хлопот – какой демон нашептал ему связаться с Марксом да еще и прихвастнуть о своем влиянии?). Б. Беккер, после непрерывных и разносторонних интриг внутри ВГРС, покинул свой пост в 1865 г. Карл Маркс еще в апреле 1865 г. выражал сочувствие Софье Гацфельдт в связи с нападками Б. Беккера на ее особу, подписавшись снова «преданный Вам» (31/396).

Только все эти дела давно ушли на задний план жизни нашего героя. Он уже вынашивает новые планы и затевает новые начинания, ведя борьбу сразу на трех фронтах. Бурную деятельность развивает Маркс в тени Интернационала. Интенсивно работает Маркс над своим «Капиталом». И – на сей раз всерьез и помногу (как бы в оправдание прежних своих преувеличений) – мучается Карл Маркс фурункулами.

Глава 18
Решение марксова треугольника

Чтобы стать великим человеком, нужно уметь искусно пользоваться всем, что предлагает судьба.

Ф. де Ларошфуко

Подведем итог проблеме Лассаля в биографии Маркса.

Мы видели, что биограф последнего смог лишь признать наличие загадки, но не сумел дать ей решения. Что касается современных марксистов, то для них (о, разумеется!) загадки нет вовсе: гениальный Маркс насквозь видел эту гниду. Ибо в советско-марксистском каталоге Лассалю отведено место вполне определенное: «Немецкий мелкобуржуазный публицист, адвокат, в 1848–1849 гг. участвовал в демократическом движении Рейнской провинции; в начале 60-х годов примкнул к рабочему движению, один из основателей всеобщего германского рабочего союза (1863); поддерживал политику объединения Германии “сверху” под гегемонией Пруссии; положил начало оппортунистическому направлению в германском рабочем движении», – говорит Издатель (31/616).

Вроде бы все в отдельности правда, однако все вместе ложь. Даже революция названа «демократическим движением». Большую величину уменьшают по кусочкам…

Небезынтересно заметить, что и о Марксе можно сказать почти то же самое: немецкий мелкобуржуазный публицист, адвокат, в 1848–1849 гг. участвовал в демократическом движении Рейнской провинции, примкнул к рабочему движению…

Что касается оппортунизма, то больше всего мы находим это не у кого иного, как у Маркса (если употреблять это слово в его общепринятом, а не в специфическом значении марксистско-эзотерической терминологии, где «оппортунизм» означает отход от марксизма или от той его секты, от имени которой данное слово употребляется в конкретном контексте).

В непомерном почитании Лассаля трудно обвинить Франца Меринга перед лицом его апологетического труда о Марксе. Еще труднее связать его имя с «оппортунизмом», потому что он примыкал к левому крылу германской социал-демократии, связанному с именами отца и сына Либкнехтов, и сам достаточно резко критиковал ее ревизионистское крыло[197]197
  См.: Меринг Ф. История германской социал-демократии. М.: ГИЗ, 1920–1921.


[Закрыть]. И все же его оценка значения Лассаля отличается от оценки нынешних наследников левых социал-демократов Германии. В чем дело?

Сейчас мы попробуем сделать то, за что критиковали отечественных марксистов: поправить и дополнить Меринга.

Будучи добросовестным историком, он остановился перед загадкой в недоумении. Нам кажется, что в этом виновата основная предпосылка его работы. Предпосылка та, или постулат, явно не сформулирована, ибо считалась разумеющейся сама собой. Мы ее сформулируем так: Карл Маркс – великий вождь мирового пролетариата – все свои интересы подчинял интересам борьбы пролетариата. Мы полагаем данную аксиому ошибочной.

Мы не можем доказать правильность своего мнения простой ссылкой на какое-либо свидетельство. Не потому, что у нас нет таковых, а потому, что все свидетельства, которые у нас имеются (многое было изложено выше), подтверждают наше мнение лишь в том случае, если согласиться с нашей трактовкой этих свидетельств. Мы не хотим основывать свое субъективное мнение на своем субъективном толковании фактов. Другое субъективное толкование фактов порождает другое мнение – и таким путем никогда ни до чего не договориться, хотя спорить можно до синяков.

Мы считаем, что обсуждаемый вопрос принадлежит к классу вопросов, которые вообще не могут быть решены однозначно путем формального доказательства. Как Маркс понимал самого себя – вопрос этот уводит в область субъективной психологии конкретной исторической личности. Притом ведет он в сферу подсознательного – ибо, вне зависимости от того, насколько Маркс сознавал свои стремления и приоритеты, у него, как и у всякого человека, в любом случае существовало бессознательное мышление, оказывая (как и у всякого человека) свое воздействие на процессы сознания. В силу сказанного, говорим мы, никакая аксиома относительно того, как Маркс субъективно соотносил себя с рабочим движением, по-видимому, не может быть обоснована до степени общеприемлемости. Правда, существуют еще такие не очень определенные критерии, как правдоподобие и убедительность…

Предпосылка Меринга с методологической точки зрения есть рабочая гипотеза. Мы считаем эту гипотезу не вполне плодотворной – в частности, по той причине, что она не позволяет объяснить целый ряд фактов биографии Маркса.

Мы предлагаем другую гипотезу: Маркс стремился подчинить интересы дела (организации, движения) своим личным интересам. Наша гипотеза противоречит легенде о Карле Марксе[198]198
  Именно легенду хотят спасти доморощенные наши критики Меринга. Делают они это характерным марксистским приемом: оберегают легенду аргументами от самой легенды.


[Закрыть] – мы это сознаем. Но предлагаемая нами гипотеза хорошо корреспондирует с тем, что известно сегодня о психологическом типе лидера.

Мы предполагаем даже, что в определенной степени Маркс сознавал такое свое отношение к рабочему движению (тех, кто придерживался о нем противоположного мнения, не разубеждал, но считал ослами). Однако так это или не так – представляет интерес второстепенный.

С точки зрения нашей гипотезы (которой мы, не формулируя ее явно, руководствовались уже в части 1) становятся объяснимыми многие темные места в истории марксизма и многие загадочные превращения названного феномена, дотоле казавшиеся странными и не совсем ясными. К числу таковых, помимо всего прочего, относится и проблема Лассаля, значение которой гораздо шире и глубже, чем вопрос о личных взаимоотношениях двух революционеров.

Нам видится такая картина. Маркс жил в перманентном ожидании пролетарской революции. На определенном – решающем – этапе начавшейся революции он рассчитывал ее возглавить, имея Энгельса в качестве правой руки. Революция ожидалась по теории научного коммунизма. Приход Маркса к личной диктатуре был обеспечен посредством разработанной им технологии власти, описанной нами в части 1. Однако в этой схеме имеется один – последний – пробел.

Чтобы взять в свои руки центральный орган революционной власти, необходимо было прежде попасть в этот комитет (или совет – неважно, как его назвать). В Интернационал Маркс попал почти случайно: изолировавшись от всей лондонской эмиграции, он завел дружбу с тред-юнионистами и чартистами, они-то его и позвали на первый митинг – просто по знакомству.

На случай революции на континенте он не имел каких-либо гарантий подобного приглашения. Их следовало себе обеспечить. Для этого необходимо было стать незаменимым.

Находясь в эмиграции, в отрыве от «реальных сил» рабочего движения на континенте, Маркс имел в своем распоряжении только одно поприще для выдвижения в разряд незаменимых деятелей – поприще теории. Известность, слава нужны были ему не сами по себе – он не был тщеславным. Ему необходим был общественный статус наиболее выдающегося пролетарского ученого – главного идеолога пролетариата.

Не потому он враждовал с Прудоном, что между ними были теоретические расхождения (достаточно много расхождений было у него и с Лассалем, у которого он – позже – отметил ряд прудоновских «грехов»), а потому, что Прудон был идеологом, крупной фигурой, и притом хотел остаться самостоятельной фигурой. Это был реальный конкурент, тем менее уязвимый, что не занимался политической и организационной деятельностью, и, следовательно, инструмент интриги был к нему трудноприменим.

В случае Лассаля все было не так. Мы видим, как Маркс молча сносил не только превращение его в фигуру, но даже и то, что называл плагиатом. Личную сторону их взаимоотношений не стоит переоценивать: Маркс едва ли уступил бы конкуренту из дружбы и симпатии. Мы делаем вывод, что Маркс не видел в живом Лассале конкурента.

Мы не склонны недооценивать масштаб расхождений между Марксом и Лассалем в области теории и тактики рабочего движения. Мы только против переоценки значения этих разногласий в более широком и сложном вопросе проблемы Лассаля в жизни и деятельности Маркса.

Относить злобные выпады Маркса против Лассаля на принципиальные расхождения между ними – слишком много чести для беспринципного политикана. К тому же факты, сколь недостаточными ни оставались бы они, говорят за то, что теоретические разногласия не были фактором, определяющим характер отношения Маркса к младшему другу.

В отношении теории, насколько можно судить, Лассаль отдавал Марксу должное, то есть ставил его выше себя. А тактика – она и есть тактика: здесь одно – там другое, вчера – то, сегодня – это. В смысле Маркса – программа Лассаля не была революционной: он рассчитывал привести пролетариат к власти через всеобщее избирательное право.

Маркса не устраивал легальный путь – прежде всего потому, что это практически не давало ему шансов стать диктатором пролетариата. Пришедший таким путем к власти пролетариат не нуждался бы в диктатуре. Поэтому Маркс называл идею Лассаля «заблуждением». Но как тактику он мог бы принять и это.

Все, что написал потом Маркс И. Б. Швейцеру в качестве оценки тактики покойного Лассаля (32/474), никак нельзя принимать за чистую монету, то есть в качестве принципиального обстоятельства, формировавшего поведение Маркса во все годы.

Наоборот, следует учесть: а) когда это было написано; б) кому это было написано. Тогда все эти слова из письма к Швейцеру звучат заметно иначе.

Программа Интернационала тоже на была революционной, и Маркс сознательно пошел на это, чтобы избегать поводов для раскола. И от имени Генерального Совета активно занимался типичным тред-юнионизмом (31/176 и 31/550), чтобы снискать популярность для Товарищества в других странах Европы. И влез в Лигу реформы избирательного права, чтобы влезть в рабочее движение Англии. И так далее.

Что касается Марксова негодования в связи с обнаружением контактов Лассаля и Бисмарка, то в искренность его мы склонны верить еще меньше.

Прежде всего, никак нельзя исключать, что для Маркса это известие было на самом деле меньшим сюрпризом, чем для прочих. Хотя на сказанное и нет прямых указаний, кроме нескольких неясных мест в письмах, можно определенно полагать информированность Маркса из первых рук, то есть от самого Лассаля, который ему полностью доверял. Маркс мог не знать (и, скорее всего, не знал) всех подробностей и перипетий игры Лассаля с Бисмарком (в это время переписка Лассаль – Маркс была прервана). Но это уже вопрос иной.

Еще важнее, на наш взгляд, что Маркс принципиально допускал в политике возможность любых сделок (даже с дьяволом!), если только не партнер тебя использует, а ты его. В политической биографии самого Маркса имеется один затемненный закуток – многолетняя связь и сотрудничество с Дэвидом Уркартом (Urquhart), крайне правым политиком и публицистом, критиковавшим вигов с позиций своего туркофильства и нашедшим образец государственного устройства в Турецкой империи[199]199
  Фрау Маркс в одном письме к Энгельсу называет Уркарта: «благороднейший Дауд-бей» (30/563). Кто кого из них сумел скорее использовать – нам судить трудно, ибо в Сочинениях нет ровно никаких документов, относящихся к прямой связи Маркс – Уркарт. Только косвенные следы.


[Закрыть].

По-видимому, сближение Маркса с Уркартом произошло на почве активной политической русофобии. В 30-е годы Уркарт опубликовал жестко антирусский памфлет «Англия, Франция, Россия и Турки», несомненно отвечающий взглядам Маркса. Яростно протестовал против участия Британии в Крымской войне, считая, что все плоды победы должны достаться туркам. Позднее – владелец газеты «Diplomatic Review», с которой стал сотрудничать известный немецкий публицист Карл Маркс.

Самый факт плодотворного сотрудничества Маркса с Уркартом подтверждает справедливость замечания Лассаля:

«Это старый закон истории, который много раз проявлял свое действие как в Англии, так и во Франции, что все крайние партии питают друг к другу какое-то естественное тяготение, у них есть какая-то естественная склонность, словно какое-то химическое сродство, заставляющее их поддерживать друг друга против партии центра»[200]200
  Лассаль Ф. Сочинения. Т. I. М.: Круг, [1925]. С. 75.


[Закрыть].

Такова диалектика экстремизма. В подобных случаях обоих партнеров сближает общая цель: цель – дестабилизация status quo. По-видимому, каждый из них полагает, что это он и только он «использует» другого в своих интересах, не желая замечать, что и его при этом «используют». Когда (если) указанная цель достигнута, вчерашние партнеры становятся ярыми врагами и побеждает тот, кто искуснее и коварнее.

В Германии тех лет массовая рабочая партия не могла иметь революционной программы – ни по условиям законодательства, ни по настроениям в рабочей среде. Маркс это великолепно понимал. Но для Маркса, повторяем, все это не могло иметь принципиального значения. Он готов был примыкать к любому движению, чтобы в подходящий момент толкать его влево[201]201
  ФМ, 334.


[Закрыть] либо отколоть левый кусок. Такой момент могла предоставить революция в Германии.

Для отказа от своего прямого участия в германских начинаниях Лассаля у Маркса могло быть не меньше трех мотивов.

Во-первых, не имея возможностей непосредственно влиять из Лондона на ход событий в Германии, он рисковал превратиться в дополнение к Лассалю, которому вменились бы главные заслуги в глазах широких кругов друзей и врагов рабочего движения. «Известный сподвижник Лассаля Карл Маркс…» – для него ли подобные титулы?

Во-вторых, он определенно не хотел связывать свое имя со всеми промахами и ошибками, которые мог бы допустить Лассаль, действуя в отдалении от него по своему усмотрению.

В-третьих, он мог знать (и, наверное, знал) кое-что о планах Лассаля войти в контакт с Бисмарком ради союзничества рабочего движения с королевской властью против либеральной буржуазии. Такова была политическая идея Лассаля, из которой он не делал секрета и которую он, скорее всего, успел изложить Марксу, если не в письмах (коих мы не знаем), то при личных встречах в Берлине (март – апрель 1861 г.), когда Маркс гостил у Лассаля. В данной связи нежелание открытого сотрудничества – при сохранении хороших личных отношений – особенно понятно.

Почти наверное он рассчитывал, что – случись в Германии революция – Лассаль призовет его к себе, а уж он мог бы найти возможность вызвать и пристроить куда нужно Энгельса, Эккариуса, Вольфа, Либкнехта и весь свой штаб.

Так мы понимаем его явное нежелание рвать отношения с Лассалем или подвергать их дальнейшему риску после непредвиденных и досадных недоразумений на денежной почве. Так мы объясняем его эпистолярное и публичное молчание во время «года торжества», а найти для Энгельса разные предлоги было нетрудно. «Не хочу отнимать у него наше в замаранном виде» – каково! И это человек, болезненно чувствительный к вопросам плагиата! И он же, кто сказал такое о живом Лассале, стал «отнимать свое» у мертвого.

Двойная игра Маркса в «треугольнике» – очевидна. Перед Энгельсом он должен был высмеивать и принижать Лассаля, независимо от личного к тому отношения. В другую сторону подобного не требовалось: Лассаль знал об их тесной связи и, по-видимому, представлял этот союз в том свете, как мы его описали («первый» – «второй»), может быть даже не без помощи Маркса. Последнему требовалось лишь не подчеркивать тесноту своей связи с Энгельсом, и потому он подчеркнуто не писал ему из дома Лассаля, ведя переписку с другими, включая кузину-любовницу.

В силу сказанного напрашивается и решение проблемы «треугольника». Кто из двоих был ему ближе? Кому он доверял больше? С кем связывал свои планы? Подобная постановка неплодотворна, ибо решение «треугольника» диалектично.

Кто станет вторым, а кто третьим – какая разница, если первым буду я? В лично-тактическом плане Лассаль был для него запасным вариантом друга-сподвижника. В стратегическом плане, по-видимому, – тайной надеждой. Мы думаем, что в конечном итоге ему было бы безразлично, какая борода будет красоваться рядом с его бородой на знамени пролетариата.

Изложенная гипотеза хорошо согласуется с тем, что́ мы знаем о личности Маркса: с его цинизмом, целеустремленностью и неразборчивостью в средствах.

Внезапная гибель Лассаля внесла фактор непредвиденный и опасный в игру, которую вел Маркс. Лассаль оставил богатое наследство. Но завещал его Беккеру и Швейцеру. Первый возглавил Рабочий союз, второй взял на себя газету и продолжение тактики заигрывания с Бисмарком против буржуазии.

Всеобщий германский рабочий союз не только не призвал варягов из Лондона, но и сделал Лассаля своей эмблемой. Покойный Лассаль угрожал совершить то, чего не сделал Лассаль живой: продемонстрировать всем, что в рабочем движении Германии Маркс ни при чем.

Надо учесть, что вожди лассальянцев унаследовали также и искреннее уважение к Марксу. Они тоже неоднократно предлагали ему свое сотрудничество, и их, вероятно, ставила в тупик несговорчивость лондонского маэстро. Создавать секцию Интернационала на базе лассальянского Союза он отказывался. Отказался вскоре и сотрудничать в газете «Социал-демократ» (публичный повод – статья Швейцера о Бисмарке, причина, согласно письмам, – «культ Лассаля»). Быть при Лассале вторым, быть продолжателем Лассаля он не желал.

Овладеть Союзом не удалось. Газетой – тоже.

Поэтому в анонимных рецензиях Энгельса на I том «Капитала», подделанных под отзывы честных «буржуазных» критиков, мы каждый раз встречаем нашептывания против покойного друга и благодетеля Маркса. По той же причине биографию Карла Маркса Энгельс начал с инсинуаций против Лассаля и его заслуг. Тому, кто не чувствует себя обязанным придерживаться легенды, наскок Энгельса открывает свой скрытый смысл.

Подведя мину под доброе имя Лассаля, Энгельс начинает рассказывать собственно биографию своего босса, не жалея голубой и розовой красок. Здесь – в первый, но далеко не в последний раз в истории – Маркс представлен как выдающийся герой рабочего движения плюс выдающийся ученый своего времени. После этого следует очередное восхваление «Капитала», который характеризуется так: «политическая экономия рабочего класса в ее научном

выражении» (16/381). Классовая наука, стало быть…

В заключение рассказанной истории приходится констатировать, что первое в истории жизнеописание Карла Маркса (автор – Энгельс) от начала до конца лживо. Оно и начинается прямо с преднамеренной лжи:

В Германии родоначальником немецкого рабочего движения привыкли считать Фердинанда Лассаля. А между тем нет ничего ошибочнее такого взгляда. Если шесть-семь лет тому назад во всех фабричных районах, во всех крупных городах, центрах рабочего населения, пролетариат массами стекался к нему, если его поездки были триумфальными шествиями, которым могли позавидовать монархи, – то разве не была тут уже заранее незаметно подготовлена почва, на которой так быстро созрели плоды? Если рабочие восторженно приветствовали его слова, то потому ли, что слова эти были для них новы, или же потому, что сознательным рабочим они давно уже были более или менее известны?

…У него был предшественник, стоявший неизмеримо выше его в интеллектуальном отношении, о существовании которого он, правда, умалчивал, вульгаризуя в то же время его труды; его имя – Карл Маркс (16/377).

Как раз во время издания I тома «Капитала», в 1857 г., Маркс признал, что популярность его в рабочей среде Германии оставляет желать большего (31/245).

Иначе и быть не могло: если кто-то из «нынешнего поколения» «сознательных рабочих» и помнил о деятельности Маркса, это могла быть память о его недостойном поведении в истории с Союзом коммунистов, начиная с раскола и кончая кёльнским процессом. Реальной связи с рабочим движением Германии у Маркса не было (как показывает, в частности, и афера с Клингсом), хотя иногда он и пытался имитировать нечто подобное перед Энгельсом.

Энгельс, скорее всего, понимал эту игру и, превознося друга как истинного вождя немецких рабочих, должен был в достаточной степени осознавать меру своего «небольшого шарлатанства».

Истинный тактический расчет Энгельса был как раз на забывчивость рабочих старшего поколения, так же как стратегический расчет двух подельников был на забвение их прошлых дел. Не Лассаль работал на почве, возделанной Марксом. Отнюдь. Это Маркс простер цепкие лапы к урожаю, посеянному Лассалем.

Троянским конем марксизма в германском рабочем движении стал «Капитал». Книга вышла как нельзя более своевременно.