Текст книги "Ловушка для стервятника"

Глава 25
Все банды должны быть ликвидированы

Телефонный звонок, прозвеневший в приемной главы правительства, показался министру государственной безопасности Виктору Абакумову невероятно громким. Посмотрев на личного помощника Сталина генерал-майора Поскребышева, колдовавшего над бумагами, он невольно затаил дыхание.

С подчеркнутой неторопливостью Поскребышев закрыл папку с документами и отложил ее в сторону, после чего безо всякой спешки поднял дребезжащую телефонную трубку:

– Да, товарищ Сталин… Он в приемной. – После чего Александр Поскребышев положил трубку на телефонный аппарат и посмотрел на Виктора Семеновича, сидевшего напротив в глубоком удобном кресле. – Проходите, товарищ Абакумов, Иосиф Виссарионович ждет вас.

Министр взял кожаную папку, лежавшую на подлокотнике, молодцевато поднялся и зашагал в сторону двери, за которой находился кабинет руководителя страны.

Перешагнув порог просторного светлого помещения, Абакумов остановился и, приподняв подбородок, посмотрел на товарища Сталина, сидевшего за письменным столом и что-то помечавшего синим карандашом на страницах объемной книги в красном переплете.

– Здравия желаю, товарищ Сталин, – бодро произнес Абакумов.

Иосиф Виссарионович глянул на вошедшего министра, поздоровался кивком и, указав на длинный придвинутый стол, застеленный добротным зеленым сукном, со многими стульями по обе стороны, негромко предложил:

– Садитесь, товарищ Абакумов.

Высокий, статный, уверенно смотревшийся даже в кабинете главы правительства, министр государственной безопасности присел на стул, ближайший к Сталину.

– Вы выполнили мою просьбу? – мягким доброжелательным голосом поинтересовался Иосиф Виссарионович, откинувшись на спинку кресла.

– Так точно, товарищ Сталин, – ответил Абакумов и, развязав кожаную папку зеленого цвета, вытащил из нее пачку сброшюрованных бумаг. – Здесь аналитическая справка почти на сто пятьдесят страниц, в которой говорится о том, что думают наши граждане о денежной реформе сорок седьмого года, – доложил Абакумов. Поднявшись, он положил перед Сталиным книжицу. – Исследования мы проводили во всех союзных и автономных республиках, а также в большинстве областей и крупных городах. Эта справка – всего лишь выжимка из доклада. А расширенный доклад составит пятьсот страниц убористого текста.

Кабинет Иосифа Виссарионовича не претерпел существенных изменений, как и в годы войны, оставался аскетически обставлен, даже мебель прежняя. Вот только вместо карт боевых действий, что находились на его столе все военные дни, теперь лежали отчеты, книги, многочисленные папки, стопки газет. Перед главой государства после войны стояли совершенно другие задачи. Назвать их легкими не поворачивался язык.

Сталин лишь едва кивнул и, перевернув несколько страниц, углубился в чтение.

Состоявшаяся денежная реформа назревала давно. Подготовка к ней началась еще в сорок третьем году в глубочайшей секретности, но удалось провести ее только через четыре года. Для проведения реформы имелись серьезные основания. За годы войны многократно увеличились военные расходы, а производство товаров народного потребления сократилось, перестали шить даже гражданскую одежду, весь материал уходил на фронт, существенно уменьшился рыночный товарооборот. Чтобы сократить все возрастающий дисбаланс, потребовалось пускать в обращение большое количество денег, покупательная способность которых не обеспечивалась товарной массой. В довершение к этому на оккупированных территориях немцы принялись выпускать фальшивые деньги, попавшие в обращение, которые были превосходно отпечатаны и мало чем отличались от настоящих. Излишки денежной массы следовало вывести из использования. Рубль обязан был решить и внешнеполитическую задачу – занять место резервной валюты в нарождающемся лагере социализма.

Суть реформы заключалась в том, чтобы в течение одной недели обменять находившиеся в обращении денежные знаки на новые в соотношении 10 рублей старого образца на 1 рубль нового образца. Одновременно с этим планировалось отменить карточную систему снабжения продовольственными и промышленными товарами, а также отменить высокие цены по коммерческой торговле и ввести единые сниженные государственные розничные цены на продовольствие и промтовары. Предпринимаемые действия должны были повысить благосостояние советских граждан.

Однако в результате проведенной денежной реформы благосостояние граждан не только не улучшилось, а, наоборот, стало хуже прежнего. Недовольство нарастало, и руководителю страны хотелось знать, какие настроения царят отдельно в каждом регионе страны.

Неожиданно Иосиф Виссарионович закрыл папку с аналитической справкой и, отложив ее в сторону, сказал:

– Я, конечно же, детально изучу с заключением, но мне бы хотелось услышать от вас краткое изложение. Буквально в нескольких словах.

– Прошло уже полгода со дня начала денежной реформы, можно уже сделать кое-какие выводы. – Виктор Абакумов на секунду умолк, соображая, как лучше построить доклад. Сталин не терпел пустословия от подчиненных, да и сам был немногословен. Требовал от докладчиков именно то, что относится к конкретной ситуации. – На руках у населения осталось еще очень много денег, которые они так и не успели обменять. В основном это касается крупных городов… Москва здесь лидирует. Люди говорят, что обмен носит больше конфискационный характер… Введенные государством цены значительно выше тех, что были до реформы. При этом зарплаты граждан растут весьма медленными темпами. Во многих регионах такое положение дел вызывает самое настоящее возмущение.

– А что вы скажете о росте преступности именно в сорок седьмом году?

– Это связано в первую очередь с тем, что на руках у населения осталось очень много денег.

– Хорошо, товарищ Абакумов. Можете быть свободны.

Генерал-полковник Абакумов поднялся и, взяв со стола папку, вышел из кабинета.

Иосиф Виссарионович вновь открыл доклад и вчитался в текст. Чекисты детальнейшим образом провели исследования: подкрепляли их статистикой, графикой, аналитическими анализами, цитировали Ленина. «Данная мера, несомненно, встретит сильнейшее противодействие… Мы встретимся грудь с грудью с классовым врагом. Борьба будет тяжелая, но благодарная…» Такое мнение Владимир Ильич высказал в 1918 году, когда царские рубли менялись на деньги социалистического российского государства. Классовых врагов уже нет, но ситуация весьма схожая. По оценке Госбанка, после обмена старых денег на новые на руках у населения оставалось около четырех миллиардов рублей. Деньги должны идти в оборот, работать на промышленность, а не лежать где-то по сберкассам и в кубышках. Именно поэтому в течение года придерживались дефицитные товары, чтобы после обмена денег особо востребованную продукцию выбросить на рынок. В первую очередь это, конечно же, касалось предметов первой необходимости и одежды на все сезоны. Советский народ долго испытывал лишения и сейчас должен осознать, что руководство страны заботится о нем. Следует снять бронь на товары из государственных резервов, они тоже должны пойти на рынок.

Дверь открылась, и в кабинет, сжимая две пачки писем, перевязанные обычной бечевкой, вошел Поскребышев.

– Что это за письма? – удивленно спросил Иосиф Виссарионович.

– Это письма из Казани, – пододвинул Поскребышев корреспонденцию к середине стола.

– Все сразу? – невольно подивился товарищ Сталин.

– Все сразу, товарищ Сталин.

К Иосифу Виссарионовичу попадала не всякая корреспонденция, лишь наиболее значимая, которая преодолевала многоуровневый фильтр. Чаще всего генералиссимус прочитывал даже не письма, а выписки из них, на которые нужно обратить особое внимание. Этим вопросом занимался личный секретарь Сталина. Прочитав их, Поскребышев решал: передать их Иосифу Виссарионовичу или нет. Эти письма достойны были его внимания.

– Что же в них может быть такого особенного? – поднял Иосиф Виссарионович удивленные глаза на Александра Николаевича.

– Судя по этим письмам, в Казани очень тяжелая криминогенная обстановка. Я бы даже сказал – близкая к критической. Народ жалуется, что в городе совершаются убийства, а расследование преступлений не ведется должным образом. Бандиты убивают горожан целыми семьями, а милиция продолжает бездействовать! Таких писем много, я принес только малую часть из них. На мой взгляд, Министерство внутренних дел Татарии не справляется со своими задачами. В республике до сих пор осталось много дезертиров, которые прячутся в лесах. Они сбиваются в банды, терроризируют местное население, грабят магазины, склады.

– Невеселую картину ты мне обрисовал, – хмуро обронил товарищ Сталин.

– Я подготовил для вас записку с поступившей корреспонденцией и с некоторыми цитатами из писем. Могу вам сейчас принести.

– Не нужно… Я прочту все эти письма, – ответил Иосиф Виссарионович.

* * *

Включив настольную лампу, Иосиф Виссарионович вытащил из конверта первое письмо, написанное сорокалетней женщиной Клавдией Попандопуло, которая рассказала об убийстве своего брата Григория Попандопуло и всей его семьи: жены Екатерины, его семидесятилетней тещи и трех его малолетних дочерей, младшей из которых было всего-то три года. При вскрытии трупа Екатерины Попандопуло выяснилось, что она была беременна четвертым ребенком, мальчиком. Каждая строчка письма буквально была пропитана страданием. Милиция оказалась бессильной в раскрытии совершенного злодеяния. «…Дорогой товарищ Сталин. Милиция в Татарии бездействует, к кому мы только не обращались, нам везде говорят одно и то же: “Мы работаем над вашим делом”. Однако ничего не происходит, нас не вызвали даже в качестве свидетелей. Только вы и можете нам помочь… Сил уже нет терпеть беззаконие, происходящее в республике…»

Иосифу Виссарионовичу пришлось выдержать значительную паузу, прежде чем приступить к прочтению следующего письма. Второе письмо было от двоюродного брата Фаттаха Кашафутдинова, семидесятилетнего старика, убитого вместе с двумя родственницами. Дом был ограблен и подожжен. Следствие ведется, но убийцы до сих пор не найдены.

Открыв пачку «Герцеговины Флор», Сталин вытащил несколько папирос и, порвав их, накрошил табак в чашу. Взяв чубук, он прошелся с трубкой по комнате; вернувшись, поднял со стола коробок спичек и запалил табак. Сделав две глубокие затяжки, взял письмо, лежавшее сверху. В нем рассказывалось об убийстве семьи мыловаров Заславских, погибли три человека, в том числе маленький ребенок. «…Это какими же нелюдями нужно быть, чтобы ножом кромсать четырехлетнее дитя… Однако следствие не продвинулось и на шаг…» Под сообщением, переполненным отчаянием и горем, подписалось более тридцати человек…

Преступность в Татарии принимала катастрофический характер: убийства носили массовый характер, но особенно тяжелая ситуация складывалась в Казани – разбои и грабежи стали обычным делом. Министерство внутренних дел республики не справлялось с возложенными на него обязанностями, не обеспечивало безопасность своих граждан. Даже в самом начале войны, когда значительная часть сотрудников милиции ушла на фронт и бандиты, почувствовав ослабление власти, все более наглели, обстановка в городе оставалась более спокойной. Следовало принимать самые решительные меры! В противном случае недовольство граждан может вылиться в открытое противостояние с властью, которое может привести к куда худшим последствиям.

Иосиф Виссарионович глянул на напольные часы, стоявшие в углу кабинета, – стрелка приближалась к часу ночи, – после чего поднял трубку и негромко произнес:

– Пригласите ко мне министра Круглова.

– На сколько часов его записать, товарищ Сталин? – откликнулся Поскребышев.

– Мне он нужен сейчас, – строгим голосом произнес Иосиф Виссарионович и, не дожидаясь ответа, положил трубку.

* * *

Генерал-полковник Сергей Никифорович Круглов пришел домой в полдвенадцатого ночи. Поужинал, уложил спать сына, твердо решившего его дождаться, и, немного расслабившись, стал в кабинете просматривать документы, что захватил с собой. Их следовало прочитать до завтрашнего дня.

Набирало обороты «трофейное дело», инициированное еще два года назад после ареста маршала Новикова, когда он дал следствию показания против маршала Жукова. По его заверению, Георгий Константинович вывез из Германии в личное пользование изрядное количество мебели, различные произведения искусства, а также другое трофейное имущество. Показания Александра Новикова подкреплялись докладной запиской министра Вооруженных сил СССР Булганина товарищу Сталину, в которой он конкретно написал, что «в Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову». К уголовной ответственности привлекли двух генерал-полковников, пятерых генерал-лейтенантов и четырех генерал-майоров. Но расследование продолжалось, вовлекая в свою орбиту все большее количество офицеров.

А тут еще обнаружилось немало злоупотреблений в период денежной реформы и отмены карточек на продовольственные и промышленные товары. Был выявлен широкий круг высокопоставленных лиц, располагающих крупными суммами денег, пытавшихся в период денежной реформы сохранить их полную стоимость. В этих целях, используя служебное положение, они вкладывали нажитые преступным путем деньги в кассы магазинов, учреждений, а также в отделения Госбанка, оформляя эти операции задним числом.

Телефонный звонок заставил его отвлечься от изучения документов.

– Слушаю, – произнес Круглов.

– Добрый вечер, Сергей Никифорович, это вас Поскребышев беспокоит.

– Да, я узнал вас, Александр Николаевич.

– Вы не могли бы сейчас подъехать к Иосифу Виссарионовичу?

«Ох уж эти вежливые обороты личного помощника товарища Сталина. Попробуй возрази!»

– Уже одеваюсь. А вы не могли бы мне подсказать, по какому именно вопросу меня вызывают?

– Иосиф Виссарионович вам скажет об этом лично! Машина за вами уже выехала!

В глубокой задумчивости Сергей Круглов положил трубку: не так часто руководитель страны вызывает его к себе посредине ночи.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросила Таисия.

– Меня вызывают к Сталину… Видно, что-то важное. Не переживай, все в порядке, – улыбнулся Сергей Никифорович, пытаясь успокоить жену. В дверь негромко постучали.

– Кажется, машина за мной приехала. – Генерал-полковник Круглов скорым шагом вышел из кабинета.

* * *

– Как добрались, товарищ Круглов? – спросил Иосиф Виссарионович, пожимая ладонь министра.

– Сейчас безлюдно, получилось доехать быстро, товарищ Сталин, – бодро ответил Круглов.

Иосиф Виссарионович оставался спокойным, прочитать что-либо по его бесстрастному лицу было невозможно – не было даже намека на какую-то тревожность.

– Присаживайтесь, – предложил Сталин один из стульев.

Генерал-полковник Круглов немедленно подчинился. Но Иосиф Виссарионович не торопился садиться, мягко ступая, расхаживал по кабинету и, похоже, совершенно не спешил заводить разговор, ради которого вызвал его к себе на ближнюю дачу.

Неожиданно повернувшись, Иосиф Виссарионович заговорил:

– Неделю назад вы мне докладывали о криминогенной обстановке в стране.

Генерал-полковник Круглов попытался подняться, чтобы ответить, но Иосиф Виссарионович лишь махнул рукой, заставив министра опуститься на место.

– Так точно, товарищ Сталин. Особое внимание уделялось тому, что особо тяжкие преступления: убийства, грабежи, изнасилования – пошли на спад. Конечно, пока еще рано сравнивать наметившуюся тенденцию к понижению преступлений с довоенным периодом, но в некоторых крупных городах их число уменьшилось почти на двадцать процентов.

– Но почему-то вы не упомянули Казань, а там, насколько мне известно, далеко не самая радужная ситуация. Что вы можете сказать о криминогенной обстановке в Казани?

– Там не только не упала преступность, но даже возросла. До этого года в Татарии министром внутренних дел был генерал-майор Горбуллин, но ему за период работы так и не удалось сбить волну преступности, за что он и был отстранен от своей должности. Сейчас на его место поставлен полковник Шагалей Зиннатович Ченборисов. До этого он работал в Башкирии. Но в Татарии он человек не новый, по национальности татарин, был заместителем министра внутренних дел в Татарии, в этой должности проявил себя с самой лучшей стороны. И нами было принято решение утвердить его в должности министра. С его назначением мы связываем улучшение криминогенной ситуации как в Казани, так и в целом по республике.

– Надеюсь, что так оно и будет в действительности. Буду внимательно следить за всем тем, что происходит в Казани. Это очень важный для нас регион… Он и при царизме был непростым, и сейчас тоже. С начала войны в Казань из Москвы эвакуировано очень много военно-промышленных заводов. Люди там прижились, освоились на новом месте, хорошо работают, получают высокие зарплаты. Жилищные условия им тоже создали. Так что нет никакой надобности перевозить заводы обратно. Скоро Казань станет очень крупным промышленным центром, и мы должны исходить из того, что этот город имеет для страны большое значение. – Кивнув на письма, лежавшие на столе, Иосиф Виссарионович продолжил: – Но криминальная ситуация в Казани, судя по этим письмам, одна из самых худших в Советском Союзе, и нужно сделать все возможное, чтобы ее улучшить.

– Товарищ Сталин, ситуация будет исправлена в самое ближайшее время.

– Как вы собираетесь это сделать?

– Для содействия милиции привлечем солдат внутренних войск. Усилим ночное патрулирование. В помощь местным следственным органам направим в Казань лучшие кадры.

– Все это правильно… Но для начала нужно ввести в Казани комендантский час… Согласуйте этот вопрос с первым секретарем Татарского обкома товарищем Муратовым. Если бандиты объявили советским гражданам войну… что ж, мы принимаем этот вызов и будем поступать с ними по законам военного времени. Все эти банды должны быть ликвидированы! Наши люди пережили очень суровые военные годы и вправе рассчитывать на то, чтобы государство позаботилось об их безопасности и обеспечило им достойную жизнь.

– Есть, товарищ Сталин! – живо отозвался генерал-полковник Круглов.

– Можете быть свободны… Хотя постойте. – Иосиф Виссарионович подошел к столу, собрал лежавшую на нем почту и протянул ее министру МВД. – Это вам, товарищ Круглов. Ознакомьтесь с этими письмами. Хотя даже письмами их назвать трудно. Скорее всего, это воплощение боли. Кровоточит буквально каждая написанная строчка.

Взяв корреспонденцию, Круглов вытянулся:

– Разрешите идти?

– Идите, – негромко ответил Иосиф Виссарионович, едва кивнув.

Глава 26
Неожиданный вызов в Москву

Все последующие часы, до самого рассвета, Сергей Никифорович читал письма, переданные ему товарищем Сталиным. Понимал, что это всего лишь небольшая часть посланий, дошедших до Кремля, в действительности их должно быть несравненно больше. Курил одну папиросу за другой, наполняя небольшую комнату все больше дымом. Сон пропал, непонятно куда подевалась усталость, а ведь когда вернулся домой, то казалось, что буквально валится с ног от усталости. Прочитанное производило удручающее впечатление.

В кабинет робко заглянула Таисия и несмело поинтересовалась:

– Сережа, ты так и не ложился? Тебе нужно немного поспать. Хотя бы два часа.

– Не могу, Таисия, – признался Сергей Круглов. – Как-то не спится. Прочитал вот эти письма, что мне передал товарищ Сталин, и сон как-то напрочь отшибло! Вроде бы немолодой, на фронте повидал всякого, там людское горе через край лилось, а тут письма прочитал от обычных граждан… Вот это, например, – поднял он со стола три листка бумаги, исписанных, убористым почерком, – об убийстве целой семьи с тремя малолетними детьми, меня так тряхнуло, что до сих пор в себя не могу прийти. Ладно, ты иди… Мне еще поработать нужно, а там, может быть, действительно удастся немного поспать.

– Сережа, ты бы хоть форточку открыл, а то ведь совсем дышать нечем.

Не сказав более ни слова, Таисия ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Сергей Никифорович с силой воткнул папиросную гильзу в стеклянную пепельницу и открыл форточку, запустив в комнату прохладный утренний воздух. Через площадь пробежала девушка в желтом платьице. Новый день вступал в свои права. Постояв немного у окна, Круглов поднял телефонную трубку.

– Соедините меня с министром МВД Татарии.

– Ожидайте, – прозвучал приятный женский голос.

Через несколько секунд в трубке раздался бодрый голос полковника Ченборисова:

– Здравия желаю, товарищ министр.

Голос Шагалея Зиннатовича никогда не менялся вне зависимости от времени звонка: всегда живой, энергичный, преисполненный энергии. Наверняка минуту назад он крепко спал, возможно, что даже нежился в объятиях любимой женщины. Но телефонный звонок из Москвы, которым невозможно было пренебречь, заставил его немедленно отложить сопутствующие дела и ответить Круглову.

– Шагалей Зиннатович, я бы хотел с вами увидеться. Вы можете сегодня приехать в Москву, скажем, в два часа? – Голос прозвучал не столь бодро, как ему хотелось бы. Бессонная ночь сказывалась на настроении.

Всего-то небольшая пауза, которую можно истолковывать как угодно – беспокойством о незавершенном важном деле; размышлением о совещании, которое следовало провести, – но только не сомнением. Министр Круглов уже предполагал ответ и предвидел план следующих действий: в наступившее утро министр МВД Татарии соберет небольшой чемодан для предстоящей поездки в Москву и отправится в столицу самым ближайшим рейсом. Не исключено, что даже на военном самолете.

– В четырнадцать часов я буду у вас, товарищ министр.

– Тогда до встречи, – попрощался генерал-полковник Круглов и положил трубку.

* * *

Шагалей Зиннатович еще с минуту держал в руке телефонную трубку, как если бы рассчитывал на продолжение разговора, а потом аккуратно положил ее на аппарат.

– Кто это был? – с тревогой спросила жена.

– Министр Круглов, – ответил Ченборисов, понимая, что после такого звонка сна не предвидится. – Сегодня в два часа дня я должен быть в Москве.

– Что случилось?

– Не знаю, он ничего не сообщил, – хмуро ответил Шагалей Зиннатович. Вот такие звонки в раннее утро настроения точно не добавляют. Куда было бы меньше тревоги, если бы телефонный разговор состоялся в начале рабочего дня.

В восемь часов утра самолет «Ил‐12» будет выполнять грузовой рейс до Москвы. Присутствие пассажиров на борту не приветствуется, но вряд ли экипаж станет возражать, если его попутчиком станет министр МВД Татарии.

– И когда ты отъезжаешь?

– В восемь часов утра, самолет ждать не будет. Кажется, у нас оставалась гречневая каша с говяжьей тушенкой? – поинтересовался Шагалей Зиннатович.

– Да, есть. – Жена поднялась с постели. – Я сейчас ее подогрею и соберу тебе чемодан в дорогу.

– Хорошо, – произнес Ченборисов, доставая из шкафа мундир.

* * *

На военный аэродром Измайлово, располагавшийся в ближнем пригороде на востоке Москвы, несмотря на сгустившийся туман, самолет приземлился без происшествий в точно обозначенный час. Через длинные витиеватые космы облаков, возлежавшие над взлетным полем, просматривались силуэты аэродромных построек, длинные ангары. Погода была так себе и в ближайшее время улучшиться не обещала. Обратно в Казань, скорее всего, предстоит выезжать на поезде.

В 13:45 полковник Ченборисов прошел в административное здание МВД СССР на улице Огарева, а уже в 14:00 перешагнул порог кабинета министра МВД СССР генерал-полковника Круглова.

На противоположной стене был закреплен портрет товарища Сталина, прикуривающего трубку от горящей спички. На окнах тяжелые бордовые портьеры, едва пропускавшие в кабинет солнечный свет. За широким дубовым столом сидел министр Круглов и читал какие-то документы. Увидев вошедшего полковника Ченборисова, он захлопнул папку и, поднявшись, шагнул ему навстречу.

– Как добрались, Шагалей Зиннатович? – дружески поинтересовался Сергей Никифорович, пожимая ладонь вошедшему. – Погода ведь нелетная, туманом весь город затянуло, я думал, что вы опоздаете.

– Добрался благополучно, товарищ министр. Действительно, мог бы не успеть к назначенному времени, если бы летчики из шестьдесят пятого отдельного транспортного авиаполка не помогли.

– Они молодцы, свое дело знают, – легко согласился генерал-полковник Круглов. Предложив полковнику Ченборисову присесть, Сергей Никифорович продолжал: – Давайте сразу поговорим о деле, меня очень тревожит криминогенная ситуация, сложившаяся в Татарии, в частности в Казани… Я тут ознакомился с отчетами руководителей наших ведомств в других регионах страны, – приподнял он объемную папку, – и ваша республика имеет худшие показатели… Особенно по раскрытию особо тяжких преступлений… Прямо скажу, удручающая картина. Вчера меня вызвал к себе товарищ Сталин и выразил неудовольствие всплеском преступности в вашей республике… Получается, что Иосиф Виссарионович выразил недоверие всему Министерству внутренних дел СССР, за которое в ответе лично генерал-полковник Круглов. Что вы на это скажете, Шагалей Зиннатович?

Именно с таких негромких и полных сочувствия слов начинались крупные неприятности. При разговоре с проштрафившимся подчиненным генерал-полковнику ни к чему повышать голос, ему достаточно только нахмурить брови, чтобы вызвать у того душевный трепет.

– Товарищ министр, я совсем недавно вступил в свою должность. Возможно, я не во все дела успел вникнуть, но я делаю все от меня зависящее, чтобы сбить волну преступности в республике. Нередко я даже сам участвую в допросах подозреваемых.

– Напомните мне, кем вы служили в войну?

– Занимал пост начальника оперативной группы НКВД СССР при 48-й армии, проводил допросы пленных немцев.

– Вот видите, ваше назначение на столь высокую должность не было случайным. Партия доверяет вам. Со следственными методами, как говорится, вы знакомы не понаслышке. Тогда объясните мне, почему не раскрываются или плохо раскрываются особо тяжкие преступления в Казани? Вот здесь, на столе, у меня лежит стопка писем от граждан вашей республики, которые взывают о помощи! А помощь не приходит… Получается, что милиция вашей республики пасует перед преступниками и не способна раскрывать злодеяния. – Взяв развернутое письмо, генерал-полковник продолжил: – Взять хотя бы вот этот недавний случай… В частном доме убивают профессора Казанского сельскохозяйственного института Николая Алексеевича Манцевича и его сестру Марфу Алексеевну Манцевич… Их ограбили, убили, а потом вырвали у них изо рта золотые коронки! Эти сволочи издевались над людьми хуже фашистов!.. Затем они включили электроплитку, раскалили ее докрасна, а потом положили на нее стопку газет и устроили в доме сквозняк! И дом сгорел за считаные минуты. Вот здесь я читаю заключения судебных медиков… и они пишут, что по копоти, обнаруженной в легких потерпевших, следует, что хозяин дома Манцевич и его сестра сгорели заживо! Разумеется, это не единственный случай, в Казани от рук преступников гибнут целые семьи!

На лбу Шагалея Зиннатовича выступила испарина. Хотелось промокнуть ее платком, что лежал в его правом кармане. Руки вдруг отяжелели, став свинцовыми. Не было возможности даже пошевелить ими.

– Это дело рук банды, которая проходит у нас под названием «Стервятники». По нашим данным, банда многочисленная. Нам известно описание некоторых участников. Банда хорошо законспирирована, с жесткой дисциплиной, подобраться к ней крайне сложно. Каждый член банды имеет специализацию: одни наводят на состоятельных граждан, другие планируют ограбление и совершают его, третьи продают награбленное. Каждый преступный эпизод банды я беру под свой личный контроль, – прохрипел полковник Ченборисов.

– Личный контроль, это, конечно же, очень хорошо, но, может, следует уделять больше внимания кадровой политике? Осуществлять правильный подбор следственных работников, способных раскрыть тяжкие преступления? Или у вас в республике нет опытных кадров?

– Опытные кадры имеются, товарищ министр, – не согласился полковник Ченборисов, – но их немного, а потом, они часто бывают перегружены делами…

– Вы сказали «перегружены делами»? – прищурился генерал-полковник, заметно удивившись. – Мы все перегружены делами… Но разве это причина, чтобы не выполнять свои прямые служебные обязанности? От работников, неспособных справляться, нужно немедленно освобождаться! Вы хорошо меня поняли? – не повышая голоса, спросил министр.

Стойко выдержав нацеленный на него взгляд генерал-полковника, Шагалей Зиннатович, справляясь с образовавшейся сухотой в горле, произнес глуховатым голосом:

– Так точно, товарищ министр!

– Советую вам с преступниками действовать пожестче! Бандиты свободно разгуливают по ночным улицам Казани, чувствуют себя в столице республики едва ли не полными хозяевами! А вы не в состоянии что-то предпринять… Придется вам помочь, для начала следует ввести в Казани комендантский час!.. А вы что думали? – спросил Сергей Никифорович, глядя прямо в изменившееся лицо Шагалея Зиннатовича. – Это тоже война, только совсем другая, с матерыми уголовниками… Война пришла в наши города, в которых живут мирные граждане! И мы просто обязаны их защитить. На войне как на войне!

– На моем уровне такие вопросы не решаются. Без согласия первого секретаря Татарского обкома КПСС Муратова Зинната Ибятовича ввести комендантский час будет сложно.

– Я поговорю с Зиннатом Ибятовичем. Мы с ним давние приятели.

Знакомство Круглова с Муратовым состоялось два года назад, когда их избрали депутатами Верховного Совета СССР 2-го созыва. Так получилось, что их места располагались рядом, что дало им возможность поближе познакомиться. Завязавшееся знакомство продолжилось и после завершения созыва и переросло в нечто похожее на приятельские отношения, чему также способствовали и служебные дела.

Генерал-полковник Круглов, как человек дотошный, не путавший личные отношения со служебными, завел на Муратова Зинната Ибятовича папочку, куда записывались как его достижения, так и некоторые промахи в работе. Из этого личного дела под номером «73 ЗМ» министру было известно, что Муратов оказался первым татарином, возглавившим Татарский обком КПСС. Шестнадцать его предшественников к титульной нации не относились.

Зиннат Муратов был на хорошем счету у руководства страны, и за два года, что он находится на должности первого секретаря обкома, к нему не было ни единого нарекания. Грамотный, энергичный и деятельный, он сумел сплотить вокруг себя местную элиту.

Разумеется, как и всякий крупный руководитель, Муратов был человеком непростым, но он умел выслушивать и принимать верные решения.