Текст книги "Ловушка для стервятника"

– Кое-что имеется… Есть особая примета человека, совершившего в городе целый ряд преступлений. Он косит на один глаз.

– И что с того? – хмыкнул Абрам Борисович. – Ты мне предлагаешь всех косых в кутузку, что ли, прятать? А потом у тебя появится еще и хромой, и я должен буду тебе давать разрешение, чтобы ты всех хромых пересажал? Нет, так не пойдет… Нужны конкретные доказательства причастности к преступлению того или иного лица. А еще желательно знать, где он живет или, по крайней мере, где его можно отыскать. Вот тогда я понимаю, это результат!

– Мы работаем над этим, товарищ майор. Мне бы хотелось поговорить с вами откровенно, – нахмурившись, произнес Щелкунов.

– Ну что вы все от меня хотите! Уже… два часа ночи, после разговора с министром я вряд ли усну, а тут еще и ты… Решил, значит, свою лепту внести? Ну давай, добивай!

– Мы можем отложить этот разговор.

– Нет уж! Все равно не отвертеться, так или иначе придется выслушивать. Давай, выкладывай!

– Дела убитых стариков Кузьминых и Пироговых помните?

– Кто ж такие дела может позабыть? – усмехнулся майор Фризин. – Эти дела были переданы капитану Заварову. Он успешно их завершил и отыскал преступников.

– Не совсем…

– Что значит «не совсем»? – вскинулся майор Фризин.

– Я полагаю, что произошла ошибка в следственно-оперативных мероприятиях и были обвинены совершенно невиновные люди.

– Ну ты и сказанул, – неодобрительно покачал головой начальник уголовного розыска города. – Твои слова должны быть подкреплены аргументами и фактами, а у тебя их не имеется.

– Обоснования имеются.

– И кто же, по-твоему, тот злодей?

– Эти два дела очень напоминают те, которыми я занимаюсь в последние месяцы. Банда этого косого. Преступники так же заходят ночью в дом, когда хозяева спят. Почерк ограбления такой же… Даже вещи они разбрасывают на полу как-то одинаково.

– Но Кузьминых и Пироговых убили, как тебе известно, а старика Гайнутдинова и Котухова – нет!

– Гайнутдинова и Котухова также хотели убить, просто им повезло больше. Гайнутдинов до сих пор лежит в больнице с двумя проникающими ранениями в живот, это не шутка! А Котухов после выстрела упал. Возможно, они подумали, что убили его.

– Давай больше не будем возвращаться к этим делам. Они закрыты, а преступники наказаны по всей строгости закона! Все, пойду! – Сделав несколько шагов к двери, Абрам Борисович вдруг остановился. – Ты сначала найди мне настоящих убийц, а потом уже будем разговаривать предметно. А пока о том, что неправильно проводились следственно-оперативные действия и допущены судебные ошибки… даже не заикайся! Просто так у нас не сажают!

Глава 15
Кто не ведает бед

В последнее время у Хрипунова с Надеждой что-то разладилось. Жена всю неделю дулась, в разговоры не вступала, отвечала односложно, уворачивалась от его ласк, чем раздосадовала еще более. Причину неудовольствия благоверной Большак не понимал и ломал голову, с чем могли быть связаны неприятные перемены в ее настроении. «Может быть, хахаля завела? – размышлял он, томимый ревностью. – Узнаю – убью! И хахаля, и ее! Хотя на это мало похоже… Где ей еще такого мужика найти? Ведь ни в чем отказа не знает! Одел с головы до ног! Дай бог каждой бабенке в таких нарядах ходить! Жратву не в магазине покупает, а на базаре, берет все самое лучшее и свежее! Белорыбицу да копчено-запеченное мясо до замужества даже и не пробовала! Что ей еще нужно?!»

Причина недовольства супруги выяснилась позже, когда однажды, уступив требованиям мужа, Надежда после яркой близости прижалась к его плечу ласковой кошкой. Несмотря на все краткосрочные романы с женщинами, которых у него было немало, Надя по-прежнему оставалась желанной. Погладила его грудь маленькой ручкой и проворковала:

– Вась, мне бы золотые серьги-подвески. Я вот видела у Клавки такие, у меня от зависти аж сердце зашлось! А еще камушек на них был зелененький. Красивый такой! Я ее просила продать, так она ни в какую не соглашается!

– И что же ты мне предлагаешь? – усмехнулся Василий. – Стукнуть твою подругу по башке кирпичом и отобрать эти злосчастные золотые сережки, так, что ли?

Надежда обиженно поджала губы, а потом ответила:

– Достал бы ты мне похожие.

– Ну чего ты на меня так смотришь? Глаза сломаешь! Так бы сразу и сказала, дескать, засиделся ты, Вася, дома, пора тебе на работу выходить! Теща с тестем тоже денег просто так давать не станут. Возьми с собой ломик покрепче да поудобнее, выбери дом побогаче и жертву попроще и распотроши домишко вместе с его домочадцами. А уж там наверняка и золотые сережки обнаружатся! А платья почему не носишь, что я тебе мешками приношу? У тебя их целый шифоньер, и все новые! Их что, на помойку надо выбросить?

Надежда вновь надула губы – ни дать ни взять капризная девочка!

– Вась, ну что ты все о другом… Я золотые серьги-подвески хочу!

Одеяло сбилось в самые стопы, и Надежда лежала неприкрытая и красивая в своей бесстыжей наготе. Василий видел ее крепкое белое молодое тело, длинные стройные ноги, гибкие и тонкие руки, красивое остроносое лицо. Как же она все-таки изменилась! Если бы ей кто-то года три назад сказал, что она будет ходить в шелках, так ни за что бы не поверила, а тут вдруг золотые серьги-подвески ей подавай, да еще с камушком!

– Хорошо, будут тебе сережки. Золотые! – пообещал Хрипунов.

Василий уже не однажды подумывал о том, чтобы завязать с опасным ремеслом. Опасно больно! Сколько веревочке ни виться, а конец будет. Втайне надеялся, что каждое удачное ограбление будет последним его делом. «И так уже предостаточно насобирал рыжья на черный день, – размышлял он. – Нужно переждать, уйти на дно, высидеть хотя бы несколько недель. Вон как мусора переполошились! Ведь по всему городу успел наследить».

Иногда, когда он оставался в одиночестве, его терзал почти животный страх: «Вот сейчас громко постучатся в дверь, потребуют хозяина, и тогда… Тогда жизни конец! Опять нары, шестиметровый забор и колючая проволока в три ряда! Лучше о худшем не думать, так и накаркать беду можно».

Но дни летели один за другим, и вместе с ними улетучивался леденящий душу страх.

* * *

На рынке в этот теплый субботний день было особенно многолюдно. Казалось, что на базар пришла большая часть города, чтобы впрок запастись зеленью или прикупить свежего мяса.

Всюду многоголосье – слышится русская речь вперемешку с татарской. Со всех сторон раздаются резкие голоса продавцов, наперебой расхваливающих и предлагающих свой товар.

– Кому соленые огурчики?! Подходи! Покупай! Лучше не встретишь! – вопила дородная женщина в синем фартуке, надетом поверх просторной телогрейки.

– Подходи – подешевело, было рубль – стало два! – задорно вещал сухощавый старик лет семидесяти, предлагая картошку.

– Налетай! Кому мясистые соленые помидорчики?! Подходите, товарищи! Покупайте! Не пожалеете! – предлагала немолодая женщина лет пятидесяти.

– Капустка квашеная! Лучшая в городе! Пробуй, дорогой, не проходи мимо, – настаивала улыбчивая торговка лет сорока в толстой душегрейке и большой меховой шапке…

Подле длинных торговых рядов дружно толкались покупатели и зеваки. А у самого входа на базар, попыхивая ядреным самосадом, степенно толпились мужики с пилами и топорами, предлагая себя в качестве недорогой мастеровой силы – кому дрова нарубить, кому ограду подправить, а кому крышу жестью постелить. Здесь же прохаживались «купцы», придирчиво подбирая для хозяйственных нужд рабочих.

Марфа Алексеевна – женщина лет семидесяти – подошла к пестро одетой и разновозрастной толпе мужчин, стоявших со своим инструментом (лопатами, пилами, топорами), в которой юнцы (видно, старшие сыновья из многодетных семей) стояли рядом со стариками, не брезговавшими случайными заработками и не ждавшими уже от жизни чего-то большего. Костяк составляли мужики средних лет, державшиеся вместе, вернувшиеся с фронтов ранеными да побитыми, повидавшими всякого, еще не снявшие с себя гимнастерок и шинелей и не успевшие отыскать себя в послевоенной жизни, но свято верившие, что лучшие времена впереди.

Несколько смутившись, она обратилась ко всем сразу.

– Мне бы бревна на чурки распилить, а потом дров нарубить и в сарай их аккуратненько сложить. Может, кто-то поможет? – произнесла она негромко и с надеждой.

Мужики не без интереса, но с какой-то деловой ленцой повернулись к женщине – примерились. Тетка, видать, не из простых баб, одета шикарно: демисезонное пальто из темно-синего сукна, полуботинки со шнуровкой и на небольшом каблучке, на красивой прическе бархатная шляпка – может, и скупиться не станет. Вязкие, ни к чему не обязывающие разговоры как-то сами собой утихли, и задиристый мужской басок протянул:

– А ты, мать, сама кого выбираешь? – поинтересовался Александр Барабаев.

Женщина растерянно обернулась на голос, увидела двух работников лет пятидесяти пяти в телогрейках и робко предложила:

– А вот вы поможете мне?

– Почему же не поможем? Еще как поможем! А сколько у вас кубов? – примеривался мужик. Не прогадать бы, может, другой купец будет пожирнее.

– Немного… Я в этом не очень разбираюсь. Ну, может быть, куба три. А потом все это поаккуратнее в сарай нужно положить, чтобы удобнее было доставать печь топить.

– Как вас звать-то – величать?

– Марфа Алексеевна меня зовут.

– Работа привычная, Марфа Алексеевна, почему бы не поработать.

Тут же сговорились о цене. После выполнения работы хозяйка обещала выставить щедрый магарыч с водкой «Столичной», что лишь прибавило желание поработать. Александр Барабаев вместе с двумя работниками – хромоногим Степаном (сержантом 14-го гвардейского стрелкового полка 7-й гвардейской стрелковой Режицкой Краснознаменной дивизии), получившим ранение в июле 1944 года во время освобождения города Ре́зекне, и Пахомычем (стариком семидесяти лет – сухим как жердь, моложавым и на удивление подвижным), всю жизнь проработавшим на заводе станочником, но пять лет назад, когда зрение стало сильно подводить, уволенным с предприятия (вот потому и приходится перебиваться случайными заработками, тем и жил), – отправились вместе с хозяйкой.

Дом Марфы Алексеевны находился у самого подножия Шарной горы на улице Калинина, представлявшей собой залесенный островок с частными домами, вокруг которого стояли каменные многоэтажные строения с дощатыми парадными, подернутыми сыростью от времени. Некоторые из деревянных домов с резными богатыми наличниками, помнившие своих прежних богатых хозяев, возвращали в середину девятнадцатого века и представлялись сейчас глубокой стариной. Большая часть домов была переоборудована в коммунальные квартиры, а потому некогда просторные дворы были застроены множеством сараев, в которых хранились дрова. Дом у Марфы Петровны, напротив, смотрелся богато и ухоженно, имел большой приусадебный участок, засаженный кустами смородины и яблонями. Крепкий сруб, построенный из толстых сосен, с жестяной, сверкавшей на солнце крышей, явно испытывал некоторую неловкость перед соседскими захламленными, покосившимися строениями.

«Знатный домина. Богат!» – с удовлетворением отметил Александр Барабаев, поглядывая на двухэтажное строение из толстого бруса. Угощение обещало быть щедрым.

Во дворе неровной кучей были навалены бревна, здесь же валялись огромные чурки. Хозяйка не слукавила, когда обмолвилась о трех кубах, так оно и было.

Барабаев с Пахомычем без долгих разговоров принялись распиливать бревна, а Степан, не теряя времени, взялся за рубку колод. Работали дружно, слаженно. Весело жужжала пила, размеренно раздавались удары топора. Иной раз в деловой шум вмешивалось приглушенное покрякивание Пахомыча, тот начинал жаловаться на натруженную спину, но перекура не просил: таскал чурки, охотно брался за двуручную пилу. Разделавшись с бревнами, дружно приступили к колке колод, а когда поленья были сложены в сарае в ровные поленницы, наступило время расчета.

– Сначала, дорогие мои помощники, прошу вас к столу, – вежливо предложила хозяйка, – проходите в дом, пожалуйста. Вы мне очень помогли. Я уж и не представляла, что мне делать. Ладно добрые люди посоветовали, где хороших работников следует искать.

Александр, сбив с ног налипшую грязь, вошел в дом. За ним заковылял Степан, заметно прихрамывая, а уж потом прошел Пахомыч – стянув с головы малахай, обнажил широкую желтую лысину.

– Умеют люди жить! – не сумел Барабаев удержать почти ребячьего восторга, поглядывая по сторонам. – Вон какой красотой себя окружили – кругом хрусталь да ковры!

– Вот кто бед не ведает, – согласился Степан. Хромаючи, он не торопился усаживаться за стол и глазел на старинную мебель, явно сделанную когда-то на заказ. – Что скажешь, Пахомыч? – повернулся он к старику, уныло помалкивающему.

Хмыкнув, Пахомыч ответил:

– Да вы настоящего богатства не видели. Пятьдесят лет тому назад мне довелось в особняке у купца первой гильдии Шамова побывать. В подмастерьях я тогда был… Вот это, я вам хочу сказать, богатство! Из золотой посуды люди кушали, а чай из китайского фарфора пивали, а вы мне тут о каких-то хрусталях говорите, – безнадежно махнул он рукой.

– Обстановка у вас богатая.

– Это все не мое, у брата я живу. Он профессором в сельхозинституте работает, – не без гордости сообщила хозяйка. – Вот иногда покупает, что ему нравится. Хотя и любоваться ему некогда, все со студентами пропадает. Вот и сейчас находится со студентами на «Ферме‐2».

– А профессора-то как фамилия? Племянница у меня в сельхозинституте учится, скажу, кому дрова колол!

– Профессор Манцевич, – улыбнулась старушка. – Он очень известный ученый. Вот так и живем мы с ним вдвоем… Анечка, его жена, померла два года назад, а его дети, Наумушка и Семушка, в Москве давно живут. Наведываются редко. А когда приезжают, это для нас настоящий праздник!

Угостив сначала, как полагается, кусками отварной говядины с картошкой, водкой с солеными огурчиками и помидорами, хозяйка щедро расплатилась.

Вернувшись под вечер домой, Александр Барабаев восторженно стал рассказывать домашним:

– Сегодня у одной старухи дрова колол. Вот живут же люди! Я такой роскоши, как у нее, в жизни не видывал! Оказывается, она сестра одного профессора из сельхозинститута. В комнате у них ковры, а в шкафах хрусталь, золото. А оно и понятно! Считай, что профессора по семь тысяч зараз получают! Это не то что наш брат мастеровой. И тратить им деньги особенно некуда. Старики уже! Вот все деньги на золото и уходят.

Алексей выглядел равнодушным, только когда отец закончил свой рассказ, он нехотя и с видимой ленцой поинтересовался:

– Я понимаю, батя, что ты мастер бесов гнать, только где это ты мог такого купца богатого увидеть?

– Не купец, тебе говорю, – не понял Александр, – профессор! А дом на Калинина стоит.

– Там, где Осокинская роща? – уточнил Алексей Барабаев.

– Осокинская роща немного в стороне, а этот дом у самой горы стоит, как вверх подниматься. Он там один такой богатый. Ладно, спать пойду, что-то развезло меня от этой водки, хотя закусь была что надо! В Казани такую крепкую водку не делают. «Столичная»!

Дождавшись, когда отец ляжет спать, Алексей Барабаев оделся и вышел на улицу. Через час он был у Хрипунова, который был не один, а вместе с Петешевым, и поведал все как есть:

– Батя рассказывал, что золото у них на виду выставлено. А что тогда о закромах говорить! Профессор все время на Кабане пропадает, на «Ферме‐2». Сейчас там студенты с ним, какие-то занятия у них проводит, другого такого случая может не быть!

– Дело интересное, – не стал возражать Большак. – Что скажешь, Петух? – посмотрел Василий на Петешева.

– А чего здесь говорить? – невозмутимо ответил Петр, пожав плечами. – Я всегда был за знатный улов! Дом точно богат, если там профессор живет. Им денег много платят, не то что рабочему классу. Я вот электромонтером на «Пламени» работаю, а более тысячи никогда не получал.

– Вот и отлично! Но сначала пусть в дом сходит Надежда, – посмотрел Василий на жену, молча расставлявшую на столе тарелки для сваренной картошки. – Нужно проследить, чтобы профессора дома не оказалось во время грабиловки.

– Что я должна сделать? – посмотрела Надежда на мужа.

– Скажешь его сестре, что ты приехала из Москвы, из сельхозакадемии, к профессору Манцевичу… В общем, соври что-нибудь, да так, чтобы сестра ни о чем не догадалась. Девка ты грамотная, школу окончила, придумаешь что-нибудь. Скажи, что приехала проконсультироваться… Лишнего тоже болтать не следует, судя по всему, сестра профессора тоже не глупая баба и может сразу усечь, что к чему. А сама посмотри по сторонам, что и где лежит, как открываются двери, какие в доме замки. Всю обстановку осмотри внимательно, чтобы мы потом в темноте лбы о мебель не расшибали. Потом нам подробно расскажешь, что к чему. Лады? – строго посмотрел Василий на жену.

– Хорошо, – негромко отозвалась Надежда.

– Вот какая у меня жена понятливая… Давай еще по одной, – подняв бутылку с водкой, Большак разлил ее по стаканам, – и хватит! Завтра у меня смена. Сутки дежурить буду. Надо бы выспаться.

* * *

Надежда не разочаровала – сумела выполнить задание в точности. Вернувшись вечером, она увлеченно принялась рассказывать об увиденном Василию, только что пришедшему со смены и севшему за стол с разложенными на нем кушаньями. Слушая жену, он задумчиво осматривал копченую нарезку, разложенную на плоской большой тарелке тремя аккуратными рядками, и вареное мясо, положенное большими аппетитными кусками, решая несложную и приятную для себя задачу – с чего бы начать?

А потом подцепил вилкой мясной ломоть и зажевал.

– Я когда в дом вошла, – увлеченно продолжала рассказывать жена, – то едва о порог не споткнулась. Он у них высокий, в темноте можно не заметить и упасть. Поэтому ноги в этом месте нужно будет поднимать высоко.

– Дельное замечание, – похвалил Хрипунов. Налив в рюмку водки, он выпил ее и закусил хрустящим огурчиком. – Одно дело лоб разбил, а другое – на всю округу шум можно поднять.

– Дальше по обе стороны идут две комнаты, но это так… Старье там всякое разложено! Пальто старые висят, плащи какие-то… А вот дальше гостиная. Вот живут же люди… Правильно Лешка говорит, только и завидовать! Чего только у них там нет, – изумленно прижимала она к груди ладони. – И хрусталя целый шкаф! И китайская фарфоровая посуда! Золото на виду лежит – какие-то побрякушки, кольца, браслеты! У меня от всего этого добра аж глаза на лоб полезли!

– Хорошие новости, – одобрительно произнес Хрипунов. – А то не везет что-то в последние время… Все какие-то не те наводки дают – одни старые пальто да платья выносим! Окна высоко от земли? Залезть можно будет?

– Окна высоко расположены. Только по стремянке можно взобраться… Или подложить что-нибудь под ноги.

– С лестницей нам ни к чему возиться, – отмахнулся Хрипунов, идея ограбить профессора ему нравилась все больше. – Спалиться можно! А двери как?

Трапеза была закончена, откинувшись на спинку стула, Василий наблюдал за Надеждой, выглядевшей крайне возбужденной. Отметив про себя, что такое взволнованно-возбужденное состояние ей очень подходит.

– Двери у них крепкие и новые, я на это сразу внимание обратила, как только зашла. Доски даже не потемнели.

– Вот глаз у бабы, в самую точку смотрит! – все больше удивлялся Хрипунов наблюдательности своей супруги. – Ладно, посплю я немного, всю ночь глаз не сомкнул. – Поднявшись, он, приобняв жену и поцеловав ее в щеку, сказал: – Без тебя мне не уснуть, вместе давай поспим.

* * *

Проснувшись рано утром, Василий решил взглянуть на дом, вызвавший столь восхищенные отзывы. Добравшись за полчаса до места, остановился в сторонке. Сруб и в самом деле был большим, и окна располагались высоко от земли. Даже по внешнему виду было понятно, что домина богатый: покрашенный, ухоженный, с новым крыльцом, а обитая жестью крыша сверкала на солнце. Было видно, что хозяева любят свое жилище, заботятся о нем и вкладывают в него немалые деньги.

Стараясь не привлекать к себе внимание, Хрипунов постоял поодаль под деревом, разглядывая строение, осмотрел дворовые постройки, а потом прошелся вокруг дома.

Теперь он понимал, что дом не такой неприступный, как показалось поначалу. В шесть часов вечера должны подойти Петешев и Барабаев, так что будет что обсудить.

* * *

– Я сегодня вокруг этого дома прошелся, – заговорил Хрипунов, когда подельники собрались. – Домина и правда хорош! Через окна нам не пройти… Высокие! Но мне одна мыслишка пришла. К дому чуланчик один примыкает, а вот доски в нем хлипкие. Этот чуланчик можно будет разобрать и через него забраться в дом. Сделаем вот что… Ты, Леха, пощуплее нас будешь, проникнешь в дом через этот чуланчик и откроешь нам дверь. Добра в хате много. Возникает главный вопрос: как нам все это перетащить. Не на собственном же горбу переть через весь город! Мы уже с Петухом натаскались, – усмехнулся Хрипунов, вспомнив историю с курами, когда были убиты два милиционера. – У тебя, Петро, кажется, братан водилой в танковом училище работает? – повернулся Василий к Петешеву.

– Да. Полковника одного возит. Кажется, заместителя начальника танкового училища.

– Какая у него машина?

– Легковая. «Победа».

– Самое то! А главное, салон вместительный! – засмеялся Хрипунов. – Полковник не заметит отсутствия машины, если мы твоего брата привлечем?

– Думаю, что без базара! Фрол эту машину нередко для своих каких-то нужд использует. Он ведь машину около своего дома оставляет, и в училище об этом известно.

– Кажись, брат у тебя тоже свой человек, не подведет?

– Большак, на него, как на меня, можно положиться!

– А ты, Бабай, вечерком пару досок в заборе выломай, чтобы мы не топтались там у ворот.

– Сделаю, – ответил Алексей Барабаев. – Я тоже уже был там сегодня днем. И знаю, как это сподручнее сделать.