Текст книги "Ловушка для стервятника"

Глава 45
Интересная фигура этот хрипунов

Петр Петешев слегка растерялся, когда из военкомата ему принесли повестку с требованием прийти.

– Распишитесь вот здесь, – вежливо попросил парень. – В военкомате нужно быть завтра в восемь ноль-ноль.

– А это еще зачем? – стараясь придать своему голосу безразличие, поинтересовался Петешев. – На сборы, что ли, какие-то? Так я не военнообязанный.

Петр вновь испытал легкий неприятный холодок внутри, очень напоминавший тот, что ощутил, когда его допрашивал майор из отдела ББ. Тогда буквально земля под ногами качнулась. А теперь по-новой… А может, в уголовке прознали про его фокусы на медкомиссии и пожелали, чтобы он прошел ее еще раз? Вон на базарах рассказывают – по всей Татарии стрельба идет. Красноперые дезертиров отлавливают. Обидно было бы получить срок сейчас как уклонист, когда война давно закончилась.

– Это вам на медкомиссию, – пояснил парнишка. Похоже, что вестовой говорит искренне и не знает, для каких целей раздают повестки.

– Мне одному, что ли? – хмыкнул Петешев. – Как самому главному вояке? Что за честь такая?

– Не только вам одному, – отрицательно покачал головой парень. – Сейчас по всему городу такие повестки рассылают. Может быть, на месячные сборы возьмут. Вашим соседям тоже принесли. В квартиру справа – там Гафуровы проживают, а еще три повестки в соседний подъезд. Говорят, что война с американцами будет.

– Этого еще не хватало, – буркнул Петешев.

Петр принес из комнаты химический карандаш и, послюнявив грифель, напротив поставленной галочки написал свою фамилию. «Еще в милицию поволокут, если не пойду в военкомат», – подумал он безрадостно.

* * *

Уже после обеда следующего дня Виталий Викторович получил подробнейшую справку о сквозном ранении Петра Петешева в области бедра. Рана свежая, не успела даже как следует зарубцеваться. Теперь все становится на свои места. Нужно ли Петешева вызывать по повестке в милицию? Пожалуй, что пока преждевременно. Приглашение может насторожить всю банду.

«Преступники попытаются отвертеться, ведь против них нет прямых улик, лишь косвенные. Значит, их нужно ловить буквально за руку! Петешев может утверждать, что просто похож на одного из грабителей. А сам он в эти часы просто крепко спал. Но вот рану просто так не скроешь. Аргумент серьезный! Происхождение огнестрельного ранения нужно будет как следует обосновать. Он не был пять дней на заводе именно в тот период, когда получил ранение. Стало быть, он где-то зализывал полученную рану и за это время сумел выправить себе справку. Ему кто-то очень сильно помог. Осталось выяснить, кто именно. Так что мы крепко прижали тебя, гражданин Петешев! – размышлял майор Щелкунов. – Богачева Ксения Васильевна ходит в отдел ББ едва ли не каждый день, все справляется о судьбе мужа. А где в действительности находится ее муж, думается, ей известно лучше, чем нам… Василий Хрипунов… Фигура интересная. Можно даже сказать, что колоритная. Имеет весьма приметный физический недостаток – правый косой глаз. Этот физический недостаток упоминают многие свидетели, видевшие бандита при ограблениях и убийствах. Скорее всего, именно он в банде главный».

* * *

В субботу, как обычно, собрались у Хрипунова. Надежда тихо, без лишней суеты, хлопотала по дому – варила картошку, накладывала в салатницу маринованные грибы, нарезала сало и буженину, маленькими оранжевыми кружками порезала морковь…

– Хватит, – Хрипунов махнул жене ладонью, – все равно все не съедим. Иди сюда! Посиди немного с мужиками, а то бегаешь туда-сюда!

Он ласково притянул к себе Надежду за талию, без показной стыдливости она тотчас присела рядом с мужем. Петешев поймал себя на чувстве зависти: «Этому Большаку всегда везло! С фронта живым вернулся. Деньги у него всегда водились, а бабы к нему так и льнут! И Надька не посмотрела, что он косой на один глаз. Прямо бегом за ним побежала. – Петр отвел взгляд от красивого лица Надежды. – Как куклу жену принарядил, не думает о том, что теперь на нее всякий пялится! Надька и в драном платье была хороша, а теперь и вовсе королева! Заметной уж больно стала. А материал, из которого платье пошито, его за восемьсот верст от Казани не сыщешь!»

Петр Петешев, не скрывая накатившего раздражения, спросил у Хрипунова:

– Большак, может, нам стоит затаиться? Закрутили красноперые нам гайки! Вздохнуть не дают!

– С чего ты взял? – лениво спросил Василий.

– Вчера, когда до хаты шел, за мной какой-то парень увязался. Молодой еще совсем, на голове кепка серая, такую обычно блатные носят, штаны широкие, пошиты классно. В общем, под урку прифрантился. Поверь мне, Большак, я едва сдержался, чтобы не пальнуть в него… Потом я старался об этом не думать. Даже убеждал себя в том, что все это мне показалось… Но парень-то шел за мной… Грамотно так топал, чтобы я не заприметил ненароком. С другой стороны улицы меня пас… А может, зря мы твоего тестя успокоили? Может, наследили где-то? Ведь с него все и началось. И тебя, и Надьку, и тещу твою – всех нас таскать в милицию стали! Рвать надо отсюда когти! И чем раньше, тем лучше!

С некоторых пор Большак стал тяготиться дружбой с Петешевым. Теперь прошлое висело на его ногах пудовыми гирями. От сбрендившего кореша надо было избавляться. Но следовало сделать это как-то по-тихому. Дальше можно начать другую жизнь, которая в корне будет отличаться от его прежней. Добра он скопил много, деньги хранятся в надежном месте, и их вполне хватит, чтобы безбедно прожить остаток жизни в каком-нибудь отдаленном уголке Союза.

А что, если Петешев и Барабаев думают о том же самом? Вдруг и они тяготятся узами давней дружбы? Вот подловят его вечерком где-нибудь в подъезде, жахнут фомичом по затылку, а потом закопают на старинном татарском кладбище Татмазарке, как и бедного Ивана Дворникова. Они ведь тоже воспринимают его как ненужного свидетеля собственных преступлений. От пришедшей мысли по коже Василия пробежал неприятный холодок.

Хрипунов скосил глаза на Петуха и Бабая. «От Петуха можно ожидать всего что угодно. Семью инкассатора Попандопуло топором искромсал – шесть человек один положил! А ведь к этому инкассатору он на чай приходил. Дети узнали его и кричать стали: “Дядя Петя, не убивай нас!” А он и их положил! Денег в квартире Попандопуло так и не обнаружилось, как выяснилось позже, инкассатор их в машине оставил… Вот с Петра и следует начать, а там посмотрим, как оно дальше обернется. А вначале следует его успокоить».

Выдержав паузу, Василий Хрипунов заговорил:

– Хорош моросить, Петух! Кликнули в милицию, и что с того? Надька написала заяву, что у нее отчим пропал, вот они нас и тягают по одному. Еще не раз вызовут! Надо же им узнать, при каких обстоятельствах он утонул… А дело мы провернули чисто, комар носа не подточит! – уверял Большак, пристально всматриваясь в Петешева.

– Нас до этого еще приметили.

– И кто же это? – нахмурился Большак.

– А тот мусор, что мне ляжку прострелил!

– У них зенки повылезают, чтобы в такой темноте что-то заметить.

– Я кожей чувствую, что не все у нас в ажуре! – не сдавался Петешев. – Затаиться нам нужно… Когда все поутихнет, можно и по-новой начать. Вся Казань только о нас и говорит. Теперь все дела на нас валят! Вон артистку из татарского театра убили! И весь город талдычит, что это якобы те, что квартиры в городе грабят!

– А тебе-то что за дело, о чем в городе говорят? – хмыкнул Большак. – Народу только дай повод потрепаться. Что-то ты сдавать стал, Петух… Так не канает! Планку держи! Ладно, прощаю грех. Все это нервы. Они у меня тоже не из гранита. Я тут одно дело замутил в Ягодной слободе, с Бабаем пойдем! А ты отдохни пока… Хата там богатая, добра выше крыши! Как, Леха, не сдрейфишь? – спросил Василий, повернувшись к Барабаеву.

– Я всегда за хорошее дело, кроме голодовки! – широко заулыбался Барабаев.

Большак как будто бы потерял интерес к Петешеву, стал разговаривать с Алексеем о каких-то пустяках. Потом перешли на предмет общей страсти – голубей.

– Я тут пару николаевских голубей купил у Севы Кучерявого. Он за ними в Москву сгонял. Красивые птахи! У меня были николаевские, но только с белым оперением, а тут с синим! – довольно произнес Хрипунов. – Лапы у них коротенькие, а вот крылья большие! Ни один голубь так высоко не поднимается, как эти! А еще такие пируэты в воздухе выделывают, засмотришься!

Отвернувшись, Петешев хранил угрюмое молчание.

– А мне немецкого монаха обещали, – с азартом откликнулся Алексей. – Давно такого искал. Один мужик в Йошкар-Оле выводит. Вот это красавцы!

– Птица красивая, – согласился Василий. – Шея высокая, лапы длинные, глаза огромные, с желтым ободком. Держал я их, но обменял на курчавых. Немецкий монах высоко не летает, а мне важно, чтобы они так поднялись, чтобы их едва видно было!

«А может, они задумали меня убить? – Петешева передернуло от пришедшей мысли. – Что-то уж подозрительно крепко они спелись. Грохнут где-нибудь в овраге и даже не вздрогнут! Большак еще тот зверь!»

– Зря ты так со мной, Большак, – обиженно протянул Петр. – Мы с тобой всегда вместе были… Вместе и в Ягодную слободу пойдем.

– Вместе так вместе, – усмехнулся Большак. – Выходим завтра вечером, я еще туда утром наведаюсь, посмотрю, что и как.

* * *

Последние триста лет Казань только разрасталась. Ее не остановила даже капризная Казанка, широко разливающаяся по весне. Легко перешагнув реку, город дал начало новым слободам, и Ягодная была всего-то одной из них.

Слобожане застроили высокий бугор невысокими полукаменными-полудеревянными многоквартирными строениями, частным сектором, разбив близ домов огороды. Когда-то правый берег изобиловал луговой клубникой и лесной земляникой. Однако ягод там уже давно не наблюдалось, разве что на огородах у местных жителей, а вот название слободы осталось.

Со всех сторон Ягодную слободу подпирали заливные луга и болотистая низменность. Так что до города можно было добраться только по дамбе через Горбатый мост, по которому курсировали трамваи. Народ в слободе проживал разный, в основном мастеровой, работавший на Кренгольмской мануфактуре, эвакуированной из города Нарвы в июле сорок первого, и на кожаном заводе «Красный Гигант», вывезенном из Клинцов месяцем позже.

Если бы Петешев не пожелал идти в Ягодную слободу, возможно, Хрипунов отказался бы от своей идеи – слишком тяжелое у него было предчувствие, но Петешев настоял.

От Суконной слободы до Ягодной доехали на трамвае. Путь длинный, едва ли не через весь город, но торопиться особенно было некуда. Ехали молча, не привлекая к себе внимание, поглядывали на город через запыленные окна. Переехали Горбатый мост, близ которого разворачивалось какое-то строительство – нагнали тяжелую технику, выкопали глубокие котлованы. Сошли с трамвая на конечной остановке и направились в сторону улицы Герцена. Вскоре стало смеркаться. Незаметно приближался комендантский час, и жителям хотелось побыстрее добраться до своих домов – не самое хорошее занятие объясняться с патрулями, почему в столь поздний час болтаешься по городу.

Улица Герцена выглядела безлюдной. Стояла тишина. Ни случайных прохожих на тротуарах, ни привычного лая собак. С реки тянуло приятной свежестью.

– Большак, я тебе человечка нашел, у него пасека есть, – произнес Петр. – Можно будет у него пожить несколько дней. Подлечишься.

– Пасека – это хорошо, а то башка трещит. Пчелиным воздухом подышу, глядишь, и отвянет как-то… Сейчас свернем в ближайший переулок направо. Наша хата третья от угла будет, перелезем через забор, – сказал Большак. – Еще утром сюда заглянул. Впечатляет! Главное, собаки нет. Я псов еще с лагеря ненавижу!

Василий Хрипунов старался подавить в себе дурное предчувствие, хорохорился. Пытался выглядеть невозмутимым, получалось с большим трудом. Скверное предчувствие гадким ужом заползло под ребра еще вчера вечером и не желало покидать грудную клетку. «Вот так же было и тогда, когда рядом мина разорвалась. До сих пор контузия дает о себе знать!» – вернулся он к мрачным мыслям.

Переулки были темны. Осмотрелись. По-прежнему никого. Вот теперь можно приступать. Один за другим все трое перелезли через забор. Подкрались к окну.

– У тебя все готово? – спросил Большак у Петешева, стоявшего рядом.

– Обижаешь, начальник.

Вытащил из сумки стеклянную банку с соляной кислотой и кисточкой.

– Отойди малость, – сказал он Хрипунову, – на одежду капнет, дыра будет. Жаль хорошую вещь! – Макнув кисточку в кислоту, он помазал ею оконную шпатлевку. – Обождем пару минут, а там она сама отлипнет. А уже потом гвозди вытащим и аккуратненько стеклышко выдавим.

Неожиданно в комнате вспыхнул свет. Яркая полоска желтого света упала на кусты садовой малины и осветила долговязую фигуру Петешева.

– Это что там такое? – прозвучал мужской голос. – Я сейчас милицию вызову!

– Бежим! – выкрикнул Хрипунов и, обдирая лицо и руки о колючий и цепкий кустарник, бросился к калитке, а вслед убегающим продолжал раздаваться истошный бабий крик, враз переполошивший уснувшую улочку:

– Банди-иты!!! Гра-а-абят!!! Лю-ди-и!!! Лю-ди-ии!!!

В соседнем дворе тяжело загромыхала железная цепь и злобным хриплым лаем откликнулись с улицы дворовые собаки.

Участковый уполномоченный капитан Крылов, совершавший плановый обход участка, услышал крик, когда подходил к соседнему двору, а уже потом увидел, как прямо на него из-за угла выскочили трое мужчин.

– Стойте! – попытался он преградить дорогу бегущим, доставая из кобуры пистолет. – Стойте!

Крылов успел заметить, как бежавший впереди рослый мужчина, лицо которого скрывала темнота, выставил вперед руку. Громко прозвучал пистолетный выстрел, отозвавшийся в самых дальних уголках слободы. В плечо сильно ударила пуля, и он ощутил острую боль: «Ранили, гады!»

Участковый оперуполномоченный пробежал еще метров сто, но расстояние между ним и убегающими продолжало увеличиваться. «Уйдут ведь!»

Пронизывающая боль отзывалась при каждом шаге. Силы были на исходе. Капитан Крылов остановился и прицелился в плечистого бегущего. «Только бы рука не подвела!» Капитан плавно нажал на спусковой крючок. Руку подбросило, и он увидел, как впереди бегущий вдруг сбился с шага, а потом его как-то повело в сторону, но он сумел добежать до перекрестка и свернул на повороте.

– Попал, – прошелестел губами капитан Крылов.

Нетвердо шагнул, потом еще один шажок, такой же шаткий, и, стараясь уберечь раненую руку от дальнейшего повреждения, повалился на бок и тотчас потерял сознание.

– Зацепили! Зацепили, суки! – матерился Хрипунов. – Руку! Дайте мне руку!

Петешев с Барабаевым остановились. Никогда прежде Петр не видел Хрипунова столь слабым – с обескровленным лицом, взывающим о помощи… «А может, это и есть тот самый удобный случай? Раз! И все концы в воду! – Петр размышлял только миг. – Не время! По Большаку могут и на нас выйти!»

– Обопрись на меня, – подбежал к раненому Петешев, с готовностью подставляя плечо. – Быстрее бежим! Сейчас сюда мусора понабегут!

– Стой! Стоять!!! – раздался позади чей-то голос.

Обернувшись, Петр увидел, что их настигал военный патруль. Два рослых парня в длинных мешковатых гимнастерках бежали прямо на них, следом, чуть поотстав, торопился пожилой майор.

– Большак, в кусты давай! – крикнул Барабаев и бросился в густые заросли акации.

Хрипунов медленно оседал на землю, но вдруг поднялся. Распрямился во весь рост. Словно говорил своим видом приближающимся солдатам – вот он я, берите меня! Солдаты приближались. Теперь он отчетливо различал их лица. Впереди бежал рослый рядовой. Василий смотрел только на него, осознавая, что это самая большая опасность в его жизни. Ее следует устранить. Видел его глаза, полуоткрытый рот и, почти не целясь, выстрелил ему в голову. Голова вояки откинулась назад, будто бы от сильнейшего удара, и он тотчас упал.

Хрипунов увидел, как к солдату, растянувшемуся во весь рост, подбежал пожилой капитан и что-то прокричал упавшему в самое лицо; другой растерянно смотрел по сторонам, соображая, как поступить далее. На ребячьем лице нешуточный испуг. «Пацан! Смерти еще не видел, – зло подумал Большак, – а ведь эта пуля могла тебе достаться!»

Воспользовавшись замешательством, Хрипунов проковылял в темноту.

* * *

Надежда Хрипунова не спала – ждала мужа и поэтому, когда в дверь раздался решительный стук, поняла – произошло нечто серьезное. Соскочив с постели, она бросилась к выходу. В дверях стоял растерянный и перепуганный Алексей.

– Что случилось? – со страхом спросила Надежда, чувствуя, как слабеют ноги.

– Надя… Ваську убили! Сейчас здесь мусора будут! Надо уходить! Пойдем со мной! Бери все, что в доме есть ценного, и уходим! Иначе загребут! Забудем обо всем, что здесь было! Начнем сначала.

Надежда отупело смотрела на Алексея, а потом ее губы шевельнулись, и она прошептала:

– Как убили?!

– Из пистолета его! В упор! В грудь! Сам видел! – заорал вдруг Барабаев благим матом. Он не мог в себе разобраться, что это было: страх за собственную жизнь или прорвавшаяся наружу ревность. «А говорила, что не любит Василия. Нежности в нем нет!» – Что стоишь?! Вещи побыстрее собирай! – распоряжался Алексей.

– Это все ты! Это все ты! – заголосила вдруг Надежда. – Он из-за тебя погиб! Ты его все ревновал ко мне! А он муж мой! Муж! Ненавижу!

– Успокойся, Надя! – встряхнул Алексей женщину за плечи. – Теперь-то чего вспоминать? Складывай побыстрее чемоданы.

– Ты прав!.. Я сейчас! Сейчас, – стала выгребать она из шкафа одежду. – Я была не права, Алешенька, ты уж меня прости… Вещи-то к матери понесем?..

– Дура! – не удержался Барабаев. – Дура же ты, Надька! Мусора ведь туда тоже нагрянут. Совсем уходим!

– Я сейчас, сейчас, – скороговоркой приговаривала Надежда. Вытащив из шкафа вещи, она лихорадочно запихивала в чемодан платья, костюмы. Долго не могла уместить в сумке зимнее пальто. Алексей вырвал пальто у нее из рук:

– Оставь ты его! Знаешь, чье оно? – Не дождавшись ответа, произнес: – Лучше в сортир его выброси. Улик меньше будет!

– Да, да, конечно, – торопливо согласилась Надежда.

Дверь распахнулась настежь – на пороге предстал Хрипунов. Прислонившись плечом к косяку, он едва держался на ногах, штанина пропитана кровью.

– Бросили, твари!.. Я вас сейчас всех разом порешу! – вытащил он вальтер. – Где Петро?! Где эта падла?!

Барабаев видел перед собой перекошенное от злобы лицо Хрипунова, в правой руке побелевшими пальцами он сжимал пистолет. Черный ствол смотрел прямо ему в грудь, и Алексей, стараясь поглубже запрятать почти животный страх, сумел твердо произнести:

– Брось, Большак! Не дури! – «Вот сейчас нажмет на спусковой крючок, и душа вон из тела! – А что ему, собственно, терять? Одним трупом больше, одним меньше…» – Не без усилия сглотнув ком, подступивший к самому горлу, продолжил: – Мы с Петькой подумали, что тебя убили. Ты же упал и не поднимался! Вот мы и разбежались концы прятать, чтобы всем зараз не спалиться! Надо же людей предупредить, чтобы тихо сидели!

– А вы и обрадовались, что сгинул?! – негодовал Хрипунов.

– А чего нам радоваться?! У нас одна петля на всех! Посмотри, какой мы тут переполох устроили! Я вот к тебе побежал, чтобы Надьку предупредить, а Петро к теще твоей! У нее ведь полно барахла припрятано! Спрячь пушку, Большак!

С минуту Хрипунов колебался, о чем-то размышляя, а потом небрежным и привычным движением сунул пистолет во внутренний карман плаща.

– Значит, Петро к Ксении побежал? – миролюбиво поинтересовался он.

– Да… Как только ты упал, так мы сразу разбежались. А чего ждать? Чтобы нас всех прихлопнули? Уже через два часа всех бы повязали! Спасибо, Большак, что уцелел! Прямо от сердца отлегло!

Хрипунов усмехнулся:

– Поживем еще… Что-то уж больно близко к нам красноперые подошли. Не нравится мне все это… Уже не на пятки, а на шею садятся! Переживем!.. А ты чего стоишь?! – прикрикнул он на жену. – Видишь, твой муж весь в крови! Перевяжи меня. Да брось ты свое барахло! – с силой пнул он здоровой ногой валявшиеся тряпки. – Чего вцепилась в него?!

– Сейчас, потерпи немного, Васенька. Сейчас! – засуетилась Надежда, доставая из комода ножницы. – Садись, обопрись на меня.

Хрипунов, оберегая раненую ногу, присел на стул. Надежда аккуратно разрезала ножницами штанину и умело принялась накладывать бинты на рану. Хрипунов, сжав зубы, терпел.

– Чуть-чуть потерпи, мой хороший. Задело тебя не сильно.

– Все, ша! Теперь от вещей нужно избавляться! И чем скорее мы их сплавим, тем лучше! Все барахло передаем Клавке-буфетчице. Пусть она по-своему распорядится.

– В Волжск?

– Да. Думаю, что там шмотки искать не станут. Как отлежусь немного, так и поеду к ней. С тобой, Бабай, поедем, а Петро пусть все остальное припрячет. И пусть Петух этого лепилу привезет. Пусть посмотрит, что у меня с ногой. И подлечит как сможет!

– Хорошо, Большак.

– А теперь вали отсюда! Устал я. Спать хочу.