Текст книги "Ловушка для стервятника"

Глава 18
Клинический случай

Хрипунов пришел в Шамовскую больницу в конце рабочего дня, когда доктор Усачев уже вышел в коридор и собирался запереть кабинет.

– Вы довольно поздно, молодой человек, – пробурчал Усачев. – Я уже собираюсь домой. Мы же с вами договорились встретиться недели через две, а прошел почти целый месяц. Почему вы не пришли?

– Понимаете, Николай Олегович, – виновато произнес Хрипунов. – Очень много было дел, как на работе, так и дома. Ну никак не мог пораньше!

– Ну что ж, тогда давайте я вас осмотрю, если вы уж пришли, – вернулся Усачев в кабинет. – Садитесь.

Николай Олегович вновь облачился в белый халат и сел за свой стол.

– Жалобы у вас какие-нибудь имеются?

– Порой очень болит голова, – признался Василий. – Как будто бы кто-то мою голову в тиски зажимает.

– Вы принимаете препараты, которые я вам выписал?

– Нерегулярно. Иногда я просто забываю.

– А вот этого делать никак нельзя! В вашем случае важен системный подход. Если прием прерывается, то нужно начинать все сначала. Давайте я посмотрю вашу голову. – Усачев подошел к Василию Хрипунову и притронулся длинными пальцами к его вискам. Слегка нажал. – Вам больно?

– Разве что самую малость.

– Головокружение наблюдается?

– Иногда есть, но оно быстро проходит.

– А двоение в глазах наблюдается?

– Иногда бывает.

– Что вас еще беспокоит?

– Память стала ни к черту!

– У вас типичный клинический синдром. Вам нужно принимать препараты, если вы не будете этого делать, то ваша память станет еще хуже, а боль усилится! Мозг – довольно сложный организм, и к нему нужен особый подход. Кроме всех тех таблеток, что я вам посоветовал, есть еще одно реабилитационное мероприятие…

– Какое же?

– Постарайтесь почаще бывать рядом с пчелами.

– Это чтобы они кусали?

– Совсем не обязательно, – возразил доктор. – Важен сам микроклимат пасеки. Там идет воздухообмен между пчелиными семьями. Это своеобразный ингалятор. Вы вдыхаете воздух, насыщенный ароматами меда, воска, прополиса, и за счет всего этого происходит ваше оздоровление. Уверяю вас, уже через сутки вы почувствуете себя лучше. Главное, что вы не испытываете чувство агрессии. Ведь это так?

– Не хотел вам говорить, доктор, но, видно, придется… Бывают у меня приступы агрессии… Кукушку мне начисто отбили.

– Какую еще кукушку? – удивленно спросил доктор.

– Да голову мне отбили! Иногда споришь с кем-то, так прям убить его хотелось бы. А потом думаешь: зачем? Как-то успокаиваюсь, и легче становится.

– Уже хорошо… Два года назад у меня был больной, пациент, тоже контуженый, который мне рассказывал, что ему снятся сны, как он убивает топором человека. И очень боялся, что подобное может осуществиться наяву.

– И что?

– Слава богу, что все обошлось. Он прошел полный курс реабилитации и сейчас работает на очень ответственном посту. И о своей контузии почти позабыл… Вот совсем недавно были убиты мои хорошие знакомые: профессор Манцевич со своей сестрой. А дом их подожгли. Милейшие люди, хочу вам сказать… Очень несправедливо с ними обошлась судьба.

– К чему мне все это говорите, доктор? – нахмурившись, спросил Хрипунов.

– А я подумал, что если бы этот человек не излечился, то все его кошмары, что он испытывал в своих снах, могли бы осуществиться наяву. Лечение контузии – это очень непростой процесс, он многоэтапный. И вы должны придерживаться всех тех рекомендаций, которые я вам дал. Главная цель – это поддержание и сохранение всех жизненных функций и чтобы впоследствии не возникло никаких осложнений. Продолжайте принимать все те препараты, что я вам выписал, и ни в коем случае не прерывайте курс лечения. – Посмотрев на часы, доктор сказал: – Карточку вашу я оставлю у себя, встретимся через неделю. А сейчас мне нужно идти.

Распрощавшись с пациентом, Николай Олегович остался в одиночестве. Подумать было над чем. С Хрипуновым что-то не так. У него явное поражение нервной системы, которое на первый взгляд не диагностируется, только усиливающееся косоглазие и боли в височной области доказывали, что он пребывает в затяжной контузии средней тяжести. Зрачки очень слабо реагируют на свет. Его контузия, полученная на войне, сопровождается кошмарами и прогрессирующей агрессивностью, что Хрипунов пытается тщательно скрывать. В его послевоенной биографии имеется нечто такое, о чем бы он не хотел распространяться, что не может не вызывать опасения. Контуженые люди, как правило; неуравновешенные; если лечение не завершено, то они могут представлять самую настоящую угрозу для окружающих. «А что, если предположить самое худшее? Вдруг многочисленные убийства, происходящие в Казани в последние годы, дело его рук?»

Доктор Усачев помрачнел, вспомнив о погибших профессоре Манцевиче и его сестре Марфе Алексеевне. С Кириллом Алексеевичем Усачев приятельствовал. Нередко они проводили время в долгих беседах. Говорили обо всем: о политике, о новых интересных книгах, об искусстве… И вот теперь какой-то мерзавец отнял у него доброго друга Кирилла Алексеевича и его сестру. Такое жестокое преступление – переломать кости черепа, а потом, возможно еще живых, предать огню – мог только немилосердный человек. Под такое описание вполне подходил Василий Хрипунов. Конечно же, его девиантное поведение еще не признак того, что убийства совершил именно он, но будет весьма логичным, если сигнал о его возможном участии в преступлениях будет проверен милицией!

Отринув наконец последние сомнения, Николай Олегович поднялся, вышел из кабинета в пустынный коридор и направился прямо в ближайшее отделение милиции, находившееся в конце улицы. Никогда прежде ему не приходилось бывать в подобных учреждениях, но наверняка там имеется человек, который подскажет ему, с кем следует переговорить.

– Любезнейший, вы не посоветуете, куда мне следует обратиться…

– А что именно вы хотели? – спросил дежурный лейтенант, с интересом посматривая на чудаковатого посетителя с седой бородкой.

– Дело в том, что у меня есть некоторые подозрения по поводу одного человека. Мне кажется, что он совершает убийства.

– Убийства? – насторожился лейтенант. – Вы как-то это сами наблюдали?

– Не то чтобы наблюдал… Это больше мои умозаключения, но он вполне мог эти убийства совершить. Не подскажете, с кем мне следует переговорить?

– О каких именно убийствах вы говорите?

– Например, об убийстве профессора Манцевича и его сестры. Ну знаете, тот сгоревший дом на улице Калинина.

– Как вас зовут?

– Николай Олегович Усачев.

– У вас имеется при себе паспорт?

– Разумеется.

– Дайте мне его, пожалуйста.

Взяв паспорт, дежурный его полистал, что-то записал в своей большой тетради и вернул документ.

– Подождите минуту, – сказал лейтенант. Подняв трубку, он набрал номер телефона и громко заговорил: – Товарищ майор, ко мне пришел человек, который утверждает, что, возможно, знает, кто убил Манцевичей… Есть! – Положив трубку, сказал: – Проходите в четвертый кабинет, это вторая дверь направо. Вас ждут.

Отыскав нужную дверь, Николай Олегович неуверенно постучался.

– Можно? – спросил он, приоткрыв дверь.

– Я начальник уголовного розыска района майор Синицын, – представился светловолосый, немногим за сорок, офицер милиции. – Что вы хотели рассказать по делу об убийстве семьи Манцевич? Вы видели преступника?

– Ну как вам сказать… Не совсем чтобы видел. Я врач-невролог. Если говорить по-простому, в двух словах, то я занимаюсь диагностикой и лечением болезней, связанных с нервной системой. Пытаюсь понять причину нарушения нервной системы, оцениваю степень ее повреждения, после чего занимаюсь ее лечением.

– Вы сообщили, что можете сказать, кто убил Манцевичей. Я вас слушаю.

– Я не утверждаю, что именно этот человек убил Манцевичей, просто у меня имеются на его счет очень большие подозрения.

– И на чем основаны ваши подозрения?

– Дело в том, что этот человек – мой пациент. Я наблюдаю за течением его болезни. Он страдает девиантным поведением, которое возникло в результате контузии. Сейчас он проходит курс лечения… Я прописал ему курс лечения, назначил некоторые препараты, которые должны бы улучшить его состояние. Однако я вижу лишь ухудшение, что может сопровождаться повышенной агрессией, в результате которой этот человек способен пойти даже на убийство.

– Но вы же ничего не видели, это только ваши предположения. Знаете, сколько с войны пришло контуженых… Меня и самого контузило под Варшавой, однако никто из нас не думает, чтобы кого-то убить.

– Этот человек был склонен к противоправным действиям изначально, а контузия лишь подтолкнула его сделать в этом направлении еще один шаг. И я очень опасаюсь, что этот шаг стал для него роковым…

Лоб Синицына резанула поперечная складка. Его полноватое лицо выражало озабоченность.

– Я думал, что у вас нечто большее, чем простые предположения, – разочарованно проговорил он. – Ну хорошо, напишите имя человека, подозреваемого в убийстве. Мы проверим.

– Может, вы и правы, не стоило мне заявляться с моими преждевременными предположениями. – Лицо доктора выражало крайнюю степень смущения. Не такого он ожидал приема. Поднявшись, Николай Олегович добавил: – Знаете, я назову вам его имя после того, когда буду полностью уверен в своих подозрениях. А сейчас мне нужно идти.

– В какой больнице вы работаете? Давайте я запишу, – майор Синицын взял простой карандаш.

– В Первой городской клинической больнице Казанского медицинского института.

– Это Шамовская, что ли? – уточнил майор.

– Именно так.

Попрощавшись, Николай Олегович вышел из кабинета, испытав при этом значительное облегчение. «Кто знает, может быть, Хрипунов действительно не преступник, чего же наговаривать на невиновного человека?»

* * *

Летний теплый дождь тонкими струйками кромсал пространство настоявшейся духоты. Но его хватило ненадолго. Через каких-то несколько минут осадки иссякли, оставив после себя мелкие лужицы.

Василий Хрипунов вышел из здания больницы и свернул за угол, откуда можно было удобно наблюдать за входом. Первая городская больница, построенная сорок лет тому назад на средства купца первой гильдии Якова Филипповича Шамова, располагалась в Осокиной роще, в нагорной части Казани, на самом ее гребне, с которого хорошо просматривалась большая часть города. Само здание также выглядело впечатляющим. Сложенное из красного кирпича, с главным фасадом, обращенным к югу, с пилястрами на высоту цокольного и первого этажей и со стилизованными карнизами, в ясные солнечные дни оно выглядело особенно рельефным.

Минут через десять из главного входа вышел доктор Усачев, держа в руке кожаный саквояж, прошел через нарядные кирпичные ворота и заторопился в сторону улицы Калинина, располагавшейся на спуске. Хрипунов держался на значительном расстоянии, стараясь не привлекать к себе внимание доктора. Без спешки доктор спустился к основанию горы, где находился обгорелый дом Манцевичей, точнее, то, что от него осталось: обугленные балки, растрескавшиеся кирпичи, фрагменты сгоревшей мебели, какие-то металлические предметы, не представляющие ценности…

Неожиданно Николай Олегович остановился у пожарища. Долго взирал на разрушенный дом, а потом, перешагивая через обгорелые доски, зашагал к самому центру пепелища, привлекая внимание прохожих. Доктор что-то высматривал в углях, металлическим прутком стал разгребать пепел, потом поднял с земли какой-то предмет и долго его разглядывал. Невыразительное лицо с седой бородкой на узком лице выражало неподдельное страдание. Что же могло его связывать с этим домом? Аккуратно положил этот предмет на почерневшую печь и зашагал дальше.

Стараясь не попадать в поле зрения доктора, Хрипунов последовал за ним. Состоявшийся разговор с доктором оставил неприятный осадок. Неожиданно лепила[6]6
  Лепила (угол. жаргон) – врач.


[Закрыть] вдруг заговорил о погибших Манцевичах, как если бы проник в его мысли и стал подозревать своего пациента в содеянном. Василию стоило большого труда сохранить былую безмятежность. Вот только поверил ли в нее лепила, вот в чем вопрос. Даже тон его разговора значительно изменился, стал суше и грубее, да и смотреть на него он стал как-то иначе.

Неожиданно Николай Олегович остановился посредине тротуара, а потом повернул к стоящему рядом зданию и вошел в полуоткрытую дверь отделения милиции. Вот это расклад! Что же такого он собирается сообщить легавым? А может, он хочет поговорить о своем контуженом пациенте?

Затаившись за деревом, Хрипунов решил дождаться доктора. Вскоре тот вышел и выглядел при этом помрачневшим и задумчивым. Перешел дорогу и двинулся в направлении жилого комплекса. Остановившись у одного из домов, он присел на лавочку и, устремив взгляд на ствол могучего тополя, о чем-то задумался. Поднявшись с лавки, Николай Олегович отряхнул налипший на брючины сор и вошел в ближайший подъезд. Хрипунов устремился следом. Доктора Усачева он настиг на лестничной площадке между вторым и третьим этажом, где тот решил немного передохнуть.

– Здравствуйте, доктор, а я ведь к вам, – проговорил Хрипунов, широко улыбаясь.

– Как вы меня нашли? – растерянно произнес Усачев, глядя на подошедшего сверху вниз.

– Это неважно. Просто я подумал, что не все сказал вам, а мне так хочется поделиться.

– Уверяю вас, все это может подождать до завтрашнего дня. Приходите завтра к восьми часам утра, и я вас приму первым. Сейчас я очень устал.

– Боюсь, что ждать завтрашнего дня очень долго, меня просто распирает от желания поговорить с вами о том. Не могу никому рассказать об этом, кроме вас. Уверен, что вы меня поймете.

– Ну хорошо, слушаю вас, – устало сдался доктор, поставив на кафельный пол саквояж.

– Думаю, как-то несправедливо со мной обходится судьба. За мои недолгие годы в тюрьме успел побывать, на фронте повоевал, контузию получил тяжелую. И вот думаю: за что мне все эти напасти? Ведь не заслужил я такого. А пока я на зоне сидел, пока я воевал, кто-то жировал, жил припеваючи. В мой контуженый мозг такая мыслишка закралась: а за что всем этим фраерам такие блага достались? Чем они лучше меня? Я тоже хочу так жить фартово! Вот и решил я стать богатым, как они. Одна беда только – со своим добром никто не хочет просто так расставаться. Вот и пришлось мне у кое-кого его насильно отобрать! Такая она, человеческая природа, – умирают, а продолжают за свое добро держаться, как будто бы им на роду написано еще сто лет прожить! И такая меня злость обуяла! Прямо какое-то бешенство, и я ничего не могу с этим поделать. Колочу их по башке обухом топора, а меня вдруг такая радость разбирать от этого стала. Вдруг понимаю, что мне это нравится, и чем больше я бью их по темечку, тем больше мне это нравится.

Лицо престарелого доктора побелело.

– А вы не боитесь, молодой человек, что все это я расскажу в милиции? – строго спросил Николай Олегович. – Вы больной, но не сумасшедший, и вполне отдаете отчет в том, что вы делаете.

– Не боюсь, доктор, потому что вы никому ничего не расскажете.

Вытащив руку из кармана, Хрипунов приблизился к Усачеву на один шаг. Теперь он стоял едва ли не вплотную. Николай Олегович невольно перевел взгляд на его руки – в правой ладони он сжимал шило со стальной иглой.

– Я вас не боюсь, – произнес Николай Олегович, слегка приподняв подбородок.

– И напрасно, доктор, меня нужно бояться, – ответил Хрипунов и ударил врача в левую сторону груди.

Николай Олегович вздохнул, видно собираясь что-то ответить, но вот выдохнуть ему было не суждено. Медленно, будто бы опасаясь расшибиться, опираясь на стену спиной, он сполз на кафельный пол. Хрипунов перешагнул через труп и быстро спустился по лестнице.

Оставалось еще одно невыполненное дело.

* * *

Вернувшись к Шамовской больнице, погруженной в темноту (горел свет только в оконце, в левом крыле здания, где размещалась каморка сторожа), Василий с опаской наблюдал за тем, что происходит вокруг. Ничего такого, что могло бы дать повод отказаться от первоначальных намерений. Пустынно и мрачно. Только внизу, там, где вперемешку с каменными строениями размещался частный сектор, ночную благость будоражили собаки своим беспрерывным и вялым лаем.

Отбросив в траву недокуренную папиросу, Хрипунов подошел к зданию. Одно из окон оказалось незакрытым. Приоткрыв раму пошире, он пролез в помещение и, оказавшись в длинном мрачном коридоре, повернул к лестнице. Поднявшись на второй этаж, где размещался кабинет доктора Усачева, в полутьме отыскал нужную дверь. Достав из кармана ворох ключей, принялся подбирать нужный. Наконец бородка одного из ключей зацепилась за часть запорного устройства, осталось приложить усилие. Хрипунов крутанул посильнее, и внутри замка раздался щелчок. Толкнув дверь, он прошел в кабинет. С правой стороны стола лежала медицинская карта больного Хрипунова В. А. Пролистав ее, Василий недовольно хмыкнул: «Это надо же столько понаписать! С такими диагнозами не то что начальником охраны, даже в сумасшедший дом не возьмут». Сложив медицинскую карту вдвое, Хрипунов сунул ее в карман. Открыв деревянный шкаф, где также хранились остальные медицинские карты, он уложил их в припасенную холщовую сумку.

Пусть теперь разбираются!

Василий хотел уже было выйти наружу, как услышал звук приближающихся шагов. Рука скользнула в карман пиджака, а пальцы привычно вцепились в прохладную рукоять пистолета. Шаги остановились точно напротив кабинета. Приготовившись к худшему, Василий извлек пистолет и направил его на дверь. Вот сейчас она распахнется, и… Но неспешные шаги возобновились, а еще через минуту, уже плохо различимые, они глухо раздавались в конце коридора. «Кому-то этим вечером очень сильно повезло», – подумал Хрипунов, пряча оружие в карман.

Некоторое время он выжидал, а потом вышел в коридор и бесшумно спустился по лестнице. На первом этаже, в самом дальнем углу коридора, через приоткрытую дверь на пол мягко сочился свет от тусклой лампы. Толкнув оконную раму, легко поддавшуюся, Хрипунов ощутил на своем разгоряченном лице свежесть ночной прохлады и глубоко вдохнул, а потом ловко перелез через проем окна и оказался на серой полоске асфальта.

* * *

В этот день Василий решил домой не идти (Надя тоже собиралась погостить у подруги, дочь обещала оставить у матери) – решил заглянуть к Вале с Калуги, которую он навещал раз в неделю. Кроме романтических отношений Хрипунова, с Валюхой связывали вполне прагматические отношения: она нередко давала ему хорошие наводки. За услугу многого не требовала, каких-нибудь пару золотых безделушек, что Хрипунова вполне устраивало.

Калугина гора – место опасное. Не каждый сюда сунется, в особенности вечерами. Но Хрипунова в слободе знали хорошо, что не мешало быть настороже – проходя через овраги, он никогда не вынимал руку из кармана, в котором лежал вальтер. Дальше коротенькая улица, упиравшаяся в заросшую балку. В самом низу – знакомая бревенчатая хата с крыльцом, окрашенным в синий цвет. Негромко постучавшись, вошел в избу. Навстречу вышла Валентина в коротком халате.

– Ты почему дверь не закрываешь?

– Потому что тебя ждала, – ответила Валя, обхватив Хрипунова руками. – Как же я по тебе соскучилась, Васенька. – Чуть отстранившись, посмотрела ему в лицо. – И как это тебя Надька отпустила, такого красавца? Она ведь у тебя такая ревнивая!

– Значит, доверяет.

– И чем мы с тобой займемся? – лукаво поинтересовалась Валентина.

– А ты, стало быть, не догадываешься, – хмыкнул Хрипунов.

– И вот прямо так, без угощения? Надо сначала за девушкой поухаживать, а уже потом что-то предлагать.

– Как же ты мне нравишься, девонька. Возьми, там много чего, – протянул он сумку. – Водка, вино, конфеты, шоколад, колбаса копченая… Надеюсь, что угодил.

…Через оконца в комнату проникал утренний свет, освещая горницу. Василий закурил и пустил струйку дыма в потолок.

– Там еще что-нибудь осталось? – спросил Хрипунов, посмотрев на Валентину, лежавшую рядом. Поспать так и не удалось, но усталости он не ощущал.

– Полстакана водки будет. Тебе принести?

– Да. Захвати какой-нибудь еще колбаски на закусь и хлебца.

Женщина легко поднялась и, не стесняясь наготы, направилась к столу и принялась накладывать на тарелку нарезанную колбасу, соленые огурчики, хлеб, куски мяса. Сюда же на тарелку поставила стакан с водкой. Василий с удовольствием разглядывал фигуру Валентины. Не красавица, конечно, по бокам накопились излишки, да и ноги могли бы быть постройнее, но зато груди что надо! Есть за что подержаться.

Валентина принесла тарелку с угощениями.

– Ешь, мой родненький.

Выпив водку, Хрипунов принялся закусывать.

– Водка как вода прошла, даже не почувствовал ничего, как-то мимо мозгов.

– Закуска хорошая. Вот и не заметил.

– Возможно… Ты сказала, что у тебя богатая хата на примете есть?

– Имеется, – взяв кусочек колбасы, произнесла Валентина. – Это в Собачьем переулке, дом Садовникова.

– Перед подъемом в гору, что ли? – уточнил Хрипунов, припоминая двухэтажное деревянное строение с высоким крыльцом у самого края.

– Да.

– Кто там живет?

– Семья Тузовых, припеваючи живет.

– И чем они занимаются?

– Тузов – инженер какой-то очень важный, на военном заводе. Их окна во двор выходят. Три окна с правой стороны.

– Кто тебе сказал об этой хате?

– Подруга как-то обмолвилась, она дружит с Клавдией Тузовой.

– Что ты хочешь за наводку?

– Много мне не нужно. Колечко какое-нибудь красивое.

– Обещаю. Самое красивое колечко – твое! – произнес Хрипунов, смахнув с себя одеяло. – Ладно, Валюха, пойду! Петра увидеть нужно, поговорить с ним о делах.

– Так рано же, транспорт никакой не ходит.

– Пешком доберусь, отсюда недалеко.