Текст книги "Ловушка для стервятника"

Хозяин пребывал в радушном настроении – продолжал шутить с женой, не обратив внимание на то, что его слова остались без ответа. Заславский не увидел, как ему за спину зашел Дворников, какое-то мгновение он медлил, а потом ударил его чем-то тяжелым по затылку. Моисей Заславский даже не понял, что произошло, не почувствовал боли, просто тело его разом отяжелело, ноги вдруг подкосились, и он, потеряв сознание, грохнулся на дощатый пол.

– А-а-а-а!!! – вырвался из груди Хаси крик ужаса. – За что же вы его, нелюди?! – закрыла она лицо руками.

– Заткнись, тварь!!! – выкрикнул Хрипунов.

– Убили!!! Звери вы!!! – глядя на распластанное на полу тело мужа, заголосила женщина. – Он даже мухи не обидит!

Опустившись на колени на растекающееся пятно крови, Хася стала обнимать бесчувственное тело мужа.

Хрипунов шагнул к женщине и с размаху ударил ее рукояткой вальтера в висок, опрокинув навзничь.

– Все… Отголосилась. Предупреждал же ее, не разводи мне тут болото… Сбросьте их в подпол! – распорядился Василий, поспешно рассовывая золото по карманам.

– Ну что, взяли, – сказал Петешев, подхватив за руки Моисея Заславского. – Здоровущий мужик! Нам бы пришлось с ним повозиться, если бы ты его по темечку не приголубил.

Дворников молча ухватился за ноги Моисея. Подтянули Заславского к открытой черной пасти подпола. Вдруг дверь в соседней комнате приоткрылась, слегка скрипнув, и взгляды присутствующих сошлись на мальчике лет четырех с черными как угольки глазенками. Увидев, как Петр Петешев ногами сталкивает в подвал тело отца, мальчик громко заплакал:

– Папа…

– Ну, чего стоишь? – прикрикнул Хрипунов на застывшего Петра Петешева. – Мальчишку прибей! Щенок всех нас выдаст!

Петешев вытащил из голенища сапога складную финку, подошел к мальчику, продолжавшему безутешно плакать, и, ухватив его за шею, принялся наносить ему удары. Опомнился только тогда, когда почувствовал, как по пальцам теплой струйкой полилась кровь.

– А одного раза недостаточно, что ли, было? – спросил Хрипунов у застывшего Петешева. – Ты его совсем раскромсал.

– Чтобы уж наверняка, – стал оправдываться Петешев.

– Чего застыл, как статуя? А теперь бабу и ребенка тоже в подпол.

Большак безучастно наблюдал за тем, как сначала ребенок, а потом Заславская с громким стуком проваливаются в стылую пасть подпола. Развязал кисет с махоркой, чтобы закурить, но раздумал – не самое подходящее время, чтобы табачком баловаться. Затянув накрепко горловину кисета, сунул его в карман и посмотрел на Дворникова:

– А ты, Иван, молодец, не забуксовал! Не ожидал я от тебя… такого подвига! Кровь пришлось пустить.

– Даже сам не пойму, как оно получилось. Как-то само сработало, – глухо произнес Иван Дворников.

– Ясное дело… Разведка! Все хорошо прошло! Теперь уходим. Быстро! Здесь нам больше делать нечего.

Вышли в пустынный двор, освещенный безоблачным солнцем. Незамеченными пролезли через лаз и вышли к оврагу, заросшему густым орешником. За лицо неприятно хватала липкая паутина. Преодолев крутые глинистые склоны, они вышли на соседнюю улицу, откуда направились к Петешеву.

Большую часть золота Василий оставил себе.

– Вот это золотишко я себе забираю… Без обид? – испытующе глянул он на подельников. Не дождавшись возражений, довольно заключил: – Вот и отлично! А теперь по хатам! Отсыпаться!

* * *

– Это все твое.

Василий извлек из внутреннего кармана плаща холщовый мешочек и с торжествующим видом высыпал из него на кухонный стол золотые ювелирные изделия. На лице жены не обнаружил того пугающего выражения ужаса, каковое проявлялось первоначально. «Присмирела, моя голубка, значит, понравился подарок», – с удовлетворением подумал он.

– Откуда ты все это взял?

– Это уже неважно. – Взяв со стола серьги, Василий повертел их в руках. Бриллиантовые грани, ловя свет, сверкали. – Такой вещицы во всей Казани днем с огнем не сыщешь! Только сразу на себя не цепляй… Пусть сначала все в городе уляжется, а уже потом носи! Остальное рыжье отнесешь матери, пусть продаст по знакомым. – Он сунул руку в карман и вытащил несколько золотых монет. – Да, – удовлетворенно протянул он, – с такими деньгами можно жить. Может, мне свою охрану на фабрике забросить? – посмотрел он на жену, ожидая ответа.

Надежда лишь неопределенно повела плечом, глаза ее говорили: «Ты – муж, сам и решай!»

– Пожалуй, не стоит торопиться, – отрицательно покачал он головой после некоторого раздумья, – мусора тогда начнут присматриваться… А так работа у меня не пыльная: ходишь по территории с наганом, страх на всех нагоняешь! – Приобняв жену за плечи, добавил: – О жинке своей думаешь, о том, какая она ласковая и верная…

Глава 11
Ноги в руки и валяй

На следующий день у Хрипунова была смена. На службу он явился как ни в чем не бывало – держался бодро, настроение было приподнятым. Встретив у проходной двух знакомых девушек, пожелал им богатых и красивых женихов. Напутствие понравилось обеим, и они, дружно рассмеявшись, поблагодарили. А у пристроя, где размещалась охрана, он повстречал начальника отдела кадров Васильеву. Выглядела женщина удрученно.

– Марья Николаевна, чего мимо-то проходишь? – поинтересовался Хрипунов. – Или обиделась на что-то?

Подняв голову, женщина растерянно поздоровалась:

– Здравствуй, Вася…

– Ты уж извини меня, что не сумел зайти, занят был, забегу в следующий раз.

Женщина лишь отмахнулась.

– Настроения у меня никакого нет. Не до того мне сейчас.

– А что случилось, может, моя помощь нужна? Чем смогу, тем и помогу.

– Да разве тут поможешь? – горестно вздохнула женщина. – Помнишь, два дня назад я тебе о Заславских рассказывала?

– Помню, и что?

– Четырехлетнего Иланьчика, сынишку их, и Моисея Заславского какие-то нелюди убили!

– Да что ты такое говоришь? – подивился Хрипунов.

– А жена его, Хася, в пятой горбольнице в реанимации сейчас лежит без сознания… Череп у нее проломлен. Хирурги говорят, что помрет. День-другой ей остался…

– Вот горе-то какое, – посочувствовал Хрипунов.

– Два дня сама не своя…

– И кто же совершил это злодейство? Известно?

Безнадежно отмахнувшись, Марья Николаевна произнесла:

– Да разве ж их найдут? Вот такие страхи в городе творятся. На улицу вечером выйти боязно. Ладно, пойду я. Ждут меня уже.

* * *

Еще через несколько дней Хрипунов решил в кругу ближайших родственников отметить удачно провернутое дело. Овощи и фрукты, а еще кое-что из копченостей теща прикупила заранее. Вот только когда стали считать число приглашенных, стало понятно, что мяса для варки и для жаркого маловато.

– Василий, ты мне денюжку-то дай. Схожу на рынок еще, прикуплю все что нужно, – предложила теща.

– Ксения, не суетись, пойду сам посмотрю, что там на рынке имеется, давно не был, – ответил Большак. Подхватив с вешалки легкий плащ, вышел на улицу, хлопнув на прощание дверью.

Выйдя из дома, Хрипунов сразу повернул к дому Петешева. Тот оказался дома и, разложив на столе плохонькую лисью шубу, скорняжил.

– Занят, что ли? – спросил Василий.

– Есть немного, – глянул он на гостя. – Жена попросила подол залатать. Готовится к зимним холодам.

– А новую чего не купишь? Деньги у тебя теперь есть.

– Предлагал я ей новую шубу… От новой она не отказалась, но попросила еще и старую подшить. Говорит, теперь две будет! А что за дело-то?

– А хозяйка-то Заславская живой осталась, – сказал Василий.

– Как так?! – вскинулся Петро. – Ты же ее со всего размаха в висок саданул. После такого удара никто не выживает.

– Ладно, Петро, расслабься! Без сознания она лежит, врачи сказали, что через день-другой помрет… Я что хотел спросить-то… Дельце наше идешь отмечать? Теща все по-серьезному устраивает. Видно, разносолами подивить задумала.

– Иду. Как же иначе? – расплылся в довольной улыбке Петр. – Если не пойду, тогда в следующий раз фарта не будет.

– Верно… Я в одном месте кабанчика присмотрел. Мяса там много, на всех хватит! Поможешь мне его до дома дотащить?

– А что он, беспризорный кабанчик, что ли? За ним разве не присматривают?

– Неделю за домом наблюдаю, хозяева вечерами куда-то уходят! Чего добру пропадать-то?

– Неугомонный ты, Большак! – хмыкнул Петешев. – Далеко, что ли, отсюда?

– Недалеко… Здесь, на Суконке!

Суконная слобода, или просто Суконка, получила свое название от суконной фабрики, которую в 1714 году на Шарной горе основал Петр I, куда пригласил на заработки свободных ремесленников и суконщиков, пообещав им солидный заработок. Поначалу фабрика была государственной, но впоследствии перешла в частные руки, и первым ее владельцем стал купец Иван Михляев. Народ, впоследствии расселившийся вокруг фабрики, в своем большинстве был из крестьянства – шальной, своевольный и дюже запойный! Бунтарские настроения подогревали ремесленники, которым так и не выплатили обещанного вознаграждения. Лишившись прежнего достойного заработка, они нередко выступали инициаторами многочисленных бунтов.

Суконная слобода на протяжении нескольких столетий напоминала кипящий котел, который, превышая точку кипения, просто взрывался, толкая его обитателей на сильнейшие волнения, подавлять которые приходилось правительственным войскам. Именно благодаря поддержке рабочих Суконной слободы самозванцу Емельяну Пугачеву удалось ворваться в Казань, не встретив серьезного сопротивления. Значительная часть рабочих фабрики позже влилась в отряды донского атамана, разделив в дальнейшем его трагическую судьбу.

А уж после того, как рабочим дали волю, Суконка разделилась на две несовместимые половины. Первые, в основном ремесленники, значительно разбогатели, сторонились преступного ремесла и утоляли свою бушующую кровь разве только в драках стенка на стенку, что ежегодно происходили между Суконной и Старо-Татарской слободой. Вторые, не пожелав отказываться от прежних традиций, заложенных еще их дедами, занимались кражами, воровством, грабежами и прочими непотребными и противозаконными делами.

Даже Октябрьская революция и случившиеся за ней потрясения мало коснулись закостенелых порядков Суконной слободы: ее жители жили, придерживаясь прежних порядков, заведенных еще столетия назад, а сама слобода продолжала оставаться эпицентром городской преступности, куда не отваживались заходить горожане из других районов. Стражи порядка если и появлялись на Суконке, так не в одиночестве, а хорошо организованной и вооруженной группой.

– Так мы же сами с Суконки. – Нахмурившись, Петешев неодобрительно спросил: – А если нас кто-то узнает, тогда что?

– Не боись, Петух! В доме никого нет, – заверил Хрипунов. – Все будет путем! – Выдержав паузу, добавил: – Наган свой захватить не забудь.

– А наган-то для чего?

– На всякий случай! – отрезал Большак. – А я тележку захвачу, оставим где-нибудь в кустах. Главное – этого кабана на тележку загрузить. Здоровущий боров!

К месту подошли поздно, когда на черном небе проступили звезды. Дощатый дом, во дворе которого стоял сарай с кабанчиком, действительно пустовал и находился на самом берегу озера Кабан. Перекурили в сторонке, осмотрелись и, убедившись, что всякое движение отсутствует, перелезли через высокий дощатый забор и оказались в уютном ухоженном дворике с дорожками, посыпанными мелким гравием. Петешев распахнул дверь сарая, и оттуда раздалось громкое тревожное кудахтанье.

Хрипунов выглядел удивленным:

– Куры! Черт бы их побрал! А где же кабан?!

– Большак, да сдался тебе этот кабан – с ним только одни хлопоты! – стал отговаривать Петешев. – Давай кур наловим. Суп отличный будет! Не идти же обратно с пустыми руками.

– Уговорил, – согласился Василий, ловко ухватив курицу, пробегающую мимо.

Петр принялся ловить выскочивших из курятника перепуганных кур. Ловко сворачивал им шеи и бросал в открытый мешок.

– Будет что пожрать, – удовлетворенно промычал Петр. – Скажешь своей теще, чтобы зажарила их. Люблю я жареную курятину. Мясо у нее очень нежное… Можно сначала сметанкой курятину промазать, так оно сочнее будет. Что, пойдем, Большак? Мешок уже полный.

– Возьми еще одну, – бросил Хрипунов ему под ноги мертвую птицу. – Не оставлять же ее здесь.

– Лады! – поднял Петешев птицу. – Выходим через калитку. Все путем будет. Никого нет.

* * *

Звезды померкли, небо стало черным, как перегной. Не городские улицы, а склеп – куда ни глянешь, всюду мгла! На небе через завесу темных облаков улыбалась ущербная луна, выглядящая посеребренной. Суконная слобода опустела. Лишь иной раз дорогу пересекал прохожий и, увидев двух незнакомых и подозрительных прохожих, ускорял шаг. А потом вновь безлюдье.

В этот день милицейский наряд из двух человек, где старшим был сержант Шарафеев, патрулировал улицы близ берега озера Кабан. Поступили сигналы, что в последние недели в этом районе участились кражи личного имущества. Народ в этой части слободы в большинстве своем проживал зажиточный, многие имели хозяйство, имели скотину и птиц и старались держаться особняком от царившей вокруг разрухи.

Милиционеры обходили улицу за улицей, переулок за переулком. Слобода словно вымерла. Встречались лишь отдельные прохожие, не вызывавшие у блюстителей порядка каких-то подозрений. Дважды в качестве профилактики проверяли у встретившихся путников документы: ничего подозрительного выявлено не было – люди возвращались со второй смены с заводов, а так как производства находились неблизко, то большую часть времени приходилось топать пешком.

Порой со дворов раздавался беспокойный лай собак, который вскоре умолкал. Все шло к тому, что это будет самое спокойное дежурство за последний год. Два человека, вышедшие к ним навстречу из темноты, не вызывали у них настороженности: пешеходы никуда не торопились, негромко о чем-то между собой разговаривали и выглядели вполне обыденно. Когда они вышли на пересечение переулков, подсвеченных уличным фонарем, стало понятно, что один из них, шедший справа, долговязый и широкоплечий, слегка ссутулившийся, несет за плечами объемный мешок.

– Давай проверим, куда это они направились ночью с мешком за плечами, – предложил старший наряда Шарафеев. – Будь настороже, сам понимаешь, народ на Суконке шальной. Жил я здесь до войны…

* * *

Хрипунов и Петешев заметили милиционеров едва ли не сразу, как вышли со двора на улицу. Большак про себя уже материл Петра, подбившего его выйти через калитку дома. «Надо же так по-глупому влипнуть! Можно было бы пройти огородами и выйти на соседнюю улицу, где безопаснее! Милиция там вообще не ходит!»

Поворачивать обратно было уже поздно – такой маневр может вызвать у милиционеров еще большее подозрение, тогда уже наверняка остановят. Оставалось выдать себя за праздношатающихся граждан, может, оно и выгорит и тогда не остановят.

Петешев замедлил шаг и глянул по сторонам.

– Вот нелегкая их притащила!

– Не суетись, – не поворачиваясь, бросил Хрипунов, – и не верти башкой во все стороны. Иди как ни в чем не бывало! Мы просто прохожие.

Милиционеры приостановились под уличным фонарем и наблюдали за приближающимися. Переговорив, неспешно зашагали навстречу.

– Главное – проскочить мимо них, а там дальше в переулок и ноги в руки! – произнес Хрипунов.

– Слушай меня внимательно, Петух, – не оборачиваясь и не прибавляя шага, проговорил Хрипунов. Боковым зрением он видел, что Петешев идет рядом, и поотстал только на полшага, – если они нас все-таки остановят и потребуют, чтобы мы показали, что у нас в мешке, ты не отнекивайся. Отведи одного из них под каким-нибудь предлогом в сторону, где чуток потемнее, а уж дальше – мое дело!

– Понял, – глухим натужным голосом отозвался Петешев.

Расстояние между ними и милиционерами продолжало сокращаться. Можно было даже рассмотреть лица стражей правопорядка. Первым, отставая всего-то на четверть корпуса от второго, шел крупный сержант, будто бы слепленный из узлов мышц. Василий видел, как желтоватый рассеивающийся свет уличного фонаря упал на его гладко выбритое лицо, он сумел даже разглядеть родинку на его правой щеке. «Крепкий, зараза! И реакция у него, судя по всему, отменная. Вот с него и придется начать!» – пронеслось в мозгу Хрипунова.

Когда их разделяли всего лишь несколько метров, крепкий сержант вышел на середину дороги, перекрывая пешеходам путь. «Все! Теперь просто так не уйти», – машинально подумал Хрипунов, и рука его нащупала рукоять вальтера.

– Добрый вечер, товарищи… Сержант Шарафеев, десятое отделение милиции Свердловского района Казани, – привычно приложил он развернутую ладонь к фуражке. – Куда направляетесь?

– Домой, – бесхитростно и озоровато ответил Петешев, выставляя напоказ железные зубы. – Куда же нам еще идти в такую темень? К женам! И так загуляли малость.

– Понятно… Что у вас в мешке? – поинтересовался сержант. – Покажите!

– Конечно же, покажем, – продолжал скалиться Петр. – Разве по-другому может быть? Время сейчас тревожное. Развелось всякой гадины! – искренне негодовал он. Скинув с плеча мешок, он попробовал его развязать, но узел не поддавался. – Спасу нет никакого от бандитов! Людям спокойно жить не дают. Что ни день, так убийство!

Губы Хрипунова, стоявшего рядом, слегка скривились: «Артист, умеет комедию ломать».

– От тещи я иду, товарищ сержант. Кур она мне дала целый мешок. День рождения у меня завтра, решил достойно отметить, всех друзей позвать. Не запрещено ведь! И вас приглашаю!

– Видно, теща у вас богатая, моя и полкурицы мне бы не отдала.

– Теща богатая, это вы в самую точку заметили! – охотно согласился Петешев. – Для нее мешок кур – это мелочь! У нее ведь целое хозяйство. – Наконец развязав мешок, он сказал Шарафееву: – Взгляните, товарищ сержант… Вот на этой лавочке вам удобнее будет, – повел он милиционера в сторонку.

Загидуллин, второй милиционер, пристально наблюдал за Хрипуновым – его лицо, переменившееся на миг, показалось враждебным.

– А кто ваша теща будет? – шагнул за Петешевым сержант Шарафеев. – Я ведь здесь всех знаю. Это не Мария Сергеевна, случаем? Вы как раз оттуда идете.

Хрипунов продолжал молча наблюдать за вторым милиционером, сжимая рукоять пистолета.

– А как вы догадались? – обрадованно спросил Петешев. – Она самая, Мария Сергеевна. Только чего мешок-то проверять? Я и так все сказал, курочки там! С десяток штук. Не доверяете вы, товарищ сержант, честным людям, – распахнул он горловину мешка.

«Фараон должен заглянуть в мешок, и в этот момент он не будет видеть ни меня, ни Петьку! Если не воспользоваться этим моментом, потом уже может быть поздно…»

Сержант Шарафеев ухватился за грубую мешковину и заговорил прямо в железнозубую улыбку Петешева:

– Только ведь Мария Сергеевна не живет там. А живет она на другой улице.

Выстрел прозвучал неожиданно и отозвался сухим эхом в пустынных дворах, словно кто-то надломил крупную сухую ветку. Милиционер, находившийся рядом, нелепо вскинул руки и тут же повалился на куст акации, разросшейся на обочине. Второй выстрел угодил сержанту Шарафееву прямо в небольшую родинку у самого глаза, когда он повернулся на выстрел. Его голова резко и сильно, будто бы от сильнейшего удара, запрокинулась назад, и он, споткнувшись о лавку, растянулся во весь рост под толстым стволом старой липы.

Улица осталась бесчувственной к свершившейся трагедии, только где-то лениво, больше для порядка, загавкала собака, и снова, как прежде, установилась тишина. А облака, спрятавшие луну, накрыли плотной тенью и тусклый фонарь, и близлежащие дома, и могучую липу, и двух милиционеров, застывших распластанными на стылой земле.

Хрипунов и Петешев, не разбирая дороги, устремились прочь от места трагедии. Лишь когда Суконная слобода осталась позади, они осмелились перевести дыхание.

– А мешок-то с курами где? – оборачиваясь, спросил Василий. – Оставил, раззява!

– Послушай, Большак! Какой там к черту мешок! – зло огрызнулся Петешев. – До него ли было?! Ноги бы унести!

Хрипунов неодобрительно покачал головой:

– На дело, называется, пошли… Без навара остались, а еще двух мусоров грохнули! Завтра весь город на ушах стоять будет.

– Затаиться надо будет, – хмуро отозвался Петр.

– С неделю точно придется отсидеться! Ладно, потопали… Забудем о курятине, впредь будем знать, как таскаться ночью по городу с мешками.

– Большак, а ведь если нас на этом деле накроют, могут ведь и террор приписать. Это пятьдесят восьмая статья.

– Далеко загадываешь, Петух! – усмехнулся Хрипунов. – Пусть сначала поймают. А потом, вышку не дадут… Отменили смертную казнь! Или ты позабыл? Поживем еще!

Глава 12
Кто украл кур?

Ранним утром с постели его поднял звонок дежурного, который сообщил, что в Суконной слободе близ озера Кабан были застрелены два милиционера. Происшествие чрезвычайное. Когда майор Щелкунов приехал на место преступления, то там, кроме оперативно-следственной группы, уже находились два заместителя министра (сам полковник Ченборисов был вызван в Москву; поговаривали, что его отъезд в столицу был вызван ухудшающейся криминогенной обстановкой в республике); начальник уголовного розыска города майор Абрам Фризин и эксперт-криминалист капитан Левин, складывавший в прозрачные пластиковые конвертики найденные окурки, обгорелые спички и прочие предметы, которые, по его предположению, могли хоть как-то пролить свет на убийство милиционеров.

Место преступления было огорожено длинными красными деревянными вешками, через которые по всему периметру была пропущена белая свисающая лента. За ней находились немногочисленные прохожие, оказавшиеся в ранний час близ места преступления.

Убитые милиционеры лежали на значительном расстоянии друг от друга. Никто из них не успел воспользоваться оружием. Отсюда можно было сделать вывод, что преступники расстреляли патруль внезапно. Видимо, каким-то образом им удалось усыпить бдительность стражей порядка. Милицейскии шинели парни надели совсем недавно – это было их третье дежурство, опыт патрулирования улиц небольшой, они только набирались опыта.

Один из преступников, возможно, под каким-то предлогом сумел отвести сержанта Шарафеева в сторону. Завязался какой-то разговор, отвлекший его внимание. А в это время второй преступник сначала в упор застрелил сержанта Загидуллина, а потом и Шарафеева. На дороге удалось отыскать всего-то две гильзы. Оба выстрела смертельные, а значит, стрелявший преступник отлично владеет оружием. Осталось дождаться заключения экспертизы, из какого именно пистолета были убиты патрульные милиционеры.

Дело об убийстве двух милиционеров – сержантов Шарафеева и Загидуллина – передали в городской отдел по борьбе с бандитизмом. Собранная группа активно осуществляла оперативно-разыскные мероприятия, опрашивала свидетелей, собирала всю имеющуюся информацию. Вот ведь как оно бывает – три года парни воевали на фронтах, ордена и медали за свои боевые подвиги получили, а были убиты в послевоенное время. Расслабились, думали, что самое худшее уже позади, а оно подстерегало на городских мирных улицах… Были убиты подло, даже табельное оружие не успели извлечь.

Трагедия, случившаяся с семьей Заславских, никого не оставила равнодушным. В особенности сопереживали люди, близко знавшие эту дружную семью. Добрым словом вспоминали доверчивую красивую Хасю. Жалели Моисея, всегда доброжелательного и открытого. Большого труженика.

– Хороший мужик был, – горевал его сосед Игнат Семенов. – Идешь, бывало… Так он издалека еще с тобой здоровается. Аж через улицу поприветствует! Пошутит по-свойски, что-нибудь веселое расскажет. Такому человеку жить бы да жить… А оно вон как обернулось.

– А сынишку-то их малолетнего ножами всего истыкали! Это каким извергом-то надо быть! – жалели Заславских знакомые, горестно вздыхая.

На всех базарах и толкучках Казани во все голоса обсуждали трагические события последних дней, произошедшие в Суконной слободе.

– А на Суконке-то что происходит, слышали? Двух милиционеров зараз убили! Ночью-то теперь совсем выходить нельзя – или зарежут, или застрелят!

В голос твердили о том, что в Казани орудует жестокая вооруженная банда, с которой милиция, несмотря на все свои усилия, ничего не может поделать. Бандиты надевают на лица маски, забираются в квартиры, а потом грабят и убивают.

Майор Щелкунов, прекрасно осведомленный обо всех мрачных разговорах и пересудах, циркулировавших в городе, болезненно воспринимал случившееся. Такие разговоры возникали не просто так, они имели под собой серьезные основания. В последние месяцы тяжкие преступления наваливались просто снежным комом, казалось, что этому потоку не будет конца. Банды возникали повсеместно, словно грибы после дождя, – одних ловишь, по тюрьмам сажаешь, а взамен им появляются другие, еще более жестокие. Причины для столь резкого повышения преступности имелись, и первая из них – отмена продовольственных карточек. Теперь цены регулировались государством, увеличился доход населения, и трудящиеся могли позволить себе несколько больше, чем в прежние годы. Вторая причина заключалась в том, что в городе на руках имелось огромное количество огнестрельного оружия, привозимого демобилизованными с фронта. Пистолеты всегда можно было выгодно продать, и желающих приобрести такой ходовой товар было в большом количестве. Но среди всех этих банд выделялась одна, грабившая по ночам зажиточных граждан. Именно ее следовало обезвредить в самые ближайшие дни. За последнюю неделю у майора Щелкунова дважды состоялся нелицеприятный разговор с начальником УГРО Казани Абрамом Фризиным, требовавшим от него скорейших результатов. Однако дело с мертвой точки так и не сдвинулось. На то были объективные причины: бандиты действовали осторожно, следов и свидетелей после себя не оставляли, избегали контактов с криминалитетом города.

Виталий Викторович прошел в свой кабинет. Вечер – самое время, чтобы обстоятельно подумать и попытаться как-то разобраться во всем, что происходит вокруг.

Сев за стол, он стал перелистывать папку с делом, в которой кроме фотографий убитых набралось немало материала, в том числе показания очевидцев. Бандиты не останавливались ни перед чем и легко шли на самые жестокие преступления.

«Действуют преступники дерзко, в полной уверенности, что преступления сойдут им с рук. Не новички – матерые, опытные. Возможно, что участники банды имеют боевой опыт, приобретенный на фронте. Осознав, что хлеб легче добывать при помощи оружия, нежели чем у токарного станка, они стали без промедления пускать его в ход. Банда действует широко, с размахом, оставила кровавый след в нескольких слободах города. Два человека не в состоянии провернуть столь масштабные дела, значит, в ее составе как минимум с десяток преступников. Исполнители, наводчики, а еще и те, кто помогает им сбывать награбленное. Не исключено, что в нескольких близлежащих городах, – размышлял майор Щелкунов. – Впрочем, не исключен второй вариант – возможно, что в городе орудуют несколько банд, но у них одна и та же “школа”, а стало быть, нужно выходить на их “наставника”. Помнится, в тридцатые годы был такой Мустафа. Об этом звере весь город говорил! Он так же вламывался в дома и крушил всех подряд топором. Его расстреляли, а вот его “воспитанники”, возможно, до сих пор где-то бродят. Не следует исключать третий вариант – гастролеры, прижившиеся в Казани… Преступники находятся где-то рядом. Возможно, ходят по тем же самым казанским улочкам, что и ты, и живут как ни в чем не бывало. Может быть, мне даже приходилось с ними сталкиваться где-нибудь на площадях или в магазинах. Быть может, я смотрел им в глаза или даже разговаривал с ними! Попробуй отличи их среди тысяч обычных горожан. Ведь не написано же у них на лбу, что они преступники!»

Закрыв папку, Виталий Викторович вызвал к себе Рожнова. Еще через пять минут капитан был в его кабинете.

– Проходи, садись вот сюда, – указал майор на стул по правую сторону от стола. – Рассказывай, что нового по убийству милиционеров.

– Я опросил всех жителей домов поблизости от места, где были застрелены сержанты Загидуллин и Шарафеев, но ничего обнадеживающего пока установить не удалось. Преступление было совершено поздним вечером, когда большинство жителей слободы уже спали. А если и слышал кто-то выстрелы, то ничего не могли сказать, потому что находились дома и ничего не видели. Правда, удалось поговорить с одной женщиной, которая приблизительно в это же самое время возвращалась с работы через то место, где произошли убийства. Она рассказала, что видела там двух мужчин. Но ничего подозрительного в их поведении не заметила.

– А может, это и не они были?

– Возможно, что и не они… Но я все-таки расспросил, как они выглядели. Один из них высокий и крепкий и нес что-то за плечами, не то мешок, не то сумку. Другой худощавый, чуть ниже ростом. Он был в кожаном плаще. Ну, знаете, такие, легкие и короткие.

– Вот видишь, сразу сколько всего узнал, а говоришь – ничего интересного… Может, конечно, случиться, что эти двое никакого отношения к убийству не имеют, но что-то мне подсказывает, что убийцы милиционеров именно они. Вот сам посуди – совершенно безлюдная улица, вдруг появляются двое неизвестных, да еще один из них что-то несет. Возникает вопрос: что было в этом мешке? Как по-твоему?

– Сложно сказать. В нем может быть все что угодно, начиная от картошки и заканчивая старым барахлом.

– А может, они кого-то ограбили и возвращались с добычей? Нужно выяснить.

– Попытаюсь, Виталий Викторович.

– А эта женщина не рассмотрела их? Может быть, при свете фонарей разглядела их лица или что-то отметила в их поведении, походке?

Капитан Рожнов отрицательно покачал головой:

– Я уже спрашивал у нее об этом. Ничего больше она вспомнить не могла. Темно ведь было.

– Хорошо. Иди работай.

Поднявшись, старший оперуполномоченный тотчас вышел из кабинета.

Едва Щелкунов спрятал дело в сейф, как в комнату вошел младший лейтенант из дежурной части и доложил:

– Товарищ майор, к вам два человека хотят зайти, говорят, что у них есть нечто важное по делу убитых милиционеров.

– Зови их немедленно, – потребовал Щелкунов.

– Есть! – отозвался дежурный и, шагнув за порог, мягко прикрыл за собой дверь.

Через несколько минут в комнату вошли два человека. Сухонький, небольшого росточка мужик лет сорока, со впалыми щеками и стрижеными темно-русыми волосами. Одет в длинный сюртук из плотного синего сукна и в новое темно-синее галифе, на ногах коричневые американские ботинки на толстой подошве. Другой, державшийся ближе к двери, выглядел немного помоложе и отличался высоким ростом, щекаст, полноват. На плечах старая, немного замасленная фуфайка; темные брюки изрядно помяты, на кирзовые сапоги пристала грязь.

Сухонький мужичок, в отличие от своего спутника, держался уверенно, взирал браво, и было понятно, что в этой странноватой паре он был старшим. Второй, заложив руки за спину, застенчиво улыбался и выглядел невероятно скованным.